- Он говорил мне об амазонках и голубях! - гордо парировала Андреа.
- Имея в виду, что тебе прямая дорога в цирк Фернандо!
- Эжени, это тебе туда дорога, старая кляча!
- А ты девка подзаборная!
- Дамы, соблюдайте приличия! Почтите память месье Леглантье, все ж таки самоубийство требует большого мужества, хоть и вызвано глубочайшим отчаянием.
- Да уж, Эпернон, кому, как не тебе, рассуждать о мужестве!
- Так это было самоубийство? - вмешался Жозеф.
Тут все заговорили разом, бурно жестикулируя. Воспользовавшись суматохой, Жозеф увлек герцога д’Эпернона за кулису.
- Месье Леглантье и вправду покончил с собой?
Польщенный тем, что представитель прессы выбрал его главным источником информации, д’Эпернон зашептал:
- Между нами, Эдмон был по уши в долгах, но я никогда в жизни не поверил бы, что он способен наложить на себя руки. Он отдавал себя этому театру без остатка и, скажу вам по секрету, очень рассчитывал на мой успех на сцене.
- В долгах, вы сказали?
- Говорят, деньги на ремонт "Эшикье" были взяты под залог самого театра. Возможно, поэтому предсмертная записка Эдмона начинается строчкой из Лафонтена: "Раз с Обезьяной Леопард на ярмарке деньжонки добывали".
- Леопард? - сделал стойку Жозеф.
- Да-да, я тайком переписал его послание живым, там есть продолжение: "Разоренный, отчаявшийся, я покидаю эту клоаку. До скорой встречи, простофили. Э. Леглантье, непризнанный гений". Эх, все беды от денег, вернее, от их отсутствия. Кстати, был один престранный эпизод… Жак Ботелье чуть не заколол меня кинжалом, но на самом деле его удар предназначался Генриху Четвертому, то есть Леглантье. Хотите, покажу вам рану?
- Погодите, кто такой Ботелье?
- Равальяк. Его допрашивает полиция. Как, вы уже уходите? Эй, месье! Запишите мое имя: Жермен Миле, фамилия как у художника, только с одной "л"!
Когда Жозеф проходил мимо двери консьержа, его окликнули женским голоском:
- Господин журналист!
Андреа, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, с колышащейся грудью, показалась ему чертовски привлекательной.
- Сударь, не знаю, что вам там наболтал Жермен… Он говорил про лысого дядьку, который ворвался к месье Леглантье незадолго до того, как тот умер? Я слышала, как они ссорились, так ора… кричали очень громко. Я уверена, что с этим плешивым дело нечисто. Если хотите знать мое мнение, наверняка это он виноват в смерти месье Леглантье. Равальяк, то есть Жак - безобидное создание, падает в обморок при виде паучка. Живет вдвоем с престарелой матерью. Если он не будет зарабатывать, что с ней станется? Нужно обязательно написать об этом в вашей газете!
- Вы в него влюблены?
- В кого? - растерялась Андреа.
- В Жака Ботелье.
- Вы шутите?! Просто нельзя же позволить полиции совершить беззаконие, Жак ни в чем не виноват! А я даже с директором не воспользовалась своим шансом. Нравилась ему очень-очень, но не ответила взаимностью, и месье Леглантье от этого ужасно страдал, ужасно… Эжени-то своего не упустила и рассказывала, что у него были и другие любовницы, одна постоянная - некая Аделаида Пайе, старуха лет тридцати пяти, у нее магазин модных товаров на площади Клиши.
- Спасибо, милая мадемуазель. Из вас получится прекрасная амазонка! - поклонился Жозеф, про себя добавив: "В обтягивающей тунике… Боже, какая сцена!"
- Леопард и акции "Амбрекса" - все завязано на эти два элемента, согласны, патрон?
Укрывшись в хранилище, подальше от Кэндзи, Виктор слушал отчет Жозефа о его визите в театр "Эшикье".
- Тот актер… э-э…
- Герцог д’Эпернон, патрон.
- Да-да, он сказал вам, что Леглантье не из тех, кто способен покончить с собой. Однако же господин директор до смерти надышался газом.
- Он был на мели и боялся скандала. Герцог де Фриуль, а нет никаких сомнений, что "лысый дядька" - это он, с актеришкой не церемонился. Мне так и сказали: Леглантье пригрозили арестом, судом и дуэлью… Вы думаете, это было убийство? Впрочем, почему нет? Господа из высшего света для того и носят белые перчатки, чтобы не видно было грязных рук. Убийство, замаскированное под самоубийство! И главное действующее лицо - герцог де Фриуль!
- Это преждевременный вывод.
- Но ведь все сходится, патрон! Леглантье принимает Фриуля, они ссорятся, Фриуль открывает газовый кран, печатает на машинке письмо и оставляет его в каретке, затем выходит и запирает дверь на ключ - всего делов! Леопардус - это он!
- И что же побудило его выбрать представителя семейства кошачьих в качестве творческого псевдонима?
- Наверное, кто-нибудь из его предков был фаворитом английского короля - Столетняя война и все такое… А, знаю! У него поместье на юго-западе. Бьюсь об заклад, на гербе Фриуля стая шествующих леопардов или леопардовых львов - я видел таких в геральдическом справочнике.
- Ваша аргументация несколько замысловата, Жозеф… Вы полагаете, что после того как Фриуль открыл кран, Леглантье преспокойно улегся ждать наступления удушья?
- Успокоить и уложить его мог хороший удар по кумполу, патрон.
- Не исключено. Ваша версия могла бы стать основой сюжета увлекательного романа-фельетона, но к сожалению, герцог де Фриуль не обладает ни интеллектом, ни смелостью, необходимыми преступнику. То есть к счастью.
- Вы недооцениваете этих аристократишек, которые кичатся частицами при фамилиях, патрон.
- Скажем откровенно, у фей, собравшихся на совет над колыбелью Фриуля, мало что осталось для него в мешке с подарками: пресловутая частица к фамилии и немного деньжат, вот, собственно, и всё. Нет, Жозеф, наш кузен Леопардус - личность выдающаяся.
- Ладно, изменим сюжет. Леглантье затеял мошенничество с фальшивыми акциями, убрал одного из сообщников - Леопольда Гранжана, эмальера, а затем покончил с собой, потому что его махинацию разоблачили.
- А как в вашу историю вписывается намеренный поджог мастерской Пьера Андрези? И кто теперь леопард? Нет, и эта версия никуда не годится.
- Перестаньте меня критиковать, патрон! - возмутился Жозеф. - А сами-то вы что-нибудь можете добавить к тому, что нам уже известно?
- Черт, опаздываю, - спохватился Виктор. - Я сегодня веду Таша на концерт. Завтра утром мы с вами вместе наведаемся к Аделаиде Пайе - надеюсь, удастся что-нибудь выведать у нее про бывшего любовника. Идите вперед, я за вами.
- Ну ясно, это ж вы капитан корабля, - проворчал Жозеф, не скрывая удовлетворения от того, что сумел уесть патрона.
"В субботу схожу на улицу Месье-ле-Пренс - гарсон Фюльбера вернется на работу и наверняка сможет назвать мне адрес, по которому он доставлял вино для Гюстава", - утешил себя Виктор.
Жозеф выбрался из подвала первым и нос к носу столкнулся с Кэндзи.
- Если ваше тайное моление в катакомбах закончено, позвольте передать вам дежурство в лавке, - сухо сказал японец. - Вы ужинаете здесь.
- Как это здесь, патрон?
- Вы что, забыли? Вам надлежит вычистить переплеты томов Бальзака и Дидро и выставить их в витрине. Об этом было условлено еще две недели назад. Ваша матушка сейчас жарит помидоры в сметане со шпинатом, она покормит вас за конторкой. Всего хорошего.
- Но я не люблю шпинат! Шпинат - гадость! - в отчаянии воскликнул Жозеф.
- Ты не прав, котеночек, - строго заявила Эфросинья с верхней ступеньки винтовой лестницы. - Шпинат улучшает пищеварение!
Четверг 20 июля
Кэндзи, сидя в фиакре, катившем к Национальной библиотеке, мысленно поздравил себя с тем, что обет воздержания наконец-то нарушен. Ночь, проведенная с Эдокси, восстановила правильную циркуляцию его жизненной энергии, а целое блюдо даров моря и бокал хорошего белого вина в "Прюнье" на улице Дюфо подкрепили силы. Прикрыв глаза, японец сосредоточился на ощущениях, позволив мыслям бежать своим чередом. Он выполнял это упражнение всякий раз, когда внешние обстоятельства не требовали внимания.
Фиакр остановился на улице Ришелье, и Кэндзи вернулся к действительности.
Справа от ниши библиотекаря в читальном зале отдела восточных рукописей, на том самом месте, которое описало ему визгливое существо с агатовыми глазами, обнаружился еще один примечательный персонаж. Армянин в рубахе без воротника с широкими рукавами, в турецких шароварах и зеленой скуфейке мирно спал, обложившись десятком фолиантов. При этом он нежно обнимал толстенный том, на котором покоилась его щека. И были основания полагать, что означенный том может оказаться искомым манускриптом. По счастливой случайности, соседний стул оказался свободным. Впрочем, в душном зале было мало народу - большинство парижан предпочитали спасаться от жары где-нибудь на природе. Кэндзи поспешно выдернул наугад каталожный ящик, выбрал первую попавшуюся карточку, заполнил бланк заказа, вписав название книги и номер стула, который намерен занять, вручил бланк библиотекарю и расположился рядом с Арамом Казангяном.
Армянин медленно поднял голову, обратив к Кэндзи меланхолическую физиономию с импозантными черными усами и роскошной бородой, окинул японца подозрительным взглядом и передвинул крепостной вал из книг так, чтобы невозможно было рассмотреть том, служивший ему подушкой. Заслонив рукой тетрадку, он принялся делать выписки, настороженно кося глазом в сторону соседа.
Кэндзи, зная, что за ним наблюдают, снял очки и прилежно протер стекла. Он как раз раздумывал о том, как бы завязать диалог с армянином, когда тот шепнул ему:
- Милостивый государь, вы подвергаете себя преужасной опасности.
Кэндзи с тревогой уставился на предсказателя, решив, что сейчас услышит страшную тайну, касающуюся персидского манускрипта.
- Неужели?
- Если в ближайшее время вы не откажетесь от гибельной привычки, вас одолеет смертельный недуг. Сжатие кровеносных сосудов может повлечь за собой окклюзию артерии, сердце, лишенное живительных соков, замедлит биение и вскоре остановится.
- Не понял, о какой привычке вы говорите…
- О привычке носить галстук.
Кэндзи улучил было момент, чтобы взглянуть на манускрипт, но армянин, оторвавшийся на мгновение от своего сокровища, опять сжал объятия, так что увидеть ничего не удалось.
"Еще один псих, везет же мне", - подумал японец. В этот момент библиотекарь выложил перед ним заказанную книгу ин-октаво.
- Увлекаетесь Африкой? - все так же шепотом осведомился Казангян.
- Не слишком.
- В таком случае зачем вам сочинение Стэнли"Through the Dark Continent"?
- Я исследую истоки Нила. А каков предмет ваших интересов?
Арам Казангян некоторое время молча взирал на него, покусывая кончик пера, и наконец зловеще произнес:
- Если кто-нибудь спросит вас о предмете моих интересов - ни в чем не признавайтесь.
Кэндзи со вздохом поднялся и направился к нише библиотекаря, сделав по пути еще одну попытку разглядеть через плечо армянина, что тот читает. Но Арам Казангян навалился на книгу всей грудью.
- Вы не могли бы сказать мне название манускрипта - а у меня есть основания полагать, что это именно манускрипт, - заказанного вон тем блаженным господином? - спросил японец у библиотекаря.
- Тише!
Несколько голов вскинулись над столом, взгляды устремились на Кэндзи - он говорил слишком громко.
- Прошу прощения, это приватная информация, - развел руками служитель. - Месье Казангян посещает наши залы уже двадцать пять лет. Для нас большая честь, что столь авторитетный филолог трудится над созданием фарси-французского словаря в этих стенах, и хранители в стремлении помочь ему полагают своим долгом по мере сил обогащать фонды арабскими и персидскими рукописями. К сожалению, пока нам еще далеко до библиотек Мекки и Константинополя!
- Но вы хотя бы позволите мне взглянуть одним глазком на этот драгоценный раритет, когда месье Казангян вернет его вам в конце дня? Я сам специалист по суфизму.
- И по Африке?
- Одно не исключает другого.
- Месье Казангян всегда покидает зал в момент закрытия библиотеки и резервирует на завтра те сочинения, с которыми работает сегодня.
- Но это же, в конце концов, не его собственность! - не сдержался Кэндзи.
- Тише, милостивый государь! Пожалуйста, постарайтесь не повышать голос.
Кэндзи временно сдался и отступил к своему месту за столом. Весь следующий час он посвятил измышлению и претворению в жизнь военных хитростей, призванных открыть ему доступ к манускрипту. Он ронял карандаш под стул армянина, просил одолжить ему ластик, садился под хитрым углом, заставляя авторитетного филолога перестраивать крепостные сооружения из фолиантов на подступах к сокровищу. Всё тщетно. Сосед мужественно и ловко держал осаду.
Окончательно капитулировав, Кэндзи изучил маршрут путешественника Стэнли, исходившего африканский континент по стопам доктора Ливингстона, потом помечтал о новой встрече с прелестной Эдокси. Между тем стрелка на больших настенных часах исправно отмеряла минуты. Когда сровнялось шесть, японец вскочил с целью завладеть манускриптом или хотя бы взглянуть на него под предлогом помощи, однако Арам Казангян с ловкостью фокусника засунул предмет посягательств между томами энциклопедии и, отринув дружескую руку, отдуваясь и пошатываясь, с триумфальным видом поволок гору книг сдавать библиотекарю.
Кэндзи проводил его взглядом и, нехорошо прищурившись, мысленно послал в согбенную спину вызов. "Еще посмотрим, кто кого", - сказал он себе.
- Терпеть не могу здоровенные статуи с задранными руками, - поделился мнением Жозеф, указав на монумент, прославляющий героизм генерала Монсе.
Виктор, шагая со своим управляющим по площади Клиши, рассматривал гигантскую афишу: на ней господин в костюме колониста, отвесив челюсть от восторга, пялился на восточный ковер, который демонстрировал ему араб, стоя рядом с верблюдом. Тот же дом был украшен вывеской, вдохновленной работами Шере, - на ней дама в кружевах попирала ножкой могильную плиту с огненно-красной надписью:
НА МОГИЛЕ ЗАВИСТНИКОВ
Лавочка самых модных товаров
Магазин Аделаиды Пайе, скромно именующий себя "лавочкой", мог, однако, похвастаться холлом, куда свет проникал через витражный купол, и двумя этажами. На первом, отведенном нижнему белью, тканям и товарам парижского производства, хозяйка командовала двумя продавщицами. На второй вела угловая лестница - там приветливый управляющий принимал покупательниц, желавших украсить наряды бархатными цветами, перьями и - что считалось наивысшим шиком - лисьими хвостами или пелеринами из меха куницы.
Приторная коммерческая улыбка, с которой мадам Пайе встретила двух посетителей, мгновенно сменилась ледяной миной, как только Виктор изложил цель визита:
- Мы репортеры из "Пасс-парту", нам поручено составить литературный портрет покончившего с собой директора театра "Эшикье". Он был вашим близким другом?
- Какая бестактность! - Аделаида Пайе смерила его неприязненным взглядом каре-зеленых глаз. - Похоже, уважение к чужой личной жизни окончательно вышло из моды. Имейте совесть, господа, избавьте меня от подобных разговоров в присутствии клиенток.
Клиентки, увлеченно ощупывавшие ткани и разглядывавшие фасоны, сделали вид, что ничего не слышали. Одна продавщица отмеряла отрез шелка по медной линейке, подвешенной к потолку, и была всецело поглощена этим занятием, вторая охнула:
- Месье Эдмон покончил с собой?! Мадам, но это невозможно!
- Возможно, Камилла. Более того, это установленный факт. Вчера вечером мне протелефонировал месье Мион и все рассказал.
- Ах, мадам, представляю, как вам сейчас тяжело! Мои соболезнования.
- Спасибо, Камилла. Идите же помогите бедной Лизе. Знаю я этих занудных дамочек - заставят вас отмерить двадцать метров парчи, а потом купят тридцать сантиметров люстрина.
- Вы прекрасно держитесь, мадам, - заметил Виктор, - очень достойно переносите горе…
Аделаида Пайе воззрилась на него с подозрением, но, не увидев признаков иронии, заключила, что ремарка была искренней, и, промокнув платочком глаза, скорбно поправила шиньон.
- Какой смысл биться в истерике, ведь это не вернет Эдмона. С тех пор как месье Пайе задавила грудная жаба, я присоединилась к армии вдов и вынуждена сражаться за место под солнцем. Эдмон меня морально поддерживал - увы, это всё, на что он был способен. Этот скупердяй искал моего общества только ради забавы. Знаете, что он имел наглость подарить мне два месяца назад? Контрамарку на место в десятом ряду "Фоли-Бержер"! Вообразите себе, как я там себя чувствовала среди всяких подозрительных типов, любителей полуголых танцовщиц! И подумать только - недавно он изыскал средства на реставрацию театра "Эшикье", вот-вот должен был зажить на широкую ногу. Я рассчитывала получить всё, что он задолжал мне перед нашим окончательным разрывом, но теперь можно поставить на этих деньгах крест!
- Месье Леглантье когда-нибудь упоминал при вас Леопольда Гранжана и Пьера Андрези? - спросил Виктор.
- Думаете, он со мной откровенничал? - горько усмехнулась Аделаида Пайе. - По воскресеньям Эдмон водил меня в ресторан поесть устриц, затем мы поднимались к нему в квартиру, и всё, с чем я оттуда уходила, - это ломота в костях от жесткой постели. Я к его делишкам не имею никакого отношения. И вообще мы расстались прошлым месяцем. Сегодня у нас двадцатое число? Ну вот, почти круглая дата. Да здравствует свобода! Господа, дорогу к выходу найдете сами. - С тем мадам и покинула "репортеров", устремившись к потенциальной покупательнице, которая в экстазе замерла перед композицией из нежно-голубого платья, шарфа, художественно завязанного на спинке стула, и нескольких зонтиков. - Это курортный зонтик, мадам. Только представьте себя на берегу моря с этой роскошью - вишневый атлас, по краю незабудки и бахрома, просто шик!