- Голова кружится, - вдруг пробормотал старик. - Он сильно похож на моего постояльца. Но… голос не тот.
- Я попросил бы вас, Павел Донатович, - сказал Степаненко, - прервать на какое-то время эту… милую встречу. Она только запутывает дело. Со временем у старика прояснится память, и вообще… голова придет в порядок.
- Вы, Степаненко, напрасно отпираетесь, - сказал следователь. - Он в полном здравии. Что ж, раз вам и этого мало, мы найдем кое-что еще.
Следователь вызвал конвоира…
В камере Максима ожидал… Шмаков. Верзилу куда-то увели. Гулкая стальная дверь захлопнулась, и они остались вдвоем. Шмаков виновато улыбнулся и протянул руку для рукопожатия.
"Дешевый прием, - подумал Степаненко. - Хочет сразу завоевать доверие. С первых минут. Голову можно дать на отрез, что за нами наблюдают…"
Степаненко подумал еще, что ему самому приходилось в подобных ситуациях поступать подобным образом. Особенно, когда позарез нужно было вытянуть у подследственных какую-либо очень важную информацию. А Шмаков тем временем картинно представился:
- Ну раз ты меня не признаешь, то я Шмаков. Региональное управление ФСБ.
С этими словами он протянул свое удостоверение. Степаненко внимательно всмотрелся в раскрытое удостоверение. Краем глаза наблюдал за дверью. Крышечка глазка была закрыта. Шмаков был спокоен. Значит, сейчас последует более или менее откровенный разговор.
"А если открыться? - сказал себе Максим. - Но может, они на это и рассчитывают. Нет, раскрываться рано, осторожность прежде всего. В камере жучок, это факт. Очень уж это похоже на ловушку".
Шмаков вдруг выразительно подмигнул глазом в сторону умывальника. Степаненко проковылял к умывальнику и отвернул кран. Под шум воды услышал едва различимое:
- Ничего не бойся, я не выдам тебя…
- Как вы считаете, - спросил Степаненко вполголоса, - мне что-либо угрожает? Я имею в виду физическое воздействие.
- А я вижу, вы хотите, чтобы я гарантировал вам безопасность? - громко, видимо, для чужих ушей, произнес Шмаков.
- Что-то в этом роде. Хотя бы меня никуда больше не переселяли…
- Самый верный способ, чтобы вы оставались здесь, в одиночке, это сотрудничать со следствием. Обещаю, что вы останетесь в одиночке. Вашего сокамерника скоро уберут отсюда, пойдет в общую камеру…
"Пошел бы ты к черту со своей одиночкой!" - едва не сорвалось с языка у Степаненко.
- Я не дам подтверждения насчет вашей принадлежности к федеральному ведомству, - опять едва слышно, почти одними губами, прошептал Шмаков. - И насчет физического воздействия не стоит беспокоиться, - добавил он громко. - Закройте кран, вы уже умылись.
- А если я того, ненароком шею сломаю или что-нибудь в этом роде… - громко, для чужих ушей произнес Степаненко.
- От всех неожиданностей не подстрахуешься, - сказал Шмаков. Эта его фраза прозвучала двусмысленно. Он опять зашептал: - Убийство Эльвиры тоже будут вешать на вас… Я сообщу в Центр…
Степаненко закусил губу. Это был бы самый простой выход. Но это был полный крах его затеи.
- Ни в коем случае… - покачал он головой.
- Да закройте же вы кран! - Шмаков кивнул головой, давая понять, что разговор окончен.
Степаненко перекрыл воду.
- О всех предполагаемых мероприятиях с подозреваемым следственные работники должны ставить сотрудника ФСБ в известность, - эта фраза звучала опять громко. - Поэтому успокойтесь. Помните, главное - сознаться в том, что вы отстреливались и швыряли гранатами. Этим мы сэкономим время.
- Я не стрелял и не швырял гранаты! - громко произнес Степаненко. - Это наговор.
- Ну полноте…
Степаненко сидел и думал: что же делать? Выхода никакого, один безнадежный тупик. Он отказался от помощи Шмакова, который обещал сообщить в Центр о том, что он в тюряге. Черт, а вдруг и поведение Шмакова тоже ловушка?
Что в худшем случае грозит ему здесь, в Ар-сеньевском СИЗО? Неужели смерть?! Просто придушат в пресс-хате, и с концами?!
Спрашивается, за что? Кому встал поперек горла? Сохадзе? Вроде бы нет. Руки коротки организовать подобное. Рогожцеву? Этот может. Мэр города в нынешние времена все может. Тем более тот, который вышел из криминальной среды…
Как связаться с волей? Может, зря он не использовал Шмакова?
В дверь постучали. Это насторожило его. В камеру всегда приходили без стука.
Дверь открылась и на пороге появился следователь Смирнов. На его лице блуждала льстивая улыбка. За ним не было видно караульного, который всегда торчал в дверях, если в камеру заходило какое-нибудь тюремное начальство.
- Можно к вам? На одну-две минутки…
Максим неопределенно пожал плечами.
- Скажу вам от чистого сердца. Мне хочется вам помочь, - сказал Смирнов.
- Между прочим, интересно… - проговорил Степаненко после некоторого раздумья. - Заходите…
Следователь прошел в камеру, пристроился на скамейке, успел быстренько обежать глазами стены, железные койки, грязные углы камеры.
- А камера у вас не из важнецких, совсем незавидная камера. Там говорили, что переменят вам…
Слова "там" было произнесено особенно почтительно.
- А по какой причине?
- Вы все-таки майор… Такие уж мы некультурные люди в провинции, чтобы не понимать, что нельзя одинаково относиться к каждому арестованному.
В коридоре раздались крики, очередный лязг кормушечных форточек - пришло время ужина. Дверь распахнулась и появился контролер с подносом. На подносе - еда, но это не была обычная тюремная баланда. В алюминиевой миске дымился хороший, наваристый суп. Но главное - второе! От жареного мяса шел такой приятный аромат, что с непривычки даже закружилась голова. Степаненко проглотил набежавшую слюну.
- Вы ешьте, не стесняйтесь. Время ужина все-таки.
Присматриваясь к посуде, Степаненко заметил отсутствие каких бы то ни было намеков на вилку.
"Боятся, однако…" - подумал он.
Ему вдруг захотелось ударить по этому подносу, набузить, чтобы попасть в карцер или в общую камеру, сделать что-либо, чтобы покинуть одиночку, вырваться из этого мертвящего болота.
Степаненко съел суп, придвинул к себе мясо. И тут он почувствовал: с ним что-то творится.
"Сволочи, - мелькнула мысль. - Подсыпали что-то…"
И прежде чем стать совершенно безвольным, апатичным, Степаненко, собрав все силы, ударил кулаком следователя. Прямо в зубы. Даже подался вперед, чтобы ловчее, сильнее был удар. Следователь слетел с привинченной скамейки.
- Это чтобы ты знал, чем меня кормить, сволочь!
Контролеры в камере появились незамедлительно. Видимо, стояли под дверью. Взмахнули, зачастили дубинками, но Степаненко уже не чувствовал тела. Ему казалось, что он плавает в воздухе. Его повели под руки в какое-то помещение, в котором почему-то было слишком много людей. Он заметил видеокамеру… Щелкала фотовспышка… Максим рвался, его держали. Он что-то кричал, беспорядочно размахивал руками…
После этого случая Степаненко вообще отказался от еды: боялся, что опять подсыплют чего-нибудь. Не ел, только пил воду из-под крана. Осознал, что если дело дошло до применения психотропных средств, то это означало, что Центр отказался от него. Такие вещества можно достать только из Центра. Под Центром подразумевал Москву, "родную" Федеральную Службу Безопасности…
Даже не принимая пищи, он чувствовал себя так, словно какие-то лекарства ему вводили. Каким образом, он не понимал. Разбрызгивали в камере аэрозоль? Может, действующее на психику вещество попадало с водопроводной водой? Иногда на него что-то находило, он принимался хохотать, горланить песни, рассказывать всякую чушь, анекдоты. Возможно, именно так действовало на него это психотропное вещество.
Это были самые ужасные минуты его жизни. Он чувствовал, что может сойти с ума. И тогда объявил сухую голодовку. В знак протеста против незаконного ареста. Но работники СИЗО незамедлительно приняли меры. В камеру вошло несколько охранников, его скрутили, защелкнули браслеты наручников на запястьях. В коридоре пустили бравурную музыку, чтобы не было слышно криков, оттянули руки вверх, затем ввели через рот резиновый катетер и стали закачивать противную белую жидкость, какой-то белковый концентрат, по вкусу напоминавший соевое молоко.
Впервые в жизни Степаненко был на грани того, чтобы впасть в отчаяние. Иногда ему казалось, что все то, что происходит с ним, - своего рода испытание на прочность перед каким-то очень важным и ответственным заданием. Эта мысль была единственным утешением в мрачной действительности.
Глава XLI. Обработка
В здании мэрии, в одном из уютных кабинетов сидел надутый, угрюмый мэр Арсеньевска. Вид у него был до того официальный - ни одна черточка не шевелилась на его лице, - что никто из присутствовавших, а собраны были все милицейские чины, не отваживался первым нарушить тишину.
- Ну, уже все? - вдруг резко спросил мэр. И по тому, как прозвучало это слово, начальник СИЗО понял, что первому отчитываться ему. Но его опередил заместитель мэра, Гусаров, круглолицый брюнет с влажными губами. Именно он затеял эту возню с так и не расколовшимся эфэ-сбэшником, поэтому чувствовал себя виноватым и спешил оправдаться.
- Должен сказать вам, Андрей Федорович, он напрочь отрицает свою принадлежность к ФСБ.
Заместитель мэра взглянул на начальника СИЗО.
- Что, в арсенале у милиции не нашлось средства сделать этого говнюка шелковым?
- Не все процедуры можно использовать, - проговорил начальник СИЗО.
Мэр бросил на него свой тяжелый взгляд.
- Испытайте до конца все ваши процедуры, - проговорил он.
- Мы попробуем. Извините, только один еще вопрос. Я не стал бы беспокоить вас, будь это обыкновенный задержанный. Сгодились бы любые средства. Но мы здесь имеем дело с некоторым исключением.
- Исключением, - буркнул мэр города. - Ты, Гусаров, - обратился он к своему заместителю, - прокололся с этим своим эфэсбэшником… Ну что, удалась твоя задумка с журналистами, а?
- Несмотря на то что дело не пошло, как ему следовало идти, но одно из московских кабельных телевидений показало сюжет, буквально на несколько минут, о том… - стал быстро говорить Гусаров, но Рогожцев перебил его:
- …о том, как какой-то вымышленный сотрудник ФСБ, гримасничая и подмигивая в камеру, сообщил собравшимся журналистам, что на мэра Арсеньевска готовится покушение? Это ваше счастье, что до сих пор нет ни одного печатного отзыва об этой фальшивке. Ребенок догадается, что это монтаж…
- Несколько человек из центральных изданий мы обрабатываем, - заикнулся. Гусаров. - Они напишут…
- Пошел ты в баню со своими обработками! - вдруг заорал Рогожцев. - После этой пресс-конференции у меня телефоны оборвали! Прямо подкалывают: почему это у вас силовые службы пьяного эфэсбэшника показывали, который порол всякую чушь.
Рогожцев взглянул на начальника ГУВД в чине полковника.
- Поговорите вы с ним, лично. Пообещайте золотые горы… Какая ему разница на кого работать? Неужели он такой и на самом деле идейный?
Полковник согласно кивнул головой.
- А если, несмотря ни на что, он не примет все Наши предложения?! - встрял Гусаров.
- Смешной вопрос. Если бы этот вопрос задала бы мне моя жена, я бы ее понял, - сказал Рогожцев. Он поставил кулак на кулак и сделал вращательное движение. - Вот и все.
- Вы никогда не занимались каратэ?
Степаненко с удивлением глянул на эмвэдэшного полковника, который вел очередной допрос. Правда, на этот раз Степаненко доставили на второй этаж в кабинет самого начальника СИЗО.
- Знаете что, товарищ полковник, у вас нет лишнего времени, а у меня нет особого желания вести бесполезные разговоры. Я отвергаю какие бы то ни было обвинения и требую выпустить меня на свободу…
- Да подождите вы! Не разобравшись, не ответив на вопрос, начинаете ершиться. Эх, молодежь, молодежь… Хоть бы вы научились уважать старших…
- Не понимаю вас, товарищ полковник.
- А что тут понимать? Я спросил о каратэ лишь потому, что мне рассказали, как вы звезданули одному дураку-следователю. Кажется, Смирнов его фамилия. Вот слушай, - полковник понизил голос, подвинулся на стуле, чтобы придать разговору особую доверительность. - Вы рассуждайте так. Мы менты, знаем, что перед нами эфэс-бэшник, да? Да. Но не знаем, с какой целью он заслан к нам в Арсеньевен. Надо нам узнать, чего же он вынюхивал тут. Да еще без ведома собственного начальства… Надо нам подстраховаться?! На кого же вы, Степаненко, работаете?
- А вы на кого работаете, товарищ полковник?
- Скажу честно, - произнес полковник. - Все туда же… На свое начальство. Так вы не ответили на мой вопрос по поводу каратэ?
- Представим себе, товарищ полковник, что у меня черный пояс по каратэ. Дальше?
- Я, товарищ майор, старый солдат, болтовни тоже не люблю, здесь у нас есть общая точка соприкосновения. Надеюсь, наш разговор не будет бесполезным ни для меня, ни для вас. Поэтому давайте говорить серьезно.
- Я слушаю вас, товарищ полковник.
- Я предлагаю вам как солдат солдату: для общей пользы вам нужно выступить перед камерой. Мы уже сами позаботимся о месте вашего выступления… Выступить и сказать, что вы готовили покушение на нашего мэра. По указке Центра. Но, как и надлежит каждому честному гражданину, вы не согласились с мнением начальства по поводу организации данного мероприятия. И добровольно отдали себя в руки правосудия. Ну, скажете там, что вы из группы "С", словом, вам луЦше знать, какое структурное подразделение ФСБ этим может заниматься…
- Но вы, полковник, должны понять, что если я, допустим, гипотетически принадлежу к тому ведомству, о котором вы говорите, то приняв ваши условия, этим самым я зачеркну свое будущее и все свои предыдущие заслуги. И не только заслуги - меня погонят со службы, что называется, поганой метлой.
- А мы вас приютим, у нас много деловых людей, которые нуждаются в толковых командирах охранных службы. Да что я говорю, зачем вам руководить охранниками. Вы можете работать следователем в областном управлении МВД. Не хотите следователем - организуем вам лицензию как частному детективу. Это не по нутру, занимайтесь в наших краях чем хотите: туризмом, охотой, просто поживите, в конце концов…
"Черт бы меня побрал, - подумал Степаненко. - Куда я влип. Хотят окунуть меня в дерьмо с головой. Очень уж удобный случай… Майор ФСБ прокололся".
- Захотите, пишите статьи в газетах. Тут мы неволить и ограничивать вас не будем. Поле деятельности самое широкое. Будете жить у нас в области, как Суворов, автор "Ледокола", - живет в Англии. Что вам Москва? У нас почти что своя страна… Почти четыре области вместе стоят. Мы одних танков в месяц на полмиллиар-да можем продавать…
- Работнику федеральной службы предлагать такое бессмысленно, - сказал Степаненко. - Вы разве сами не чувствуете, что это очень тревожный симптом - Россия распадается на удельные княжества… На вотчины лебедей, россе-лей… Вам самим нужна ли такая Россия?
- Нам нужны мы, а не Россия, - изрек полковник. - А где будем мы, там будет и Россия.
Наступила минута неловкого молчания.
- Мы подождем, - сказал полковник. - Времени у нас предостаточно. На запрос по поводу вашего табельного оружия Москва дала отрицательный ответ. Нет такого и никогда не было… Как я понимаю, нахрен им проколовшиеся сотрудники, да?
- А не кажется ли вам, товарищ полковник, что предлагать предательство подло?!
Полковник дернулся. К лицу прилила краска.
- Полноте, майор. Вы сравниваете бараньи яйца и северное сияние… Поэтому и бросаетесь словами, которыми можно пугать разве что чувствительных барышень. Сантименты, сантименты! Вы поймите, что у вас нет другого выхода!
- Если уж вы назвали себя солдатом, товарищ полковник, - сказал Степаненко, - то и вам прямо скажу: не очень это хорошо, если солдат предлагает солдату пойти на предательство.
- Кого вы предаете? Кучку столичного дерьма, в которой по уши сидит Президент и вся его семья?
- В любом случае так солдаты не поступают, товарищ полковник.
- Я мог бы оскорбиться за тон ваших слов, но останусь верным своему уговору: мы солдаты! Это во-первых, а во-вторых, я представитель МВД, и ему по закону не рекомендуется принимать близко к сердцу самые различные оскорбительные слова, - раздраженно проговорил полковник. - Но все это имеет очень малое отношение к делу. Я хочу напомнить вам об одном: вы ошибаетесь, если думаете, что вас отдадут под суд.
- Что же, я действительно в ваших руках. Ничего не поделаешь… Но я должен сказать, что смерть приходит к человеку только один раз. Ну, пережить один раз это неприятное событие как-нибудь можно.
- Мы можем заставить смерть ежедневно касаться вас, - говорил полковник, все больше злясь.
- А вот это уж не по-солдатски, товарищ полковник… Это чисто по-ментовски.
- Может, оно и по-ментовски, согласен, - побурев, произнес полковник. И вдруг перешел на громкий фальцет: - Думаешь, кто-то станет беспокоиться о твоем исчезновении?
Полковник умолк, с трудом совладал с собой, проворчал:
- Неспокойный ты человек, майор. Хлопот с тобой не оберешься. Зачем лез? Сам себе заработал.
- Меня не в чем обвинить.
- Гранаты швырял? Швырял! Омоновца подстрелил? Подстрелил… Влепил парню пару пуль в живот. Еле откачали. Неделю без памяти лежал.
"Вот это новость… Ага, кто-то отстреливался за меня… - мелькнула мысль. - Или на понт берет?!"
- Ничем не доказано, что стрелял я…
- А зачем это доказывать?
Полковник с неодобрением взглянул на него, нажал на кнопку, чтобы вызвать конвоира.
Степаненко подумал, что в самом деле ментам наплевать, что с ним будет.
Прежде чем пришли конвоиры, полковник злыми глазами уставился на него:
- Последний раз говорю - соглашайтесь!
- Нет, товарищ полковник, соглашения у вас с нами не получится.
- Думаю, вы горько раскаетесь в своих словах. Но будет поздно.
Степаненко ничего не ответил…
После этого странного и неприятного разговора прошел день, другой… Максима не вызывали ни на допросы, не приходили в камеру. Минула неделя, пролетела еще одна. О нем словно забыли. Даже педантичная, так хорошо лечившая его ногу Елена Анатольевна, ни разу не навестила его.
Степаненко понял, что "они" тянут время. Выжидают, когда "клиент созреет". Это было им на руку: непонятный "клиент" за решеткой, тогда как события на свободе разворачиваются своим чередом. Страна готовится к выборам. Дотянут до выборов, а там в государстве Российском начнется новая эпоха, разразятся новые скандалы, да такие, что судьба рядового сотрудника ФСБ уже мало кого будет интересовать.
А тут в пайке хлеба пришла писуля. Скрученный в рулончик клочок бумаги с текстом: "Попади в санчасть".
В камеру и раньше попадали записки. Чаще всего это были записки от соседей с просьбами типа: "Мужик, подкинь курева. Голодняк". Однажды из очередной записки Степаненко вычитал: "Кличка Потапова Триппер. Передайте всем, что он козел и пидер. Хата шестнадцать".