- Что?
- Вот эти ручки и ножки, Вера?
Вера вздрогнула, но, подняв голову, засмеялась:
- Да что вам дались эти ручки и ножки?
Но Зоя по-прежнему стояла над ней с печальным лицом и еще тише спрашивала:
- Зачем же вы позволили это сделать?
- Зачем? - Она сжала железные прутья еще крепче и посмотрела на Зою. Глаза их встретились и разошлись, точно оттолкнулись от слишком резкого света. - Зачем? Муж велел… - тихо добавила она. - Муж велел. Иначе нам обоим учиться нельзя было!
- И вы согласились?
- Когда четыре месяца все кругом долбят одно и то же: это нужно, это нужно, это все делают…
Зоя хрустнула сжатыми пальцами и отошла. Анна засмеялась:
- Какие вы мещане! Да, это выход! Пока государство не может воспитывать наших детей, это нужно! В чем дедо? Не можем мы отказываться от нашего естественного права…
Вера метнулась к Анне и впилась в ее плечи.
- Какого естественного права? - прошипела она. - Вот этого права - убивать? Убивать будущих людей! Кто тебе дал это право?
Анна вырвалась из рук Веры, причинявших ей боль.
- Ты на этом помешана, Верка, нечего с тобой и говорить. Подумаешь - важность какая! Осокина, - обернулась она к Зое, - ты с ней на эту тему не говори… Она сумасшедшей делается…
- Можно с ума сойти, - тихонько откликнулась Зоя, чувствуя острые уколы в висках и невралгический холод в сердце, - есть от чего!
Вера кружилась по комнате, не слыша их. Ею овладела какая-то беспокойная суетливость. Она трогала вещи, переставляла их с места на место без всякой цели.
Зоя подошла к ней, поймала ее руки, точно желая силою остановить их беспокойные движения.
Вера безвольно отдалась этой ласке и притихла.
- Ну с чего мы заговорили об этом? - виновато улыбнулась она. - Не о чем больше говорить, что ли? Всегда об одном и том же!
Она вздохнула. Анна не выдержала:
- И надо об этом говорить! Все надо говорить, нечего прятаться. Довольно мещанского воспитания… Наслушались мы сказок об аистах - чем открытее все это делаться будет, тем лучше!
- Все - открыто? - усмехнулась Вера
- Да, и все!
- Почему же это лучше?
- Назло мещанам!
- Какая ты глупая, Анна! - беззлобно вздохнула Вера. - Будет об этом!
- Нет, не будет, не будет! Мы должны бороться, бороться со всем!
Щеки ее пылали, губы сохли, и голос глох от волнения, но она искренне готова была к борьбе со всеми и за все. Вера устало поднялась.
- Перестань, Анна!
- Не перестану! Пора все это бросить! Идиотские условности! Надо дело делать, говорить все открыто и прямо! Довольно! У нас кое-где организовались кружки "Долой стыд" - и верно! Молодцы ребята! К черту! Борьба за новый быт! Довольно!
- Неужто в бесстыдстве и новый быт? - крикнула Зоя и сейчас же закрыла руками лицо, точно прячась от своей смелости или сдерживая ее.
Анна посмотрела на Веру, ожидая еще от нее возражений, но та только улыбалась горячему спору, и она усмехнулась·
- Вот вы и пара! Совет да любовь!
Она вынула из кармана коробку с папиросами, швырнула ее на стол, вставила в зубы одну и, закурив, откинулась на мягкую спинку кресла с видом победившей детские возражения наставницы.
Нет, я права! Мы так смотрим на эти вещи, зато у нас нет ни мук ревности, ни мук любви! Скольких гнуснейших мещанских трагедий и драм мы избегаем! Хочешь есть - ешь! Требуется тебе парень - бери, удовлетворяйся, но не фокусничай! Смотри на вещи трезво! На то мы и исторический материализм изучали…
Зоя дрожала от странного внутреннего противления всему, что та говорила. Она забыла о себе, о том, что лежало на плечах тяжестью, и только старалась поймать то, что так противилось в ней словам подруги. Анна подавляла ее внешне убедительной тяжестью своих доводов до того, что на одно мучительное мгновение Зое стало казаться, что возражать нельзя, что противится в ней лишь та наследственность, то мещанство, та зависимость от семьи, в которой она выросла и за которую ее гнали от подруг. Еще раз острая как нож ненависть к семье опалила ее жгучею горечью стыда. Она с облегчением вспомнила свое бегство из дому, письмо к отцу, потом взволнованное хождение по улицам города, тупое отчаяние на берегу Волги днем, где она смотрела на рабочих, разбиравших на дрова барки, на женщин, укладывавших поленницы и тоскливо певших одну и ту же знакомую песню о Волге, о Стеньке, о персидской княжне.
Зоя вздрогнула: именно эти женщины, эта песня, эти слова навеяли на нее ту спокойную грусть, с которой она шла в клуб. Дорогою она думала все время о том же и тогда знала, что ответить Анне.
- Погоди, Анна, погоди! - заговорила она вдруг и с такой взволнованной торопливостью, что обе подруги с испугом посмотрели на нее и замолчали. - Погоди! Вот давеча только я видела на берегу женщин, они укладывали дрова и пели… Они пели вот эту песню о персидской княжне… Ты ее знаешь, мы все знаем, чудесная песня! - торопилась она, ища потерянную мысль, и вдруг вскрикнула - Вот, да! Это самое, да! Отречение от плотских радостей ради идеи долга! Ради борьбы! К черту княжну - дружина ропщет: атаман стал бабой, а впереди борьба! Ты помнишь, ты помнишь прошлогоднюю анкету в университете, потом доклад и выводы, что у большинства в революционные годы, в годы гражданской войны притупилось, уменьшилось половое чувство…
Она задыхалась. Анна насмешливо выдохнула из себя густую струю дыма, пробормотала:
- Ну и что же?
- А вот что! - встала Зоя. - А вот что: половой экстаз, половое чувство может, оказывается, уступить место революционному экстазу!
Теперь она вспомнила все, что знала, о чем думала, во что верила, и не могла уже удержать слов, сыпавшихся с ее пересохших губ, мыслей, вздымавшихся вихрем и стягивавших смертельную петлю на шее, тоски, которая только что ее душила.
- Не я мещанка, а ты мещанка! Только одни мещане так понимали, что если свобода, так это значит можно в трамвае семечки грызть, в театре плеваться, на лекции в аудитории курить… Это самое и есть настоящее мещанство: что если новый быт, так это значит - долой стыд, что если закон облегчает брак и развод, так, значит, и направо и налево отдаваться можно! Это как голодный дорвался до хлеба, то и обожрался насмерть сейчас же! Так это нужно?
Она замолчала вдруг. Анна пыхнула дымом и сказала:
- Ах ты, мещаночка!
Зоя посмотрела на нее с удивлением и, ничего не отвечая, тихо села за стол.
Вера встала, подошла к ней и, поколебавшись одну секунду, поцеловала ее.
- Верно, Зоя. Это все равно… Вот я и жду, жду, когда же любовь будет? Жду - вот-вот настоящий человек придет… А он приходит и сразу целоваться лезет, а то - прямо на кровать! Есть и такие, что сначала даже разденутся для удобства…
Она расхохоталась со звонкостью и беспечальностью ребенка.
- Что вы хотите сказать?
- А ничего. Что есть, то и говорю. Разве я знаю, что этим можно сказать? Не знаю А вас мне жалко! - Она положила руку на ее плечо. - Неужели Хорохорин вас отстоять не мог в комиссии?
Зоя покачала головой. Анна сказала:
- На Хорохорина надо нажать. Если зудить со всех сторон, так он возьмется за нее. Можно восстановить!
Вера взглянула на нее, заметила раздумчиво:
- Жаль, что я этого не знала раньше… Можно было бы с ним поговорить: он как раз у меня только что был!
Анна вспыхнула:
- Кто? Хорохорин? Был у тебя? Зачем?
Не вцепись мне в волосы, Анна!
Вера взглянула на растерянное лицо подруги, не сразу оправившейся после слишком искреннего удивления, испуга и любопытства, расхохоталась и выбежала из, комнаты
Она вернулась, не успев загасить на губах не сходившей улыбки
- Ты ведь не ревнива, Анна, надеюсь? Ты ведь не мещанка же?
- Не беспокойся за свои волосы, пожалуйста!
- Я не беспокоюсь.
Она улыбнулась, подумала, сказала:
А лучше я тебе ничего рассказывать не стану больше
Самое лучшее. Не интересуюсь! - высокомерно ответила Анна и с преувеличенным вниманием стала глядеть, как Вера доставала чашки, заваривала чай.
Действительно пить хочется. Дай скорее чашку, и побегу домой!
Зоя сидела недвижно, глядя в налитый перед нею стакан Вера кружилась по комнате. Анна с той же преувеличенной жадностью пила чай и продолжала говорить:
- Я не ревнива, дорогие товарищи, если я спросила, так это вопрос праздного любопытства.
Вера равнодушно заметила:
- Есть о чем любопытствовать… Как будто не за одним и тем же они все ходят…
Анна с шумом отодвинула от себя чашку
- Верка, ты нарочно меня злишь?
- Разве это может тебя злить?
- Меня злит не факт сам по себе. Меня злят твои мещанские шуточки!
- Например?
- Например, желание доказать, что я ревнива, как вы все…
- Тут нечего доказывать, - засмеялась Вера и сейчас же добавила - То есть в том смысле, что никто в тебе и не сомневается…
В этот момент за дверью остановились чьи-то шаги, затем послышался неровный стук. Вера встала и, приоткрыв дверь, заглянула за нее:
- Кто это?
Ответа не было слышно. Но Вера тотчас же вышла, не впуская гостя, и плотно притворила за собой дверь.
- Мещанские церемонии! - буркнула Анна раздраженно.
Это не помешало Зое расслышать, как Вера сказала
- Ко мне нельзя сейчас! Подождите меня на лестнице, я выйду сию минуту - мне как раз надо с вами говорить, говорить… Сейчас, только накину шубу!
Тяжелые шаги прозвучали по каменному полу, наружная дверь хлопнула, и все стихло. Вера вернулась в комнату и наскоро оделась.
- Верка, оставь мещанские церемонии! Кто там пришел?
- Один знакомый. Нужный человек. Я сейчас же вернусь, подожди меня!
Анна пожала плечами и снова закурила, раздраженно вдыхая и выдыхая густой дым. Выкурив папиросу, она простилась с Зоей, не скрывая сурового своего презрения к мещанским выходкам подруги, и ушла.
Зоя поблагодарила ее, посмотрела на тикавшие часики, потом свернулась клубком в дырявом кресле, подумала об отце, о письме, потом, как в кинематографе, все это сменила мыслью о Королеве, о фабрике, о новой жизни и, еще раз утвердившись в своей правоте против Анны, задремала и упала в сон как камень, опущенный в воду.
Длинный этот день утомил ее так, что она не проснулась и тогда, когда вернулась Вера, продолжавшая хохотать и всплескивать руками при мысли о каком-то веселом озорстве.
Глава VII. НА ЛЕСТНИЦЕ
Хорохорин едва успел с папиросой в зубах несколько минут повертеться на крошечной лестничной площадке перед дверью, как Вера вышла к нему.
Не говоря ни слова, она взяла его под руку и втянула за собой наверх по крутым каменным ступеням. На первой промежуточной между этажами площадке она, не выпуская его руки, села на подоконник, так что внизу была видна отсюда дверь ее квартиры, и заставила сесть рядом неожиданного гостя.
Он вырвал руку и, отодвинувшись, спросил сухо:
- Анна у вас?
- Вы за Анной пришли?
Она взглянула на него, откидывая со лба сползавший платок, и даже в сумраке плохо освещенной лестницы он успел поймать этот ее взгляд, обволакивавший как паутиною все его желания, мысли и чувства.
- Да, конечно! - нетвердо ответил он. - Мне она нужна сейчас!
Вера засмеялась:
- Вам вообще женщина нужна или именно Анна? Судя по вашему давешнему настроению…
Хорохорин встал:
- Позовите мне Анну!
- Ой, погодите, милый! Мне вас так нужно!
Она взяла его руку и потянула к себе. У него не нашлось силы вырваться и уйти или просто повторить свою просьбу с новой настойчивостью.
- Зачем я вам нужен? - спросил он и почувствовал, как весь вечер с его странными происшествиями, с нелепыми разговорами, беготней из одного места в другое исчез в тумане невероятного предположения, прорезанном, как молнией, одной мыслью: "А почему нет? Разве женщина не может хотеть, как я?"
Вера притянула его к себе еще ближе. Теперь он стоял перед нею так близко, что мог, наклонившись, поцеловать ее, распахнуть на ней незастегнутую шубу, вынуть ее лицо из груды белого меха, увидеть капот и за ним теплую грудь, по которой можно было скользнуть губами, став на колени.
- Зачем я вам нужен? - хрипло повторил он, не дождавшись ее ответа.
Она продолжала смотреть на него, и тогда ему показалось, что она уже ответила этим взглядом. Буйная радость охватила его с ног до головы. Он протянул руки к ее лицу, ставшему вдруг необычайно привлекательным, дорогим и милым, он наклонился к ней, ожидая ее горячих губ у своих, и уже почувствовал во рту горечь нетерпения, но Вера ловко и просто выскользнула из его рук.
- У меня к вам важное, хорошее, нужное дело!
Он сжал кулаки и тотчас же сунул их в карманы - если бы было можно, он сейчас бы избил ее, - потом сел рядом на окно с суровой решимостью не двинуться с места и спросил глухо:
- Какое же это?
- Вы не беспокойтесь, Анна подождет. Я ее к вам вышлю. У меня, видите ли, кроме нее, есть еще один человек…
- Я слышал, что вы даже по четыре их успеваете принять за ночь!
Он, помня свое решение не двигаться с места, не повернулся к ней и не успел предупредить ее движения: она ударила его раскрытой ладонью с кошачьей ловкостью и достаточной силой для того, чтобы обожженная ударом щека почувствовала резкую боль. Он схватил ее за руку выше кисти и сжал со всею силою, какую мог найти в себе.
Вера не двинулась от боли, но крикнула:
- Убирайтесь вон отсюда!
Он держал ее, глядел ей в лицо и чувствовал потребность каким-то резким движением разрядить сбившийся в груди гнев. Вера дернула свою руку, тогда он сжал ее сильнее, потом тут же оттолкнул от себя девушку сильным ударом в плечи и, когда она упала на окно, сжал ее горло и, ни о чем больше не думая, чувствуя только одно, что ее голова в его руках, наклонился к ее губам.
Вера откинула голову назад с дикой силою. Сзади с тонким дребезгом вылетело стекло. Хорохорин вздрогнул, отнял руки. Вера расхохоталась, поднимаясь с окна, и тут же, схватив Хорохорина за руку, побежала наверх по лестнице.
- Скорее! Скорее! - шептала она, давясь смехом. - Сейчас выйдет кто-нибудь! Подумают, что это мы, а оно было треснувшее, честное слово, было треснувшее!
Они без передышки вбежали на самый верх, под чердак, и остановились. У Хорохорина кружилась голова, он тяжело дышал, молчал и думал и помнил только о том, что лестница уже кончилась, а она продолжает держать его руку и греть своей.
- Это ужасно глупо! Не хватало еще, чтобы у нас на кухне услышали. - Она прислушалась. - Нет, кажется, никто не слышал…
Он стоял перед нею и боялся нечаянным движением напомнить ей о руке. Вдруг Вера выпустила ее:
- Как вам не стыдно говорить такие вещи!
Он посмотрел на нее и, положив ей на плечи руки, сказал глухо:
- Я убью тебя когда-нибудь!
- И вследствие этого четыре человека каждый вечер будут страдать от неудовлетворения естественных потребностей, - сказала она спокойно, снимая его руки со своих плеч. - Это бесхозяйственность, Хорохорин! Это нерасчетливость! Это растрата народного достояния!
- Черт! - сорвалось у него.
- Чертовка! - поправила Вера и, взяв его руку под локоть, стала тихонько спускаться вниз Пойдемте назад Я боюсь, что Анна уйдет, а мы не заметим ее Ведь вам Анна нужна?
- Да!
- Ну вот, я сейчас ее позову. Только о деле одну минуту Вы Осокину знаете?
- Знаю
- Почему вы ее в комсомол не берете?
Он удивленно посмотрел на нее, но ответил
- Ее райком не утвердил. Она год была кандидаткой, мы ее представили.
Он отвечал сухо и коротко, не думая об Осокиной, но нетерпеливо ожидая, что нужно Вере. Она спросила:
- Все это из-за ее происхождения?
- Да!
Вера вздохнула.
- Ну, пусть так. Но неужели вы ее в университете не могли оставить?
- Нет
Вера остановилась на прежнем месте, наскоро подобрала с полу осколки стекла и осторожно положила их за раму
- Сядьте!
Они сели рядом. Вера помолчала, потом сказала тихо:
- Слушайте, Хорохорин! Она хороший человек - восстановите ее! Не втирайте мне очков, я ведь знаю, что это можно…
Он молчал, пожав плечами в ответ
- Вы, Хорохорин, гнусный человек, потому что вы пришли давеча и стали раздеваться. Это скотство, Хорохорин. Когда это любовь и страсть, это другое дело. А так - одна гнусность. А когда я шла с вами, мне казалось, что я полюбила вас Я вас полюблю, Хорохорин, устройте Осокину для меня! Хорошо?
Внизу растворилась дверь. В полосу света проскользнула Анна. Вера прислонилась к плечу Хорохорина и замолчала, глядя, как Анна прошла площадку и стала спускаться вниз.
Скоро ее шаги затихли внизу.
- Анна ушла! - заметила Вера и теснее прижалась к его плечу. - Так как же, Хорохорин?
Он с пойманным случайно мужеством встал Она удержала его.
- Успеете ее догнать. Бедный! Вам действительно так нужна женщина сегодня, а?
- Мне нужны вы! - тупо ответил он.
- О, какой вы! - покачала она головой, глотая усмеш ку. - Ну как же быть? У меня Осокина! Не к вам же идти! Поздно уж, ночь..
- Давеча у вас никого не было! - вырвалось у него
- Кто старое вспомянет, тому глаз вон!
Она приподнялась и быстро поцеловала его:
- Нет, вы милый, Хорохорин! Вот теперь вы меня любите… Теперь бы другое дело, да вот Осокина! Ах, какое несчастье! Ну, милый, ну неужели вы и для меня ее не устроите, а? Ведь она способна, она хороший товарищ, вы же знаете! Ведь не виновата же она, что у нее отец поп, а у вас рабочий.
- Никто ее не винит
- Так что же ей делать? Ну, скорее, милый, говорите Мне холодно уже… Анна вас ждать будет дома. Ну, скорее, ну, как это сделать? Заявление подать? Куда? Вам или в центральную комиссию?
- В центральную через нас..
- Вы устроите, устроите, Хорохорин?
Она заглядывала ему в лицо, кружилась перед ним, и он, повторяя безучастно: "Да, да, постараемся", сам смотрел на ее губы и думал только о них.
- Ну вот отлично, вы милый, Хорохорин! Тогда она вернется домой, я буду опять одна, и вы будете ко мне приходить! Прощай, друг!
Она вскинула руки; они вынырнули из-под накинутой без рукавов шубки как белые птицы и улеглись вокруг его шеи. Она поцеловала его в губы, и поцелуй этот ошеломил его.
Вера исчезла за дверью со смехом.