- Да уж, всех чаек распугать можно, - буркнул Жозеф.
- Идемте, не будем терять здесь время, - поторопил его Виктор.
На пути к выходу их толкнула женщина, тащившая за собой рыдающего ребенка, и стремительно покинула магазин. Жозеф при этом заметил торчавший у мальчика из-под курточки мех и сказал об этом продавщице Камилле. Та заполошно бросилась на улицу. Вернулась она через пару минут, раскрасневшаяся, гордо потрясая меховой муфтой:
- Ну надо же, сибирскую белку украсть хотели! Мадам, благодаря этому господину я поймала воровку, которая вынесла мех с помощью мальчишки, - пояснила она хозяйке. - Воровка с отродьем сбежала, но я спасла товар.
Клиентки и продавщицы наперебой закудахтали.
- Как не стыдно использовать ребенка в таком гнусном деле! Мамаша прячет добычу под одежду малыша, щиплет его нещадно - он в слезы, и оба наутек! - покачала головой Камилла.
- А вспомни про парочки, которые глаза отводят! - поддержала ее Лиза. - Одна требует показать ей какой-нибудь товар с самой верхней полки, и пока ты лезешь за ним на стремянку, вторая обчищает лавку!
- А фокусницы в хитрых башмаках? Роняют дорогое кружево, наступают на него и уносят на подошве! - подхватила Камилла.
- И это никогда не кончится, - вздохнула Аделаида Пайе. - Все нас обкрадывают - государство, посредники, частные лица. А вероломные конкуренты и вовсе по миру норовят пустить. Ну как, скажите на милость, нам выстоять против "Дворца труженика", если там на шести тысячах квадратных метров торговой площади продается всё - модные товары, мебель в кредит, даже молоко по шестьдесят сантимов за литр! Господа, премногим вам обязана.
Она провела Виктора и Жозефа на второй этаж, где немедленно устроила разнос управляющему за нерадивость, после чего уединилась с гостями в примерочном салоне.
- В своем рассказе об Эдмоне я утаила некоторые детали. Вы оказали мне услугу - долг платежом красен. Только пообещайте, что не будете ссылаться на меня как на источник сведений, мне лишние неприятности ни к чему.
- Даю слово, - наклонил голову Виктор.
- Раз в две недели по воскресеньям я принимала Эдмона у себя. Месяц назад, восемнадцатого июня, когда он пришел, я заявила, что порву с ним, если не вернет мне десять тысяч франков. Эдмон поклялся собственной жизнью - кстати, это не принесло ему удачи, - что полностью возместит долг в четверг. Прекрасный был артист, да… Поэтому я сказала себе: "Тут дело нечисто!" - и решила за ним проследить. Далеко он не ушел - на улице Фобур-Монмартр завернул в пивную "Мюллер". Через стекло витрины я видела, как он подсел за столик к какому-то типу и тот передал ему большую коробку из-под печенья. Коробку Эдмон открывать не стал, а тип сразу же удалился. "Опять эти его махинации", - сказала я себе. Однако в четверг он мне вернул пусть и не весь долг, но половину суммы банкнотами, а вторую предложил взять акциями. Само собой, я отказалась. Вот, господа, теперь всё.
- А что это были за акции? - спросил Виктор.
- Анонимного общества "Амбрекс".
- Вы не могли бы описать человека, с которым месье Леглантье встречался в пивной "Мюллер"?
- Крайне непривлекательный мужчина лет пятидесяти с небольшим, безвкусно одетый, в какой-то ужасной клетчатой мелоне. Рост ниже среднего, брюшко. В общем, таких пошлых типов на улице пруд пруди.
- Вы очень наблюдательны, дорогая мадам.
- Это у меня профессиональное.
Когда они спустились на первый этаж, потенциальная покупательница уже мертвой хваткой вцепилась в вишневый зонтик и жадно ощупывала купальную шапочку с кисточками.
На авеню Клиши Виктор и Жозеф в задумчивости прошли мимо ресторана "Папаша Латюиль". Виктор шагал, опустив голову, глядя себе под ноги, будто хотел отыскать там ответы на вопросы. Вдруг он резко остановился - вспомнил услышанное от Кэндзи описание человека, который продал книготорговцу Белкиншу восточный манускрипт без титульного листа. Низенький, полный, старше пятидесяти… Уж не тот ли это пошлый тип из пивной "Мюллер"? Если так, вот оно, звено между Пьером Андрези и Эдмоном Леглантье!
Он поделился своим открытием с Жозефом, и тот почему-то сразу надулся:
- Странное дело, патрон. Есть подозрение, что вы мне не доверяете. Как-то все время держите меня в стороне от расследования. Не знаете, отчего мне так кажется?
- Не выдумывайте, Жозеф.
Они пошли обратно и свернули налево.
- Ага, тогда почему вы и слова мне не сказали об изысканиях месье Мори? Я тут у вас не пришей кобыле хвост, пятое колесо в телеге, жалкий управляющий, чего уж там - презренный илот! А если вы не станете делиться со мной сведениями, как мы будем вести расследование, а?
- Ну забыл я вам сказать, из головы вылетело.
- С каких это пор вы страдаете провалами в памяти?
- Но сейчас-то вы в курсе всех дел, верно? Изыскания месье Мори пока ни к чему не привели. Можно только предположить, что либо наш манускрипт чудесным образом уцелел в пламени пожара, либо… кто-то устроил пожар ради того, чтобы им завладеть.
- Да этот манускрипт стоит всего-то полторы тысячи франков!
- Знание человеческой природы подсказывает нам, что преступления совершают и ради меньшего.
- Все равно не сходится… Минутку, к чему вы клоните, патрон? Пьер Андрези никогда бы… Нет, патрон, вы заблуждаетесь! - Жозеф подобрал камешек и в сердцах кинул его за металлическую ограду кладбища Монмартр. "Однако месье Легри, похоже, не так уж далек от истины, - подумал он. - Сначала Айрис упала с пьедестала, а теперь вот месье Андрези…"
- Еще рано, - сменил тему Виктор, которому тоже не нравилась мысль о том, что переплетчик мог продать доверенный ему манускрипт. - Наведаюсь-ка я в редакцию "Пасс-парту". Уверен, что при определенной настойчивости мне удастся раздобыть у них сведения об убийстве эмальера.
- Ну, они не так уж много знают.
- У них должно быть имя и описание человека, видевшего убийцу.
- А как же я? Опять меня бросаете? Полагаю, мне придется до ночи прозябать на улице Сен-Пер? - Жозеф мрачно уставился на унылые аллеи некрополя, где покоились останки его любимых писателей - Стендаля и Мюрже. "Жизнь - мышеловка, любовь - мираж, клятвы патрона - сущий обман", - сказал он себе.
- Так уж и прозябать, Жозеф? Куда подевался ваш хваленый оптимизм? И вовсе я вас не бросаю. Просто нам с моим давним приятелем Антоненом Клюзелем сподручней будет побеседовать наедине. И потом, месье Мори прогневается, если кто-нибудь из нас с вами не останется на хозяйстве.
- Стало быть, принести себя в жертву богу гнева придется мне. Так уж и быть, патрон, только не забудьте, что я стоял у истоков этого расследования!
- Вот о чем я забыл, так это прихватить велосипед, Жозеф. Какая досада… - Виктор выгреб из кармана горсть мелочи. - Давайте-ка разделим по-братски, тут нам обоим хватит на фиакр.
…На проезде Жуфруа движение то и дело стопорилось из-за сновавших с тротуара на тротуар прохожих. Когда Виктор добрался наконец до здания редакции "Пасс-парту" на улице Гранж-Бательер, он задыхался в равной степени от жары и нетерпения. В лихорадочной суете, царившей в редакции, никто не обратил на него внимания, и он беспрепятственно проследовал к кабинету директора. Даже стучать не пришлось - Виктор пристроился в след печатнику, который принес гранки на утверждение, и проник внутрь. Антонен Клюзель, сидя на краю стола, обвел карандашом несколько свежеотпечатанных строчек, что-то вычеркнул и вписал. В углу фигуристая секретарша колотила по клавиатуре пишущей машинки. Когда печатник удалился, Антонен Клюзель заметил наконец Виктора:
- Друг мой, какая удача, вы очень кстати! Если не ошибаюсь, вы заядлый велосипедист? Элали, козочка моя, оторвись уже от машинки, обернись газелью и умчись за горизонт - нам с месье Легри надо посекретничать.
Секретарша с недовольным видом вышла, хлопнув за собой дверью.
- Очаровательная крошка, - сообщил Виктору Антонен Клюзель, кивнув на дверь. - Я даже подумывал на ней жениться, но, как говаривал Альфред Капю,"ничто так не разъединяет влюбленных, как брачные узы"! Впрочем, перейдем к делу. Умоляю помочь мне: я провожу опрос. Вам ведь уже известно, что двадцать восьмого апреля введен новый велосипедный налог? - Он схватил лист бумаги и прочитал вслух: - "Десять франков с велосипеда плюс пять сантимов с франка. Взнос, включающий в себя означенные пять сантимов, увеличивается на три сантима с франка". Заметьте, это касается большинства наших читателей, ежегодный валовый сбор составит один миллион девятьсот сорок пять тысяч семьсот франков со ста восьмидесяти тысяч велосипедов. Что вы, истинный спортсмен, об этом думаете?
- Что пора ввести налог на ноги. Только представьте себе, какой денежный поток затопит Министерство финансов, если взимать по одному су с каждой пятки.
Антонен Клюзель потер подбородок:
- Какая жалость, что вы не приняли мое предложение о сотрудничестве! У меня страшная недостача в остроумцах. Нанял тут двух новых репортеров - так их статьи полнейшая безвкусица, пресны и скучны. Знаете, я собираюсь переориентировать газету - поменьше полемических материалов, побольше отчетов о расследованиях и интервью. Подумываю даже возобновить доброе начинание моего предшественника, который привлекал читателей рубрикой "Неделя с…" во времена Всемирной выставки восемьдесят девятого года.
- Не могу одобрить эту идею, - поморщился Виктор. - Меня не прельщает возможность внимать наставлениям неизвестно кого неизвестно в чем. Кто только ни проповедует - министры, убийцы, комедианты, священники, военные. И что самое прискорбное - их заставляют высказываться на темы, в которых они ничего не смыслят. Священники критикуют театр, актеры разносят армию, убийцы учат милосердию, а министры рассуждают про условия труда рабочих. Разнообразие предметов немыслимое: опера, преступления, рыбалка, вакцинация, бессмертие души, война, корсеты - всё годится на то, чтобы заполнить газетные колонки!
- Какое красноречие, какая страсть! Вы заслужили стаканчик Кюрасао. А я, с вашего позволения, побалую себя еще и сигарой. - Антонен Клюзель налил ликер в две рюмки и закурил. - Вы поразительно точно подметили уловки современной прессы. Однако происходят события, складываются определенные ситуации, и общественность должна на них как-то реагировать, по крайней мере задаваться вопросами. Если же она остается пассивной, наша задача - вывести ее из летаргического сна. Потому для разжигания интереса мы выбираем людей не по степени компетентности, а по уровню их известности широкой публике. И прославленные мадам и месье Имярек уже давно не выставляют за дверь настырных журналистов, норовящих задать им заковыристые или нескромные вопросы, - наоборот, журналистов принимают как дорогих гостей и всячески поощряют их стремление описать в подробностях не только образ мыслей хозяев, но и обстановку в доме: занавески, столы, бронзовые статуи и прочие приятности декора. Как видите, друг мой, нынешние нравы благоприятствуют срыванию покровов - во всех смыслах этой фразы. Кто не мечтает увидеть свое имя на газетной полосе?
- Например, свидетель убийства Леопольда Гранжана. Я тщетно искал его имя в "Пасс-парту".
- О, кажется, кто-то затеял расследование? Берегитесь - инспектор Лекашер не замедлит выпустить когти… А что имени свидетеля не нашли - вполне объяснимо. Предать это имя гласности - значит подвергнуть смертельному риску жизнь его владельца. К тому же я лично писал репортаж о том деле, а что вездесущий Вирус, сиречь ваш покорный слуга, терпеть не может, так это нарушать слово. Столь низко он еще не пал. Впрочем, могу сообщить вам по секрету одну подробность: свидетель - женщина.
- А адрес месье Гранжана вам известен?
- Ваше любопытство не имеет границ, друг мой! В какую передрягу вы опять намерены влезть? Не должен я вам этого говорить, однако ничего не могу с собой поделать: двадцать девять бис, улица Буле.
Виктор залпом выпил Кюрасао и собирался откланяться, но вспомнил еще об одном деле:
- Есть новости по поводу самоубийства Эдмона Леглантье? Возможно, он оставил предсмертную записку с объяснением?
- Об этом не слышал. Однако, друг мой, поле ваших интересов неохватно. А упомянутое самоубийство, если хотите знать, чрезвычайно напоминает убийство. Вашего Леглантье аккуратно приложили чем-то тяжелым, перед тем как пустить газ. Полиция задержала актера из его труппы, некоего Жака Ботелье, но у него есть алиби: в момент смерти директора театра он в костюме Равальяка дожидался явления Генриха Четвертого в компании своих ряженых собратьев по цеху. Зато герцог де Фриуль - не к ночи будет помянут - влип по самое некуда. От ареста его спасло только благородное происхождение. Сам он категорически отрицает, что оглушил и запер месье Леглантье наедине с газом, и надеюсь, вас не удивит, если Вирус, ваш покорный слуга, не позволит себе усомниться в честности одного из главных акционеров газеты…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Пятница 21 июля
Виктор мчался на велосипеде по столице, и этим утром ничто не могло омрачить затопившей его душу головокружительной радости, даже угрызения совести от того, что пришлось солгать двум близким людям. Это был самый длинный маршрут из тех, что ему доводилось преодолевать, и он чувствовал себя непобедимым. Препятствия, встававшие на пути, огибал, облетал, обтекал в мгновение ока, как добрый крылатый дух из сказки, для которого нет преград. Впрочем, экипажей на дороге было мало, и лишь однажды ломовые дроги замедлили полет "бабочки" на подступах к улице Фобур-Сент-Антуан. Теплая ночь умерила влажность последних дождливых дней, и дышалось легко, как весной. Виктор насвистывал, стараясь не думать о том, что пришлось наплести небылицы Таша и Кэндзи. Одной он сказал, что спешит на встречу с фотографом, который интересуется ярмарочными праздниками, другому - что нужно навестить библиофила в восточном предместье.
- "Цель оправдывает средства, мы - студенты, прощай, детство!" - напевал Виктор, а по стеклам витрин ковровой и скобяной лавок скользило отражение молодого мужчины в однобортном пиджаке и брюках, подобранных прищепками на лодыжках, лихого всадника на железном, быстром как вихрь коне.
Дома извергали из темного чрева подъездов толпы работяг с торбами на плече. Хозяюшки вывешивали сушиться белье, малышня бежала в школу. На улице Буле пахло дублеными кожами. Виктор непрестанно отвлекался от дороги, глядя на номера домов, велосипед потряхивало на здоровенных, заросших мхом булыжниках мостовой, он опасно вилял и однажды чуть не потерял равновесие. Восстановив контроль над "бабочкой", Виктор улыбнулся девчушке, которая прилаживала поводок к шее щенка. В этот момент переднее колесо угодило в выбоину на ухабистом тротуаре, руль выворотило из рук, ноги оторвались от педалей, зад - от седла, и Виктор нырнул в канаву. Ударом о дно выбило воздух из легких. Впрочем, легко отделался - пара ссадин на руках и лице. Он присел на корточки рядом с велосипедом, пытаясь оценить ущерб. Цепь на месте, руль вроде бы не пострадал…
- Ну и дикий у вас зверь, - посочувствовали ему мужским голосом. - Бешеный, что ли?
- Ничего, он уже утихомирился, - отозвался Виктор. - Молодой просто, норовистый.
- У вас кровь, - сказал мужчина в серой блузе, подойдя ближе. - Надо бы лед приложить, заходите в мастерскую.
- Со мной все в порядке, - прогундосил Виктор, прижимая к носу платок.
Мужчина, покачав головой, все-таки увел его в помещение, крикнув с порога:
- Фюльжанс! Позаботься о велосипеде этого господина.
Парню, сидевшему за каким-то механизмом с зубчатыми колесами, на котором крутился рулон цветной бумаги, не понадобилось повторять дважды - его как ветром сдуло.
- Стопочка водки приведет вас в порядок, - пообещал Виктору хозяин мастерской. - Да и у меня что-то в горле пересохло.
- Прошу прощения за беспокойство.
- О, наоборот, хоть отвлекусь ненадолго, а то с утра до ночи как на каторге… Я папаша Фортен.
- Очень приятно. Я тут бывал, на вашей улице, оставлял заказы месье Гранжану, когда его еще не…
Услышав имя эмальера, папаша Фортен вытер обмоченные в водке усы и завел обстоятельный рассказ:
- С Гранжаном мы сталкивались на улице что ни день - а куда деваться, когда живешь и работаешь в одном квартале? У него мастерская на проезде Гонне, это в двух шагах от улицы Буле. А сыновья его, Полит и Констан, одному тринадцать, другому четырнадцать, - приятели моего Эвариста. Без отца вот остались, эх. Ума не приложу, кому понадобилось убивать Леопольда. Мужик был дельный, его тут все любили - видели бы вы, какая толпа на похоронах собралась… А похоронили его на Пер-Лашез, мы, соседи, скинулись на венки, негритянка-блондиночка букеты принесла… - Он наклонился поближе к Виктору и доверительно сообщил: - Это она труп нашла. И убийцу видела, да только издали, толком не разглядела. А жаль - поймать бы мерзавца да укоротить на голову. Но пока она боится, что это он ее поймает - вернется и… Бедняжка извелась уже от страха, ее-то выследить - раз плюнуть.
- Почему?
- Она цветы продает, ходит по городу, а дома отсидеться, пока все не уляжется, нет возможности - не рантье, чай, зарабатывать надо на пропитание. Хорошо хоть, газетчики по-людски себя повели: ни имени ее не напечатали, ни адреса, а она почти напротив меня живет, я в доме двенадцать, она в двадцать девять бис.
- А она правда негритянка… и блондинка?
- Нет, конечно, - усмехнулся папаша Фортен. - Это у нас в квартале ее так называют. А вообще она мулатка - ну, знаете, кофе с молоком, и волосы у нее не то чтобы светлые, но и не смоляные. Красивая девушка, только чуток диковатая - потрепала ее жизнь, чего уж там говорить.
Виктор, поблагодарив за всё, отправился дальше пешком, велосипед покатил рядом.
Дом номер 29-бис был похож на казарму. Массивная решетка отгораживала заросший сорняками двор, по которому бродили куры; мрачная стена взирала на него крошечными окнами без ставней. Навстречу Виктору из парадного вывалилась, размахивая плетеной корзинкой, толстая женщина с двойным подбородком, толкнула калитку в решетчатой ограде, полоснув его колючим взглядом. Виктор приподнял шляпу:
- Простите, мадам, здесь живет цветочница, которую все называют негритянкой-блондиночкой?
Кумушка, видимо расположенная поболтать, смягчила взгляд и поставила корзинку на землю.