Он повысил голос не от сознания своей правоты, а от страха. Котя был сильно напуган (уж не знаю чем), и с ним вот-вот должна была случиться истерика, которая у людей худосочных обычно плохо заканчивается. (В армии мне довелось наблюдать нечто подобное.) Несмотря на связь с бандитами, предполагавшую жестокосердие и циничность характера, Котя все еще оставался большим ребенком со всеми его фобиями.
Наверное, Завенягин это понял, потому что приказал увести Котю, и вскоре в кабинете появился бычара, которому я сломал кисть. Правая рука у него была загипсована и висела на перевязи. Его волчий взгляд пробежался по подставным, а на мне словно споткнулся.
В отличие от Коти бандит не потерял самообладания, по крайней мере внешне. Но в его глубоко посаженных глазках цвета болотной ржавчины, прятавшихся под низким скошенным лбом, застыла злоба вперемешку со страхом. Так обычно смотрит непокоренный до конца раб на своего господина, который жестоко наказал его плетьми.
- Мне эти люди незнакомы… - глухо сказал бандит, с трудом отводя взгляд от моего лица.
- Вы что, сговорились?! - как змей, прошипел Завенягин.
В такой ярости майора мне еще не приходилось наблюдать. Он едва не искрился, а его взгляд не предвещал бандиту ничего хорошего.
- Кто мне клялся, что в состоянии узнать своего обидчика даже в темноте?! - продолжал майор.
- Здесь его нет! - окрысился бандит. - Гад буду! Начальник, у меня разболелась рука. Скажи своим коновалам, пусть дадут мне пару таблеток анальгина.
- Будет тебе… и анальгин, и кофа с какавой. Уберите его на хрен!
Бандита увели, ушли и подставные. Наверное, они были сотрудниками уголовного розыска, насколько я мог судить по нескольким фразам, которыми парни обменялись с Завенягиным. Мы остались одни.
- Цирк сгорел, клоуны разбежались, - сказал я со злой иронией. - Я вам сочувствую.
- Да? Почему?
- Ну как же, все вроде было чики-пуки, на мази, а тут такой облом. Не вышло замутить дельце?
- Увы… - Майор смотрел на меня испытующе, с нехорошим прищуром. - Для меня все в принципе понятно. Остался лишь один невыясненный вопрос: почему бандиты так сильно вас боятся? Чем вы их напугали?
- А вы не догадались?
- Не имею ни малейшего понятия.
- Я испугал их своим спортивным костюмом.
Завенягин покраснел от негодования и сказал:
- Ваши шуточки тут неуместны!
Я лишь нахально осклабился в ответ. Да пошел он!.. А костюм у меня и впрямь был с прибабахом. На всю ширину груди скалилась тигриная морда, а на спине свивал кольца китайский огнедышащий дракон. Это был подарок отца. Он привез его из Китая. Вещь сшили добротно, а материал был очень прочным. Я специально надел спортивный костюм и старенькие кроссовки, потому как предполагал, что меня могут отправить на нары.
Неожиданно дверь кабинета отворилась, и в кабинет стремительно вошел мой отец. Он был у меня видный мужик - в дорогом костюме, рослый, крепко сбитый, с гривой седых волос, которые хорошо оттеняли его загорелое и совсем еще не старое лицо.
При виде отца майор подхватился на ноги с такой прытью, будто это был по меньшей мере милицейский генерал.
- Ну, здравствуй, Завенягин, - сказал отец, демонстративно не глядя в мою сторону.
Что бы это могло значить?!
- Здравствуйте, Михаил Николаевич! - радостно ответил майор, улыбаясь во всю ширь своей физиономии. - Какими судьбами? Присаживайтесь.
- И не собираюсь! - отрезал отец. - Так-то ты, Завенягин, помнишь мою доброту? Не ждал я от тебя такой пакости, не ждал…
- О чем речь, Михаил Николаевич?!
- Почему ты хочешь упечь в кутузку моего сына? - Тут отец обличительным, чисто адвокатским жестом ткнул указательным пальцем в мою сторону.
- Это… ваш сын?! - громким трагическим шепотом спросил майор.
- А то кто же. Даже фамилия у него моя. Прочитай в своих бумагах.
- Но я не знал…
- Теперь знаешь! И меня ты знаешь! Так вот, заявляю вполне официально - мой сын не мог совершить преступление. Тем более убить Африкана… извини - Брюсова. Мой сын слеплен из другого теста.
- Но я не подозреваю его в убийстве старика!
- Тогда почему он здесь?
Тут Завенягин несколько смешался и не очень внятно ответил:
- Много непонятного… Я думал с его помощью прояснить ситуацию. По другому делу. Которое, возможно, имеет отношение к убийству Брюсова.
Это же надо - "прояснить ситуацию"! Он думал! Мент - великий мыслитель! Внедряем дедуктивный метод Шерлока Холмса в работу российской милиции! Этот лозунг так и просится, чтобы его повесили на здании СИЗО.
- Прояснил? - жестко спросил отец.
- В общем да… То есть нет! - с отчаянной решимостью признался майор. - Не знаю…
- Ну а ежели не знаешь, - жестко отчеканил отец, - то я своего парня забираю. Есть возражения?
- Возражений нет, - ответил Завенягин и обреченно вздохнул. - И все равно я рад вас видеть, Михаил Николаевич, живым и здоровым. А еще скажу, что я не последняя сволочь, хоть и мент, и никогда не забуду того, что вы для меня сделали. Долг платежом красен, а я все еще перед вами в долгу.
- Ладно тебе… Валерий. Сочтемся. Но поверь мне: если ты в чем-то подозреваешь моего сына, то идешь по неверному пути. Работай и над другими версиями. До свидания. Удачи тебе.
Они пожали друг другу руки - я бы даже сказал, сердечно, - и мы с отцом наконец покинули стены управления внутренних дел. Уже сидя в отцовском "ниссане", я спросил:
- Какую услугу ты оказал Завенягину?
- Личную! - отрезал отец. - Об этом распространяться не стоит. Если Валерий когда-нибудь сам тебе расскажет, тогда другое дело. По мнению его начальства, он очень толковый опер. И юристом был бы замечательным. Валера башковитый парень. Ему светила вполне приличная карьера в сфере гражданского законодательства, большие деньги, но он решил податься в уголовный розыск. Ты помнишь, я некоторое время преподавал на юрфаке нашего университета. Как раз тогда учился и Завенягин. Это пока все, что тебе положено знать.
- Негусто.
- Уж извини. Юридическая тайна сродни врачебной. Вообще-то зря, что ты не захотел поступать в университет. Ох зря. Был бы сейчас человеком. Но ты предпочел надеть на себя воинскую форму и пойти на войну. Наверное, для того, чтобы нам с матерью жизнь медом не казалась. А теперь вот в безработных числишься.
- Не тянул я, па, на универ. В школе учился неважно, хорошо, хоть техникум осилил.
- А все потому, что спорт у тебя был на первом месте. На кой ляд тебе нужны были самбо, джиу-джитсу? И что там еще - чем ты только не занимался. Учебу забросил, а знаменитым - или хотя бы известным - бойцом так и не стал. Потому что ленивый и нецелеустремленный.
- Кто бы меня критиковал… Па, я ведь твое произведение. Так что пеняй сам на себя.
- Пеняю… - буркнул отец и заложил такой крутой вираж, что шины задымились.
Похоже, батя начал злиться. Но в расстроенных чувствах он пребывал недолго. Спустя минуту отец спросил:
- Так что там стряслось? Почему Завенягин вцепился в тебя мертвой хваткой? Выкладывай все без утайки. Вдруг ты и впрямь сильно набедокурил, а разбираться в этом деле и защищать тебя все равно придется мне.
Я набрал побольше воздуха в грудь, словно собирался нырнуть на глубину, и начал рассказывать.
Глава 9
Похищенный
Никогда не выступал в роли распорядителя траурных мероприятий. Оказывается, это очень непростое, хлопотное и суматошное дело. Хорошо хоть, мне подсказали (в последний момент), что нужно обратиться в похоронную контору. Правда, сукины дети, представители старины Харона на этом свете, вытащили из меня столько бабок, что я мог бы прожить на них целых полгода.
С выдачей тела Африкана для погребения мне помог Завенягин. Это оказалось непростой задачей, ведь шло следствие, и покойник был вроде вещдока. После визита отца в ментовку майор стал со мной очень предупредительным и старался держаться на дружеской ноге. Интересно, в какую бяку он влип, если по истечении стольких лет все еще испытывает к бате благодарность? По моим наблюдениям, это чувство менее всего присуще человеческой натуре. А нередко бывает и с точностью до наоборот: благодетеля ненавидят, словно самого злейшего врага.
Как бы там ни было, но в пятницу (лишь потом я допер, что тринадцатого числа; сначала мне было не до того - я торопился побыстрее оформить разные бумаги, в том числе и те, что касались наследства, и предать тело старика земле) во главе изрядно поредевшего за долгие годы взвода старушек из нашего дома (их еле набралось на два отделения) я прошествовал в траурной процессии к старому городскому кладбищу. Оно было недалеко от нашего дома, поэтому катафалк не понадобился - гроб несли четверо дюжих молодцев. На этом кладбище уже давно никого не хоронили (я подразумеваю, никого из "простых" граждан), но оказалось, что весьма предусмотрительный Африкан давным-давно прикупил себе местечко для вечного упокоения и построил там… склеп!
Должен сказать, что у меня вышла одна досадная накладка. Старушки посоветовали для отпевания Африкана пригласить батюшку Иринея. Он был очень старым и самым уважаемым священником нашего прихода. Ириней встретил меня доброжелательно, но когда я сказал, КОГО ему предстоит отпевать, лицо батюшки вдруг потемнело, он сгорбился и, не глядя на меня, резко сказал: "Нет!" Я спросил: почему?! Ириней уклонился от ответа, лишь сказал: "Добрый ты человек. Спаси тебя Господь", перекрестил и ушел в свои покои.
Но самое интересное - я почему-то даже не удивился. Меня уже так задолбали разные непонятки, связанные с именем Африкана, что я в конце концов плюнул на все и перестал обращать на них внимание. Тем более что старик оставил мне не только квартиру, но и кучу деньжищ - пять миллионов рублей. На счетах у него было значительно больше денег, однако все остальное он завещал "сиротскому приюту" (так было написано в завещании) - детскому дому по улице Брюсова.
Оказалось, что в нашем городе есть и такая улица. Она существовала и до революции. Но самое удивительное - ее не стали переименовывать. А ведь названа она была не в честь знаменитого поэта, мэтра символизма, а в знак признания больших заслуг перед его императорским величеством генерал-майора жандармерии Брюсова, известного душителя гражданских свобод, преследовавшего революционеров всех мастей и оттенков со свирепостью инквизитора.
Наверное, не очень грамотные большевики поначалу не разобрались, кто есть кто, а потом оставили все как есть, благо город начал быстро строиться и новых улиц появилось столько, что пролетарских и вообще известных и почитаемых новой властью фамилий для их наименования просто не стало хватать. Вот и стали называть улицы 1-я, 2-я, 3-я (и так далее) Заводская или Коммунистическая.
День выдался славный. Для похорон Африкана. (Его все-таки отпел какой-то замухрышистый поп из молодых, от которого за версту разило сивухой; взял он за свои труды по-божески, совсем немного.) Всю ночь громыхала гроза, но что удивительно, ни одна капля дождя на землю не упала. А когда рассвело, небо закрыли мрачные тучи, которые висели так низко над городом, что едва не касались высотных домов. В общем, было немного жутковато. Тем более что с самого утра грязно-серое небо начало извергать из своих клубящихся глубин полчища ворон. Люди почему-то их не замечали, но я-то видел и понимал, почему творятся такие чудеса.
Вороны безмолвно летали над городом, постепенно сбиваясь в одну огромную стаю. Глядя на них снизу, было непонятно, над каким объектом кружит воронья стая, но я знал наверняка - это было старое городское кладбище. И от этого у меня шел мороз по коже. Топая позади красивого лакированного гроба с кистями (был заказан самый шикарный, какой только можно было найти в похоронной конторе), я уже начал подумывать, что зря не последовал совету Георгия Кузьмича и не сходил в церковь.
Все, что в последнее время творилось со мной и вокруг меня, явно попахивало серой. Для меня, практически атеиста, это открытие было сродни удару колотушкой по башке. Неужели все-таки ЧТО-ТО есть?! Но это открытие перечеркивало все мои познания на сей счет. Я оказался в тупике и тыкался носом в стенки, не находя выхода…
Склеп был выдающимся. Такой не строили даже для "олигархов" местного разлива, попавших под раздачу при дележе госсобственности. Аллея этих "выдающихся" личностей вместе с их охранниками-братками впечатляла длиной и обилием мраморных надгробий и памятников. Иногда у меня складывалось впечатление, что в девяностые годы прошлого столетия борьба за место под солнцем выкосила половину молодежи.
Африкан выбрал место с умом - под двумя березками. Весь склеп был отделан красным итальянским мрамором с резными завитушками, двери он заказал дубовые, окованные железными полосами, а кроме них была еще и очень прочная металлическая решетка с каким-то вензелем, напоминавшим дворянский герб. Вензель, покрашенный бронзовой краской, смотрелся очень внушительно на фоне квадратных в сечении, черных металлических прутьев.
Процедура прощания оказалась простой до неприличия. Тут кладбищенские работники немного дали маху. Гроб поставили на две примитивные табуретки, и старушки окружили его, чтобы сказать Африкану последнее прости. Нужно отметить, что он хоть и не пользовался любовью соседей, тем не менее его любезная, рыцарская манера общения поневоле вызывала уважение и даже пиетет у наших престарелых дам, большинство из которых имело верхнее образование и знавало лучшие времена.
Я стоял немного в сторонке и был поглощен несколько иным занятием. Лицо Африкана, благодаря искусным рукам мастера из похоронной конторы избавленное от следов истязаний и напоминавшее фарфоровую маску, мне было неинтересно. Мысленно я давно попрощался со стариком и сердечно поблагодарил за щедрый подарок. Мой взгляд был прикован к небу, где творился настоящий птичий шабаш.
Вороны опять затеяли хоровод, который мне довелось наблюдать на Круглой горе. Они летали по большому кругу в полном безмолвии; это было не только странно, но и навевало жуть. Нижняя часть постоянно менявшей форму "лейки" едва не касалась кладбищенских деревьев, а большой круг-венчик терялся в свинцово-серых тучах.
Неожиданно меня охватило безотчетное чувство страха. Казалось, вдруг заработал огромный морозильник и на всех нас подул ледяной ветер. Я опустил глаза и в изумлении открыл рот.
Возле гроба Африкана стояли несколько мужчин преклонного возраста, одетых в черное. Они так ловко оттеснили старушек, что у тех даже не возникло никаких возражений. Впрочем, я знал наверняка, что бабульки уже с нетерпением ждут поминальной трапезы. Для этих целей я снял Маруськино кафе (чтобы дать ей хорошо заработать) и заказал шикарное меню. Мой благодетель - именно в такой ипостаси выступал теперь Африкан - заслужил, чтобы его не только похоронили, но и помянули по высшему разряду.
Старики в черном стояли безмолвно, низко склонившись над гробом. На некоторое время они словно превратились в каменные изваяния. Старушки начали тихо перешептываться: "Кто они? Какие-то странные…"
Я тоже так подумал - ну очень странные. И очень старые. Возможно, ровесники Африкана. Или адепты какого-то тайного ордена, к которому принадлежал покойный. Они вряд ли могли быть его родственниками, потому что внешне ничем не напоминали покойника, ни единой черточкой хотя бы одного лица. Все деды в черном (ну точно католические пасторы! только без белых воротничков) были как на подбор худощавыми, носили усы (лишь один был с небольшой бородкой), и им явно стукнуло не меньше чем Африкану, хотя неискушенный наблюдатель вполне мог ошибиться и дать каждому из них не более восьмидесяти лет.
Но только не я. Последняя неделя заставила меня посмотреть на эту проблему более пристально. Особенно после общения с Георгием Кузьмичом. Несомненно, старики в черном были долгожителями. Но как они узнали о смерти Африкана (видимо, их друга или доброго товарища) и о времени его похорон? Я невольно посмотрел на небо и удивился еще больше. Вороны исчезли! Неужто птицы указали этим таинственным дедам, где и когда состоится погребение, и удалились, словно по приказу?
Нет-нет, это, конечно, бред сивой кобылы! Такого не могло быть в принципе. Это невозможно. Все мировые тайны имеют свое, приземленное, объяснение. В том числе и моя, связанная с воронами. И никакой мистики. А тем более фантастики, которую впаривают легковерным обывателям за чистую монету. И ведь люди верят! Человеческая глупость неистребима и вечна.
Постояв немного над гробом Африкана, старики в черном быстро покинули кладбище, не удостоив никого даже словечком. И только один из них метнул в меня взгляд, который просвистел над моей головой как пушечное ядро. Наверное, он сильно удивился, что не попал, о чем мне подсказал его озадаченный вид. Этот эпизод длился лишь мгновение, однако для меня он растянулся на несколько минут. Я словно прочитал послание старика, но вот смысл его понять мне не удалось. Создавалось впечатление, будто я знаю буквы чужого алфавита и даже могу прочитать написанное, однако мой словарный запас слишком скуден.
И тут я почувствовал на груди жжение. Будто за пазуху мне упал уголек. Я рванул рубаху, наклонился вперед - и почувствовал облегчение. Из-за пазухи выскользнул медальон и повис, раскачиваясь, словно маятник старинных настенных часов. Я взял его в руку и едва не выпустил. Медальон показался мне горячим! Ни фига себе! Что это за номера?!
Я выполнил пожелание Пехи - определил подаренное им "заколдованное" перышко неведомой птицы в медальон. Это вышло совершенно случайно. Сначала я наткнулся на перышко в продовольственном супермаркете, доставая деньги, - оно лежало в портмоне. А затем мне по дороге попался на глаза антикварный магазин. Я решительно нажал на тормоза, толкнул зеркальную дверь и через пять минут вышел с серебряным медальоном, как уверял меня продавец, восемнадцатого века. Он был примитивен и неказист, наверное, поэтому недорого стоил, чем я и соблазнился.
Но что это с ним? С озадаченным видом я открыл крышечку медальона, на которой были изображены какие-то таинственные знаки, и увидел, что перышко на месте. Тем и успокоился, потому что началась финальная часть - помещение гроба в усыпальницу. Медальон я вернул на место, потому как он был не горячим, а всего лишь теплым - как мое тело.
Я решил, что все это мне почудилось. Ну не могла миниатюрная вещица так сильно разогреться без видимых причин. Из курса физики я знал, что человека всегда и везде окружает статическое электричество, но не до такой же степени.
Все дальнейшее прошло, как и должно, на высоком уровне. Маруська сияла. Благодаря мне - вернее, усопшему Африкану - она за считаные часы сняла месячную выручку. Кроме старушек-соседок, поминать Африкана заявились и местные забулдыги во главе с Чириком. Этот клиент никогда не упустит такой праздник души.
К сожалению, выгнать их я не мог - поминальная традиция не позволяла. Но они, на удивление, вели себя тихо и скромно, правда, пили и ели каждый за троих. Про запас. В конечном итоге изрядно захмелевший Чирик даже произнес проникновенную речь, в которой достаточно складно возносил достоинства Африкана до небес.