На обратном пути из Букингемского дворца в Адмиралтейство премьер ехал с верным телохранителем, инспектором Томпсоном. Всю дорогу, которая заняла не больше пяти минут, они проделали молча. Только на выходе из машины Черчилль повернулся к телохранителю и сказал:
– Ты знаешь, почему я направился в Букингемский дворец, Томпсон?
– Да, сэр, – ответил инспектор и после слов поздравления добавил: – Единственное, хотелось бы, чтобы эта должность вам досталась в более спокойные времена. Сейчас на вас лежит огромнейшее бремя.
Слезы потекли по щекам Черчилля.
– Одному Богу известно, насколько оно велико, – сказал он. – Я надеюсь, что еще не поздно. Нам осталось только продемонстрировать все, на что мы способны!
После чего он повернулся, пробурчал что-то себе под нос, сжал челюсть и, придав лицу выразительный бойцовский вид, направился в Адмиралтейство, чтобы сформировать первое в своей жизни правительство [1063] .
В своих мемуарах Черчилль напишет об этом судьбоносном в его жизни дне следующее:
"Таким образом, вечером 10 мая, в начале этой колоссальной битвы, я был облечен величайшей властью в государстве, которым я с тех пор и управлял во все большей мере в течение пяти лет и трех месяцев, пока шла мировая война. В эти последние, насыщенные событиями дни политического кризиса мой пульс бился все так же ровно. Я воспринимал все события такими, какими они были. Но я не могу скрыть, что, когда я около трех часов утра улегся в постель, я испытал чувство большого облегчения. Наконец-то я получил право отдавать указания по всем вопросам. Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию. Одиннадцать лет политической жизни, когда я был не у дел, избавили меня от обычного партийного антагонизма. Мои предостережения на протяжении последних шести лет были столь многочисленны, столь подробны и так ужасно подтвердились, что теперь никто не мог возразить мне. Меня нельзя было упрекнуть ни в развязывании войны, ни в нежелании подготовить все необходимое на случай войны. Я считал, что знаю очень много обо всем, и был уверен, что не провалюсь. Поэтому, с нетерпением ожидая утра, я тем не менее спал спокойным, глубоким сном и не нуждался в ободряющих сновидениях. Действительность лучше сновидений" [1064] .
Итак, Черчилль стал премьер-министром, занял пост, который, по его же собственным словам, он "любил больше всего" [1065] . Чего можно было ожидать от него на новой должности? Лидер, который всю свою жизнь только и делал, что расширял сферу своих полномочий, погружался в решение бесчисленных проблем, никогда не ограничиваясь должностными обязанностями, теперь занял самый высокий пост. Стоит ли удивляться, что он довел свои обязанности и зону ответственности до запредельных масштабов. И так ответственный за все решения правительства, он замкнул непосредственно на себе всю военную тематику, назначив себя главой Министерства обороны.
Со времен Кэмпбелла-Баннермана Черчилль стал самым старым политиком, возглавившим правительство в первый раз. Однако в отличие от своего предшественника и несмотря на возраст (шестьдесят пять лет), по активности и энергии он мог дать фору более молодым коллегам. Держа под контролем все ключевые моменты, он постоянно теребил подчиненных: что, как, почему, когда, в каком состоянии? – заваливал он их бесконечными записками.
"Появилась атмосфера срочности, – вспоминают очевидцы. – Никаких задержек, постоянные совещания штабистов, телефонистки соревновались в скорости, устанавливая соединения. Исчез привычный распорядок дня, спутаны часы труда и отдыха, оставлены выходные" [1066] .
Ян Джейкоб описывал впоследствии, как уже 13 мая – спустя три дня после прихода Черчилля – он понял: Британия может выиграть войну. На эту мысль его навел постоянный заместитель одного из министров, который без пиджака бежал (!) по коридорам Уайтхолла с бумагами в руках. "С этого момента я был уверен – Черчилль растормошит машину госаппарата", – признался Джейкоб. Показательно, что этот эпизод очень нравился Маргарет Тэтчер, другой обитательнице десятого дома на Даунинг-стрит, которая исповедовала схожие принципы управления [1067] .
Отдельного упоминания достоин тот факт, что Черчилль не просто стал главой коалиционного правительства – он стал лидером нации.
Что значит быть лидером нации? На этот вопрос Черчилль ответил в своем эссе, посвященном премьер-министру Франции времен Первой мировой войны Жоржу Клемансо:
"Правда состоит в том, что Клемансо воплощал и выражал Францию. Он был Францией в той мере, в какой одно человеческое существо волшебным образом могло бы увеличиться до масштабов нации. Фантазия рисует народы в виде символических зверей: британский лев, американский орел, русский – тоже орел, только двуглавый, галльский петух. Но Старый Тигр в своей причудливой стильной кепке, с седыми усами и говорящими глазами представлял собой более точный символ Франции, чем любой обитатель птичьего двора" [1068] .
В 1930-х годах, рассуждая над тем, как изменился мир со времен Великой войны, Черчилль приходил к неутешительному выводу о "вопиющем недостатке индивидуального лидерства".
"Современные условия не позволяют взрастить сверхдоминирующую и героическую личность, – с грустью констатировал британский политик. – Министры и президенты, стоящие во главе крупных проектов, практические решения которых ежечасно связаны с множеством важнейших вопросов, больше не вызывают трепета. Напротив, они выглядят как обычные парни, которых будто на время попросили принять участие в масштабных проектах. Ганнибал и Цезарь, Тюрен и Мальборо, Фридрих и Наполеон больше не вскочат на своих коней на поле боя, больше не станут словом и делом среди пыли или под светом утренней зари управлять великими событиями. Они больше не разделят опасности, не вдохновят, не изменят ход вещей. Их больше нет с нами. Они исчезли со сцены вместе с плюмажами, штандартами и орденами. Воин с сердцем льва, чья решительность превосходила все тяготы сражений, чье одно только появление в критический момент могло изменить ход битвы, исчез. Теперь генерал сидит в командном пункте в пятидесяти – шестидесяти милях от фронта, беспокойно слушая отчеты по телефону, как будто он всего лишь наблюдатель. Посмотрев на него, вы никогда не поверите, что он руководит армиями в десять раз больше и в сотни раз сильнее, чем самая могущественная армия Наполеона. Трудно поверить, что он герой. Нет, он не герой. Он похож на управляющего фондовой биржей. Мы лишились наших титанов, мы сожалеем, что их век прошел" [1069] .
...
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: "Современные условия не позволяют взрастить сверхдоминирующую и героическую личность. Воин с сердцем льва, чья решительность превосходила все тяготы сражений, чье одно только появление в критический момент могло изменить ход битвы, исчез. Мы лишились наших титанов, мы сожалеем, что их век прошел".
На самом деле век титанов еще не прошел, и Черчилль стал наглядным тому подтверждением.
"Люди доверяют Черчиллю и ждут его указаний, – отмечали журналисты The Sunday Times . – Все, что он попросит, они исполнят. Еще ни один британский государственный деятель времен войны не имел за собой столь сплоченную нацию" [1070] .
...
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ: "Люди доверяют Черчиллю и ждут его указаний. Все, что он попросит, они исполнят".
The Sunday Times
Коллега Черчилля по правительству Лео Эмери признавался, что в его шефе "воплотился дух старой Англии, с его непоколебимой самоуверенностью, суровым весельем, неиссякаемым чувством юмора, моральным духом и несгибаемой силой воли" [1071] .
Именно это принятие лидерства в критический для страны момент, именно это олицетворение и воплощение в своем образе таких качеств, как смелость, сила воли, решимость, готовность до конца отстаивать то, во что веришь, и заложили основу последующих героических интерпретаций образа Черчилля. После Второй мировой войны британский политик примкнет к когорте великих, став одним из самых выдающихся людей столетия. Еще при жизни его личность мифологизируют, а все сделанное им станет легендой. Даже увлечения Черчилля, которых, на счастье его поклонников, было так много, и те лишь подтвердят всеобщее мнение о неординарности "старого доброго Уинни", как ему кричали жители разрушенных городов во время поездок по стране.
Как еще можно относиться к человеку, который помимо своей основной деятельности написал несколько десятков томов, нарисовал несколько сот картин? Причем за первые он получил Нобелевскую премию по литературе, за вторые – признание выдающихся критиков и коллег по пленэру. Даже знаменитый своим несговорчивым нравом Пабло Пикассо отметил, что "если бы Черчилль занимался исключительно живописью, он мог бы спокойно зарабатывать себе этим на жизнь" [1072] .
...
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ: "Если бы Черчилль занимался исключительно живописью, он мог бы спокойно зарабатывать себе этим на жизнь".
Пабло Пикассо
Имя Черчилля превратилось в бренд, проникнувший во множество сфер нашей жизни. В честь британского политика называли города, деревни, улицы, железнодорожные станции, аэропорты, ипподромы, больницы, колледжи, школы, пабы, магазины, отели, парки, реки, водопады, площади, спортивные сооружения и турниры, танки, корабли и подводные лодки. Даже цветоводство, не самое сильное увлечение нашего героя, и то обессмертило его – имя "Черчилль" получили новые сорта хризантем, астр, фуксий, гладиолусов, гиацинтов и роз.
Английский философ сэр Исайя Берлин назовет Черчилля "человеком, который был больше чем жизнь" [1073] . А американка Вирджиния Коулз заметит в 1953 году, что только Леонардо да Винчи может сравниться с британским политиком по невероятному охвату интересов. Об аналогичном широчайшем и "нехарактерном для современности" диапазоне интересов упоминал и британский историк, автор теории цивилизации Арнольд Тойнби, знаменитый своим монументальным двенадцатитомным трудом "Постижение истории". Правда, в отличие от Леонардо, Черчилль, по мнению исследователей, "внушал благоговение и трепет".
Один из американцев, посетивший его в резиденции на Даунинг-стрит, до последних дней гордился тем, что имел честь "пожать руку самой истории", а издатель Вальтер Грабнер написал:
"Даже во время отдыха и досуга, за самым обычным разговором за столом я, как, впрочем, и все, кто соприкасался с Уинстоном, всегда осознавал неотъемлемое величие, присущее его личности. В его действиях всегда был своего рода éclat [1074] , бродил ли он около пруда с золотыми рыбками или встречал гостей к обеду, – все, на что он обращал внимание, приподнималось в этот момент над обыденностью" [1075] .
...
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ: "Даже во время отдыха и досуга, за самым обычным разговором за столом я, как, впрочем, и все, кто соприкасался с Уинстоном, всегда осознавал неотъемлемое величие, присущее его личности".
Вальтер Грабнер
Такова сила воздействия одного человека на других людей. Почему именно это происходит, что лежит в основе влияния, какие приемы использовал Черчилль в своей практике? Эти и многие другие вопросы, связанные с лидерством, мы рассмотрим в следующих главах нашей книги.
Глава 12. Эмоциональное лидерство
Квинтэссенция лидерства
По мнению Черчилля, основу лидерства составляет способность оказывать влияние на людей, с которыми соприкасаешься, и на события, в которых участвуешь.
"Одно дело – испытывать уверенность, и совершенно другое – уметь передать ее другим людям, которые не разделяют твоих планов, которые так же, как и ты, уверены в себе, своих решениях, своем опыте", – считал британский политик [1076] .
...
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: "Одно дело – испытывать уверенность, и совершенно другое – уметь передать ее другим людям, которые не разделяют твоих планов".
"Способность управлять делами, чтобы ход событий всегда подчинялся собственным решениям", он называл "одной из отличительных черт великого человека во власти" [1077] .
Размышляя над жизнью своего современника Джона Натаниеля Керзона, который в свое время занимал пост вице-короля Индии и министра иностранных дел, Черчилль пришел к выводу, что, несмотря на его выдающиеся качества, Керзона нельзя назвать лидером в полном смысле этого слова.
"Мистеру Керзону чего-то не хватает, – отмечал Черчилль. – Конечно, речь не шла о его информированности, усердии, ораторском мастерстве или привлекательности его манер и наружности. Все это было при нем, но общий итог не выглядел окончательным. Палата общин сочла его легковесным. Он вызывал восхищение и зависть, но он не вызывал ни любви, ни ненависти. Он мог точно изложить вопрос и дать толковый ответ. Он владел малым парламентским мечом стильно и безупречно, он работал и путешествовал, он читал и писал (только в одной книге о Персии тысяча триста страниц) и делал все, что ему было предназначено, но он не мог повлиять на чужую точку зрения или изменить события (здесь и далее выделено мной. – Д. М .). В палате общин его коса наскочила на камень, и в сравнении с великими парламентскими фигурами он никогда, даже в свои лучшие дни, не выглядел как достойный боец или соперник. Обладателю всех талантов, которые кружили голову и привлекали, ему не хватало одного – он никогда не вел за собой. Ему часто приходилось командовать, но в центре он никогда не господствовал" [1078] .
В отличие от Керзона, Черчилль умел вести за собой и оказывать влияние на события и мнения людей. Умел он и вдохновлять, заряжать энергией, что также принято считать качеством эффективного лидера.
Американский дипломат Саммер Уэллес, посетивший Великобританию в марте 1940 года, в ходе своего европейского турне (предпринятого по личному указанию президента США Франклина Д. Рузвельта), встретившись с Черчиллем, был потрясен масштабом воздействия первого лорда Адмиралтейства.
"Мистер Уэллес оказался под большим впечатлением от личности мистера Уинстона Черчилля, – говорится в докладной записке, составленной на основе слов самого Уэллеса чиновником МИД Беркли Кейджом. – К моменту встречи с мистером Черчиллем он сильно устал и боялся, что ему будет трудно сконцентрироваться на разговоре. Однако случилось все с точностью до наоборот. По ходу беседы, которая продлилась три с лишним часа, речи мистера Черчилля стали увлекать его все больше и больше, он даже почувствовал прилив сил. Мистер Уэллес выразил мнение, что мистер Черчилль – одна из самых притягательных личностей, которую он когда-либо встречал" [1079] .
"Когда Уинстон был в Адмиралтействе, все жужжало, гудело, атмосфера словно наэлектризовывалась, – вспоминала секретарь Кэтлин Хилл. – Когда он был в отъезде, все затихало" [1080] .
...
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ: "Когда Уинстон был в Адмиралтействе, все жужжало, гудело, атмосфера словно наэлектризовывалась".
Секретарь Кэтлин Хилл
При этом Черчилль не просто загружал подчиненных работой – благодаря личному обаянию и энергии, он убеждал их в необходимости выполнения этой работы, раскрывая в них потенциал, используя скрытые возможности.
"Уинстон практически добивал огромными объемами работ, – делился своими впечатлениями один из секретарей Адмиралтейства Клиффорд Джарретт. – В то же время он вдохновлял, вызывая чувство невероятной преданности" [1081] .
Подобная эмоциональная заразительность является одним из главных отличий лидера от менеджера. "Менеджеры больше тяготеют к коллективной деятельности и не принимают отношения близко к сердцу", – отмечает профессор кафедры лидерства Гарвардской школы бизнеса Абрахам Залезник. Нередко от них можно услышать "о почти безболезненном превращении потенциально конфликтной ситуации в семейную идиллию". Это может показаться удивительным, но "на самом деле никакого парадокса тут нет: это сочетание как раз и позволяет менеджеру выполнять свои функции, находить компромиссные решения и добиваться паритета сторон" [1082] .
Лидеры действуют иначе.
"Великие лидеры воодушевляют нас, – объясняют ученые Дэниел Гоулман, Ричард Бояцис и Энни Макки. – Они вдохновляют нас, пробуждая наши лучшие чувства. Когда мы пытаемся объяснить, почему они столь эффективны, то начинаем говорить о стратегии, прозорливости или о великих идеях. Но все это имеет на самом деле куда более древнюю первооснову: гениальное лидерство затрагивает наши эмоции" [1083] .