- И на том спасибо, шеф. А насчет кто кому в капезе будет передачи носить, это мы потом разберемся.
- И все-таки, Федорин, что-то ты не договариваешь. Ну ладно, я пока к Сенатскому, чтобы, так сказать, по горячим следам, а там видно будет. Остаешься за меня… и за всех.
Отправляясь на встречу с высокопоставленным подозреваемым, Калиныч хорохорился и пытался шутить:
- Или мы вставим фитиль всем коллегам – от Питера до самой дальней гавани Союза – или сушите шефу сухари и покупайте в складчину махорку.
Однако, вопреки ожиданиям, Калиныч возвратился в редакцию довольно быстро и, что самое главное, не под конвоем. И вместо вызвать Федорина к себе сам зашел к нему в отдел, уселся напротив и озадаченно констатировал:
- Не пойму: то ли мне действительно пора стреляться, то ли я конченый дурак.
- Ну да ладно, шеф, будет вам с вашей искренностью.
- Да нет, Федорин, самое странное, что все-таки было, как ты рассказал… Я, честно говоря, думал, что менты тебе специально дезу слили ради каких-то своих разборок. Ты же знаешь, после того, как главного областного милиционера турнули с понижением…
- Знаю, знаю, в Новозадвинск старшим участковым.
- Так вот, после этого, как водится, скорость стука в некоторых органах стала опережать скорость звука.
- Это вы к чему, шеф?
- А вот к чему. Захожу я, значит, к господину Сенатскому, а он такой вежливый, улыбчивый и даже где-то радостный. Говорит – на ловца и зверь бежит. Вот сейчас референт отксерит мое объяснение следователю из милиции и можете спокойно публиковать его в завтрашнем номере.
- Какое объяснение, вы о чем?
- О бутылке из-под "Половецкой" с некими отпечатками пальцев и о визитке со служебным телефоном вышеозначенного господина. Словом, все, как ты рассказывал.
- Ну и?…
- Все было! И не было! Пальчики на бутылке и в самом деле Сенатского, он ее в вагоне оставил в последний приезд из Москвы. Не допили с попутчиком грамм пятьдесят. И оставили. А чего – зарплата позволяет водкой разбрасываться. Видать, какой-нибудь бомж и приватизировал, а потом бросил. Может, этот бомж и убийство совершил. Этой публики немало в "промзоне" ошивается.
- А визитка?
- А насчет визитки, так Сенатский вообще мне в лицо рассмеялся. Я, говорит, таких в месяц по сто штук раздаю. Это же служебные. Для связи, для контроля. Ну и те, кто на прием приходит, тоже с собой уносят. Вот ежели бы на ней, говорит, номер моей специальной мобилки был, который кругом-бегом всего пять человек знают, тогда конечно… имел бы я бледный вид. А так, говорит, господин Калиновский, это все равно что вас каждый раз на допрос таскать, когда на месте преступления "Матюганские известия" обнаружатся.
- Все? Больше ничего не сказал?
- Ничего. Так что – никакой сенсации не получится. А может, и слава Богу. Что-то, Федорин, мне эта свобода слова, честно говоря, уже в печенках сидит.
- В смысле?
- В смысле одного тонкого намека на толстые неприятности после находки на месте очередного преступления свежего номера нашей газеты… ну, например, с моими отпечатками пальцев. Или собственноручно записанным домашним телефоном… или еще какой-нибудь гнусности.
- Да будет тебе, шеф. Сенатский шутит.
- Федорин, запомни раз и навсегда: это он у тещи за блинами шутит. А когда при исполнении да еще в своем кабинете – то это уже не юмор, а почти что "черная метка".
- Зря я все это рассказал. И чего меня за язык тянуло?
- Да ладно… тянуло, не тянуло… опровержение мы, конечно, заверстаем. Придется добавить пару слов относительно "известного своей бескорыстностью"… и прочая, и прочая, и прочая. Короче, вот тебе текст, приведи его в божеский вид, а я пойду, постреляю. И очень тебя прошу, Федорин, про весь твой треп со знакомыми ментами будешь рассказывать маме дома.
- Мама далеко.
- Ну, тогда зайди в туалет, нагнись над унитазом, все туда выкричи, спусти воду и успокойся.
Относительно того, где и перед кем ему в дальнейшем откровенничать, Федорин понял хорошо. И поэтому, когда его посетило следующее предчувствие, он уже никуда не звонил, ни с кем не делился, а только написал на обрывке бумаги некий текст, внимательно прочел его, порвал записку на мельчайшие кусочки, сбросил в унитаз редакционного туалета и спустил воду.
А, выходя из туалета, послал подальше хорькообразного "зама по фигне", который, столкнувшись с ним в дверях, схватил за рукав и попытался выведать, что же такого интересного рассказал Калиныч после похода к Сенатскому. Помня, что краткость – сестра таланта, Федорин не стал уточнять, где, когда и в какой позе он желал бы видеть любопытного стукача, а недвусмысленно рявкнул:
- Пошел вон, козел!
"Козел" подпрыгнул и рванул вперед, чем подтвердил истинность мудрой мысли: "Как вы яхту назовете, так она и поплывет".
Федорин посмотрел ему вослед, удовлетворенно хмыкнул и глубокомысленно изрек:
- Вот и нечего подсыпать туда, где твое не мелется.
* * *
После второго убийства в "промзоне" Матюганск как-то испуганно затаился и затих. Похороны несчастной Вилкиной прошли безо всяких эксцессов, никто не пытался перевернуть милицейскую машину или хотя бы плюнуть в лицо пешему патрулю. Тем более, что в этот раз милиция благоразумно не отрядила своих людей на кладбище.
Безо всяких указов и распоряжений простой народ взялся за ум. Барышни и замужние женщины норовили вернуться домой засветло и не пытались при этом "срезать углы" через пустыри и заросли. А мужья и кавалеры, в свою очередь, опять безропотно встречали их, как и положено – на остановках автотранспорта.
Некое нервное подергивание зафиксировали только местные журналисты. Для начала (невиданный случай!) областная прокуратура официально дезавуировала версию о причастности к первому убийству душевнобольного Брынцева, а заодно почему-то приснопамятную прокурорскую байку относительно закрытой черепно-мозговой травмы сержанта-самоубийцы. Более того – высокопоставленные московские командировочные распорядились привести могилу бедолаги в человеческий вид, поставить оградку, а главное – написать на надгробии, что покойный имярек "Погиб при исполнении служебных обязанностей".
Истосковавшиеся по сенсациям газетчики бросились за объяснениями – не будет ли вместе с брынцевским пересматриваться заодно и вокзальное дело – но в ответ получили стандартное: "В интересах следствия никаких комментариев не будет".
Народ, как это водится на Руси, подобрел и вместо требований разорвать убийцу-Брынцева на кусочки без суда и следствия, жалел беднягу вслух и публично. В отсутствие официальной информации плодились слухи. Причем самые невероятные. К примеру: кто-то неизвестный украл у сержанта пистолет, убил его невесту, двух свидетелей, затем пустил пулю в висок милиционеру и вложил ему, уже мертвому в руки табельное оружие. А бабки у подъездов поминали какую-то Агриппину, которая за советскую еще трешку наводила на заказанных людей такую порчу, что те голыми бежали через весь город, на вокзал, чтобы броситься под паровоз.
Столичное начальство, снова же, по слухам вознамерилось еще раз перетряхнуть местное милицейское руководство, естественно, с целью усиления. Но вовремя одумалось. В определенных кругах цитировали даже со ссылкой на сенатора Тошмана мудрое замечание по этому поводу некоего московского генерала: "Маньяк-убийца – это дело тонкое! Сразу не изловишь. А если после каждого эпизода начальство менять, так его, начальства, не напасешься!".
И наконец – вопреки опасению шефа Калиныча свежих номеров газеты "Матюганские известия" с его отпечатками пальцев на местах новых преступлений не находили уже потому, что после второго убийства в "промзоне" ничего криминального в Матюганске, к счастью, не произошло.
Но как мы уже, кажется, отмечали, даже относительно хорошее рано или поздно заканчивается и только неприятности – постоянны.
Смертельный подрез
Расшифровка звуковой дорожки служебной видеосъемки свидетельских показаний по ДТП на трассе Матюганск-Козлодемьяновка.
- Стало быть, стою, прикуриваю. Вот на этом самом месте, где сейчас.
- Как именно стоите?
- Лицом вон туда, на Козлодемьяновку. Потому как спиной к ветру. Я ж прикуривал – так чтоб не задуло.
- Когда вы увидели пострадавший автомобиль?
- Это джип который? Как только из-за спины выскочил, мимо меня пролетел – и пошел дальше. Вон туда.
- То есть, вы не видели лично, как и откуда джип появился на шоссе?
- А откуда ж он еще мог появиться? Ехал – да и все.
- Ну, например, от города шел или с боковой выехал?
- Не видел.
- Проехал мимо вас, а что дальше?
- А дальше я прикурил и хотел уже повернуться лицом, стало быть, к городу: где ж моя маршрутка? А тут это!
- Пожалуйста, подробнее – что "это"?
- Ну, "жигуль". С проселочной, которая вон там, слева. Вылетел и этого фраера, который джип, подрезал. Я еще думал – он его в борт протаранит. Но он вывернул. А тот нет.
- Свидетель, без "тот" и "этот". Отвечайте конкретно: кто вывернул, кого подрезали, что дальше было?
- Вывернул водитель "жигуля", но подрезал… а тот, который водитель джипа, вправо резко так дернулся, на обочину вылетел – и прямо в столб вписался. И почти сразу загорелся. А потом рванул. Я думаю: он же как минимум на сто пятьдесят шел! Рванешь тут.
- А водитель "жигулей"? Он что – тормозил или останавливался?
- Какое там! Подрезал, ударил по газам – и на скорости прямо по осевой в сторону Козлодемьяновки. Только я его и видел. Я так вам скажу: он его не случайно подрезал. Он его тут подстерегал.
- Кто кого?
- Тот, который в "жигуле", того, который в джипе. Вот те крест!
- Почему вы так считаете?
- А я вот тут, на этом месте каждый день маршрутку жду. А вон там, через дорогу, выхожу – когда на работу… так я насмотрелся, как с этого проселка обычно выезжают. Тут – понимаш, кака штука: если у тебя правый поворот, то притормаживаешь, глянешь, не летит ли какой-то "новый козлодемьяновский" по главной, сломя голову. А уже потом аккуратненько на крайнюю правую выезжаешь и поворачиваешь. А если тебе с этого проселка левый поворот, да еще через осевую… тут лучше вообще стопануть, на обе стороны разглядеться основательно, а потом уже трогать.
- Откуда вы так правила хорошо знаете?
- Так я ж не всю жизнь в автобусе толкаюсь. Были и у меня колеса. Да пришлось продать за полцены, когда в девяносто восьмом случился этот… обвал. Ну, сами знаете…
- Знаем. Продолжайте ваши показания относительно ДТП.
- А что продолжать? Я так понимаю – этот загодя подъехал и так метров… ну, за десять… двадцать от силы… стоял и высматривал. Поджидал.
- Вы это лично видели, как он там стоял?
- Не совсем. Я больше слышал. Оно как сначала было – я вон по той тропинке напрямик на остановку вышел и все время налево смотрел, откуда маршрутка идет. Потом стал прикуривать, повернулся к ветру спиной и не заметил даже, откуда этот джип вылетел. Но зато услышал – слева этот "талалихин" ударил по газам, аж мотор взревел! И пошел вроде как на таран. Вот тут обе машины у меня в поле зрения и оказались. С этого момента я все видел: и как подрезал, и как уходил на скорости, и как джип со столбом обнялся.
- А номер "жигуленка" в поле вашего зрения случайно не вошел?
- Скорблю, но нет. Дым как раз в глаза попал. Силуэт машины я, конечно, разглядел. Но не в деталях. А когда слезу протер, он уже далеко был.
- Вот вы говорите, "который в "жигулях". Вы разглядели – там, в салоне только водитель был или еще кто-то?
- Не уверен, не скажу. Я так, условно единственное число употребляю. Не в отношении людей, а в отношении машины.
- Вы какую-то фамилию упомянули. Знакомый ваш? Говорите, никаких деталей не разглядели? Странная вас слеза прошибла. Номера машины не увидели, а того, что за рулем сидел, опознали, да еще со спины. Как его фамилия?
- Окстись, служба! Ой, извиняюсь! Скорблю… Если вы насчет Талалихина, так это ж летчик, Герой Союза, который в сорок первом немцев таранил.
- А, герой… так это вы вроде как сравнение употребили?
- Точно! Во-первых, потому, что там таран – и тут таран. А во-вторых, потому, что тот, который в джипе сидел, еще хуже немца.
- Гражданин, давайте не будем отвлекаться не по делу. Встаньте еще раз вот сюда и покажите нашему оператору рукой направление движения "жигулей" с того момента, когда они попали в ваше поле зрения. И без примеров из истории, пожалуйста. Молча: встал, показал… все! Встал там, где стоял! Теперь показывай, куда джип двигался, только молча. А теперь – откуда "жигуль" вынырнул… молча, я сказал! Встал, показал!…
- Ты еще прикажи: упал, отжался.
- Разговорчики в строю!
(конец расшифровки).
* * *
Известие об автокатастрофе под Семейкой Федорин воспринял философски. То есть – с определенным отстранением.
Первая реакция была естественной: слава Богу, что не я.
Последующая тоже соответствовала норме: доездились!
Затем посетило легкое раскаяние: все-таки покойник не чужой человек, учились вместе. Правда, давно, еще в школе. А после от него никаких попыток сближения. Правда, Теще квартиранта рекомендовал. И на том спасибо.
Дальнейшие упражнения ассоциативного мышления грубо прекратил шеф. Он даже не вошел, а влетел в редакцию. Как всегда – без "здравствуйте" или хотя бы "привет". И заорал с порога:
- Федорин, что у тебя с этими твоими… дикими кобылицами?
- Пока без изменений. Теща залегла в своем Новозадвинске на дно и носа не кажет. Боится, что привлекут за ложные показания. А жена все еще лечится и параллельно нашла себе занятие: записалась на курсы предсказательниц. Вечерние…
- Везет же некоторым! Но я тебя не про родню, а про отдел спрашиваю.
- А, про этих… Тоньку с Надькой? То есть, Надежду с Антониной. Одна в санатории инфаркт долечивает, а у второй скоро гипс снимут. Нога вроде нормально срослась.
- Вот и хорошо. Готовь их морально, что им обеим предстоит продолжить курс лечения, но уже за свой счет. Такие вот коврижки.
- Не понял, шеф, это что – сокращение штатов? Или "на фиг с бала" безо всяких церемоний? Без компенсаций и вышибального пособия. За что?
- Во-первых, пока что не с бала, а в отпуск. Но безоплатный. И не "за что", а "почему". А потому, что хозяин еще дома, но венки уже выносят.
- Не понял…
- А что тут понимать, Федорин? Спонсор, литературно выражаясь, гигнулся. А по-простому – звезданулся. Что, опять не понял?
- Ага.
- Чего ты не понял, Федорин? Есть ли у нас вообще спонсоры или мы с паперти кормимся?
- Вроде того.
- Олух царя небесного, Чернышевский недоделанный, да если бы мы жили только на подписку, то не хватало бы даже на презервативы, чтобы не плодить себе подобных. Дошло? Ты на календарь в последний раз в каком классе смотрел? Небось, не позже пятого.
- Да нет, я просто думал, что у нас – как у всех. Реклама там всякая, поздравления платные.
Шеф от возмущения даже перешел с крика на сип:
- Поздравления? "Дорогого прадедушку, дедушку, отца и супруга все его правнуки, внуки, дети и жена поздравляют с 90-летием и ждут – не дождутся, когда же ты, наконец, сдохнешь и твои дача с квартирой, наконец-то нам достанутся, а то ты, старый козел, и так уже половину наследничков пережил!". Думаешь, мы с этого дерьма хоть что-то имеем, кроме скандалов с налоговой? Нет, Федорин, ты точно чокнутый. И не тем кирпичом, а гораздо раньше. Может, еще в мамкиной утробе.
- Ладно, шеф, убедил. Я чокнутый. Дальше что?
- Дальше – извини. Но ты, Федорин, даже бетонный столб из себя выведешь. Еще дальше – наш неизвестный читателям, но лично дорогой нам спонсор, отец и благодетель надысь отошел в мир иной. И не по своей воле! И жутким образом! Сперва разбился, затем загорелся и, наконец, взорвался. Уразумел?
Тут уже Федорина перемкнуло, да так, что он только стоял и хлопал белесыми ресницами, как старорежимная барышня, которая впервые воочию увидела то, о чем до сих пор только читала на заборах.
Шеф успокоился окончательно и даже перешел с сипа на привычный командный голос:
- Федорин, ты все правильно понял, кто именно у нас разбился, загорелся, взорвался и чья личность в траурной рамке украсит завтра первую страницу возможно последнего нормального номера нашей газеты. Да, он нас кормил, поил и даже баловал. В меру. А теперь и в самом деле – хоть на паперть. Но там много не дадут. Конкуренция.
- Шеф, но мы же на него наезжали, то есть, критиковали. Я уже не говорю об истории с его визиткой в "промзоне". Тут же с нашей стороны был, как ни поверни, форменный шантаж.
- Ну, шантаж! Но интеллигентный и исключительно для пользы дела. Я ведь что ему на самом деле сказал: "Матюганские известия" не только не собираются эти "жареные факты" публиковать, но и если конкуренты вякнут, сразу же опровержением их, опровержением – в грызло! Главное, чтобы с вашей стороны было понимание наших нужд насущных.
- И как – понял?
- Он сказал, что тут и понимать нечего. Не фиг, мол, огород городить… касательно принципиальности. Нарисуй, сколько тебе надо, а мы обсудим.
- Он что – ненормальный?
- Федорин, он-то как раз нормальный. Был… Потому и платил за то чтобы его поругивали. Во-первых, это демократично. Свобода слова, мать ее за ногу. А во-вторых, электорат у нас обиженных любит. Понял? Или еще раз повторить? Ты ж у нас после кирпичного пришиба числишься особо непонятливым.
- Дошло. Не сразу, но дошло. Это как в одной книжке, не помню, как называется. Про то, как особо крутые в борделе платили проституткам, чтоб те над ними издевались. И ловили от этого кайф.
- Федорин, ну ты и нахал! Прежде, чем острить, подумал бы своей стукнутой головой, кто тебе платить будет, когда ты на панель пойдешь, жертва дородовой травмы!… Ну да ладно, "взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать!". Как говорят в одном старом анекдоте, главное – не кого сняли со льдины, а кого на нее назначили. Даст Бог – и нас вывезет.
- В каком смысле?
- А в том, что свято место пусто не бывает. А должность представителя сенатора в его округе – тем более. Не сегодня-завтра шеф нового назначит. Какого-нибудь Думского, Депутатского, Парламентского или, на худой конец, Пешеморепереходященского. Который тоже не дурак. Или не совсем дурак. Понимает, что и ему правильный пиар нужен. Особенно на первых порах. При условии, правда, что наши козлы из "Новостей" расценки не собьют. Надеюсь…
- Я тоже.
- Надежды юношей питают, Федорин! Так что поработаем пока меньшим числом. Но за те же деньги. Точнее – уже без оных. Спасибо, если на поминки пригласят.
Тут Калиныч посмотрел на часы и озабоченно констатировал:
- Чегой-то я сегодня перенервничал. Пойду на компе постреляю.
Шеф считал себя человеком старой даты, современные технологии воспринимал, как вынужденное зло и только на уровне компьютерной верстки газеты. Потому как последний линотип на местной типографии списали в металлолом, еще когда Ельцин с Грачевым вышибали танками Хасбулатова из Белого дома.