Обнаженное тело с крупными ягодицами вызывало в нем какое-то жуткое ощущение. Он нагнулся над мертвой женщиной, протянул руку к ножу, но вдруг услышал предостерегающий оклик старика:
- Платок!
Степаненко оглянулся.
- Что? Что вы сказали?
- Через платок, говорю.
Степаненко нащупал в кармане носовой платок, охватил нож, вытащил из тела, отбросил его в сторону. Затем стащил с головы Эльвиры ночную рубашку. В глазах у женщины застыл ужас. Губы были слегка приоткрыты. Большие, азиатские зубы-резцы прикусили синий кончик языка.
Он осторожно приподнял женщину, положил ее на постель, которая, казалось, еще сохраняла теплоту ее тела, накрыл ее, выпрямился и в который раз взглянул на старика:
- Что здесь произошло?
- Убийство… Пролезли в окно. Я не слышал…
- Кто это был? - Степаненко в раздумье закусил сгиб большого пальца. Ему почему-то не верилось, что старик не причастен к убийству. Возможно, мужество может изменить человеку, тем более на склоне лет.
- Она не проснулась, спала как убитая… - проговорил старикан. - Тьфу! Что я говорю - как убитая. Она и есть убитая…
- Как они пробрались в комнату?
- Откуда ты знаешь, что их было несколько? - спросил старик. - Впрочем, ты прав, не одного это рук дело. Хотя, впрочем, второй этаж, взобраться можно и без подстраховки… Я на ночь свое ухо отключаю, - старик похлопал по нагрудному карману, где у него был аппарат для труднослышащих. - Тогда уже пень пнем становлюсь… Потом чувствую, что-то стукнуло. Сквозь сон. Я и проснулся… Сначала думал, это она ходит. Встал, подключился, прислушался, вроде ничего… А потом тишина такая, что жуть забрала. Я и открыл дверь, а то страшно…
Степаненко опять взглянул на мертвую. Еще часа полтора назад он едва не переспал с этой женщиной. Теперь одна мысль об этом отдавала какой-то некрофилией. Да, она хотела затащить его в постель… И вот она мертва. Степаненко не мог оторвать взгляд от трупа. Даже мертвой Эльвира была красива. Сложена она была, как греческая богиня плодородия Деметра.
Раздался телефонный звонок. Старик поднял трубку.
- Не слышу, не слышу… - почти кричал старик в микрофон, глазами указывая Максиму, что к телефону зовут его.
Степаненко взял трубку.
- Степаненко? Степаненко, твою мать. Ты слышишь меня, граф Монте Кристо… Ну что, съел? Чего ты сопишь в трубку?! Да ответь ты, чистоплюй!
Степаненко по голосу узнал Сохадзе. Сколько злорадства и нечеловеческой, животной злобы было в этом голосе.
- И вообще, убирайся из города… Это мой город, понял? Хозяин здесь я!
Степаненко счел ниже своего достоинства разговаривать с мерзавцем и положил трубку.
- Тебе надо уходить, - сказал старик. - Я милицию вызвал.
Степаненко направился к выходу, но внизу послышался топот многочисленных ног. На лестнице он увидел одетые в шлемы головы омоновцев.
Степаненко отпрянул в квартиру, протянул пистолет Сохадзе старику, шепнул:
- Быстро спрячь!
Старик скользнул на кухню, Степаненко встал в проеме двери. - Стоять! - послышался резкий возглас. Автоматы омоновцев были направлены ему прямо в грудь.
- Вы пришли вовремя, - тихо сказал Степаненко, понимая, что всякие разговоры бесполезны.
- Руки вверх, лицом к стене.
Ситуация выглядела глупо. Теперь он засветится, это уж точно. Его могут задержать для выяснения обстоятельств на сутки, двое, трое…
Он лениво повернулся к стене, расставил как можно шире ноги Почему он не ушел на минуту раньше? Уж не подставил ли его старикашка?
В квартиру один за одним протопали вооруженные автоматами люди. Затем они вышли, а вместо них появились двое - один лейтенант - командир подразделения ОМОНа, и другой - в штатском. Возле Максима стоял рядовой омоновец, держа его под прицелом.
Увидев начальство, Степаненко, не опуская рук, проговорил:
- Э-э, отцы-командиры, прикажите вашему коллеге убрать оружие.
- Кто такой? - уставился на него человек в штатском. - Проживаете здесь?
- Ваш коллега, из ФСВ, - ответил Степаненко. - Труп обнаружил хозяин, я только что прибыл на место преступления…
Командир сделал знак подчиненному убраться, они все вошли в квартиру.
- Вы хозяин? - уставился на старикана оперативник. Тот кивнул.
- Вы звонили?
Старикан опять кивнул.
Менты обменялись многозначительными взглядами.
Оперативник прошел к диванчику и сдернул ночную рубашку.
- Ух ты, какая краля! - воскликнул омоновец.
- Да это же Шмакова… - прошептал человек в штатском. - Ну и сиськи…
Командир омоновцев оставил Максима одного возле трупа, обошел всю квартиру, вернулся.
- Надо срочно звонить Шмакову, - пробормотал озабоченный оперативник.
- Вот это бабец! - восхищенно причмокнул омоновец, опять с нескрываемым любопытством оглядывая голое тело. - И кто-то зарезал, как свинью…
- Какого хрена? - не выдержал Степаненко. - Это же покойница.
- Нет, классная телка! - не обращая внимания на замечание Максима, сказал тупоголовый командир ОМОНа.
- Блядина была еще та, - прокомментировал замечание омоновца человек в штатском. - И вот, дала дуба…
Степаненко не выдержал такой бесцеремонности. Он с трудом владел собой.
- Перестаньте, - с утробным рычанием проговорил он, еле сдерживаясь. - Закройте тело!
- А кто ты такой, а? Что ты здесь раскомандовался? - возмутился вдруг человек в штатском. - А ну предъяви документы?
- Я сотрудник ФСБ… - начал было Степаненко, но командир омоновцев вдруг выхватил пистолет из кобуры и уставил его на Максима.
- Лицом к стене, живо! - рявкнул разозленный офицер.
- Вы не имеете никакого человеческого права так относится к жертве… - в тон ему грубо произнес Степаненко, но, подняв руки, повернулся лицом к стене.
- Разговорчики! - крикнул омоновец. - Московская неженка…
- Я буду жаловаться… Вы не имеете права задерживать меня. И обыскивать.
- Права качаешь?! Если еще раз раскроешь пасть, получишь по морде! - вскричал омоновец. - Пентюхов! Анищенко! - позвал он подчиненных, стоявших где-то на лестнице.
- Пусть поговорит, легче станет… - проворчал человек в штатском. Его руки зашарили по одежде Максима.
- Вы теряете время. Я из Москвы… Здесь по делу, веду расследование…
Оперативник обыскивал Максима не тщательно, лишь для виду. Тем не менее отобрал мобильник, прочитал марку:
- Ого, "Эриксон"?
Потом извлек пистолет из подплечной кобуры, портмоне, увидев водительские права, сунул их обратно в портмоне и по скотской милицейской привычке запихнул его к себе в карман. Прибинтованная к ноге граната-имитатор осталась необнаруженной. Это уже плюс, маленький, но плюс. Впрочем, граната вряд ли понадобится. Влип, так влип.
В это время в проеме входной двери появились два рядовых омоновца.
- Отставить, - приказал им командир. - И снимите оцепление. Ни хрена тут нет…
- Давай, собирайся, - проговорил человек в штатском, обращаясь к Степаненко. - Поедешь с нами. И давай без фокусов. Еще посмотрим, что ты за хрен.
Степаненко понял, что если он поедет с этими ментами, его наверняка задержат до утра. А завтра, чтобы его отпустили, придется звонить в Москву, в управление… Надо попытаться бежать. Но как?
Он вопросительно взглянул на старикана. Тот стоял в стороне, прислонившись к стене, словно то, что происходило в его квартире, его никак не касалось.
"Странно, - подумал Степаненко, - а если все это подстроено?! И этот услужливый и такой добрый старикан с самого начала играл против него. Хуже всего, что отобрали пистолет… Напасть на этих двух, отобрать оружие… Второй этаж… По балкону спуститься? Подождать, пока снимут оцепление… Можно задействовать гранату-имитатор… Но как? Взрыв в квартире оглушит его самого…"
Степаненко вроде ненароком взглянул в проем распахнутой двери. Ни на лестничной площадке, ни на самой лестнице между первым и вторым этажом никого не было. Подозрительная беспечность… Впрочем, омоновцы могли спуститься вниз и сейчас курят перед входом в подъезд, уверенные в том, что их отцы-коман-диры в безопасности, а другого выхода из дома не существует.
Степаненко вспомнил, что на промежуточной лестничной площадке между этажами есть окно, нижняя фрамуга которого по причине жаркой летней погоды оставалась до сих пор открыта.
Насколько он помнил, под окном был небольшой палисадник. Оглушить двоих? Рвануть на лестничную площадку и выпрыгнуть в окно?! А если дом окружен и его сразу схватят?! Хорошо, если схватят, а если пульнут из АКСУ?
Тут Степаненко увидел: старик покосился на омоновца, потом резко перевел глаза на оперативника в штатском. Все эти движения глазами он проделал быстро и украдкой.
Степаненко понял старика. Понял, что старик предлагает напасть на ментов. Он прочел в его взгляде, что только таким образом можно избежать неприятностей по работе.
Оперативник то опять рассматривал труп, то разглагольствовал что-то насчет московской фанаберии, увлекся и совсем не следил за Степаненко.
Максим подумал, что если старик набросится на командира омоновцев и хотя бы на несколько секунд задержит его, сам он сможет без труда справиться с оперативником. Внезапность нападения решит все. Затем бросить вниз на лестницу гранату-имитатор и выпрыгнуть через фрамугу.
Трудность всего этого возможного мероприятия состояла в том, что кому-то из них, Максиму или старику, надо было начинать первому. Мог ли Степаненко довериться бывшему чекисту, в квартире которого только что убили человека? Вот старый хрыч, опять подмигивает… Нет, это неспроста. А вдруг это очередная ловушка, провокация? В самом деле, каким образом старик остался цел и невредим в доме, в котором зарезали ножом женщину? Голова трещала от напряжения. Степаненко понимал, что старик тоже рискует, но рискует ради него. У него не было выбора, нужно было довериться лысому черту…
Степаненко понял, что если он хочет, чтобы события развивались по его, заранее обдуманному сценарию, свое инкогнито он должен обеспечить. То, что он в Арсеньевске, знали только Соха дзе и Шмаков.
Есть ли Шмакову резон после смерти жены сообщать в Москву, что Степаненко был в Арсеньевске? В первый раз сообщил, чтобы отбить у него охоту быть здесь. Но теперь ему уже все равно. Впрочем, Шмаков в любом случае непотопляем; вместе с ним непотопляемы все: руководство города, в конце концов, области. Все у них схвачено… Все куплено, все продано…
Степаненко неожиданно для самого себя крякнул и плотненько въехал резким движением руки в солнечное сплетение оперативника. Тот громко вякнул, стал хватать ртом воздух… Омоновец залапал рукой по кобуре. Старик в свою очередь крякнул, ухватил омоновца за правую руку, а левой стал хлестать его по обеим щекам. Сильно, наотмашь, правда, несколько по-бабьи. Это произвело неожиданный эффект. Омоновец очумело отступал, потом заорал во всю мощь своих легких:
- Сюда! Эй!
Степаненко не смог выдернуть свой пистолет из рук оперативника. Тот уцепился в оружие мертво. Тогда он сунул руку во внутренний карман куртки оперативника, вывернул мобильник и свое портмоне вместе с карманом. Скользнул в дверь, в два шага спустился на площадку, рванул гранату-имитатор с голени, выдернул кольцо, швырнул на лестницу, перекинул тело через раму, повис на руках, оттолкнулся ногой от стены, прыгнул в темноту.
Оглушающий взрыв потряс дом. С верхних этажей на Максима посыпалось стекло. Он вскочил и бросился через улицу. Кажется, оцепления нет. Вскочил в спасительную тень уличных деревьев и быстро пошел прочь.
Он не знал, сколько он пересек улиц, проулков, прежде чем почувствовал себя в безопасности. Ему показалось, что бегство было не совсем продуманным действием. Ведь теперь вдобавок к тому, что за ним охотились бандиты, разыскивала милиция, за ним станут рыскать омоновцы, искать как сбежавшего с места преступления. По крайней мере так будет формулироваться в оперативках. Взял и сбежал, хотя прямого отношения к убийству женщины не имел. Его уход станут расценивать не иначе как причастность к убийству, по крайней мере, как важного свидетеля.
Теперь Максим один в этом городе, без машины, без оружия. В самый раз пробираться на вокзал и пытаться уехать в Москву.
Черта с два уедешь! Вокзал уже буквально через несколько минут будет кишеть переодетыми ментами. Если в небольшом, вечно сонном городке случается убийство, вся милиция поднимается на ноги.
Степаненко пробирался по незнакомым улочкам, лихорадочно обдумывая свое положение. Что же случилось за эти последних три дня, вырвавших его из рутинной вялотекущей оперативной работы с религиозными сектами и бросивших в непонятно что… Тут, в Арсеньевске, то ли горнило международного шпионажа крупного масштаба, круто замешанного на крови, трупах, связи с отечественным бандитизмом, то ли тут непонятные разборки местных мафиози?!
Все вместе… Воры в законе в первую очередь напрочь лишены каких-либо патриотических устремлений. Они военный секрет "толканут" запросто, лишь бы денежки платили. А между собой у бандитов вечная бойня…
Но чем же Эльвира не устроила их, что они таким жестоким образом расправились с ней?
Хуже всего то, что по номеру пистолета, который остался у оперативника, не составит труда вычислить его хозяина, то есть уже в ближайшем времени в Москве станет известно, что он, работник ФСБ, "посеял" личное оружие.
Степаненко достал из внутреннего кармана сотовый телефон, набрал номер телефона жены Ко-лешки. Она должна быть в Арсеньевске. Это на данный момент единственный человек, способный хоть как-то помочь ему.
Сонный, встревоженный голос спросил, кто беспокоит.
- Это я, Максим. Ира, ты не волнуйся, говорю сразу. Мне нужно укрытие.
- Откуда ты звонишь?
- Я в Арсеньевске…
- Опять? Тебе же не разрешили заниматься этим делом…
- Так вышло, Ира. Приюти.
Еще не окончив телефонного разговора, Степаненко краем глаза увидел: из темноты к нему метнулась фигура. Майор отпрянул в сторону, на ходу пряча телефон в карман, но наткнулся еще на одного человека. Нападавшие сбили его с ног, навалились.
- Прыткий, гад! - послышался оклик.
Степаненко выгнулся всем телом, поддал коленкой одному из нападавших в живот.
Вдруг что-то невероятно тяжелое, но в то же время мягкое, сыпучее, ударило по голове. В глазах вспыхнула ослепительно яркая радуга… Теряя сознание, Степаненко подумал, что это может быть только удар дубинкой, в который насыпана свинцовая дробь.
Глава XXXVIII. В погребе
Очнулся майор он сильной головной боли, которая раскалывала череп. Открыл глаза. Кромешная темень. Пошевелил руками и ногами. Целы. Ощупал голову. Тоже вроде цела, но трещит, как с сильного перепоя.
Где же он? Каким образом очутился здесь? Под руками ощутил сырую, плотную землю. Воздух был затхлый, отдавал плесенью.
"Прыткий, гад!" - вспомнились последние слова, которые зафиксировала его память. Ага, ведь его оглушили! И притащили сюда, в какой-то подвал.
Кряхтя и постанывая, Степаненко протянул руки вперед и стал осторожно исследовать все, что окружало его.
Да, это подвал. Обыкновенный хозяйственный погреб с картошкой и квашеной капустой в пластиковом бочонке. Его оглушили и привезли сюда.
Интересно, кто это сделал? Люди Сохадзе или люди Рогожцева?
Освоившись в подвале, Степаненко подумал, что представлял места, в которых бандиты держат своих пленников как специально оборудованные казематы. Это представление оказалось глупостью. Он был в обыкновенном погребе, где картошка, огурцы, морковь, на полках аккуратно расставлены банки с вареньем и компотами… Впрочем, выбраться отсюда нет никакой возможности. Дверь плотно пригнана, на прочных металлических навесах. Вентиляционный люк вверху узкий - асбестоцементная труба. Окон нет. Одним словом, ловушка, западня.
Скоро придут, станут допрашивать, бить, пытать… Потом, потом в этом же погребе и похоронят Закопают… Впрочем, нет. Кто станет есть картошку из погреба, в котором будут тлеть останки майора ФСБ?
Тлеть? Нет, гнить, разлагаться, фосфоресцировать… Страха не было. Просто нападала жуть от темноты, от неизвестности, от затхлого, несвежего воздуха.
Степаненко исследовал карманы. Все выгребли, даже носового платка нет. А вот часы на руке не тронули. Подсветил - десять часов. Уже день. Это сколько он провалялся в беспамятстве?
Степаненко перебрал в памяти события вчерашнего дня. Банкет, погоня, квартира Эльвиры, старик. Потом поездка к Шмакову, возвращение, труп, ОМОН.
Бандиты поджидали его возле дома. А старик спровоцировал его на побег. Что-то подозрительно он прикрывался своей глухотой. Да и омоновцы повели себя беспечно, словно создали условия для побега, чтобы он угодил прямо в лапы бандюгам.
Степаненко некоторое время боролся с желанием бить, стучать в дверь, чтобы пришли те, кто захватил его. Но, поразмыслив, решил не шуметь, дать себе время для обдумывания положения, для восстановления сил.
Прошел час, два, три… Ожидание стало томительным, физически непереносимым.
"Сколько я могу здесь сидеїь? - думал он. - Сутки? Двое?"
Вечером он уже не выдержал и стал колотить в дверь кулаками, бил ногами. Никакой реакции. С таким успехом можно было бить в бетонную стену или в цементный пол.
Устав, Степаненко улегся на картошку, расслабился, насколько позволяло ему его состояние, приказал себе спать.
Разбудил его звук шагов. Степаненко подсветил часы - двадцать один ноль-ноль. Пунктуальны, черт бы их побрал!
Засов на первой, наружной двери лязгнул и створ нижней слабо осветился. Чьи-то руки ощупали замок на ближней двери, воткнули в него ключ, провернули, сняли дужку замка из скобы.
Степаненко отошел подальше от двери, сел в углу. Первой мыслью было вооружиться какой-нибудь банкой поувесистей, запустить в вошедшего бандита. Словом, дать отпор, чтобы знали - не на того нарвались.
Но сопротивление было бессмысленным, глупым.
Дверь отворилась. Слабый свет вечерних сумерек был приятен для глаз. Но щелкнул выключатель, нестерпимо яркий свет ударил в глаза. Степаненко зажмурился.
- Командир, он оклемался… - раздался голос. Последовал топот. Уже несколько человек стали спускаться в подвал.
Лампочка без абажура била в глаза. Степаненко с трудом привыкал к этому необычайно яркому после сидения в абсолютной темноте свету…
- Вставай, лицом к стене, - приказал один из вошедших. - Руки за спину…
Степаненко очутился в наручниках. Ему надели на голову что-то вроде мешка, вывели из подвала, провели по свежему воздуху, поднялись по какой-то лестнице. В нос ударил приятный запах дерева. Когда с головы сняли мешок, Степаненко понял, что он находится в каком-то частном доме, скорее всего - недавно отстроенном коттедже. В какое бы окно он ни взглянул, все они были забраны изящными решетками. Стены увешаны пейзажами, изготовленными с фотографической точностью.