- Возьмите мое. Мне его до вечера не нужно. А днем фрау Помайзль починит ваше.
- Нет, спасибо. Ваше на меня слишком коротко.
- Да ведь мы с вами одного роста.
- Нет. Не беспокойтесь. Я возьму накидку, которую оставил здесь сын фрау Помайзль.
- Как хотите. Что у вас нового?
- Нового? Ничего. Соня хочет уехать в Венецию с Георгом Вайнером.
- С Вайнером? Это кто такой?
- Идиот. Герой тенниса. Человек, который умеет говорить только о своих пиджаках.
- Ну и Бог с ним!
- Бросьте говорить вздор! Разве вы дали бы себя обокрасть? - гневно воскликнул Демба.
- Кто же вас обкрадывает?
- По-вашему, это не кража, когда у меня кто-нибудь отнимет Соню?
- Нет. Она свободна. С вами не связана. Она может делать, что хочет.
- Вот как? Вы служите на железной дороге. И у вас есть покровитель в министерстве. Допустим, что кто- нибудь отнимет у вас внимание начальника отделения в министерстве, который ведь тоже "свободен", и лишит вас должности. Вы бы это позволили? Какого-нибудь несчастного, стянувшего кусок хлеба, сажают под замок, а на этих грабителей любви нет управы?
- Разве вы хотели жениться на этой барышне?
- Нет.
- Вот видите! Через несколько недель вы бы ее бросили все равно. Значит, потеря не так уж велика.
- Через несколько недель? Может быть. Но сегодня я еще не покончил с этим.
- То есть как это - не покончил? Несколько дней или недель не могут же иметь значения.
- Но ведь это еще не кончено, неужели вы не понимаете? Как мне вам объяснить?.. Слушайте: вы едите артишок. Или грушу. Откладываете последний кусочек в сторону куда-нибудь, ищите его и уже не находите. Тогда вас целый день будет тянуть к этому кусочку. Можете есть какие угодно другие вещи, во сто раз вкуснее, - маленького кусочка груши вам будет всегда недоставать. Весь день вы бессознательно будете ощущать на небе и на языке томление по этой груше только потому, что не съели последнего кусочка.
- Так что же?
- Так же обстоит у меня дело с Соней Гартман. Быть может, я бы ее забыл через несколько недель. Есть другие, гораздо более ценные люди, чем Соня Гартман. Но так как она вчера со мною порвала, то я не могу сегодня жить без нее. Последний кусок… Вы этого не понимаете? Микш, вы должны раздобыть мне денег.
- Шесть крон можете получить сейчас же.
- Шесть крон? Мне нужно двести.
- Двести? Господи милостивый, вы у меня просите двести крон? - Микш расхохотался во все горло. - На что вам деньги, Демба?
- Я хочу поехать с Соней в Венецию.
- Так я и знал. Вы думаете, все дело в деньгах? А если барышня полюбила другого?
- Если я достану денег, она поедет со мною.
- Вы в это серьезно верите?
- Ни во что я не верю. Я это знаю, - сказал Демба. - Я был у нее полчаса тому назад, и она мне это обещала. Я ее уговорил. Нужно только быть немного дипломатом и сердцеведом, тогда все удается. У нее всегда было непреодолимое стремление увидеть свет. Она должна совершить это путешествие, а кто ей поможет в этом, - это для нее вопрос второстепенный. Если я до вечера деньги раздобуду, Вайнер будет оставлен.
- Сердцеведение ваше никогда вас не выручало, милый Демба, - сказал скептически Микш.
Станислав Демба не слушал его.
- И сегодня утром я чуть было не добыл эти двести крон. Если бы я только улучил мгновение! Но я слишком долго ждал, и теперь это мне значительно труднее. Я готов был бы надавать себе пощечин, если бы…
- Если бы что?
- Если бы мог. Это теперь тоже не так легко. - Демба коротко рассмеялся. - Довольно об этом. Значит, у вас нет для меня денег. В таком случае я должен поискать их где-нибудь в другом месте. Будьте здоровы!.. Ах да, накидка… Фрау Помайзль!
В соседней комнате послышались скользящие шаги. Хозяйка просунула голову в дверь.
- Вы меня звали, господин Микш? Батюшки, как же у вас темно сегодня! Собственных рук не видно.
- Фрау Помайзль, можете вы мне дать на сегодняшний день ту накидку, которую носил раньше ваш сын? Я продырявил себе пальто.
- Накидку Антона? Пожалуйста. Но только она слишком плоха для вас, господин Микш. Мой Антон в последнее время, до своей военной службы, не хотел уже выходить на улицу в этой накидке. Подождите-ка, я ее сейчас вам найду.
Фрау Помайзль исчезла в смежной комнате и через несколько минут вернулась с накидкой.
- Вот она, господин Микш. Немножко нафталином пахнет.
- Это ничего. Давайте ее сюда, - сказал Демба. - Практичная вещь - такая накидка. Ее просто набрасываешь на плечи, застегиваешь спереди и не бьешься над просовыванием рук в эти проклятые футляры, которые выдумал черт…
- В какие футляры?
- В рукава. Я не переношу рукавов. Откройте ставни, Микш.
- Вам уже не больно?
- Больно? Где больно?
- Глазам не больно?
- Нет, черт побери! Не задерживайте меня своими вопросами и откройте ставни.
Яркий свет залил комнату.
Демба подошел к зеркалу платяного шкафа, являвшемуся украшением бедно обставленной комнаты. Погляделся в него и кивнул головою. По-видимому, он одобрил накидку.
- Батюшки, это вы, господин Демба! - воскликнула фрау Помайзль, только теперь узнав его. - А я и не знала, что вы дома. Я думала - вы ушли. Только что вас искал почтальон с деньгами.
- С деньгами? И он ушел? Вы ему дали уйти? - закричал Демба.
- Нет. Он пошел на четвертый этаж. Сейчас должен сойти вниз.
- Это хорошо. Я выйду на улицу и буду его караулить.
Станислав Демба повернулся к Микшу и рассмеялся.
- Господин Вайнер отстранен. Это гонорар от издателя макулатуры, для которого я перевел роман на польский язык. Бульварный роман для служанок в четырехстах выпусках по двадцать геллеров, в каждом выпуске - убийство с целью грабежа, или поджог, или казнь, или подброшенный ребенок - на любой вкус. Мне, в сущности, должно быть стыдно, но вы знаете, Микш: non dolet. И он даже не затягивает платежей. Эти дикари все-таки самые лучшие люди.
- И как раз сегодня деньги пришли. Ну и везет же вам, Демба!
- Везет?.. Наоборот, проклятое невезение! Отчего деньги вчера не пришли? Господи Боже, если бы они пришли вчера!
- Что ж бы тогда было?
- То, что сегодня мне предстоял бы, может быть, спокойный день - больше ничего! - сказал Демба и потупился. Потом вдруг встрепенулся. - Теперь мне надо идти, а не то еще прозеваю, чего доброго, почтальона.
Через несколько минут Демба вернулся. Ни слова не говоря, он поднял крышку платяного сундука и зарылся в старые брюки, жилеты и пиджаки. Когда он вынырнул оттуда, на голове у него торчала престарелая, отливавшая жиром шляпа с отвислыми полями, с обтрепанными краями, чудовищный Мафусаил в племени шляп, несколько лет тому назад отправленный Микшем на заслуженный покой.
- Господи помилуй! Не собираетесь же вы показаться на люди в этой шляпе? - воскликнул Микш.
- У меня нет другой.
- Где же ваша?
- Я ее где-то забыл.
- Можно ли быть таким рассеянным?
- Я не был рассеянным. Мне пришлось ее бросить.
- Пришлось? Почему же?
Демба начал терять терпение.
- Не спрашивайте слишком много. Вы этого не можете себе представить? Вы меня когда-нибудь выведете из себя своею проклятою скудостью воображения. Все вам нужно объяснить. Ну так вот: погода ветреная, моя шляпа летит на рельсы трамвая, я бегу за нею, в это время проходит вагон… Иногда рекомендуется не протягивать рук вперед, чтобы не попасть под колеса, Микш!
- Вам нужно сейчас же купить себе новую шляпу, Демба. Теперь ведь у вас есть деньги.
- Нет, - сказал Демба, - у меня нет денег.
- Почтальон не пришел?
- О да, пришел!
- Может быть, деньги были вовсе не вам адресованы?
- Мне. Они были моими. Но…
У Станислава Дембы сделался припадок бешенства. Он опрокинул в неистовстве плюшевое кресло фрау Помайзль и стал искать, поводя глазами, что бы можно было в комнате разнести вдребезги. Шитый шелком экран перед камином с изображением св. Женевьевы имел несчастье приковать к себе внимание Дембы. От пинка он, кряхтя, свалился на пол и погиб мученической смертью. Это, по-видимому, успокоило господина Дембу настолько, что он мог продолжать свой рассказ.
- Он не хотел выдать мне деньги, - бушевал он. - Только под расписку! Он хотел заставить меня взять в руку его грязный чернильный карандаш, прикоснуться к его липкой книжке и расписаться в какой-то засаленной графе. Иначе он не может отдать мне деньги. Мои деньги, слышите ли вы, Микш? Мои деньги!
- Так что же?
- Я не допускаю над собою никакого принуждения, - сказал Демба. - Я не расписался.
Глава VI
- Четырежды тринадцать пятьдесят шесть!.. Нет, барышня, четырежды тринадцать пятьдесят шесть. Пятьдесят шесть, барышня! Пятьдесят шесть! Семью восемь… Да… Алло, кто говорит?.. Будьте любезны попросить к телефону фрейлейн Прокоп. Прокоп. Стеффи Прокоп. Да. Я подожду у аппарата… Стеффи? Ты? Наконец-то! Слава Богу! Четверть часа я не мог добиться соединения. Говорит Станислав Демба… Да… Здравствуй. Слушай, Стеффи, мне нужно с тобою говорить. Если можно, сейчас. Нельзя? Господи, только в двенадцать? Неужели нельзя сейчас? Может быть, тебя отпустит начальник… Нет? О, Боже, все точно сговорилось против меня сегодня. Ну, пусть в двенадцать, так и быть. Будем ли мы тогда, по крайней мере, одни? Никто не помешает? Ладно. Я приду… Этого я не могу тебе сказать по телефону… Да, разумеется, расскажу, для того ведь я и приду к тебе… Нет, по телефону никак нельзя. За дверью кто-то стоит и слышит каждое слово и уже теряет терпение, оттого что ему так долго приходится ждать. Я вешаю трубку. Значит, в двенадцать… В начале первого?.. Хорошо… Хорошо. До свидания, Стеффи!
Станислав Демба вышел на улицу и пропустил в телефонную будку маленького толстого господина, который глядел на него с яростью и бормотал невнятные ругательства. Не прошел он и нескольких шагов, как его окликнули с противоположного тротуара.
- Здравствуйте, Демба! Куда идете? Подождите, я пройду немного с вами.
Демба остановился. Вилли Эйснер перешел улицу. Демба кивнул ему небрежно головою.
- Что с вами? Разве вы больше не служите в банке? Как это вы разгуливаете по улицам в служебное время?
Вилли Эйснер затянулся дымом из папироски и выпустил его в пространство.
- Служу, - сказал он. - Вы думаете, банк позволил бы мне гулять? Но я иду с биржи, у меня там было дело.
Вилли Эйснер любил прихвастнуть. Он был мелким служащим Центрального банка и работал в инспекторском отделе. К биржевым операциям банка он не имел никакого отношения. Ему просто было поручено проводить одного артельщика, при котором были крупные деньги, а исполнив поручение, он не мог преодолеть соблазна пройтись немного по Рингштрассе, с лайковыми перчатками в правой руке и тросточкой в левой. Вилли Эйснер чувствовал себя не на месте в своей конторе. Он завидовал всем, кто имел свободную профессию и не был связан определенными служебными часами: адвокатам, художникам, торговым агентам. Идеалом существования рисовалась ему жизнь человека, который утром спокойно читает свою корреспонденцию, потом идет в кафе и, развалившись в удобном кресле, с папироскою в зубах перед рюмкою ликера на мраморном столике, наблюдает уличную сутолоку; который днем прогуливается по Грабену сколько душе угодно, встречается со знакомыми, обменивается с друзьями, делая скучающее лицо, замечаниями насчет элегантных дам, потом не спеша обедает и наконец за своим письменным столом занимается кое-какими важными делами. Сам же Вилли Эйснер был принужден с восьми до половины первого и с двух до половины шестого в комнате, общей с восемью сослуживцами, неустанно сравнивать счета и цифры и против проверенных мест ставить карандашом птички.
Он говорил медленно, изысканными оборотами, вводил паузы между отдельными словами, чтобы придавать им надлежащую внушительность, и был уверен, что все слушают его внимательно, когда он считал уместным высказаться по какому-нибудь поводу.
- Мне пришлось отказаться от своей квартиры. Квартира у меня очень уютная, но мне стало в ней немного тесно; мне нужно место для моей библиотеки.
- Простите, - сказал Демба, - не можете ли вы идти немного скорее? У меня мало времени.
- Мне жаль квартиры, - сказал Эйснер и пустился вперед рысцою. - У меня связаны с нею приятные воспоминания. Там посещало меня много хорошеньких девчонок. Прелесть каких хорошеньких…
- Я иду теперь на Колингассе, - перебил его Станислав Демба, - это вам, верно, не по пути?
- На Колингассе? В таком случае я могу пройти с вами, к сожалению, только небольшое расстояние. Слишком у меня много дел в банке. Право, я тону в делах. Надо вам сказать, что я и распоряжаюсь, и представительствую, и веду переговоры, и заключаю сделки - всё!
- Вот как! - сказал рассеянно Станислав Демба.
- Вчера меня спрашивает барон Райфлинген… Вы знаете Райфлингена? Я с ним обедаю иногда в кафе "Империаль"… Так вот, вчера он спрашивает меня: "Какого вы, скажите, мнения насчет Глайсбахского синдиката? Как стоят эти акции?" А я отвечаю ему: "Милый барон, вы знаете - коммерческая тайна! У меня, к сожалению, связаны руки, но…"
Станислав Демба остановился, наморщил лоб и взглянул на своего спутника:
- Что вы сказали? Связаны руки?
- Да. Потому что, видите ли…
- Вот как! У вас руки связаны? Это, должно быть, неприятно?
- В каком смысле?
- Это должно быть неприятно, - повторил Демба с лукавым выражением лица. - Связанные руки! Я представляю себе, что пальцы вспухают от застоя крови. Ощущение, должно быть, такое, словно они вот-вот лопнут. Кроме того, боль, которая передается даже в плечо…
- Что вы говорите? Не понимаю.
- Я рисую себе, как должны вы себя чувствовать, когда расхаживаете со связанными руками.
- Но я ведь хотел только сказать: со связанными руками, поскольку интересы банка…
- Довольно! - крикнул Демба. - Зачем говорите вы о вещах, о которых ничего не знаете, которых не понимаете и не чувствуете? Слова, которые вы произносите, рождаются мертвыми на свет и не успеют слететь у вас с языка, как уже отдают запахом тления.
- Что это вы так расшумелись? Да еще посреди улицы! Я ведь ему, в конце концов, дал справку. Я сказал ему: "Знаете ли, барон, я не хочу вас удерживать, я сам их купил, но это был прыжок в неизвестное. Если я…"
- Что вы сказали? Прыжок в неизвестное? Очень хорошо! Прекрасно! Вам, наверное, уже случалось прыгать… в неизвестное? Нет? - Станислав Демба с усилием подавил в себе новый приступ ярости и заставил себя говорить совершенно спокойно. - Не правда ли, смотришь вниз и сперва не испытываешь никакого страха, думаешь: так нужно! Страх появляется - ужасный страх! - лишь в то мгновение, когда теряешь опору и начинаешь падать… Лишь только в эту секунду! Видишь вдвое отчетливее все, что вокруг тебя происходит. Чувствуешь капли пота у себя на лбу. А затем… Ну-ка, что происходит затем? Говорите!
- Я не понимаю, чего вы хотите от меня? - сказал с удивлением Вилли Эйснер.
- Что? - крикнул Станислав Демба. - Вы этого не знаете? Так как же вы смеете говорить: прыжок в неизвестное? У меня, когда я это говорю, холодный пот выступает на лбу и колени начинают дрожать. Вы же говорите это, вероятно, по всякому поводу и ничего не чувствуете при этом.
- Люди не похожи друг на друга, милый Демба, - сказал Вилли Эйснер. - Не у всех такая фантазия, как у вас. У меня, например…
- У вас руки связаны, я знаю. У вас превращается в штампованный словесный оборот все то, что было для кого-то другого кровавым переживанием. Но попытайтесь же хоть раз представить себе, что это значит: связанные руки. Мне приснилось как-то, что я должен ударить одного несносного дурака прямо по его гладкой физиономии, должен - и не могу! У меня были связаны руки, действительно связаны, не коммерческой тайной, а цепями на запястьях, одна привязана к другой…
- Часто ли вас посещают столь фантастические сны? - спросил Эйснер, которому становилось не по себе. - Мне нужно с вами распрощаться теперь. Меня ждет работа. Будьте здоровы.
- Что это такое? - спросил Демба и нагнулся над протянутой рукою Вилли Эйснера.
- Я хотел пожать вам руку, несмотря на ваше, должен сказать, странное поведение посреди улицы. Но вы, по-видимому…
Он пожал плечами и отошел.
- Прекрасно, - промолвил Демба, - скажите-ка, почтеннейший, можно ли каждому подавать руку со связанными руками? Не ответите ли вы мне на этот вопрос?
Глава VII
Между одиннадцатью с половиной и двенадцатью часами дня, когда приближалось время обеда, в кафе "Гиберния", против биржи, было обыкновенно очень безлюдно. Толпа торговых агентов, заведующих фирмами и биржевиков, которые утром наполняли помещение шумом и сутолокой, наспех закусывая, обделывая дела, обсуждая конъюнктуру, сочиняя письма и в то же время читая, перелистывая или, по крайней мере, раздирая в клочья газеты (чтобы унести на память о них биржевой бюллетень), - толпа эта растекалась по всем направлениям. Послеобеденная жизнь в кафе, появление любителей домино и тарока, игроков шахматных и бильярдных, начиналась только после часу дня. Кельнер Франц, которому на это время вверялись также функции метрдотеля, - старший кельнер уходил обедать, - стоял, прислонившись к бильярду, сонно мигал глазами и следил за партией двух единственных посетителей, коммивояжеров, игравших в карты. Барышня у кассы клевала с тарелки крошки торта.
Станислав Демба вошел в кафе. Шляпы он не снял, но это не бросалось в глаза посреди расположенного в деловом квартале кафе, куда посетители часто заходили только на несколько минут и где всякий торопился или, по крайней мере, хотел показать, что торопится.
Демба огляделся по сторонам, обозрел территорию взором полководца, отверг ближайший к кассе стол как не соответствующий его целям, безмолвно отклонил предложение кельнера, который пантомимно, приглашающими жестами обращал его внимание на ряд превосходных по удобству мест, и остановил наконец свой выбор на столе, находившемся в углу помещения, между двумя вешалками.
Кельнер подошел к нему с низким поклоном.
- Что прикажете?
- Я хотел бы поесть, - сказал Станислав Демба. - Что есть у вас?
- Порцию салями не угодно ли? Отличный холодный ростбиф?
Станислав Демба, казалось, раздумывал.