Пришло время дать кое-какие разъяснения хозяину усадьбы наших предков.
- Удивляешься, что мы интересуемся старыми колодцами? - начала Тереса. - Это очередной бзик моей старшей сестры. С тех пор, как в Тоньче, в бабкином колодце, мы обнаружили гадость…
- Не столько гадость, сколько так называемый клад, - вмешалась Люцина. - Награбленное немцами во время оккупации имущество. Мы его отыскали, и с тех пор наша старшая сестра решила, что в каждом старом колодце спрятан какой-нибудь клад.
- А с тем что вы сделали? - поинтересовался Франек.
- Передали в государственную казну. Там были дорогие и очень красивые произведения ювелирного искусства, но ни одна из нас и в руки не пожелала их взять - ведь это награблено было фрицами у евреев и поляков, которых отправляли в концентрационные лагеря.
Франек тяжело вздохнул и только махнул рукой:
- У нас вы брильянтов не найдете, здесь никто ничего не прятал во время войны.
- Попробуй объяснить это моей сестре…
- Какие живописные развалины! - похвалила тетя Ядя, которая успела обежать всю усадьбу и вдоволь нафотографировала. - Это во время войны разрушено?
Общими силами мы попытались ей объяснить, что если даже и во время войны, но неизвестно - какой. Некогда на этом месте стоял жилой дом - большой, с флигелями, но все-таки не замок, в котором проживало не одно поколение предков - и Франека, и наших. Самые древние предки были самыми богатыми, постепенно становились все беднее, богатство куда-то улетучивалось, а с его уменьшением приходила в запустение и старинная усадьба. Ветшала постепенно, средств на ремонт большого дома не находилось, так что в конце концов какой-то из наших прадедов построил для семьи временное жилье, использовав для его постройки стройматериал от старого. Старое все еще надеялся со временем, как разбогатеет, отстроить, а пока, мол, можно пожить и в этом, временном. Новый дом, как и положено времянке, простоял не менее ста пятидесяти лет, пока не был построен другой, который мы теперь видим. И тогда времянка получила статус овина. А развалины фамильной усадьбы так и стоят по сей день, как памятник былого величия, все больше разрушаясь и порастая бурьяном.
- Хорошо тут, - признала и Тереса. - Красиво и тихо…
Мы разбрелись по уоадьбе. Мамуля принялась палочкой переворачивать разное старье на свалке, очень расстроенная отсутствием самого старого колодца. Люцина за овином вдыхала запах цветущего клевера и, глядя в поле, старалась вспомнить, как там было с Менюшкой. Я же решила осмотреть место преступления, вернее, увидеть место, где был обнаружен неизвестный труп, и направилась к зарослям тростника по ту сторону дороги.
Никакого места преступления я увидеть не смогла, не могла даже до тростника добраться, ибо за дорогой болотистая почва не позволяла сделать и шагу. Вернее, сделала я два шага, зачерпнула в туфли жидкой грязи и поспешила вернуться на твердую почву. Интересно, как убийца сам не потонул, таща упомянутый труп по такому болоту?
Вернувшись, я поделилась своими сомнениями с Франеком, и он пояснил: там мокро сейчас потому, что за последнее время много выпало дождей. А осенью прошлого года погода стояла сухая и теплая, луг подсох, можно было запросто добраться до самого тростника. Труп и лежал в их зарослях, на краю болотца.
- Сдается мне - он думал, пойдут дожди, тот и потонет, - высказала я предположение. - И что, осенью тут было совсем сухо?
- Совсем сухо тут никогда не бывает, - сказал Франек. - Труп лежал, потому и не потонул. А вот если бы стоял, его враз бы засосало. Те, что его вытаскивали, по колени увязли.
- Вот почему этот прилизанный не забрал у него наши адреса. Утонуть боялся, кретин! - сказала Тереса.
И странное дело - мы все с ней согласились. Странное не только потому, что у каждой из нас всегда было свое особое мнение по всякому вопросу. Странно, что мы все вдруг решили, что убийца обязательно должен был забрать у своей жертвы наши адреса, и если бы забрал, для него было бы лучше. И уж совсем странно, что, как показало будущее, мы оказались совершенно правы…
* * *
Как это часто бывает в жизни, в дело вмешался обыкновенный случай и сдвинул это дело с мертвой точки. Поехали мы с Люциной за яйцами в знакомую деревню, и на обратном пути у меня полетело колесо. Место и время оно, конечно, выбрало самое подходящее: вдали от всех деревень, на мягкой, даже не грунтовой, а песчаной дороге у самого леса. И в полной темноте. Ночь давно наступила, но луна еще не взошла. Знала я, что не стоит под вечер отправляться за яйцами так далеко, но да разве мамулю переспоришь?
Колесо, конечно, не трагедия, у меня в запасе было целых два, да что толку, будь их даже и двести! Возможно, нам с Люциной совместными усилиями и удалось бы открутить гайки, но домкрат установить мы все равно не смогли бы - он сразу уйдет в песок. Под него надо бы подложить большой плоский камень, а найти его в темноте я вряд ли сумею. Электрического фонарика у меня с собой не было.
- И что будем делать? - спросила Люцина.
- А ничего. Подождем до рассвета. В июне ночи коротки. На рассвете я найду камень, а тут, может подвернется какой мужик, и поможет. А пока давай разожжем костер. Разве что ты предпочитаешь пешком вернуться в деревню и там попроситься на ночлег? Не знаю, стоит ли.
Люцина тоже предпочла костер.
- Вот только из чего мы его разведем?
- В лесу полно всяких сучьев. А лес вот он, под боком.
- Э нет, темно - хоть глаз выколи. В такую темь я в лес не пойду! - решительно заявила Люцина.
- Я сама пойду. Как-нибудь ощупью отыщу сухие сучья. В крайнем случае разуюсь и сразу обнаружу шишки. Сиди здесь и жди.
Я не видела, села ли Люцина и где именно, смело направившись по скошенному лугу к лесу, стоявшему плотной и совсем уже черной стеной в нескольких десятках метров.
Пока я ощупью собирала какие-то палки и сучья, взошла луна. Стало немного светлее и не так жутко. Вернувшись к машине, я достала из багажника и надула для Люцины прорезиненный матрас, достала ручную пилку, велела Люцине распилить принесенное мною топливо и разжечь костер, а сама пошла за следующей порцией. Я успела обернуться три раза и совсем освоилась с трассой. Луна светила все ярче, кротовые норы я уже знала все наперечет, и возвращаясь в третий раз с огромной охапкой сучьев, бежала к машине чуть ли не галопом.
Люцина сидела у машины в кресле, устроенном из матраса, и поддерживала чуть теплившийся огонек в нашем костре. Бросив на землю принесенную охапку сучьев, я принялась ломать их и распиливать, чтобы разжечь наконец настоящий костер.
Оказывается, пока я бегала за топливом, Люцина тоже не бездельничала.
- Теперь я все вспомнила! - радостно заявила она. - Мне как раз не хватало только вот такой темной летней ночи и кусочка луны. А когда ты сейчас мчалась по лугу - сомнений не осталось. Тогда он в точности так же мчался, вот только леса не было. Ну и мчался малость быстрее.
- Менфшко? - сразу поняла я.
- Менюшко. Похоже, мчался именно Менюшко. А я уже до того слышала о каком-то подозрительном типе, который шляется по окрестностям и что-то вынюхивает. "Нечего ему тут шляться и вынюхивать", - сказал кто-то. Может, тот, кто как раз и гнался за этим Менюшко. А вот кто гнался - не помню.
- А откуда взялся этот Менюшко и что именно вынюхивал?
- Бели бы я помнила! - с сожалением вздохнула Люцина. - Но почему-то сдается мне, заявился он из тех мест, где жили родичи нашей прабабки.
- Тебе потому так сдается, что не так уж много в твоем распоряжении возможностей выбора - или родные места прадедушки, или родные места прабабушки. А раз посторонний Менюшко появился в родных местах прадеда - естественно, прибыл он из родных мест прабабки. Люцина, на твои воспоминания наверняка повлияли все эти наши бесконечные разговоры о предках, трупе, наших адресах.
Люцина и не возражала:
- Очень может быть. Во всяком случае теперь я вспомнила, - был такой Манюшко и очень не нравился нашим родным.
- А где родные места прабабушки?
- Где-то на Украине, под Луковым, что ли…
- Выходит, этот самый Менюшко тоже заявился с Украины?
- Может быть, за Менюшко не скажу, а вот сестра прабабушки была графиней, это я слышала в детстве, и бабушка в ранней молодости проживала у нее во дворце. Чтобы набраться хороших манер и прочее… Ага, вот что еще мне вспомнилось: бабушка была женщина властная, вспыльчивая, дед у нее был под каблуком. Помню, часто она кричала на него, а однажды, собственными ушами слышала, кричала так: "И зачем я с тобой связалась! Ничего не можешь в жизни добиться! Даже Менюшко смог бы добиться большего!"
Вот какие потрясающие вещи вспомнились моей тетке в теплую июньскую ночь, когда мы сидели у костра. Она явно оживилась, в памяти всплывали все новые подробности. Правда, не всему я верила, зная свою тетку. Той и присочинить ничего не стоило. Сколько раз, еще девчонкой, с замиранием сердца выслушивала я от тети Люцины самые невероятные россказни: то кого-то из наших предков волки сожрали вместе с лошадьми, санями и кучером, то какую-то из наших прабабок, потрясающую красавицу, прадед купил у ее родителей за десять тысяч рублей золотом. Наши предки обоего пола то и дело травились из-за несчастной любви или кончали свои жизни еще более ужасным образом, на свет массами появлялись внебрачные дети, а любимым занятием чуть ли не всех поколений наших предков было с наслаждением уничтожать друг друга. Фантазия у тетки Люцины была буйная, Менюшко выдумать ей ничего не стоило.
- Бели ты сразу не назовешь мне достоверный источник своих воспоминаний - не поверю! - без обиняков заявила я. - Откуда ты все знаешь?
- Что касается скандала, который бабка устраивала деду - слышала собственными ушами, - ответила Люцина. - А вот о Менюшко нет, не могу я тебе назвать достоверный источник Но он очень хорошо вписывается в нашу историю. Тот вынюхивал, этот, наш, тоже…
- Ты что! Тот вынюхивал еще до первой мировой войны!
- А по-твоему, раз он Менюшко, то у него не может быть детей?
- Ага, теперь вынюхивают дети…
- Почему бы нет? Сама подумай, очень даже подходит к тому, о чем говорил дядя Антоний. Возможно, наши предки что-то должны вернуть предкам Менюшки. Знаешь, в те времена много чего странного происходило, нечего удивляться. Мы ведь толком ничего не знаем.
Что ж, по-своему Люцина права. Прилизанный вполне мог оказаться потомком Менюшек и заявился сюда с целью добиться возврата своей собственности. А раз уже в самом начале на сцене возник труп, собственность должна быть не ’малая. Но при чем тут моя прабабка? Отец Франеку ясно сказал - прабабка должна помереть до того! Может, вспыльчивая, неукротимая женщина стояла стеной и не желала возвращать Менюшкам их собственность? Теперь прабабка умерла, интересно, где имущество…
- Вот Тереса обрадуется! - меланхолически заметила я. - Знаешь ведь, она болезненно честная, теперь станет переживать из-за того, что наши предки чьих-то предков обмишурили. Спать не сможет, совесть ее загложет!
- И в свою Канаду вернется нагой и босой! - дополнила Люцина. - Снимет со сберкнижки все сбережения, чтобы отдать прилизанному. Знаешь, давай-ка пока ей не говорить о наших соображениях насчет Менюшки.
Так сидели мы с теткой у костра, коротая ночь и раздумывая о наших фамильных проблемах. Где-то уже после полуночи к нам приехала патрульная милицейская машина, которую привлек с шоссе огонек в ночи. О лучшем выходе из положения нельзя было и мечтать! Проблему замены колеса дюжие милицейские мальчики решили за каких-то десять минут.
- Теперь понимаешь, не зря я люблю нашу милицию! - сказала я Люцине, отправляясь в путь.
Тетка вполне разделяла мои симпатии к стражам порядка:
- Очень милые мальчики! А главное - приехали не сразу. Подождали, пока я себе все хорошенько припомню.
* * *
Романтическая июньская ночь предрешила дальнейший ход событий, ибо мы с Люциной решили привлечь к делу Марека, блондина моей жизни, который до сих пор предусмотрительно держался в стороне от наших фамильных проблем. Честно говоря, привлечь его мне хотелось с самого начала, но не удавалось. Марек избегал всяких разговоров о таинственных преступлениях, не давал втянуть себя в дискуссию о колодцах предков и наотрез отказался присоединиться к нам, отговариваясь нехваткой времени и слабым здоровьем. Не зная, как понять такое отношение любимого человека к интересующим меня проблемам, я поставила наконец вопрос ребром - или скажет откровенно, в чем дело, или..
С большой неохотой Марек вынужден был признаться:
- Мне всегда становится нехорошо, как только сталкиваюсь с вашими проблемами. Сразу начинаю чувствовать себя последним идиотом. Надеялся хоть одно лето прожить нормально…
- Ишь чего захотел! - фыркнула я. - У нас проблемы, преступления, а ты собираешься жить нормальной жизнью! Самим нам век не разобраться.
- А я что могу сделать? Вызвать дух отца Франека и порасспросить его?
- Почему расспрашивать обязательно духа? Мот бы по своим каналам что-нибудь разузнать хотя бы о том же Менюшко.
Марек упирался, но мне на помощь неожиданно пришел отец. Оказывается, наши фамильные проблемы мы обсуждаем как раз в те часы, когда отец надеется посмотреть по телевизору футбольные матчи, а мы уже который вечер своим криком не даем ему возможности спокойно предаться любимому занятию. И если Марек не подключится, так пройдет все лето.
Отца Марек послушался.
- Не очень-то рассчитывай на успех, - наставляла я любимого человека, когда тот отбывал в район Лукова.
- Этот самый Менюшко с таким же успехом мог мчаться по полю и под каким-нибудь Колобжегом. Чтобы потом не говорил, что я тебя не туда направила. Про Луков Люцина вспомнила, я к нему никакого отношения не имею.
- А я и не рассчитываю, - заверил меня Марек. - Еду туда не только из-за вас. Просто давно я не был в тех краях..
Я наверняка поехала бы вместе с ним, да у меня лопнул глушитель, и от рева двигателя моей машины птицы падали на лету. В автомастерской обещали заняться глушителем дня через два, раньше не могли. Марека это почему-то не огорчило, так что поневоле закралось подозрение - заняться нашими фамильными проблемами он согласился только для того, чтобы избавиться от моих приставаний.
Вернулся Марек через три дня, я только что возвратилась из мастерской с новым глушителем. В костюме, белой рубашке, при галстуке Марек был, как всегда, элегантен и свеж, точно первый подснежник весной. Совершенно индифферентное выражение лица любимого неопровержимо свидетельствовало - он что-то узнал.
- Ну! - не выдержала я, ибо он не спешил рассказывать.
В ответ Марек достал бумажник, извлек из него фотографию молодого человека в военном мундире и показал мне.
- Узнаешь?
Я была потрясена:
- Покойник? Но вроде еще живой. Откуда это у тебя?
- Не важно откуда. Как ты думаешь, кто это?
- Ясно кто! Наш фамильный покойник!
- А как зовут вашего фамильного?
- Неужели узнал?!
- Представь себе. Это некий Станислав Менюшко.
Сначала я подумала - тот самый Менюшко, что мчался по полю, и теперь тайну свою унес в могилу. Потом эту дурацкую мысль вытеснило изумление - выходит, Люцина ничего не выдумала? На дальнейшие расспросы Марек отказался отвечать, пока все остальные не опознают фотографию.
К дому мамули я доехала за рекордно короткое время
- две минуты и сорок секунд. Вся родня сидела за ужином, вся родня, как один человек, опознала фамильную реликвию.
- Наш покойник, но прямо, как живой! - удивилась Люцина.
- Точно, он самый, тут на него посмотреть приятно, - снисходительно похвалила фотографию Тереса. - Если бы мне в Канаде показали такого, я бы так не злилась.
- Он и в самом деле Менюшко? - поинтересовалась мамуля.
- Погоди, не рассказывай, пока я не вернусь, - попросила Тереса, направляясь в кухню за тарелками и вилками для меня и Марека.
- Может, теперь скажешь нам, почему еще тогда милиция принялась выспрашивать нас о Менюшко? Они еще тогда знали такую фамилию. Откуда ее взяли? - спросила я.
Тереса остановилась в дверях.
- Скажу. Ваши адреса были записаны покойным на обрывке конверта. С другой стороны конверта сохранилась только фамилия Менюшко и ничего больше.
Тереса вернулась и села на свое место.
- Будете есть руками из миски! - сказала она раздраженно. - Ни о чем попросить нельзя, ну и семейка. Хотела бы я знать, почему же милиция не могла сама обнаружить этого Менюшко?
- Я могу и руками есть, а он только что пообедал, так что не беспокойся, - успокоила я тетку, а Марек ответил на ее вопрос:
- Я не уверен, что милиция этого не обнаружила. Может, они просто не хотели вам говорить. Этого человека не так уж и трудно было найти, если, разумеется, знать, где искать. Вот если бы Люцина тогда сказала милиции все, что помнила…
- О да! - скептически подхватила я. - Если бы Люцина поделилась со следственными властями своими воспоминаниями сорокопятилетней давности о том, как неизвестный человек неизвестно отчего мчался лунной ночью по полю. Или доверительно сообщила им о скандале, устроенном нашей прабабушкой нашему прадедушке, они тут же вычислили бы его.
Люцина сочла нужным вступиться за свою честь:
- Но я бы назвала им Луково, ведь именно с ним ассоциировался у меня Менюшко.
Марек поправил ее:
- А должен бы ассоциироваться с Глодоморьем.
- Чем? - удивилась Тереса.
- Глодоморье, деревня такая, правда, недалеко от Лукова. Именно там с незапамятных времен проживали все Менюшки. Станислав был последним в роду. Когда его призвали в армию, он продал дом. Из армии уже не вернулся. В деревне никто не знал, куда подевался.
- Зато мы знаем, - беззаботно отозвалась Люцина, всецело занятая скелетом индюка. Она очень любила обгрызать кости домашней птицы, и ей всегда предоставляли эту возможность. - Теперь я буду говорить милиции обо всем, что мне вспомнится!
- Бедная милиция! - вздохнула мамуля.
В кухне начал посвистывать чайник. Марек продолжал рассказ:
- Старики в Глодоморье еще помнят, какими богачами были в свое время эти Менюшко. И еще в деревне сохранилось преданье, связанное с Менюшками и сокровищем, но толком никто не мог ничего сказать. То ли Менюшко нашли клад, то ли его, наоборот, запрятали, то ли растранжирили, то ли наоборот, приумножили. Но у последних в роде Менюшко богатства особого не было, а Станислав так и вовсе был бедняком, за полуразвалившуюся хату получил жалкие гроши.
Чайник в кухне свистел во всю. Мамуля беспокойно оглянулась. Отец, разумеется, смотрел матч по телевизору.
- Чайник вскипел! - бросила мамуля в пространство.
- Я не пойду! - категорично заявила Тереса.
- Я тоже не пойду! - оторвалась на минуту от индюшачьего скелета Люцина.
- Пойдет Янек! - решила мамуля и перекрикивая телевизор заорала: - Янек! Чайник кипит!
- Оставьте отца в покое! - возмутился вставая Марек. - Я схожу, заварю.
- Если пойдешь ты, значит, и все мы тоже!
Ну и в результате чай заваривали четыре человека - все, кроме Люцины, а потом принесли в комнату все, необходимое для чаепития, чтобы не надо было больше удаляться в кухню.
- А чем Станислав Менюшко занимался до армии? - спросила я.