Утром приехал из морга длинный черный автомобиль, привез тело. Все обрядились в черные одежды и толпой отправились в церковь, на отпевание. Священник над гробом деловито бубнил: "Упокой душу рабы твоей…" и мерно кивал, словно китайский мандарин. Ося с Данилой вскоре потеряли торжественно-похоронный настрой и дружно принялись разглядывать лицо покойной, чинно вытянувшейся в отличном дубовом гробу.
У Варвары был такой довольный вид, точно она всегда этого хотела: именно таким образом оказаться центром всеобщего внимания, возлежать на белом шелке, в цветах и рюшках, со сложенными на груди руками, и чтобы над нею читали заупокойные молитвы. Ее отекшее, странно разноцветное, вызывающе накрашенное лицо казалось испачканной диванной подушкой. Впрочем, было заметно, что левая щека покойной заметно вздулась, а на скуле виднелись две мелких ссадинки, которых не скрывал даже толстый слой пудры. Еще под пудрой проступал синяк, круглый, довольно большой.
Данила все смотрел и смотрел на эту щеку, в его голове крутилась неотвязная, мучительная мысль и об опухоли, и о синяках-ссадинах, но он не мог найти им правдоподобного объяснения, как ни старался. Иосиф явно глядел туда же, глаза его были сощурены: он всегда щурился, что-то рассматривая.
После отпевания гроб повезли на кладбище, к могиле. Тут Данила отвлекся от Варвариной щеки и, наконец, обозрел немалую толпу прибывших на похороны гостей: все изотовское семейство, знакомых, прибывших из Москвы и набежавших со всей деревни, дальних родичей и просто местных ротозеев. На их лицах отражался скорее живой интерес, нежели приличествующая обстановке скорбь. Все связанное с чужой смертью затрагивает в людях не столько струну сочувствия, сколько целую арфу любопытства пополам с легким садизмом: "Эк его прихлопнуло! И не пикнул!" Зрелища катастроф и похорон всегда любезны взору.
Данила не осуждал друзей и родственников Варвары, упивавшихся сценой захоронения, понимая, что поведение их вполне типично. И вдруг увидел действительно странное зрелище: по ту сторону могилы, напротив него стояли, взявшись за руки, Зинаида и Зоя, глаза их светились счастьем. Обе они выглядели так, будто только что оправились от тяжелой и продолжительной болезни. Данила помотал головой и решил, что все это дьявольское наваждение. "Человек видит то, что хочет видеть", - повторял он про себя, как заклинание, - "Просто не отошел я еще… Тетеньку не с умыслом долбанули, сама вписалась в креслице злосчастное. Будь у Варьки след от удара на лице - синяк там, или царапины - медэксперт бы непременно заметил. Смерть при невыясненных обстоятельствах всегда проверяют! Значит, показалось!"
Чтобы успокоиться, Данила стал вглядываться в лица "родных и близких", нестройными рядами окруживших разверстый зев могильной ямы. Все остальное было вполне в пределах нормы: вдовец Петрович и осиротевший Алексис роняли скупые мужские, а соседки с Ларисой - горькие женские слезы. Георгий опекал Серафиму, которая, видимо, окончательно так и не проснулась. Гоша обнимал жену за плечи и следил за тем, чтобы у Симочки не подкашивались ноги. Руслан бдил за детьми. Даша и Настя устали от долгой мрачной церемонии, капризничали, были готовы вот-вот разреветься, поэтому их приходилось слегка осаживать. Но от "волчьего" любопытства внучек не осталось и следа: на труп бабули они только изредка косили испуганными глазами и тут же со страхом отворачивались. А вот прибывший на похороны Максим Максимыч выглядел так солидно и уверенно, точно это мероприятие было устроено для него одного и по его личному заказу.
"Интересно, скажет он в речуге над гробом: погибла Варвара потому, что ее не Максимом назвали - вот и не повезло?" - мрачно усмехнулся Даня. Слава Богу, тягостная процедура заканчивалась. После церемонии кладбищенские рабочие бодро забросали гроб землей, и все направились к машинам, тихо, но деловито переговариваясь. В доме все было готово для поминок.
К столу гости кинулись так, точно век не ели, а водки не пробовали отродясь, и намереваются упущенное наверстать. Данила и Иосиф, не сговариваясь, налили себе водки в бокалы для вина и одним махом опрокинули в себя грамм по сто пятьдесят. Ощущение было на удивление слабое, точно в бутылке содержалась не водка, а "Святой источник". Парни переглянулись и продолжили в том же духе. Впрочем, все, даже дамы, пили не хуже верблюдов в оазисе. Когда завершилась "официальная часть" с речами и воспоминаниями, знакомые разошлись, остались только те, кто был на злосчастных именинах.
Поминки потихоньку переходили в вечеринку. "Хоронили тещу, порвали два баяна", - вспомнил Ося, обалдело наблюдая за гостями, лихо подметающими селедку и огурцы. Поминанье усопшей принимало грубую, но истинно славянскую форму народного гулянья.
Разговоры становились громче, интонации повеселели - казалось, все забыли о причине, собравшей их на скорбное торжество. Павел Петрович сцепился с Алексисом на невнятную тему традиционных мужских обязанностей перед семьей, а не то перед бабами вообще, обвиняя художника в неполноценном, "пи-де-рас-ти-чис-кым" поведении. Фрекен Бок тигрицей кинулась защищать своего любимца и в пух и прах разнесла опешившего папашу. Зинаида ехидно и зло отшивала липнущего к ней Максима Максимыча, объясняя ему, что: а) он не умеет ничем руководить и пусть даже не пытается этим хвастать, особенно перед ней, б) в руках может держать только одну вещь, которую в обществе вслух называть не полагается, в) все попытки Максимыча ухаживать за любой бабой, не убежавшей от него с воплем ужаса, не годятся и для увечной моржихи в моржовый брачный сезон. Лидия Евсеевна нашла отличного слушателя в лице Руслана: она тщательно, в подробностях расписывала устройство своих теплиц и настойчиво советовала сажать редиску, только редиску. Ощущение было такое, что пару дней назад не она совсем набрела на окровавленный труп и едва не померла от ужаса - все затмила редиска. Зоя сидела на диванчике и рассеянно поглядывала на окружающих, улыбаясь отрешенно-счастливой улыбкой, производившей весьма двойственное впечатление. Но, похоже, ее нелепого поведения не замечал никто, поскольку остальные вели себя столь же нелепо. Только Серафима, прижавшись к Гошиному плечу, с тоской смотрела на это непотребство, точно впервые в жизни оказалась на поминках.
Все расплывалось перед глазами Иосифа, когда он, цепляясь за стены, выполз в сад - проветриться. Даня, конечно, составил ему опору… и компанию.
- Слушай, ты поплохел чего-то, - Данила наблюдал за тщетными Осиными попытками закурить сигарету не с того конца, - У тебя сигарета фильтром повернута, и зажигалкой ты неправильно чиркаешь.
- Ч-чиркают спичкой, а заж-жигалкой зажи-га-ют! Понятно, Архимед? Ты мне скаж-жи, что это за ужас такой? А?
- Поминки это. Нормальные деревенские поминки. Впрочем, в городе все то же самое. Ох, нам всем завтра захорошеет! - грустно вздохнул ничуть не опьяневший Даня, - Кстати, чего ты надрался-то? Ты вроде малопьющий, вечно я тебя в этом смысле обгонял. Корпуса на два.
- Пт-тичку, тьфу, тетку ж-жалко! Убиенную тетку твою. Она мне пирогов подкладывала и всегда говорила: "Какой вы худой, Ося. Вам надо кушать мучное. Вот, возьмите кулебяки". Совсем как бабушка моя, царствие им обеим небесное.
- Расхныкался, сиротинка. Слушай, ты, конечно, сейчас невменяем, но, может, кое-что вспомнишь? Ты на Варварином лице ничего не углядел такого… странного?
- Было, ой было! У нее был флюс-сик. Бедненькая, последний день жизни, именины, а зубки-то боля-ат! А кушать-то больно!
- Ося, Ося, опомнитесь, дорогой мой! - с изумлением глянул на него Данила, поправляя несуществующие очки, - Какие зубки, какой флюсик? Она не от флюсика, а от инсультика преставилась. И пироги с корочкой за столом лопала, не поморщившись, и орехи щелкала, как белка.
- Бе-елка песенки пое-ет, и орешки все грызе-ет… К-как ты думаешь, почему Гвидон папашке своему п-подагрич-ческому в глаз при встрече не дал, а? Я бы его по полной программе отоварил за это транс-сатлантическое путешествие в боч-чке! Три му-удреца в одном таз-зу-у…
- Ну-у, Шаляпин. Вертинский. Кончай завывать. Я же вижу: ты не настолько пьян, насколько театрален. Я тебя два года знаю и пьяным раз пять видел. Ты тогда не в лиризм - ты в мрачность впадаешь. Кончай комедию ломать.
- Раскусил, начальник, - Иосиф повернулся и посмотрел на Даню совершенно трезвым взглядом, - Ну, пошутил. Это вполне в духе российских поминок: розыгрыши, конкурсы, шутки и шарады. Мне просто не хочется вспоминать кое-что и говорить кое о чем. А то ты опять разозлишься и будешь меня обвинять, что я крепкой здоровой семье Изотовых дело шью.
- Да не буду, не буду. Я и сам заметил: у Варвары левая щека опухла, расцарапана, пятно на ней темное, на синяк похоже. Я ее в эту щеку при встрече целовал, помню, все было в норме, без повреждений. Когда чай пили, наклонился поздравить - и тоже ничего такого не видел. Может, ее в морге поцарапали?
- Ага, и стукнули заодно. Думаешь, ей там пару пощечин дали, надеялись, что в себя придет?
Мысль о пощечинах неожиданно осветила в голове Дани какую-то смутную, неотчетливую картинку: кто-то бьет Варвару по щеке, она от удара падает, ударяется головой о кресло… Нет, удар по лицу не заставил бы тетку, полную, осанистую женщину, свалиться с ног. И опять же - что там, в морге, совсем профаны сидят? Сильный удар обязательно оставляет четкий след, как такое можно не заметить?
- Ну, как вы тут, ребятки? - к друзьям подошел Георгий, - Перебрали и отдыхаете?
- Вот что, Гоша, - Даня собрался с духом и посмотрел на отчима, - Мы тут одну вещь обсуждаем… У покойной была на левой щеке опухоль, или нам показалось там, в церкви? Ты ведь ее из морга забирал, значит, мог увидеть.
Георгий задумчиво посмотрел в темное небо. Потом достал пачку и принялся вытаскивать из нее сигарету. Пошарив по карманам в поиске спичек, он прикурил от Осиной зажигалки.
- С левой стороны, говоришь? Я, конечно, плохо помню, я Варю особо не разглядывал, не до того было. Но в заключении патологоанатома написано, кажется, что она ударилась о подлокотник затылком и лицом, когда падала в обморок. Мне копию заключения и справку о бальзамировании еще прозектор дал. В бумагах это называется "ушиб мягких тканей", посмертное повреждение.
- А ссадины откуда? - изумился Иосиф.
- Так подлокотник-то резной, она и поцарапалась. А вы здесь, значит, уже целый детектив сочинили. Прямо Хичкоки. В смысле Сименоны. Ну, мальчики, дело хорошее. Воображение развивать надо. Детективы сейчас хорошо идут.
Парни смущенно переглянулись. Объяснение было таким простым, что оба почувствовали себя полными идиотами. Мысль о жестоком и хладнокровном убийце, втершимся в круг доверчивой родни, оказалась слабой отрыжкой американских триллеров.
- Да мы частное сыскное агентство решили открыть, - хмыкнул Данила, - Правда, Гастингс? "Спасатели, вперед!" назовем, псевдонимы возьмем - Чип и Дейл. Я - Чип, Оська - Дейл. Зойку в долю возьмем, Гайкой. От клиентов отбою не будет. Мешок пошьем, гонорары складывать.
- Я ж говорю: дело хорошее! - поддакнул Георгий, улыбаясь ехидно и устало, - Вы, мальчики, про меня-то, старика, не забудьте. Наука в плане доходов - сплошное разочарование. А я к вам на полставки пойду - этим, как его, Рокфором.
Они еще немного пошутили над удивительными совпадениями и невероятными заблуждениями в мире криминалистики. Потом Георгия Лидия Евсеевна позвала в дом. А Данила и Ося остались.
Состояние неловкости постепенно прошло, на душе стало легче. Побледнел и практически выветрился образ убийцы, сидящего за поминальным столом и уминающего пироги, приготовленные дочерьми жертвы. Хотелось думать о чем угодно, только не о проломленных черепах, внезапных смертях и загробном мире. Ночь дышала прохладой, свежий ветерок доносил запахи леса и поля, вдруг запела какая-то птица, упоенно и нежно, будто соловей в любовном безумстве. На востоке посветлело, по краю мохнатых темно-серых облаков проступила розоватая полоса. Короткая июльская ночь подходила к концу. Утро еще не наступило, но времени до него осталось совсем немного. Друзья еще покурили и направились в столовую, к гостям.
Несмотря на поздний (или ранний?) час, гулянка была в полном разгаре. Максим Максимыч помирился с Зинаидой - а может, втайне решил отомстить за публично высказанные сомнения в его деловых и прочих качествах - для чего и подливал усердно в Зинину рюмку. Увидев вошедших, Вера Константиновна бросилась к ним, словно пассажир "Титаника" - к шлюпкам. Наверно, только им двоим она еще не рассказала о своих предположениях относительно будущей реинкарнации Варвары, остальные уже были в курсе. "Ой, не-ет!" - хором подумали парни, но убегать наперегонки не стали.
- Вот я и говорю, - затараторила Верка-буддистка без предисловий, - карма превозмогает все. У Вареньки давление было, как у Валентины Терешковой - идеальное. У меня есть такой приборчик, он электронный, так вот мое давление он не показывает, зашкаливает. Гипертония у меня. Я думала: может, сломался? Так я на Варе проверяла - нет, 120 на 80, все как надо. У нее всегда было примерно 120 на 80, или около того, но всегда - норма, прямо как у космонавта! Я и говорю: с таким давлением инсульт невозможен! Это был не инсульт! Это кармическое что-то! Бог всегда забирает лучших, ему виднее, чей путь на земле завершен, а кому еще совершенствоваться и совершенствоваться…
Данила с Иосифом с ужасом поглядели на эйфорическую Веру Константиновну, у которой от возбуждения даже седой кукиш на затылке дыбом встал.
Действительно, какой инсульт при таком давлении? Почему инсульт? Значит, в морге ошиблись? Но как можно перепутать инсульт с ударом по голове? Оба, в принципе, мало смыслили в медицине, и все же казалось, что для получения апоплексического удара надо иметь проблемы с давлением. А ведь Варвара-то, любившая поиграть в болящую, полежать в затемненной спаленке с компрессом на лбу, постонать про ломоту в спине и мигрень-злодейку, сроду не жаловалась, а, наоборот, хвасталась своим отменным давлением. Но если так, то…
Злодей вернулся. Он стоял за спинами Оси и Дани с дубиной наперевес, он сидел в кругу близких и друзей, он мерещился в полутьме коридора, он прятался в саду и выжидал момент, чтобы прикончить следующую жертву. Он был ненормален, необъясним и нелогичен. Маньяк, вся жизнь которого была посвящена уничтожению рода Изотовых. Несмотря на тот факт, что убийцей мог оказаться кто-то из представителей уничтожаемой фамилии. Если только им не являлся сам Иосиф, любовавшийся июльскими звездами в ночном саду, не вымыв окровавленных рук. Или Максим Максимыч, хладнокровно уехавший из Мачихино сразу же после совершенного преступления. Или какая-нибудь из соседок, обиженная Варвариным пренебрежением к ее огороду и простеньким, без вышивки, скатертям и покрывальцам. Никого нельзя было исключать из круга подозреваемых.
- Я хочу сказать! - мощный голос изрядно опьяневшей Зинаиды и звон ложечкой по хрусталю бокала перекрыли общий гам, - Минуточку внимания! Все вы знаете, каким человеком была покойная Варвара Николаевна. Все знаете? А вот ни хрена вы не знаете! Жутким она была человеком! Это была очень умная и очень жестокая баба. Варвара кого хочешь обломать могла. Она была политик! Таких, как Варя, до власти допускать нельзя - им на всех наплевать. Если у них есть цель, они средств не выбирают. Вы для Вари инструментом были, она вас всех использовала! И тебя, - длинный холеный палец ткнул в остолбеневшего Максима Максимыча, - и тебя, - перст переместился на Павла Петровича, - и вас, сударь мой краснодеревщик, - Зинаида издевательски подмигнула Алексису, замершему с куском, поднесенным ко рту.
Потом Зина несколько секунд помолчала и закончила с пафосом:
- И меня! Всю жизнь Варька меня доила и доила, а я даже не сопротивлялась. Гипноз какой-то! Варвару сгубил случай, все так говорят, - Зинаида глубокомысленно-пьяно покивала, - Случай! Несчастный! Ну, для кого как. Сами выбирайте, кому смех, кому слезы… А я все-таки хочу сказать: ты, случай! Поверь, я твой искренний друг! Если тебе адвокат нужен, или деньги на билет из этой уморительной страны, я ка-те-го-ри-чес-ки заявляю: я - на твоей стороне. Много дать не смогу, но… Так что обращайся ко мне, родной. Мне Варька столько всего напортила, зараза… век ей не прощу! Потому предлагаю помочь по-быстрому, пока шухер не поднялся. Я Варьку, конечно, понимаю… - Зина не то вздохнула, не то икнула сочувственно, оттолкнула чью-то руку, теребящую Зинаидин рукав, и продолжила, - П-положить на алтарь семьи… положить… это… как его… а! Жизнь! И вдруг понять на старости лет: все позади - и красота, и молодость, и безумства всякие, а жить так хо-очется! Был такой фильм, старый, американский, "Имитация жизни" называется… В общем, упокой и облегчи Господи ее душу. Но пусть все останется как есть! - и пьяненькая Зинаида подняла бокал над головой, словно собиралась облить себя спиртным.
- Ты что несешь!!! - заорал очнувшийся от ступора Павел Петрович, - Что ты такое несешь, Зинка! Ведь ты ей… ведь она тебе… Вы же сестры, как же можно такое говорить!
- О Варьке я могу говорить любое, - холодно ответствовала ему золовка, - И я тебе, подкаблучник млявый, никакая не Зинка, а Зинаида Валериевна. Нефиг меня учить, Павлушка! Понял? Ты жизнь в розовых очках прожил, а я такими делами заправляла, с такими сволочами общалась - мне жизнь мозги вправила. Больше я для вашего семейства - не "Домик в деревне"! И "привет тебе, Шмулик!", сказал еврей зятю. Тока не делай голубых глаз: "какие деньги, Зин"? И любви вашей родственной не навязывай мне! Да, я одиночка, меня весь клан Изотовых ненавидит, как выродка! Все, можешь теперь объединяться с возмущенной публикой и обсуждать мое безобразное поведение хоть до сороковин! А я пошла спать. И попрошу не беспокоить, мне отдых необходим!
Тут Зинаида лихо опрокинула в себя содержимое рюмки, а потом, слегка пошатываясь, вышла из столовой. Все остолбенело смотрели ей вслед.
Неожиданно, уронив на пол тарелку, вскочил из-за стола Алексис и, содрогаясь, потрусил к выходу. Плечи его тряслись, убранные в хвост редкие волосы подпрыгивали при каждом шаге. Со спины было непонятно, плачет он или смеется, зажав ладонью рот. С воплем "Алеша!" рванулась за ним и Лариска, но Руслан перехватил ее в прыжке, а потом изо всей силы усадил обратно на стул. Лариса тупо огляделась, и вновь попыталась встать. Муж держал Фрекен Бок мертвой хваткой за руку и тянул книзу с таким напряжением, точно боялся, что женушка взлетит к потолку.
Зоя посмотрела на сестру, на сморщившегося, готового вот-вот расплакаться отца, на радостно-оживленные лица соседок, и вдруг звонко, от души расхохоталась.
- Ну, что же вы, гости дорогие? Ешьте, не жеманьтесь, не то с вами тоже что-нибудь нехорошее приключится. Зинаида Валериевна не в себе, у нее дебет с кредитом не сходится. Не обращайте внимания! - Зоя погладила отца по плечу, - Ладно, пап, тебе уже хватит. И не злись, что ты, фамильный норов наш не знаешь? Лара, Лара! - она пощелкала пальцами перед глазами сестрицы, - Сориентируйся, Лара! Русланчик, не души высокие порывы, она сама сейчас опомнится. У твоей родной жены случился приступ благородства, такое и с мамочкой нашей бывало. Сейчас все пройдет, все пройдет…
Данила с Иосифом переглянулись:
- Опаньки! - шепнул Ося другу, - Ну и семейка у тебя!
- Да-а… - выдохнул тот, - Вот так сага о Форсайтах!