– Вот они, развалины нашего замка, мой юный сородич, – указал старик скрюченным дрожащим пальцем на остатки сторожевой башни, чернеющей на вершине горы. – Тирбахи начинались там. Первоначально существовало укрепление, охваченное земляными валами. Затем появилась деревянная крепость и, наконец – настоящий, хорошо укрепленный бург. Да, господа, Тирбахи начинались там, – еще решительнее подтвердил Хранитель. Погибали, в большинстве своем, тоже на стенах Шварцтирбаха. Сейчас мы направимся туда, чтобы осмотреть священные для каждого Тирбаха места. К тому же с вершины горы, особенно с остова Сторожевой башни, хорошо просматривается и территория замка, и другие наши владения.
37
Машину Семёнов вызывать не стал. Ворча и громко чертыхаясь, спустился на первый этаж и, неуклюже взобравшись в седло – "то ли основательно постарел, то ли разучился, в соболях-алмазах!", – неспешной рысью подался в сторону резиденции начальника местной военной полиции, во многом подменявшей собой и гражданскую полицию маньчжуров, и их администрацию.
Когда конь рысью вынес его на небольшой пустырь, откуда открывался вид на поросшее буйным разнотравьем предгорье, Семёнову вдруг захотелось развернуться и ускакать туда, к горным лугам, к гранитным жилам распадка, к испещренным валунами склонам хребта. Его кочевая казачья душа жаждала свободы и одиночества. Прежде всего – одиночества. Это был далеко не первый вольнолюбивый порыв Семёнова, но каждый раз что-то сдерживало его, цепляло обязанностями службы и долга.
С тех пор как атаман увидел Судзуки в облике "переводчика Куроки", внешне японец как будто бы не изменился: все та же тщедушная фигура подростка, такой же полевой офицерский мундир, даже знаки различия на погонах его по-прежнему соответствовали чину капитана. Тем не менее сейчас перед Семёновым восседал настоящий японский генерал-самурай: непроницаемое лицо, плотно сжатые губы и предельно выпяченные скулы человека, мужественно сдерживающего то ли ярость свою, то ли боль – во всяком случае, чувства, щедро приправленные презрением по отношению и к собственным слабостям, и к собеседнику…
– Итак, мы говорили о том, что группа поручика Живалова обязана оставаться в России столько, сколько позволят обстоятельства, и вести разведку в пользу Японии, мы говорили… – еще на пороге кабинета атаковал его Судзуки.
Атаман не припоминал, чтобы разговор шел именно в таком ключе, однако спорить с генералом не имело смысла.
– Но это не разведчики, господин генерал. Они мало подготовлены к разведывательной работе в тылу врага, особенно в мирное время, когда нужно каким-то образом легализовываться, вживаться в образы, добывать или подделывать документы и сочинять шпионские легенды.
– Кто же они, господин генераль?
– Живалов повел обычную группу диверсантов. Как в свое время – Курбатов. Мы называем их "маньчжурскими стрелками", что полностью соответствует подготовке и военному предназначению.
– Правильно, господин Живалов повел группу диверсантов. Но они станут разведчиками и будут выполнять все, что прикажет подполковник Имоти.
Семёнову уже знакома была эта сфабрикованная полу-идиотская манера общения Судзуки, как, впрочем, и полковника Исимуры. Поэтому он понял, что возражать, противиться, а тем более – вступать с ними в конфликт, совершенно бессмысленно. Ответ атамана был таким, каким его и ожидали услышать:
– Сабельно, генерал. Как только наладится связь с поручиком, прикажу заниматься разведкой.
– И Курбатову тоже прикажете, господин генераль, и Курбатову тоже… В Германию он пришел из Японии и должен служить японскому императору.
Григорий почувствовал, как в душе его закипает злость, и ему понадобилось мужество, чтобы сдержаться.
– Курбатов – русский офицер и служит нашему Белому движению.
– Правильно, генераль, он служит Белому движению в Японии и должен выполнять все, что ему прикажут представители императорской Японии в германском рейхе.
"В этом-то и заключается суть звонка Судзуки, – понял атаман. – Им позарез нужен Курбатов. Там, в Германии, в Италии, где бы он ни был. Что же касается рейда поручика Живалова – то это всего лишь повод для того, чтобы показать, кто истинный хозяин и школы, и уходящих в Россию групп диверсантов. На самом же деле они все еще не могут угомониться в связи с походом Легионера и простить мне появление такого аса в Европе в обход японской разведки. – А вы сами попробуйте-ка получить его, этого казака!" – мстительно предложил Семёнов про себя.
– В настоящее время полковник Курбатов находится в распоряжении Главного управления имперской безопасности Германии. Кстати, вашего союзника, генерал, – произнес он вслух, стараясь говорить как можно вежливее.
– Да, в распоряжении Имперской службы, – покорно согласился генерал.
– И выполняет то, что ему прикажет командование СД.
– Командование СД должно приказывать ему то, что прикажет японская разведка, – с той же вежливостью объяснил Судзуки виденье этой дилеммы из Токио.
– Ну, это уже по-вашему, по-азиатски, – не удержался атаман. – В Берлине, очевидно, мыслят по-другому. Там, смею предположить, вообще все по-иному видится. Так что, если вам понадобился полковник, обращайтесь в рейхс-канцелярию или прямо к нему самому. Вот только успех не гарантирую.
– Мы обратимся, господин генераль. Но сначала мы обратимся к вам, чтобы приказали своему полковнику. И вы прикажете…
– Сейчас приказать ему имеет право только известный вам штурмбанфюрер СС Отто Скорцени, первый диверсант рейха, – все-таки нагнетал пары Семёнов, давая понять, что терпение его не беспредельно. – Почему бы вам не обратиться со своими угрозами прямо к нему?
На месте Судзуки любой русский взорвался бы от негодования: слишком уж откровенна наглость атамана, забывшего, кому служит и кто содержит его штаб и армию. Однако японский генерал еще более вежливо, чем до этого, проговорил:
– Спасибо. Мы учтем ваш совет, генераль, мы учтем… Когда понадобится, мы разрешим вам связаться с господином Скорцени, чтобы вы могли передать через него приказ полковнику Курбатову, когда понадобится…
Григорий прекрасно понял, что скрывается за этой восточной учтивостью. Но как раз в данный момент он припомнил разговор с Сото, которая под видом сотрудницы дипломатической миссии обещала "окопаться" в Берлине. Теперь ему очень хотелось, чтобы её намерения осуществились. А еще он поразмыслил о намеке японки по поводу барона фон Тирбаха, дошедшего до рейха вместе с Курбатовым…
Насколько атаман понял, японец пока не был в курсе его разговора с Сото, а то бы не лез на рожон, как это он делает сейчас. А еще атаман уяснил для себя, что сам Всевышний предоставляет ему возможность как-то повлиять на назначение Сото. Ибо, кто знает реакцию генерала, если бы Григорий позвонил тому и попросил решить её судьбу.
– Кстати, господин генерал, недавно о полковнике Курбатове со мной беседовала известная вам сотрудница контрразведки Сото.
– Да, беседовала Сото?! – сразу клюнул на этот ход собеседник. – О чем же именно она с вами беседовала?
– Если случится так, что её направят на работу в посольство или какое-то иное представительство Японии в рейхе, то я передам приказ Курбатову наладить связь с японской разведкой. С помощью Сото, естественно.
– И тогда Курбатов станет работать на японскую разведку? – подозрительно легко воспринял эту версию и зажегся ею "самурай".
– Уверен, что тогда полковник подчинится.
– Он может получить чин полковника японской армии, с соответствующим финансовым обеспечением.
– То же самое ему уже, очевидно, предложили германцы, так что вам придется соблазнять его чином генерала.
Услышав это, Судзуки нервно прокашлялся и беспомощно поднял руки вверх.
– Добиваться присвоения ему чина полковника я еще решусь, добиваться присвоения… Но ходатайствовать о чине генерала! В Японии с этой просьбой нужно обращаться лично к императору. И потом, в его канцелярии и так считают, что война породила слишком много генералов.
– Смею заверить, что так считают в канцеляриях всех правителей мира. Но это не должно останавливать вас. И заметьте: если Сото удастся стать женой Курбатова, то в лице князя вы еще получите и своего верноподданного.
– Допускается и такой исход их знакомства?
Семёнов и сам удивился легкости, с которой "отдал" женщину, подарившую ему несколько изумительных ночей, бывшему командиру группы маньчжурских стрелков. Возможно, сработало то, что сам Курбатов о такой жертве не догадывается, или же князь неожиданно попал в число очень немногих людей, ради которых атаман способен был жертвовать не только гейшами от контрразведки, но и любимыми… – А что нам мешает это допускать? Тем более, что госпожа Сото умеет убеждать не только словом, но и лаской.
Генерал Судзуки сурово взглянул на своего собеседника и медленно, внушающе покачал головой:
– Никогда впредь вы не должны прибегать к таким доводам, господин генераль, никогда впредь!
– Понимаю, женщина, сотрудница кемпентай…
– Она не просто женщина, она – племянница члена Тайного императорского совета ненаследного принца Коноэ, а следовательно, принадлежит к императорскому роду, и вы обязаны…
– Сото – племянница принца Коноэ?!
– Что определяет её положение в военной иерархии контрраз… – Увидев, как исказилось от удивления лицо Семёнова, генерал запнулся на полуслове и, в свою очередь, уставился на него.
– Так она действительно приходится племянницей этого самого ненаследного принца Коноэ? – вновь мрачно попытался уточнить атаман, хотя знал, подобное японцы обычно воспринимают как проявление недоверия. Дело, конечно, не в доверии, а в том, что он пытался выудить у Судзуки кое-какие подробности.
– Неужели вы даже не догадывались о её родстве с принцем, господин генераль?
– Нет, пику мне в бок, не знал. Она никогда ничего о себе не говорила.
– Потому что – истинная японка. А вот, то, что вы не сказали о беседе с госпожой Сото по поводу командировки в рейх в самом начале нашего разговора, атаман, – это уже странно.
– Считал, что госпожа сама поговорит с вами об этом. Но, очевидно, она пока что не решилась на такой разговор, – постарался оправдаться атаман.
Только думал он сейчас не о "родственных откровениях" японской разведчицы. Принц Коноэ был его соперником. Именно этот принц увел от него жену Елену, урожденную Терсицкую, превратив её в свою любовницу. И вот теперь судьба вновь сближает его с давним соперником.
– Ещё, я ведь знаю, что вы не в состоянии повлиять на назначение Сото в качестве сотрудницы дипломатической миссии, – прошелся атаман по самолюбию японского генерала.
Судзуки артистично выдержал паузу, а затем произнес фразу, сразу приободрившую Семёнова:
– Когда это надо в интересах разведки, наши министры понимают, что это надо… в интересах разведки.
– Прекрасно сказано, господин. Правда, я не уверен, что так и происходит на самом деле.
– Если так не происходит на самом деле, господин генераль, тогда надо спрашивать себя: "А нужно ли это было разведке?".
– Мудрый подход, достойный царя Соломона.
– Кроме всего прочего, – сурово, словно приговор зачитывал, отчеканил японец, – хочу напомнить, господин генераль, что еще в начале Второй мировой войны дядя Сото, принц Коноэ, был премьер-министром Страны восходящего солнца, но вместе со всем своим кабинетом вынужден был уйти в отставку в связи с делом русского шпиона-германца Рихарда Зорге.
Семёнову понадобилось какое-то время, чтобы свыкнуться с мыслью: он действительно услышал то, что услышал.
– Это имеет какое-то отношение к тому положению, в котором пребывает сейчас лейтенант Сото? – неуверенно спросил он.
– Никакого.
– Немного проясняется. А ко мне?
– Тоже никакого.
– А к отношениям, которые складываются между мной и?..
– Не имеет, – не дал ему договорить генерал Судзуки.
Атаман покряхтел и беспомощно, страждущим взглядом осмотрел стол и темневший слева от него секретер. Самое время было выпить, исключительно для прояснения мысли. Он прекрасно понимал, что теперь у него в резерве только один здравый вопрос: "Тогда зачем вы сообщили мне об этом?", однако задать его не решился. Вместо этого все так же неуверенно произнес:
– Согласен, существует информация, которая важна сама по себе, независимо от её толкования.
– Существует, – на одном выдохе, с самурайской твердостью подтвердил Судзуки.
* * *
Подполковник Имоти появился именно тогда, когда пришла его пора появиться. "Они вышколены, словно дворовые, и каждую сцену встречи со мной разыгрывают, как в домашнем театре провинциальной учительницы русского языка", – генерал Семёнов оттянул вспотевшими пальцами влажный ворот кителя, наблюдая, как рослый, статный, с могучими плечами циркового борца подполковник замер со склоненной головой, ожидая повелительного окрика или жеста.
Этот полукровка почему-то особенно не нравился командующему. Возможно, потому, что, соединив в себе русскую безалаберность и бесшабашность с азиатской хитростью и японской невозмутимостью, сей мерзавец оставался для атамана наиболее тяжелым в общении. Он лучше любого другого офицера штаба Квантунской армии воспринимал всю тыловую подноготную белого офицерства, одинаково презирающего и великого вождя Сталина со всей его энкавэдистской сворой, и императора Хирохито со всем его придворным самурайским полуидиотизмом.
– Подполковник Имоти занимается женщиной, которая стреляла в вас, генераль, подполковник Имоти… – представил офицера генерал Судзуки-Куроки, почему-то злорадно улыбаясь.
– Весьма тронут. – Атаман понимал, что расстаются они с Судзуки еще меньшими друзьями, чем встретились. Но что поделаешь: японцы сами загоняют его в угол.
– Подполковник Имоти знает, что вы хотите видеть эту женщину.
– Не было у меня такого желания, в соболях-алмазах, – отрубил атаман. Однако никакого впечатления его отказ не произвел.
– Господин Имоти говорит, что вы можете встретиться с ней, генераль, – не кланялся, а раскачивался, словно стебель на ветру, тощий Судзуки. – У подъезда вас ждет машина.
И как только "переводчик" произнес это, Имоти любезным жестом дворецкого указал на дверь.
"Они желают окончательно убедить меня, что убирать атамана Семёнова не в их интересах, – понял командующий. – Пока, до поры до времени – не в их… Но если уж они решили столь демонстративно отмежеваться от покушения, то отказываться от визита к этой даме-террористке было бы неразумно".
Во дворе их ждал некий драндулет, напоминавший американский джип, но явно азиатского происхождения. Прежде чем сесть, Семёнов подозрительно осмотрел машину, словно приценивался, не доверяя посреднику.
– Что-то японцы становятся раздражительными, – сочувственно проворчал подполковник Имоти, уступая Семёнову место рядом с водителем и с трудом втискивая свое грузное тело на заднее сиденье. – Полагаю, что это у них от неопределенности.
– Вы себя к японцам больше не причисляете? – удивился командующий, одновременно обратив внимание, что машины Фротова у здания нет. Очевидно, Имоти специально убрал её вместе с водителем и адъютантом, чтобы не путались под ногами.
– Меня постоянно раздирают противоречия, – Семёнов не раз ловил себя на мысли, что русский язык подполковника значительно чище его казачье-станичного говора, от которого он так и не избавился, даже дослужившись до генеральских эполет. – Та часть моей души, которая воспринимает меня как японца, начинает с подозрительностью посматривать на ту часть, которая все еще воспринимает меня как русского.
– Истинному русскому этой вашей заушистой словесности не понять, – улыбнулся Семёнов.
– Тогда я скажу проще, господин генерал. Я сочувствую вашему Белому движению, и в этом вы полностью можете положиться на меня, на мою поддержку.
– Сабельно, сабельно… – Имоти уже знал, что в этом "сабельно" заключен весь смысл высшей похвалы атамана.
– Но как полуяпонец я должен предупредить вас. Правительство Страны восходящего солнца давно решило: все, что способен переварить японский имперский желудок, мы уже проглотили. Русская Сибирь нам пока не по нутру.
– Бросьте, подполковник! Ваши генералы спят и видят себя – кто во Владивостоке, кто в Омске. И я совершенно не осуждаю их за это. Чего стоит генерал, который не видит себя у ворот чужой столицы? Ну а моя программа вам известна.
– Она нам не по зубам, – спокойно продолжал свою мысль Имоти, словно бы не слышал Семёнова. – Во всяком случае, в эту войну. Поэтому любое ваше возмущение "маньчжурским стоянием за Амуром" не вызывает у командования Квантунской армии ничего, кроме раздражения.
Вряд ли подполковник обратил внимание, насколько вдруг вытянулось лицо Григория, воспринявшего его предупреждение как ультиматум.
– Вам специально поручили разъяснить мне это?
– Есть время задавать вопросы, но есть и время осмысливать советы. Сейчас – время осмысливать.
– Осмысливать? Сабельно, подполковник, сабельно…
Семёнов оглянулся. Имоти сидел, упершись руками в колени, почти в "позе Будды", и смотрел прямо перед собой, в просвет между его плечом и плечом водителя.
"Значит, недовольство японцев и в самом деле находится на том пределе, когда злоупотреблять их терпением не стоит, – проскрежетал зубами главнокомандующий Вооруженными силами Дальнего Востока. – Слишком много предупреждений. И слишком настойчиво они звучат. Но в то же время… Будь у них кто-то на примете вместо тебя, хватило бы и одного намёка. После него Сото нежно одарила бы тебя порцией змеиного яда".