- Но подождите, подождите - тут еще огромный есть вопрос! Хорохорин у вас не был? - обернулся он к Вере и, когда та покачала головой, сказал - Сейчас примчится! Нам надо до него решить, решить, Зоя! Вас восстановили!
Вера всплеснула руками. Зоя только удивленно раскрыла глаза.
- Итак, выбирайте, выбирайте! Университет или фабрика?
Зоя сказала спокойно:
- Я предпочитаю фабрику. Дело это решенное!
- Ага! - завопил Королев. - Так я теперь скажу вам, что вышло в центральной комиссии, когда разбирали ваше заявление…
Сеня рассмеялся, вздохнул и заходил по комнате из угла в угол, лукаво поглядывая на Веру, недвижно застывшую у окна.
- Хорохорин с ума сошел и сам себя в лужу посадил. Во-первых, написал такой отзыв на вашем заявлении, что председатель комиссии глаза вытаращил: "За коим же чертом ее исключали?"- спрашивает. Потом от ячейки - опять хороший отзыв. Успехи - отличные. Приписано и о том, что вы ушли от отца. В комиссии только плечами пожали и объявили нашей комиссии выговор.
- Перестарался наш Хорохорин! усмехнулась Вера
- Зато и шествует сюда грозным победителем…
Вера вскочила, сжала пальцы так, что они хрустнули. Мгновенная краска стыда опалила ее лицо с такой яркостью, что Зоя посмотрела на нее удивленно. Этот взгляд вернул Вере наружное спокойствие. Она опустилась на свое место с высокомерной усмешкой:
- Что же, посмотрим…
Сеня быстро обернулся к Зое:
- Итак, Зоя, вы можете вернуться в университет без всякого смущения… Там рассуждают просто: в чем дело был попом? Ну а сейчас не поп - раз, а во-вторых вы ушли из семьи. Вы не будете краснеть за себя. Выбирайте.
Он стоял перед нею, не переставая улыбаться и не сходя с шутливого тона. Внутри себя он не был так спокоен, но желал только одного - предоставить Зое свободный выбор между тем и другим. Ему казалось, что уже на всю жизнь будет нарушено его душевное спокойствие, если он окажет хоть едва заметное давление на нее в этот момент
Он почти не сомневался в ее выборе, но чувствовал что одним словом Зоя может сейчас поколебать его без граничную уверенность в ее искренности.
Он ждал. Зоя ответила просто:
- Что тут выбирать?
Она на мгновение задумалась. Сеня не понял ее и с плохо скрываемым смущением повторил:
- Решайте, Зоя!
- Да я уже решила!
- Что, что вы решили? - крикнул он нетерпеливо.
Она обернулась к нему: глаза ее сияли не меньше, чем голубое небо за окном.
- На фабрику! - крикнула она. - На фабрику, Сеня! Уж теперь-то в особенности на фабрику. Жить хочу, любить хочу, радоваться хочу, работать хочу и в университет хочу, как все, а не исключением…
Королев поднял ладони щитками, сказал:
- Конечно. Вопрос исчерпан. Теперь последнее слово: я обогнал на трамвае Хорохорина и по его удрученной морде видел - идет сюда. Что ему говорить?
- То есть что сказать? Возвращаюсь я в университет или нет?
- Да, да, чтобы уж путь к отступлению раз навсегда отрезать…
Зоя отошла к окну и задумалась - она и без того знала, что решает раз навсегда.
- Самое страшное тут то, - медленно выговорила она, - что я одного человека видеть не буду целыми днями, неделями, может быть…
- Это вы про кого? - лукаво спросил Сеня, и опять по-детски милым стало его лицо.
- Не важно про кого, - отвернулась она, - а важно, что это факт…
- Да и руки испортятся… - усмехнулся Сеня.
Зоя подняла голову:
- Я, Семен, руками дорожу не больше того, чем и всем остальным, чем дорожить надо ради здоровья и чистоты. А работой меня не удивишь, потому что я работать умею. Так, может быть, я еще и не хуже, а лучше жить буду - это так…
Сеня подошел к ней.
- Значит, и вся причина в самом страшном, что человек раз в неделю в субботу приедет, так, что ли?
- А он приедет?
- Он, Зоя, приедет.
Зоя быстро пожала его руки и отвернулась к окну - теперь, почему-то только теперь, на восемнадцатом году жизни, и только вместе с любовью пришла острая чуткость и к привлекательности улицы, и к красоте весеннего неба, в сравнении с которой все прошлые переживания и самые увлекательные радости стали тусклыми и пустыми.
- Итак, что же сказать Хорохорину, товарищи?
Молчавшая до сих пор Вера вскочила с места и всплеснула руками:
- Милые, как это хорошо! Зоя, ты решила так?
- Решила!
- Серьезно? Раскаиваться не будешь?
Зоя улыбнулась с некоторым высокомерием даже. Вера махнула ^рукой.
- Тогда ладно! С Хорохориным я сама поговорю! Ох, как это замечательно все выходит!
- Говорите! - разрешил с преувеличенной и смешной важностью, смеша Зою, Королев. - А мы пойдем, Зоя! Пойдем ведь? Лужи огромные, мальчишки кораблики пускают, солнце греет! Все это для вас завтра исчезнет… До воскресенья!
- И от этого только выиграет!
- Да! Одевайтесь, Зоя!
Она одевалась с веселой торопливостью. Вера следила за нею, за Королевым, ей помогавшим, и странно - она завидовала им. Какая-то смутная и жесткая мысль мелькнула в ее сознании. Она не додумала ее, но подошла к Королеву, впилась в рукава его пальто тонкими пальцами и крикнула ему в лицо:
- Ну, слушайте, Королев! Если вы ей… Ей, - она кивнула на Зою. - Если вы ей сделаете… - голос ее дрогнул истерически, - вот это… - у меня темнело в глазах, - ручки и ножки… Клянусь вам, я сама, сама перегрызу вам горло!
Она отшвырнула его руки и высунулась в окно. Королев обернулся к Зое, ничего не понимая. Она тихонько оттащила его в угол и шепнула:
- Ничего, ничего… Это она про то говорит… Она про аборт так говорит! Она думает, что и мы… так же, как другие…
Сеня понял тогда очень многое. Он как-то затих вдруг, потом подошел к Вере и, тронув ее руку, сказал глухо:
- Слушайте, Вера… Я вам честное слово даю, что вам не придется трудиться. Я бы сам себе горло перегрыз за это гораздо раньше вас!
Вера встала. И в ее глазах остались следы весеннего, насквозь влажного дня. Она улыбнулась, сказала:
- Какие вы счастливые!
Потом, отвернувшись к окну, заговорила тихо:
- Что бы я дала, чтобы идти сейчас, как вы, на улицу… Смотреть на все новыми какими-то глазами и понимать, что мальчишки играют в бабки, пускают кораблики… Солнце греет, весна идет…
Но стук в дверь перебил ее. Она подошла, крикнула: "Кто там?"- и сейчас же, запирая дверь, ответила громко:
- Одну секунду, обождите! Я одеваюсь!
Сеня посмотрел на нее с удивлением. Вера, торопливо толкая его в спину, прошептала:
- Идите сюда, в чулан, - там другая дверь на черный ход… Пусть он вас не видит, я будто бы ничего не знаю. Ступайте!
Они пошли через шкаф, давясь смехом, толкаясь в темноте.
Вера захлопнула за ними дверку, и они, уходя, слышали, как она крикнула:
- Теперь войдите! Я готова!
Королев и Зоя, взявшись за руки, как дети, сбежали вниз по крутой лестнице, не переставая хохотать.
Глава IV. ПАУК ТКЕТ ПАУТИНУ
Уже и в это время тот, кто захотел бы приглядеться к Хорохорину, мог легко заметить, что он изменился: он худел, бледнел, двигался без прежней уверенности в себе, становился вспыльчивым, рассеянным и нетерпеливым
Даже и чрезмерная его возбужденность, с которой он вошел к Вере, не могла это скрыть.
Вера улыбнулась, насмешливо здороваясь с ним
- Кажется, к тебе не вернулось твое душевное равновесие? - заметила она.
Он сжал зубы и, не отвечая на ее вопрос, сказал ве село:
- С Осокиной все устроилось.
- А? Очень рада! - равнодушно ответила она Что еще нового?
- Ничего, - поднял он изумленно брови, - но ты, кажется, очень хотела этого?
- Отчего же не хотеть. Ты тоже хотел, если старался!
- Да, но.
- Да, но не понимаю, - резко перебила она, почему ты мне прежде всего об этом сообщаешь, а не ей самой?
- Я для тебя это делал, Вера!
Она рассмеялась.
- Вера, - подошел он к ней, - когда ты была у меня тог да… И раньше ты сказала…
Он ловил ее руки и тянул к себе. Она отошла к окну. - Слушай-ка, ты, - небрежно начала она, - слушай! Я у тебя была - верно! Но верно еще вот что, мой милый..
Она задумалась и, глядя куда-то в сторону, как-то мимо его, хотя говорила с ним только, сказала тихо, точно для себя:
- Верно еще вот что… Ты мне сегодня не нужен, Хорохорин!
Он смутился. Руки его упали. С совершенной растерянностью он переспросил:
- Сегодня не нужен? То есть как не нужен, Вера?
Она пожала плечами.
- Что тут непонятного, милый мой? Не нужен - и все тут Как мужчина мне ты не нужен, а сам по себе ты не очень-то интересен, особенно сейчас. Понятно?
- Вера!
Он шатнулся к ней со сжатыми кулаками и отступил бессильно.
- Черт возьми! - вскрикнула она. - Можете же вы, мужчины, приходить к женщине тогда, когда вам хочется? Почему же и мне не сказать тебе, что ты мне не нужен?
Он искривленными губами едва произнес:
Что ж! Логично!
- Ну и в чем дело?
Он грохнул кулаком по столу:
- А в том, что мне не женщина, а ты, ты нужна!
Вера, присматриваясь к нему с деланным любопытством, сказала тихо:
- Ой, Хорохорин! Ой, милый, да уж ты не влюблен ли в меня?
Он опустился в знакомое кресло со вздохом и бросил свои руки, как чужие, ненужные вещи, на свои колени.
- Не знаю. Но так… так нельзя, Вера! Я каким-то лунатиком стал. Я и в университет стал ходить, только чтоб с тобой увидеться… Я к тебе два раза приходил, да увидел в окно, что эта Осокина у тебя торчит, - не вошел. Я сижу дома вечерами, вздрагиваю от каждого стука - думаю, не ты ли?
Вера холодно перебила его:
- Это ты напрасно: я к тебе больше не приду, не беспокойся!
- Вера!
- Ну что "Вера"? - Она пожала плечами. - И вообще, раз уж это беспокойно для тебя, могу тебя уверить и слово дать: я к тебе не приду и тебя не позову больше…
- Без меня есть много?
- Найдутся! Было бы болото, а черти будут..
Хорохорин вскочил.
- Болото, болото! Верно - болото! - Он подошел к окну и высунул голову наружу. Как раз перед лицом его пришлась измятая подушка, на которой лежала Вера. Он прижался к ней, закрыв глаза.
- Послушай, Хорохорин, - говорила она над его головой, стоя рядом и с тоскою заглядывая в окно, - ты парень красивый и видный, ничего тебе не стоит найти себе подходящую женщину. Таких, как Анна, много, и на твой век их хватит, они не скоро еще выведутся… Никакой в тебе любви нет и не будет. Я видела, как другие любят, и знаю, что это такое! Любовь их возносит, а тебя твои гнусненькие потребности толкают - правильно ты сказал - в болото и еще такое болото, что ты и не видишь! Ты с какой-то работницей на фабрике связался, я слышала, или это ты так сболтнул, для меня только?
Хорохорин молчал.
- Есть она или нет? - настойчиво повторила Вера
Хорохорин безнадежно кивнул головой
- Если хорошая девушка, так жаль ее. Да не сойдется, я думаю, с тобой хорошая девушка, а если из того кружка - так того тебе только и нужно, ничего ты больше не заслуживаешь! У нас об этих кружках много говорят известно, что это такое… Ваши с Анной детищи.
Он поднял голову. Она поспешно кивнула ему
- Да, да… Прямое следствие из проповедуемой вами простоты отношений. Борьба с мещанством, как Анна говорит…
Она оборвала речь и засмеялась:
- Что это я расфилософствовалась?
Хорохорин вдруг, точно обдумав все, встал и протянул руки:
- Вера, ну давай по-настоящему жить! Ну как все сойдемся, будем жить! Ну, поженимся, если это нужно.
Ну, милый, ты уже через край хватил! Это не только Анна, пожалуй, и Осокина смеяться будет
- Вера!
Он ловил ее руки, тянулся к ней, - она легко, но настойчиво отталкивала его Наконец он отошел и покачал головою
- Нет, так нельзя жить, нельзя, нельзя! Вера! - крикнул он так, что она вздрогнула. - Вера! Да ты знаешь, что вот сейчас, сейчас я могу уйти от тебя и не вернуться никогда больше!
Она хрустнула пальцами и с искренней тоскою посмотрела на него.
- Милый мой, да, пожалуйста! Сделай одолжение! Говорю тебе: ты мне не понадобишься больше
- Буров придет? - крикнул он.
Она удивилась, но осталась спокойна
Ну и Буров, - медленно выговорила она, - ну и Буров Тебе-то не все равно? Я только боюсь его, - неожиданно прибавила она. - А разве он плох?
- Паук!
- Что? - переспросила она.
- Паук! - повторил он зло. - Паук! Половой паук!
Вера, улыбнувшись, махнула рукой.
- А все вы, милый мой, одинаковы! Я-то уже знаю, видела много! А ты не паук? резко обернулась она к нему Ты не паук?
- Я? - тупо переспросил он.
- Да, да, ты? Ты погляди на себя в зеркало, милый мой!
Она добавила резко:
- Иди, Хорохорин, на тебя смотреть противно!
Она отвернулась к окну, словно дожидаясь, что тот поторопится после этого действительно уйти.
Но Хорохорин стоял неподвижно, опершись руками на стол
Он чувствовал, как тонет в нечистом болоте, отрывается от всего мира, от солнца, весны и воздуха, и знал, что довольно ей, этой женщине, прижать его к себе, чтобы засияло солнце снова и вернулся мир.
Он содрогнулся от этой странной зависимости. Она легла петлей на его шею, он почти почувствовал даже спиравшееся дыхание в груди.
Именно в эту минуту пришла впервые ему в голову мысль - вынуть из кармана револьвер и убить ее и себя.
- Так было бы лучше! - нарочно вслух, чтоб испугать ее, сказал он, но она не спросила ни о чем, и он прибавил:-Прощай!
- До свиданья, Хорохорин! - ответила она с такой простотой и естественностью, что он, теряя сознание от бешенства, потянулся к карману, где камнем лежал револьвер
Она взглянула на него с любопытством, почти с испугом Этот взгляд вдруг заставил его вспомнить другую девушку так Варя глядела ему в лицо, когда он говорил о борьбе классов, о социализме, о грядущем мире… За длинной беседой в клубе шло короткое свидание наедине, и этот затаенный испуг встречал всегда его ласки.
Он вздрогнул - ему стало стыдно за себя, за Варю. Его подхватил какой-то внутренний вихрь. Он не прибавил больше ни слова и вышел с суровым решением, не удержавшись, впрочем от того, чтобы не хлопнуть дверью
Вера брезгливо пожала плечами, но, тут же рассмеявшись над собою, отошла к окну, оперлась грудью на подушку, легла на подоконник и стала без дум, без мыслей следить за клочьями облаков на вечеревшем небе.
Розовый, чистый закат обещал на завтра безветреный, солнечный день.
Глава V. СТОРОЖЕВЫЕ КОСТРЫ
Бессонною ночью зреют решения, но кто же осуществляет их солнечным утром, ярким полднем или в сумерки загадочного вечера?
Хорохорин метался между фабрикой и Собачьим переулком, редко заглядывая в университет. Он чувствовал себя отрезанным от всего мира - даже волновавшее всех сообщение о растрате в кассе взаимопомощи не тронуло его. Душевное равновесие, которым он прежде так гордился, не возвращалось к нему. Наоборот, в черных впадинах его глаз вспыхивали искры сумасшедшей тоски.
Он чувствовал, что теряет физические силы, он иногда сдавливал до боли виски и с тупом страхом, запершись в своей комнате, наказывал хозяйке никого не пускать к нему.
Никто не приходил. Тогда, утомленный тоской и бездействием, он садился за работу. Фабричная машина, останавливавшаяся под окнами и увозившая его на фабрику, в клуб, к Варе, возвращала его назад физически сытым, но с опустошенным сознанием, в котором тогда зажигались с новою силою белые фонари Собачьего переулка.
Между тем в университете все шло своим чередом.
Всю весну наша студенческая труппа готовила к постановке старую "Рабочую слободку", имея в виду, главным образом, поставить ее для рабочих фабрики.
Уже недели за две до спектакля, приходившегося на конец апреля, когда у нас уже цветет сирень и весна вдруг грозит смениться знойным летом, по всему поселку были расклеены раскрашенные пасхальными красками афиши.
Спектакль назначили на субботу, за которой следовало воскресенье и два дня майских торжеств - ряд праздников, справляемых у нас испокон веков с исключительными торжественностью, нарядностью и весельем.
Фабрика работала в две смены. Вечером в субботу - день, оказавшийся памятным для многих из участников рассказываемых событий, - оконные огни пятиэтажного корпуса долго горели электрическим светом; издали они сливались в одно сплошное зарево сторожевого костра на кургане.
Королев был на фабрике еще задолго до конца работы второй смены. Он бродил по поселку, облитому молочным светом электрических фонарей, спустился в рощу к больнице, поднялся в гору к школе, вернулся назад и тогда понял, каким сторожевым огнем светит в степных просторах огромная фабрика: в деревянной церковке - фабричный клуб; вместо креста на ней, символа рабской покорности и орудия казни, - тонкий шпиль с плещущимся на нем красным флагом; вместо алтаря - уголок Ленина, по стенам - книжные шкафы и посредине огромный стол, за которым шуршали газетами и листами книг
В ограде - гигантские качели, тихий смех и говор, и в зареве сторожевого костра веселая улыбка девушки, уходившей от парня в сумерки ночи со смехом.
- Не могу, не могу, я на контроле в театре буду!
Сеня остановился, глядя ей вслед. Неожиданно, точно сорвавшись с кольца гигантских качелей, к нему подбежала Зоя.
Мы не уговорились. Я не знала, где мы встретимся Думала, в театре! - Она дышала тяжело после качелей и беготни, протянула руку с робостью.
- Вы в сортировочной продолжаете работать? - спрашивал он, пожимая ее руки. - Я заходил туда…
Она кивнула головой. Он тихонько пошел рядом.
- Скверная работа, - сказал он, - я сам там с полгода проторчал! А как вы вообще себя чувствуете?
Он задал этот вопрос с незначащей простотою. Но Зоя задумалась на несколько мгновений, прежде чем ответила: в одну секунду она проследила в памяти все тяжелые дни, прошедшие до этого последнего от самого ухода ее из дому.
И, точно подведя итог, ответила твердо:
- Я хорошо себя здесь чувствую, Семен. Именно - чувствую! Конечно, работа нелегка… Две ночи я почти не спала - и от усталости и от взволнованности… Но чувствую себя хорошо! А вот теперь я познакомилась с одной девушкой здесь, стало приятнее, чем везде, - тут! Это та самая девушка, которая в Хорохорина влюблена… - добавила она тихо.
Из темного мрака рощи светили огни в решетчатые окна, и сквозь них несся гул голосов медноголосого оркестра.
Они прошли по тропинке и очутились опять перед церковью, бывшей старообрядческой церковью, теперь переделанной в помещение для репетиций, гимнастических упражнений и кружковых клубных работ. На белых скамьях два десятка рабочих с медными трубами, флейтами, барабанами старательно по нотам разучивали какой-то победоносный марш.