- Яичницу с ветчиной, если угодно отведать чего-нибудь горячего, - рекомендовал Франц и повторил еще раз: - Яичницу с ветчиной, порцию салями, порцию ростбифа, два яйца всмятку.
- Принесите мне, - решил Демба после долгого обсуждения, - принесите мне справочник Лемана.
- Первый или второй том прикажете? - спросил озадаченный кельнер, ожидавший заказа, который бы обладал более питательными свойствами.
- Оба тома.
Кельнер достал с книжной полки оба увесистых тома, положил их на стол и стал ждать следующего заказа. Ждать его пришлось недолго.
- Есть у вас словарь?
- Как вы изволили сказать?
- Энциклопедический словарь?
- Есть. Маленький "Брокгауз".
- Так принесите маленького "Брокгауза".
- Какой прикажете том?
- От А до К, - приказал Демба.
Кельнер принес еще три тома.
- В сущности, мне нужны также буквы Н, Р и У. Принесите мне остальные тома, - сказал Демба.
Кельнер притащил еще пять; весь маленький "Брокгауз" лежал на столе перед Дембою.
- Это все? Все буквы тут? - спросил Демба.
- Нет. Один дополнительный том еще остался на полке.
- Отчего вы мне не принесли его? - нетерпеливо крикнул Демба. - Мне нужны данные новейших научных исследований для моей работы.
Кельнер принес дополнительный том и почтительно попятился. Он подошел к столу игроков, приложил руку ко рту и прошептал таинственно:
- Журналист! Пишет здесь статью.
- Кельнер! - крикнул в этот миг Станислав Демба.
- Что позволите?
- Нет ли у вас справочника для инженеров?
- К сожалению, нет.
- Так принесите мне военный альманах, и ежегодник армии и флота, и другие пособия по военному делу, какие у вас найдутся.
Один из коммивояжеров отложил карты в сторону.
- Против высших чинов военного ведомства идет поход, - сказал он, взглянув на Дембу. - Слышали вы? Военный альманах! И поделом, пусть-ка он им всыплет! Чей ход?
- Откуда вы взяли, что он против высших чинов? С таким же успехом он может высказаться за них. Может быть, господину журналисту количество наших дредноутов показалось недостаточным, - ответил партнер.
- А нет ли у вас еще Готского альманаха? - допрашивал тем временем кельнера Демба.
- Есть-с.
- Так принесите его тоже.
- Чего только не нужно ему для одной статьи! - сказал коммивояжер. - А еще говорят: журналисты судят неосновательно.
- Готский альманах! - заметил второй. - Он что-то пишет против министра иностранных дел. Ведь министр - граф.
- А может быть, он в военного министра метит. Военный министр - барон.
Кельнер положил на стол Дембы Готский альманах и карманную книгу титулованных особ.
- Это не все тома! - набросился на него Демба. - Принесите мне остальные. Не думаете же вы, что я знаю наизусть, ведет ли свое происхождение барон Кристоф Гериберт Райфлинген от старшей ветви, барона Себастьяна, или от младшей, барона Киприана?
У кельнера начинала кружиться голова. Он принес справочник баронских семейств, гербовник, а также ежегодник союза бывших членов фондовой биржи, случайно ему подвернувшийся.
Вся ученость мира загромоздила столик Станислава Дембы в виде высокого бастиона, за которым студент совершенно исчез. Виднелась еще только его засаленная шляпа. Но всех этих справочников было все еще, по-видимому, мало господину Дембе. Он велел еще принести атлас Нижней Австрии, календарь венского общественного самоуправления и официальный справочник Австро-Венгерской монархии, причем последние два сочинения ему понадобились за два года.
- Кельнер! - крикнул он, когда все это было ему доставлено. - Что там за книга стоит на полке? Большая, в черном переплете?
- Словарь иностранных слов.
- Сейчас же принесите его сюда. Он мне необходим. Мне нужно непременно посмотреть, как лучше всего перевести на немецкий язык слово "лептопрозопия". Но может быть, вы мне это скажете? Лептопрозопия?
- Этим не могу, к сожалению, служить, - пролепетал кельнер, у которого совсем помутилось в голове.
Теперь наконец Демба располагал, по-видимому, всеми книгами, какие были ему нужны для работы. Оба коммивояжера опять принялись за игру. Кельнер подошел к ним в качестве ассистента.
- Кельнер! - снова заревел Демба так громко, что барышня у кассы уронила кусок торта, который подносила ко рту. - Кельнер!
- Сейчас! - крикнул кельнер и бросил взгляд на книжную полку, но она была пуста. Он взял поэтому с буфета стеклянную запачканную чернильницу и бювар с писчей бумагой, полагая, что угадал новое желание посетителя.
- Кельнер! Где вы пропадаете? - крикнул Демба.
- К нашим услугам! Прикажете чернил, перо и бумагу?
- Нет, - сказал Демба. - Принесите мне порцию салями, два яйца всмятку, хлеба и бутылку пива.
Кельнер подал заказанное, и некоторое время видна была только шляпа Станислава Дембы, которая двигалась вверх и вниз в ритме жевания и то появлялась за книжным валом, то исчезала.
У одного из коммивояжеров болели зубы, и он приказал кельнеру посмотреть, все ли окна закрыты в кафе. Франц, исполнив это поручение, счел своим долгом немного занять разговором господина Дембу.
- Некоторые господа так чувствительны, что не выносят никакого сквозняка, - заговорил он и показал на коммивояжера.
Станислав Демба сразу перестал есть, едва лишь к нему приблизился кельнер. Нож и вилка со звоном упали на доску стола. Он поднял голову и сквозь стекла пенсне яростно выпучил глаза на кельнера поверх тома Брокгауза "Лосось - Неврит".
- Что вам нужно?
- Мне пришлось, к сожалению, закрыть окна, потому что этот господин…
Кельнер не договорил.
- Закрывайте или открывайте окна - какое мне до этого дело? - зарычал Демба. - Но не мешайте мне есть.
Франц поспешно скрылся за буфетом и появился снова, только когда Станислав Демба крикнул:
- Счет!
- Что, простите, изволили требовать? Порцию салями, два яйца всмятку, бутылку пива, хлебца - два? Три?
Демба сидел на стуле, странно выпрямившись.
- Три хлебца.
- Одна крона восемьдесят, две шестьдесят, три тридцать шесть, три кроны сорок два, пожалуйста…
Демба показал глазами на столик. Там лежали три кроны и несколько никелевых монет. Потом он встал и пошел к двери. Прежде чем выйти на улицу, он повернул голову и сказал кельнеру с гримасой раздражения:
- Я собирался, в сущности, писать здесь большую свою диссертацию о состоянии человеческого знания в начале двадцатого столетия. Но для меня здесь слишком шумно.
Глава VIII
Когда Стеффи Прокоп вернулась домой, ее уже нетерпеливо поджидал Станислав Демба.
- Здравствуй, - сказала она. - Ты ждешь уже давно?
- С двенадцати часов.
- Я не виновата, что опоздала. Раньше, чем в двенадцать невозможно уйти из конторы, и потом еще десять минут уходит на то, чтобы смыть пятна с рук от чернильной ленты. Но теперь я свободна почти до трех часов.
Она торопливо сняла шляпу и кофточку, а также густую вуаль, которую всегда надевала, выходя на улицу. Затем подвязалась передником и сняла шляпу Дембы.
- Ну? Ты не снимешь пальто? - спросила она.
Демба все еще был в своей накидке.
Он покачал головою.
- Нет, мне холодно.
- Холодно? Да что ты! Сегодня можно открыть все окна настежь.
- Меня знобит, - сказал Демба. - Я болен. У меня, вероятно, жар.
- Бедный Стани! - сказала Стеффи тем сердобольно-жалобным тоном, которым утешают детей, когда они, играя, падают и делают себе больно. - Бедный Стани! Он болен, у него жар. Бедненький! - Потом она переменила тон и спросила: - Ты ведь пообедаешь с нами?
Демба покачал отрицательно головою.
Она открыла дверь в соседнюю комнату и крикнула:
- Мама, господин Демба будет с нами обедать.
- Нет! - закричал Демба порывисто и почти взволнованно. - Что тебе в голову взбрело?
- У нас клецки сегодня, - сказала поощрительно Стеффи Прокоп.
- Нет, спасибо. Я не могу.
- Ну, видно, ты в самом деле болен, теперь я тебе верю, Стани, - рассмеялась Стеффи. - Обычно у тебя всегда хороший аппетит. Погоди-ка, я сейчас посмотрю.
Она просунула руку под пелерину Дембы, чтобы пощупать его пульс. Но руку его не сразу нашла, а в следующий миг ощутила такой толчок, что отшатнулась на два шага и должна была схватиться за комод, чтобы не упасть.
Демба вскочил и стоял перед ней белый как мел и в полном исступлении.
- Откуда ты знаешь? - прошипел он, глядя с яростью на Стеффи. - Кто тебе открыл, что…
- Что открыл? Отчего ты толкнул меня? Что с тобою,
- Стани?
Демба неуверенно глядел на девушку, тяжело дышал и не говорил ни слова.
- Я хотела пощупать твой пульс, - жалобно сказала Стеффи Прокоп.
- Что?
- Пульс хотела пощупать. А ты меня толкнул.
- Вот что! Пульс! - Станислав Демба медленно сел. - Тогда все в порядке. Я думал…
- Что? Что ты думал?
- Ничего… Ты ведь видишь, я болен.
Демба молча уставился глазами на стол. Из соседней комнаты доносился стук тарелок и ложек. Мать Стеффи накрывала стол к обеду. Стеффи Прокоп легко положила свою хрупкую, детскую руку на плечо Дембы.
- Что с тобою, Стани? Скажи.
- Ничего, Стеффи. Во всяком случае, ничего серьезного. Завтра все пройдет… так или иначе.
- Говори же! Мне ты можешь это сказать.
- Право же, нечего рассказывать.
- Но ведь ты хотел мне что-то рассказать. Что-то важное, чего не мог сообщить мне по телефону.
- Это уже не важно теперь.
- Что же это было?
- Ах, ничего… То, что я завтра уезжаю.
- Вот как? Куда?
- Это я еще не знаю. Куда захочет Соня. В горы, может быть, или в Венецию.
- Ты едешь с Соней Гартман?
- Да.
- Надолго?
- Пока Соне не нужно будет вернуться. Я думаю, недели на две или на три.
- Разве вы опять поладили друг с другом? Ведь вы были в ссоре.
- Помирились.
- На три недели! Наверное, ты получил деньги за веселый роман, который перевел. Знаешь, за тот роман, где говорится: "Вашей дочери, графиня, осталось жить не больше шести часов, может быть, даже меньше". Я еще так смеялась… Тебе наконец прислали гонорар? Да?.. Отвечай же! О чем ты только что думал, Стани?
Демба рассеянно взглянул на нее.
- Где был ты мыслями? Уже в Венеции?
- Нет. У тебя.
- Брось, не лги. Я прекрасно знаю, что ничего не значу для тебя. Я для тебя слишком молода, и слишком глупа, и слишком…
Стеффи бросила взгляд в зеркало. Ее правая щека была сплошь багровым ожогом. Много лет тому назад, когда она была еще ребенком, ее мать однажды поливала бензином угли в очаге, чтобы развести огонь, как это делают в Вене многие хозяйки. Девочку она при этом держала на руках, и у нее загорелось платье. Стеффи сохранила об этом память на всю жизнь. Ожог безобразил ее, она это знала. Никогда не выходила она на улицу без вуали.
- А теперь я хочу знать, что с тобою. Не гляди так тупо в пространство!
- Ничего, дитя мое. Мне нужно сейчас идти дальше. Я хотел только посмотреть, как ты поживаешь.
- Полно, полно! - досадливо сказала Стеффи. - Посмотреть, как я поживаю! Точно это интересует тебя! И вообще, не называй меня никогда "дитя". Мне шестнадцать лет. Мне ты можешь все рассказать. Я знаю, тебя что-то гнетет. О, я тебя знаю, Стани! Никто на свете не знает тебя лучше меня. Когда у тебя худо на душе, ты приходишь ко мне и глядишь в пространство. Тоска ли тебя грызет, ярость ли одолевает, неприятности ли какие-нибудь случаются, всегда ты приходишь ко мне. Когда Соня написала тебе то письмо, ты ко мне пришел. Прежде, когда ты еще жил у нас, ты тоже приходил ко мне, когда тебе было слишком холодно в своем кабинете. Вот в эту комнату, здесь всегда было натоплено. И расхаживал взад и вперед, и учился или декламировал древних, integег vitae… - как дальше?
- Integer vitae scelerisque purus … - говорил Демба в полузабытьи.
- Да… scelerisque purus. Вот именно. А я сидела в углу и готовила уроки, бухгалтерию, арифметику, товароведение… О чем ты грезишь, Стани? Ты совсем не слушаешь меня. Отчего ты так пристально смотришь на стол? О чем ты грезишь, скажи?
- Да. Может быть, я грежу, - сказал Демба тихо. - Вероятно, все это только сон. Я лежу, искалеченный и разбитый, где-нибудь на больничной койке, а ты, и твой голос, и эта комната - все это только предсмертный бред.
- Стани! Что это значит? Что ты говоришь?
- Может быть, меня мчит в эту минуту по улицам карета "скорой помощи", или же, быть может, я все еще лежу в саду на земле, под орешиной, и у меня поломан позвоночный хребет, и я не могу встать, и в голове у меня проносятся последние видения…
- Стани, ради Бога, не пугай меня! Что случилось?
- Integer vitae sceletisque purus… - тихо сказал Демба.
- Я боюсь! - простонала Стеффи. - Что случилось? Теперь ты мне должен это сказать.
- Тише! Кто-то идет, - быстро шепнул Демба. В дверь просунула голову фрау Прокоп.
- Я не помешала? - спросила она шутя. - Как поживаете, господин Демба? Надеюсь, хорошо? Стеффи, я хотела тебе только сказать: суп простынет. Господин Демба, не пообедаете ли с нами?
- Спасибо, фрау Прокоп, я уже пообедал.
- Мама, - сказала Стеффи, - иди, поставь мой обед в духовку, я приду потом. Мне нужно поговорить с господином Дембой… А теперь говори, - сказала она, когда мать ушла, закрыв за собой дверь. - У меня остается мало времени. Через час я должна опять идти в контору.
Демба смущенно рассмеялся.
- Не знаю, что на меня нашло. Сегодня утром я тоже был не Бог весть как хорошо настроен, но все же ни на мгновение не вешал носа и не терял бодрости, хотя мне почти ничего не удавалось, за что я ни брался. "Брался" - недурно сказано! - Демба рассмеялся коротко и хрипло. - Язык иногда положительно бывает остроумен. "Брался" - это в самом деле не совсем подходящее слово. Скажем: к чему ни прикасался… Нет! За что ни хватался… тоже нет! Черт побери, чего ни предпринимал… Так будет правильно! Итак, все, что я ни предпринимал, ускользало у меня из рук… Опять! Мой собственный язык издевается надо мною. Все, за что я ни брался, ускользало у меня из рук. Превосходно! Право же, превосходно! Язык отличается юмором висельников. Но это было не так, я хотел сказать: все, что я сегодня ни предпринимал, не удавалось мне.
- Я тебя не понимаю, Стани.
- Но ведь это же очень просто! Мне ничто не удавалось, но все же я не терял мужества - вот что я хотел сказать. Только теперь это нашло на меня. Я был почти сентиментален. Не правда ли? Я признаюсь тебе: я был близок к тому, чтобы положить свою голову на колени к тебе и заплакать. Так было у меня тяжко на душе! И, в сущности, без причины. Право! Вся эта история совсем не так трагична.
Он поглядел неуверенно в лицо девушке, несколько раз кашлянул смущенно и затем продолжал:
- Ты единственный человек, Стеффи, которому я доверяю. Ты умна и мужественна и умеешь молчать. Ты мне поможешь. Сейчас я вел себя немного странно, не правда ли? Но это был только припадок слабости, и он теперь прошел. Не думай, что эта история меня сколько-нибудь волнует.
- Так скажи же наконец, что случилось, Стани? - спросила испуганная девушка.
- Я, видишь ли… Коротко говоря, полиция разыскивает меня.
- Полиция! - Стеффи Прокоп вскочила.
- Да не кричи ты! Ты весь дом переполошишь.
Она совладала с собою и понизила голос до тихого лепета.
- Что ты сделал?
- Совершил преступление, дитя мое, - сказал Станислав Демба равнодушным тоном. - Этого я не могу отрицать. Но мне не удается почувствовать стыд. Я могу говорить о нем совершенно спокойно. Мой разум и моя логика одобряют его. Только полиция против него восстает.
- Преступление?
- Да, детка. Я продал одному антиквару три книги из университетской библиотеки. То есть продал я только две, третью я сегодня утром отдал даром. Не смотри же на меня так разочарованно! Теперь ты меня, наверное, презираешь… В таком случае нет смысла продолжать рассказ.
- Почему ты это сделал, Стани?
- О Боже милостивый, почему! Я писал работу об идиллиях Кальпурния Сикула и его "Hapax legomena". Исследование нескольких аграрных терминов, встречающихся у этого Кальпурния Сикула. Смысл их спорен, и в остальной латинской литературе они не попадаются. Для этого мне понадобились некоторые источники. Кое-что я получил из университетской библиотеки. Но три старинных драгоценных книги хранитель не хотел мне выдать на дом. Однако они мне были нужны, и я поэтому просто унес их, спрятав под пальто.
- А теперь полиция…
- Из-за этого? Да нет же! Это было больше года назад. И в университетской библиотеке никто и не вспомнил про эти книги. Их, может быть, хватились бы, если бы кто другой опять потребовал их. Но я за десять лет был первым, кому они были надобны, это мне сказал тогда библиотекарь. Так эти-то три книги я унес. Работу через три месяца закончил. Я опубликовал ее в большом специальном журнале. Она обратила на себя внимание. Разгорелась оживленная полемика насчет одного слова, для которого я предложил новое толкование. Меня хвалили и на меня нападали. Я получал много писем. Профессор Гаазе в Эрлангене и профессор Майер в Граце отстаивали мой взгляд, а знаменитый Рименшмидт в Геттингене назвал мое исследование остроумным. Говоря по совести, я набрел на правильный путь не благодаря остроумию: речь шла о древних крестьянских выражениях, а мои родители и предки были крестьянами, и у меня есть ясновидение в этих вещах. Заплатили мне за эту работу так, что покрытыми оказались лишь издержки на чернила, перья и бумагу и, пожалуй, еще на несколько папирос, которые я выкурил за работой. Переведенный мною роман для служанок дал мне ровно в двенадцать раз больше. За это я оставил себе две книги. У кого я их отнял? Они стояли бы без пользы и в пыли в углу университетской библиотеки, и только каталог знал бы про их существование.
- Но полиция, Стани! Полиция! - взмолилась в отчаянии Стеффи Прокоп.
- О Боже, полиция! Если бы только это, она бы меня не беспокоила, из-за этого я бы к тебе не пришел. Нет, не в этом дело. Оно сложнее. Я расскажу тебе все. Теперь мне гораздо легче говорить! Слушай!
Но он не продолжал рассказа, а подошел к окну, выглянул на улицу и тихонько свистнул.
- Ну? - спросила Стеффи.
Он обернулся.
- Да. На чем же я остановился? Три книги, да. Первые две я продал полгода тому назад. У меня были долги. Я отнес книги к букинистам на Иоганнесгассе и Вайбурггассе. Но там за них ничего не хотели заплатить. Эти люди ничего не понимают. На старинные книги они тратятся мало. Один из них хотел купить их на вес.
Я случайно узнал имя одного библиофила в Хайлигенштадте. Этот чудак - не то коллекционер, не то торгаш. Я пошел к нему. Он действительно разбирается в книгах. За одну он заплатил мне пятьдесят крон; через месяц, когда мне опять понадобились деньги, я получил за вторую сорок пять крон. Книги стоили больше, особенно вторая, но, как бы то ни было, это были приемлемые цены.