- Радченко хоть деньги получает за свою работу, - сказал Вадим. - Он знает, за что рискует. А ты? Оглянись вокруг, посмотри, как люди живут. И как ты прозябаешь. Господи, о чем тут думать? На твоей дороге стоит только этот жалкий адвокат. Пешка, придурок. Тебе и пачкаться не придется. Садись за руль, сюда пошли Радченко. А мне оставь пистолет с одним патроном в стволе. Я все сделаю сам, даже могилу ему выкопаю. Хотя этот адвокат и могилы не заслужил.
- Заткнись. Еще слово - и пристрелю.
- Брось. Ты все понимаешь не хуже меня. Ну же, реши что-то для себя. Только, прошу, прими правильное решение. Не будь дураком, иначе жалеть придется всю оставшуюся жизнь. Ты будешь видеть наш разговор в ночных кошмарах, просыпаясь в холодном поту на своей одинокой койке. И думать: господи, зачем я тогда не послушал умного человека, почему поддался упрямству. И так - каждую ночь. Рано ли поздно ты с ума сойдешь от этих мыслей. Чтобы получить наличные, нужно месяц подождать. Все это время ты будешь жить за мой счет, посещать рестораны и отдыхать на пляже. В тот же день, когда огласят завещание, на твой счет, в любой банк по твоему выбору, - будет переведено десять миллионов долларов. Второй транш, двадцать миллионов, - когда я распродам недвижимость старика. Чтобы закрыть сделку, понадобиться всего две-три недели. Скажу по секрету, - покупатели уже есть. Из России. Они платят наличными и не задают вопросов. Ну?
- Ты рассказывал, что все деньги уйдут на погашение долга.
- И не соврал. Но не все деньги, только некоторая часть. Впрочем, мои долги тебя не касаются. С этим я разберусь. А тебе останется только деньги считать. Еще есть время, чтобы все переиграть. Единственное, что тебя может смутить - это Ольга. Как ни крути, ее нельзя оставлять живой. От смерти ее спасла глупая случайность, теперь придется исправить недоразумение. Иначе нельзя. Но эти приятные хлопоты возьмут на себя мои люди. На тебе крови не будет. Ну, подумай трезво: ее жизнь стоит недорого. Она неумная корыстная женщина. Таких много, очень много, без счета…
- Или ты заткнешься или… Я грохну тебя прямо сейчас. Без шуток.
Вадим закрыл глаза, чувствуя, что головная боль усилилась.
* * *
Под вечер за руль сел Девяткин. Шоссе, как темная река уводила все дальше и дальше, и временами казалось, что конца пути нет. Мимо проскакивали спящие городишки, придорожные мотели и заправки. И так миля за милей, минута за минутой и час за часом.
Радченко в кузове перекусил бутербродом и задремал на покрывале. Слышно было, как гудел двигатель, как по кузову стучали мелкие камушки, вылетавшие из-под колес, как беспокойно ворочался Вадим. Иногда он просил пить, жаловался на боли в голове, клянчил сигареты, затем умолял развязать ему руки, потому что они затекли и болели. Но наконец затих, видно, и его сморил сон. Радченко задремал, ему снилось, будто он оказался в Нью-Йорке, в каком-то неблагополучном районе, поставил машину на подземной парковке, потерял талон и забыл адрес, а надо срочно ехать по делам.
Он метался по улицам, пустым и темным, налетал на мусорные баки, за ним неотлучно следовали бродяги, просившие денег. Он отдал все, что было, сунул даже сотенную бумажку, но отвязаться от нищих не было никакой возможности. Бродяги шли следом и тихо переговаривались. А потом из ниоткуда появилась Галя и спросила, почему он бегает в темноте и как попал в Нью-Йорк, ведь сейчас он должен быть в Москве. Радченко пытался что-то объяснить, но путался в словах, он сам толком не знал, как и почему.
Он стоял перед Галей в каком-то темном месте, закутке между домами, и вглядывался в лицо жены, ее фигуру. Под глазом проступает синяк, кое-как замазанный тональным кремом, кожа в разводах грязи или сажи, платье на плече разорвано, правый рукав вырван и болтается на двух нитках. В глазах жены слезы, а голос срывается от волнения. Радченко спросил, почему жена в таком виде, что случилось. Галя, перестав сдерживать слезы, говорит, что ее избили и ограбили где-то в этих темных переулках, а потом изнасиловали.
Она прижимает грязные руки к груди, рассказывает сбивчиво, так, что Радченко едва успевает понять смысл. Своих обидчиков она плохо рассмотрела, но, кажется, один из них похож на Алекса Ключевского, ее поклонника из ресторана "Прага". Ну, говоря честно, это он и был. Выследил ее и…
Жена плачет, размазывает слезы ладонью. Она сообщает какие-то отвратительные натуралистические подробности происшествия, как ее остановили, ударили по лицу, сорвали с плеча ремешок сумочки, она лежала на каких-то пакетах с мусором, когда насильники стягивали с нее белье. Один из них держал ее голову… Но мог бы и не держать, у нее все равное не было сил сопротивляться.
Рядом, за спиной Радченко и по бокам, стояли бродяги, жадно вслушивались в рассказ, кажется, они понимали по-русски. Бродяги медленно подходили ближе, чувствовался их запах, смрадное дыхание тех, кто стоял за спиной. Но Радченко не обращал внимания на этих опасных типов, он слушал жену, и самому мучительно хотелось разрыдаться.
Он проснулся от собственного крика.
Пока он спал, Вадим сумел передвинуться и теперь лежал совсем рядом, делая вид, что спит. Радченко поднялся, проверил, крепко ли связан пленник, не сказав ни слова, передвинул его к противоположной стене. И, немного успокоившись, лег на покрывало, но долго не мог уснуть. В кузове было душно и жарко, как в солдатской бане, пахло бензином и табаком. Наконец он впал в какое-то странное забытье, провалившись в неизведанное пространство между сном и явью.
Он чувствовал все те же запахи бензина и грязи, но находился совсем в другом месте, лежал на полу в полутемной комнате, где кроме него тихо сопели и перешептывались какие-то люди, разглядеть их было трудно. Однако он точно знал, что Вадим среди них, он где-то рядом. Радченко казалось, что он болен, силы ушли, как вода в песок, навалилась слабость. Пришла уверенность, что Вадим медленно подползает к нему и готовится напасть, вцепиться в шею зубами и перегрызть горло.
Радченко снова закричал и проснулся. Стрелки часов показывали половину шестого. Он долго не мог понять, вечер сейчас или утро, пока не заметил узкую полоску света между дверей фургона. И решил, что настало утро.
* * *
Днем фургон съехал с шоссе и остановился в какой-то безлюдной местности. Вокруг сколько хватало глаз лежала красноватая земля, перерезанная глубоким оврагом, неподалеку от склона росли чахлые апельсиновые деревья и колючие кусты. Вадима развязали, и он долго приходил в себя, сидел на земле, пил воду из банки и дышал свежим воздухом. Девяткин лег на землю в тени фургона и долго глядел на пушистое облако, висевшее в синем небе.
Перекусили оставшимися бутербродами, но Радченко, испытывающий приступы тошноты, от еды отказался. Девяткин снова лег в тени. Вадим сидел у фургона, прислонившись спиной к заднему скату, и тоскливым взглядом рассматривал пустошь, ровную, как бильярдный стол. Ему хотелось бежать без оглядки, скатиться в овраг и спрятаться в его глубине. Но до оврага не меньше пятидесяти ярдов, а пуля летит быстрее, чем он бегает.
Радченко трижды говорил с Эдиком Волковым, который приехал к дому Ключевского и все видел своими глазами. Утром Галя вышла из подъезда, такси уже ждало. Она отправилась за ребенком, а затем домой.
Ключевский появился после полудня, завел "Мерседес" и куда-то уехал. Вид у него был жалкий и одновременно самодовольный, как у паршивого немолодого хорька, поимевшего самку. Да и самка эта, эта постельная история нужна ему вовсе не для удовлетворения мужских страстей, а так, для хобби, для коллекции, которую он давно собирает.
- Старик, при ближайшем рассмотрении, при ярком дневном свете, этот хрен не так хорош, как показался мне тогда, в ресторане, - сказал Эдик. - Любовник выглядит старым, потасканным и унылым. Он не то что твоего мизинца. Растертого плевка - и того не стоит. Если бы твоя жена отправила его фото подругам и написала, что этот хмырюга, этот жалкий засушенный хрен - ее последняя любовь, ну, не знаю… Подруги бы очень удивились. И посоветовали ей обратиться к психиатру. Или к окулисту, чтобы выписал очки. Если бы она посмотрела повнимательнее на своего Ромео, то не наделала бы столько глупостей. Господи, где у баб глаза…
- Да, ты умеешь утешить, - сказал Радченко. - Правда, утешений я и не ждал.
Через некоторое время Эдик перезвонил и сказал, что домработница передала камеру, что была установлена напротив кровати. С видеозаписи он на скорую руку сделал нечто похожее на фотоснимки, через минуту Радченко сможет увидеть несколько экземпляров на экране своего телефона. Вместе с постельными сценами он пришлет фотографии Ключевского, сделанные на улице. Эти снимки хорошего качества.
- Посмотри на этот урода внимательно, - сказал Эдик. - И перестань ревновать - не к кому здесь ревновать. Этот тип просто пустое место. А если не можешь без ревности, если тебя так сильно захватило это чувство, - поревнуй свою Галю к дорожному указателю или любому неодушевленному предмету.
Ключевский на фотографиях выглядел неважно: постаревший плейбой с паскудной рожей и нелепой стрижкой, молодящийся, стремящийся забыть о своих сединах. И правда, - похож на засушенный хрен.
Постельные снимки оказались никудышного качества. В комнате горел лишь тусклый ночник, в свете которого на белых простынях можно разглядеть два серо-коричневых силуэта. Лица попадают в тень, фигуры расплывчатые. Та, что тоньше и короче, может быть, Галя. Но, может, и другая женщина. Эдик сказал, что после компьютерной обработки снимков наверняка лица станут видны, никаких сомнений не останется, с этим можно будет идти в суд.
Радченко бродил вокруг фургона, садился, но не мог сидеть, будто на землю насыпали гвоздей. Он вытянул руки, растопырил пальцы, - они дрожали. Но хуже этого внутренняя дрожь, которая расходилась от сердца по всему телу. И казалось, что дрожат колени, шея, даже нижняя челюсть. Хотелось собраться, успокоиться, но ничего не получалось. Сейчас его очередь вести фургон. Ничего, дорогой он придет в себя. Дорога всегда его успокаивает.
- Что с тобой? - спросил Девяткин. - Ты на себя не похож.
- Я в порядке, - соврал Радченко. - После такой этой тряски и жары - меня тянет блевать. Надо позвонить Джону, сказать, чтобы к ночи подъезжал на место.
- Не надо. Мы попробуем вдовеем. И сделаем ему сюрприз.
- У тебя сломана рука. И у нас один ствол на двоих.
- Ничего. Мы справимся. Не надо втягивать Джона в эту историю. Я улечу отсюда, как только мы все закончим. И тебе советую не задерживаться дольше двух дней. А Джону, хочет он того или нет, придется остаться здесь и жить дальше. Поэтому лучше нам с тобой довести дело до конца. Без него.
Куском веревки Вадиму связали руки и велели залезать в кузов. Радченко сел за руль, развернул фургон, вывел его на шоссе и погнал на запад.
* * *
С вечера зарядил промозглый дождь, кажется, плохою погоду они привезли с собой. Глубокой ночью проехали спящий городок, затем свернули с шоссе и пять миль петляли по узкой дороге, проходившей через апельсиновые рощи и пустыри.
Двухэтажный дом неопределенного цвета, отделенный от дороги невысокой изгородью, стоял на окраине поселка. У ворот на невысоком столбике почтовый ящик с номером. Вдалеке, на краю поля, светились далекие огоньки. С другой стороны подступали невысокие деревца, за ними, в низине, занавешенной туманом, можно было различить мутный силуэт соседнего дома. Радченко выключил мотор, сверился с картой и GPS, решив, что ошибки нет, - они на месте. Он вышел из машины, открыл двери фургона.
Сначала вниз спрыгнул Девяткин, он придерживал забинтованное плечо и морщился от боли. Затем осторожно спустился Вадим. Ему развязали руки, сунули телефон.
- Скажешь, что приехал, - приказал Девяткин. - Пусть открывают. Не огорчай меня: будь умным мальчиком.
Вадим набрал номер, долго дожидался ответа.
- Миша, ты? - сказал он в трубку. - Открывай, я приехал. Нет, ничего не случилось. Просто есть разговор. Вы все в сборе? Вот как. Ладно… Хорошо…
Он дал отбой, глянул на Девяткина и сказал:
- В доме только один Миша. Остальные в городе. Поехали еще вечером, обещали вернуться в полночь. Но их до сих пор нет.
- Что им делать в городе?
- Хотели выпить пива и снять шлюх. Ребятам из Майами приехали. Там полно первосортных девочек и других удовольствий. Им скучно в этой глуши.
Они зашли на участок. Вокруг дома торчали три молодых дерева, разрослись спутанные кусты, едва различимые в темноте. На втором этаже засветилось окно. Радченко на ходу подобрал суковатую короткую палку, поднялся на открытую летнюю веранду, встал справа от двери. Девяткин толкнул Вадима стволом пистолета между лопаток, мол, будь смелее.
Свет загорелся внизу. Вадим встал на пороге, за его спиной Девяткин. Скрипнули половицы, дверь приоткрылась внутрь, Девяткин, стоявший за плечом Вадима, увидел крепкого мужчину в трусах и майке без рукавов. Лицо человека было мятым и заспанным, темные глаза смотрели настороженно и подозрительно.
- Кто с тобой? - спросил человек.
Вадим не нашелся с ответом, только пожал плечами, шагнул вперед и снова остановился. Мужчина не спешил пускать ночных гостей. Его правое плечо и рука были закрыты так, что невозможно определить: он вооружен или нет. Кажется, обмануть этого парня - дело нелегкое, он никому доверял, даже самому себе.
Девяткин, желая показать дружелюбие, улыбнулся и больно ткнул Вадима стволом пистолета.
- Кто он? - снова спросил мужчина.
- Мой друг, - сказал Вадим. - Ну, долго еще стоять на пороге?
Девяткин выскочил из-за спины Вадима, оттолкнув его плечом, сунул ногу между дверью и косяком. Опустил ствол пистолета и трижды выстрелил от бедра. Две первые пули прошли мимо, хотя промахнуться было очень трудно, третья пуля вошла в грудь. Девяткин проделал все очень быстро, поэтому Миша не успел захлопнуть дверь. Он выронил что-то тяжелое и сам грохнулся на пол. Девяткин толкнул дверь и вошел в дом. Миша хрипел и корчился на полу, прижимая ладони к окровавленной майке. Рядом лежала тяжелая связка ключей.
- Он не был вооружен, - откуда-то из-за спины сказал Вадим. - Ты убил безоружного человека.
Девяткин тяжело вздохнул, ему было что ответить, но не хотелось шевелить языком. Миша перевернулся со спины на живот и пополз к темному коридору, оставляя за собой на плитках широкую бордовую полосу. Его меркнущее сознание подсказывало, что где-то там, в этой темноте, должен быть спасительный выход, должна быть жизнь. Девяткин добил его двумя выстрелами в спину, постоял минуту и обернулся к Вадиму.
- Где вход в подвал?
- Вторая дверь по коридору. После туалета.
Глава 27
Девяткин не пошел в подвал сразу. Сначала обследовал дом, начав с первого этажа. Ни людей, ни оружия он не увидел, зато наткнулся на большой сейф, куда легко поместится целый арсенал. Чтобы открыть эту махину, нужен сварочный аппарат и пару дней свободного времени. Девяткин вернулся в кухню, попил воды из крана и спустился вниз.
Радченко стоял у стены, сжимая в руках тяжелую палку, и поглядывал на Вадима. Тот сидел смирно, положив руки на большой стол, накрытый клеенкой. Дверь в подвал осталась распахнутой, оттуда слышались голоса, мужской и женский. Разговор, поначалу тихий, стал громче. Женщина плакала и о чем-то просила, мужчина что-то долго объяснял, говорил горячо, с чувством, женщина продолжала плакать. Наконец голоса сделались тише, женщина замолчала.
Девяткин поднялся наверх, плотно прикрыл дверь и сказал, что дипломат из него никудышный, с женщинам, когда они рыдают навзрыд, он всегда уступает, но не в этот раз. Он уговорил Ольгу посидеть еще немного внизу, это для ее же безопасности и вообще… Не нужно женщине видеть того, что здесь случится.
Он погасил свет на кухне, вывинтил из светильника обе лампы, бросил на пол и раздавил каблуком. Затем сел за стол и стал смотреть за окно. В стороне стоял одинокий фонарь, его света хватало, чтобы осветить небольшой кусок дороги и молодое деревце. Вдалеке виднелись огоньки поселка. Темнота почти непроглядная, так всегда перед рассветом, когда ночи скоро конец.
- Я могу им позвонить, - сказал Вадим. - Узнать, когда вернуться.
- Не надо, - ответил Девяткин. - Покойный Миша по твоему голосу догадался: что-то не так. И они догадаются. Мы будем ждать столько, сколько надо. Час, другой. Сутки, двое суток…
- Мы можем забрать бабу и уехать. Отвезти ее Джону и…
- Не фантазируй. Останавливаться нельзя. Если мы пожалеем этих парней сегодня, они найдут нас завтра. Найдут в Москве или в Лос-Анджелесе. Не важно, где именно. Найдут и не пожалеют. Надо закончить, что начали.
Какое-то время сидели молча. Девяткин курил, стряхивал пепел в грязную тарелку. В прозрачной тишине, нарушаемой едва слышными шорохами дождя, телефон зазвонил особенно громко. Эдик Волков выпалил скороговоркой.
- Разбудил? Или ты в последнее совсем потерял сон?
- Брось трепаться, - ответил Радченко. - Говори.
- Мы обработали на компьютере видеозапись постельной сцены. Вытащили кадры, которые получились лучше, светлее. Сомнений нет, это она. Суд примет эти материалы. Ну, если все преподать под аппетитным соусом: ты нашел у своей двери пакет с фотографиями. Посмотрел из праздного любопытства. А на них… Охваченный праведным гневом, ты подал документы на развод. Симпатии судьи на твоей стороне. А в бракоразводном процессе не так важен закон, как важны эмоции судьи. И его отношение к проблеме любовного треугольника. Это звучит банально, но судьи тоже люди. Ты слышишь меня?
- Да, слышу, - ответил Радченко каким-то не своим глухим голосом.
- До твоего возвращения у меня еще есть время. Возможно, в следующий раз мы получим снимки лучшего качества. И не только из постели Ключевского. У нее ведь есть и второй ухажер.
- Я все понял, - выдавил из себя Радченко. - Спасибо за информацию.
Он дал отбой и сунул трубку в карман. Некоторое время сидели молча. Радченко думал, что на кухне, слаба богу, выключен свет. Никто не видит его лица, бледного и напряженного. Никто не видит, как дрожат его руки. Хотелось залезть во внутренний карман куртки, где ждала своей минуты плоская фляжка с виски, и сделать добрый глоток. Такой, чтобы дух перехватило, а на душе сразу стало легче. Радченко сунул руку под куртку, коснулся пальцами фляжки, но подумал, что пить сейчас нельзя.
Загорелся огонек зажигалки, Девяткин закурил.
- У тебя с женой нелады? - спросил он.
- Нет, по работе кое-какие вопросы, - соврал Радченко. - А с чего ты взял насчет жены?
- Я ведь сыщик, - уклончиво ответил Девяткин. - Просто интуиция…
Снова долго молчали, Девяткин то ли о чем-то думал, то ли просто смотрел в темноту.
- Когда мы входили в дом, я стрелял от бедра, не прицеливаясь, - сказал он. - Поэтому дважды промазал с двух шагов. Бывает… Ну, с левой руки я никогда толком не умел стрелять. Да, никогда не умел… Я вот что думаю: может быть, у тебя лучше выйдет?
- Да, наверное, - голос Радченко звучал не слишком уверено.
- Ты ведь служил в морской пехоте. И даже в боевых действиях принимал участие. Ты сможешь это сделать?
- Смогу.
Девяткин протянул ему пистолет.