...
ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Образовался вакуум, который с лихвой заполнил Черчилль – своей безграничной энергией, своей несгибаемой силой воли, своим многолетним опытом государственного деятеля. Черчилль стал премьер-министром задолго до того, как официально вступил в эту должность.
Но, как вы уже знаете, для достижения успеха мало одних способностей и лидерских качеств. Популярность Черчилля вызывала восторженную реакцию далеко не у всех обитателей Уайтхолла. Например, лидер Лейбористской партии, глава второй после консерваторов политической силы Великобритании, Клемент Эттли называл своего коллегу "наполовину гением, наполовину чертовым дураком" [1036] . На вопрос, станет ли Черчилль премьером, Эттли ответил:
– Только не Уинстон! Шестьдесят пять лет – много даже для него [1037] .
Это было сказано в декабре 1939 года, когда выступления Черчилля по радио слушала вся страна, а его деятельность в Адмиралтействе и военном кабинете (причем трудно сказать, где энергии прикладывалось больше) стала приносить ему долгожданную популярность.
Лидер лейбористов был не одинок в своем скептицизме, куда опаснее для военно-морского министра было недоверие рядовых членов его же собственной партии. Действительно, а как еще относиться к человеку, который именно в тот момент, когда Консервативная партия понесла тяжелейшее поражение на выборах, перешел в стан политических противников, где сделал головокружительную карьеру? А когда дела в Либеральной партии пошли из рук вон плохо, снова покинул тонущий корабль и присоединился к тем, кого покинул двадцать лет назад. Но и это еще не все. После пяти лет в правительстве, занимая один из самых влиятельных постов, Черчилль перешел в оппозицию, правда на этот раз внутреннюю, без смены партийной принадлежности, и целое десятилетие неустанно критиковал руководство собственной партии и проводимую им политику. Стоит ли удивляться, что рядовые консерваторы, мягко говоря, недолюбливали непотопляемого мэверика Вестминстера?
В этом отношении очень интересное письмо накануне включения Черчилля в состав правительства написала Невиллу Чемберлену от своего имени и от имени супруга, бывшего председателя Консервативной партии (не путать с лидером партии), член парламента леди Дэвидсон:
"Джон и я очень сильно встревожены в последние несколько дней той возмутительной пропагандой, которую ведут журналисты в отношении мистера Черчилля. Подобное случалось и раньше – как правило, когда мистер Черчилль хотел занять должность, – и я чувствую, что я обязана, как самый обычный заднескамеечник, сказать – насколько сильно я надеюсь, что Вы не (выделено в оригинале. – Д. М .) включите его кандидатуру в состав военного кабинета" [1038] .
Возможно, это прозвучит странно, но Черчилль оказался практически одинок, не считая нескольких верных друзей, которых он попытался расставить на ключевые должности. С одной стороны, у него было все необходимое для занятия поста, о котором он столько мечтал, с другой – недоверие, а иногда и просто негативное отношение, которые создавали серьезное препятствие на пути наверх.
Фактически перед Черчиллем открылась дорога, по которой не раз шли до него и не раз будут идти после. На верстовых столбах этой дороги крупно написано "Заговор". В парламенте было достаточно депутатов, которые восприняли войну с Германией как крушение надежд, возлагаемых на Мюнхенское соглашение 1938 года, а если говорить жестче – как предательство. Черчилль обладал достаточным влиянием, чтобы сформировать фракцию, объявить вотум недоверия, нанести болезненный, а может, и сокрушительный удар по правительству. Он мог поднять бунт и на его волне обосноваться на Даунинг-стрит.
Но Черчилль не сделал этого. Во-первых, заговоры и интриги были не в его стиле.
"Уинстон чрезвычайно открытая и прозрачная личность, – вспоминал о нем один из современников. – Я никогда не видел и не слышал от других, чтобы он занимался интриганством" [1039] .
Эту характеристику, особенно слова об "открытости и прозрачности", не следует воспринимать буквально. И тем не менее Черчилль действительно не испытывал склонности к изощренным методам "подковерной" борьбы – по крайней мере, насколько это позволяло ему занимаемое положение.
"Фактом является, что Черчилль пренебрег жалкими экзерсисами в предательстве, столь свойственными, увы, политической жизни, – констатировал А. И. Ут кин. – Его великодушие не вязалось с хладнокровным коварством. В его книгах можно найти что угодно, кроме гимнов макиавеллизму" [1040] .
...
МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: "Черчилль пренебрег жалкими экзерсисами в предательстве, столь свойственными, увы, политической жизни. Его великодушие не вязалось с хладнокровным коварством. В его книгах можно найти что угодно, кроме гимнов макиавеллизму".
Профессор А. И. Уткин
Во-вторых, Черчилль чувствовал себя обязанным премьеру за возвращение в правительство. Несмотря на все разногласия, он сохранял верность по отношению к Чемберлену. И даже больше – когда позволяла ситуация, не скупился на похвалу.
"Вы знаете, я не всегда соглашался с мистером Чемберленом, хотя мы всегда оставались друзьями, – говорил он в одном из выступлений. – Мистер Чемберлен сделан из очень крепкого материала. И я могу вас заверить, что он так же упорно будет сражаться за победу, как он делал это, сражаясь за мир" [1041] .
Свою поддержку премьеру Черчилль выражал не только на публике, но и в приватных беседах. Во время одного из семейных обедов кто-то из его детей решил пошутить над никчемностью Чемберлена. Черчилль нахмурился и недовольным тоном произнес:
– Если ты собираешься делать оскорбительные заявления о моем шефе, тогда тебе лучше выйти из-за стола. Мы объединены общим и великим делом, и я не намерен терпеть подобное по отношению к премьер-министру [1042] .
Отношение Черчилля к главе правительства не было секретом не только для коллег, но и для самого Чемберлена. В одном из писем он отмечал:
"По отношению лично ко мне Уинстон проявляет полную лояльность, и я постоянно продолжаю слышать от других слова восхищения, которые он не перестает выражать по поводу премьер-министра" [1043] .
Черчилль выбрал другой путь наверх, более тяжелый, но, как показало дальнейшее развитие событий, более эффективный. Первый лорд Адмиралтейства просто добросовестно выполнял свое дело, демонстрируя все, на что способен. И это не осталось незамеченным. Пока некоторые политики выражали скептицизм в отношении более "ретивого" коллеги, британский народ избирал себе нового лидера. Черчилля все громче приветствовали во время киносеансов, когда его грузная фигура с тростью появлялась в кадрах кинохроники, и это было не единственным проявлением любви к нему.
"Черчилль вызывает намного больше симпатий, чем любой другой член кабинета, – писал в отчетах один из наблюдателей, сотрудник специальной организации, отслеживающей общественное мнение. – Только его имя и слышно в казармах" [1044] .
Одним из первых признаков, что Черчилль пошел по правильному пути, сделав ставку на активное исполнение своих обязанностей, было его включение в феврале 1940 года в число участников пятого заседания Высшего военного совета Великобритании и Франции, отвечавшего за разработку планов для союзных армий. Это недвусмысленно говорит о том, что на Черчилля смотрели не только как на главу одного из военных ведомств, но как на человека, мнение которого может быть полезно в решении стратегических вопросов. Обычно именно с подобного расширения обязанностей и начинается поступательное движение наверх.
Утром 5 марта 1940 года на юге Франции скончалась давняя подруга Черчилля Максин Элиот. Ее последними словами были: "Уинстон знает, как брать ответственность, – ничто не сможет его испугать, он должен стать премьер-министром" [1045] .
В начале апреля, после отставки лорда Чэтфилда с поста главы Военного координационного комитета, его место занимает Черчилль. Газеты реагируют незамедлительно, называя его "главным военным начальником" [1046] . Некоторые начинают видеть в Черчилле заместителя премьер-министра.
Все эти события происходят на фоне военной кампании по захвату норвежских портов с целью отрезать Германию от поставок железной руды. Немецкие войска опережают англичан, вторгаясь в Норвегию раньше, и захватывают главные порты – Осло, Тронхейм, Берген и Нарвик. Британская миссия, за которую больше всего ратовал Черчилль, начинает терпеть неудачи. Однако по счастливому стечению обстоятельств гнев народа и его слуг, депутатов палаты общин, устремился отнюдь не на первого лорда Адмиралтейства, которого продолжали оценивать по ярким довоенным выступлениям против канувшей в Лету политики умиротворения.
Сам Черчилль вспоминал об этом следующим образом:
"Неудача в Тронхейме! Тупик в Нарвике! Таковы были в первую неделю мая единственные результаты, которые могли видеть английский народ, наши союзники и весь нейтральный – дружественный и враждебный – мир. Учитывая видную роль, которую я играл в этих событиях, и невозможность разъяснить погубившие нас трудности, было поистине чудом, что я удержался и сохранил уважение общественности и доверие парламента. Это объяснялось тем, что в течение шести-семи лет я правильно предсказывал ход событий и выступал с бесконечными, оставленными тогда без внимания предостережениями, о которых сейчас вспомнили" [1047] .
Довоенная репутация Черчилля, последовательно отстаивавшего свою точку зрения несмотря на критику и остракизм коллег, теперь играла на него. Прошлое стало определять его будущее.
...
ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Довоенная репутация Черчилля, последовательно отстаивавшего свою точку зрения несмотря на критику и остракизм коллег, теперь играла на него. Прошлое стало определять его будущее.
"Вы, насколько я полагаю, единственный человек в кабинете, кто не повинен в начале этой войны, – писал Черчиллю один из членов Либеральной партии 2 мая 1940 года. – Вы не одного поля ягода с теми, кто заключил Мюнхенское соглашение. Ваш призыв вооружаться проигнорировали. Вы не позволите бросить маленькие государства или наших друзей на растерзание волкам" [1048] .
На следующий день, 3 мая, начальник имперского Генерального штаба генерал Эдмунд Айронсайд записал в дневнике:
"Я слышал, в палате общин планируется большая перебранка и есть сильное желание избавиться от премьера. Заднескамеечники все чаще упоминают имя Черчилля. Уинстон действительно единственный, кто может сменить главу правительства. Он очень непостоянен, но в нем есть выдающиеся способности довести войну до конца" [1049] .
Лидер нации, и не только…
Айронсайд оказался прав. В парламенте действительно назревала буря. Во вторник, 7 мая 1940 года, давно накалявшееся среди депутатов возмущение вырвалось наружу и нанесло мощный удар по правительству.
"Один за другим ораторы с небывалым ожесточением и горячностью под аплодисменты, раздававшиеся отовсюду, нападали на правительство и особенно на его главу", – вспоминал Черчилль [1050] .
На следующий день прения продолжились, а с ними и нападки на Чемберлена.
В эти два дня было сказано много такого, что стены палаты общин не слышали в течение десятилетий. Каждое выступление было острей, ярче, сокрушительней предыдущего. Словно молния, поразили депутатов слова старого, еще со времен учебы в школе Хэрроу, друга Черчилля Лео Эмери, который в конце своей сорокаминутной речи повторил слова Оливера Кромвеля, обращенные в 1653 году к Долгому парламенту: "Вы слишком долго заседали. Пора покончить с вами. Во имя Бога, уходите!" [1051] . Дэвид Ллойд Джордж скажет впоследствии, что это была самая мощная концовка речи, которую он когда-либо слышал [1052] .
Семидесятидевятилетний Ллойд Джордж также нашел в себе силы взять слово. Это было одно из последних серьезных выступлений "уэльского колдуна", и оно оказалось одним из самых опасных для правительства Чемберлена.
"Я торжественно заявляю, что премьер-министр должен подать пример самопожертвования, ибо ничто другое не будет больше способствовать победе в этой войне, как его уход с поста премьер-министра", – заявил он [1053] .
Как же повел себя в эти два дня нападок на Чемберлена и его правительство Уинстон Черчилль? Так же, как и прежде. Он сохранил верность своему шефу.
Черчилль выступил с речью, которая прерывалась небольшими репликами депутатов и продлилась сорок девять минут. В ней не было красноречивых оборотов, зато в ней слышалась поддержка правительству и его лидеру [1054] .
Свою позицию Черчилль открыто обозначил еще до того, как взять слово, воскликнув во время выступления Ллойд Джорджа:
– Я беру на себя всю ответственность за все действия Военно-морского министерства и всецело готов разделить бремя.
Старый коллега предупредил, что "достопочтенному джентльмену не следует превращаться в бомбоубежище для защиты его коллег от осколков", однако Черчилль совету Ллойд Джорджа не внял и во время своего выступления "топить" Чемберлена не стал [1055] .
Речь первого лорда Адмиралтейства, закончившаяся в одиннадцать часов вечера, стала последней в этой двухдневной утомительной гонке. Результаты голосования оказались такими: 281 голос "за" и 200 "против" существующего правительства. Кредит доверия упал с 213 голосов до 81. В других обстоятельствах в этом не было бы ничего критичного, многие правительства оставались у власти и при меньшем числе голосов. Но в сложившейся ситуации подобное падение было равносильно призыву к отставке.
После заседания Чемберлен попросил Черчилля зайти к нему в кабинет. Мужчины беседовали больше сорока минут. Премьер был подавлен, считая, что "так больше продолжаться не может" и пришло время сформировать национальное правительство, поскольку "одной партии не под силу нести подобную ношу" [1056] .
На следующий день, 9 мая, Черчилль переговорил со своими сторонниками – Энтони Иденом, Бренданом Брекеном и Максом Бивербруком. Затем он отправился на встречу с премьер-министром, на которую также были приглашены лидер Лейбористской партии Клемент Эттли и его заместитель Артур Гринвуд. По словам Черчилля, "беседа шла в самом вежливом тоне" [1057] . В это же время в Борнемуте проходила ежегодная конференция лейбористов, на которой решался вопрос об участии партии в национальном правительстве. Решение было принято только на следующий день: Лейбористская партия согласна войти в национальную коалицию, но при одном условии – Чемберлен не будет премьер-министром.
О том, что ему не суждено продолжать руководство страной, Чемберлен понял еще 9 мая. Поэтому уже за день до оглашения решения лейбористов [1058] он пригласил к себе в кабинет двух возможных претендентов: военно-морского министра, члена палаты общин Уинстона Черчилля и министра иностранных дел, члена палаты лордов первого графа Эдварда Галифакса.
Черчилль следующим образом описал эту "самую важную встречу в моей жизни":
"Мы с Галифаксом сели за стол напротив Чемберлена. Он сказал нам, что, по его мнению, он не в силах сформировать национальное правительство. Ответ, который он получил от лейбористских лидеров, не оставил у него сомнений на этот счет. Поэтому встал вопрос, кого он должен рекомендовать королю после того, как будет принята его отставка. Он держался хладнокровно, невозмутимо и как бы вполне отрешившись от личной стороны дела. Обычно я много говорю, но на этот раз я молчал. Чемберлен явно имел в виду бурную сцену, разыгравшуюся недавно в палате общин, когда я, кажется, вступил в столь горячий спор с Лейбористской партией. Хотя я сделал это, чтобы поддержать и защитить его, он тем не менее понимал, что это может по мешать лейбористам поддержать меня при данных условиях. Поскольку я продолжал молчать, последовала длительная пауза. Затем заговорил Галифакс. Он сказал, что, по его мнению, положение пэра и не члена палаты общин затруднит ему выполнение обязанностей премьер-министра в такой войне, как эта. Он нес бы ответственность за все, но не имел бы возможности руководить парламентом, от доверия которого зависит каждое правительство. Он говорил в таком духе несколько минут, и к концу стало ясно, что этот жребий выпадет и уже фактически выпал – мне" [1059] .
Так обстояло дело по воспоминаниям Черчилля, или, вернее сказать, он хотел, чтобы эта встреча осталась в истории именно в таком виде. Однако беседа проходила в несколько ином ключе и требует небольшого пояснения.
Девятого мая 1940 года Черчилль, как никогда, близко подошел к самому заветному для себя призу – посту премьер-министра. Ему оставался всего один шаг. Но что это был за шаг, учитывая условия, в которых его предстояло сделать! Против кандидатуры Черчилля было много людей, в том числе очень влиятельных. Против него был Чемберлен. Против него было консервативное, самое старое крыло правящей партии. Наконец, против него был король. (Описывая события 10 мая, а именно встречу с Чемберленом, предмет которой – сложение полномочий премьер-министра, Георг VI запишет в дневнике, что в процессе обсуждения возможного преемника он, "безусловно, предложил Галифакса". Когда же Чемберлен заметил, что это невозможно из-за пэрства главы МИД, эти слова вызвали у короля "нескрываемое разочарование" [1060] .)
На стороне Черчилля был только сам Черчилль – с его способностями, с его опытом и готовностью взвалить на себя гигантский груз ответственности по выводу нации из кризиса.
Возвращаясь к встрече на Даунинг-стрит 9 мая – что именно было сказано в тот день? Впоследствии, в беседах с близким окружением, Черчилль изложил эту историю следующим образом.
Чемберлен спросил нашего героя:
– Уинстон, ты видишь какие-нибудь препятствия, чтобы в наши дни пэр мог стать премьер-мини стром?
Черчилль, по его собственным словам, расценил этот вопрос как ловушку. Ответь он положительно, ему пришлось бы предложить взамен свою кандидатуру – то есть явно обозначить позицию, что в подобных беседах делать нецелесообразно. В случае отрицательного ответа (а непреодолимых препятствий и в самом деле не было, что наглядно продемонстрирует Александр Дуглас-Хьюм, отказавшийся в 1963 году от пэрства ради премьерства) Чемберлен мог сыграть на этом и сказать: "Ну что ж, если Уинстон меня поддерживает, тогда я отвечу королю, что предлагаю кандидатуру лорда Галифакса".
Черчилль решил ничего не говорить. Он повернулся спиной к двум джентльменам и устремил свой взор на площадь конной гвардии. Именно в этот момент и возникла та самая "длительная пауза", о которой он пишет в мемуарах. И именно после этой паузы слово возьмет Галифакс, фактически расставив все точки над i – руководство кабинетом в сложившейся ситуации не входит в его планы [1061] .
На следующий день, 10 мая, Черчилля пригласят к королю. Его Величество принял пожилого джентльмена любезно. Несколько мгновений он смотрел на своего министра испытующе и лукаво, после чего спросил:
– Полагаю, вам неизвестно, зачем я послал за вами?
Подстраиваясь под его тон, Черчилль ответил:
– Сэр, я просто ума не приложу зачем.
Король засмеялся и сказал:
– Я хочу просить вас сформировать правительство.
– Конечно, я это сделаю, Ваше Величество, – ответил Черчилль, новый премьер-министр [1062] .