– Я договорился с командованием контрразведки нашей морской эскадры. Завтра вам будет предоставлен катер, который доставит вас вместе с семьей на восточное побережье Желтого моря, а точнее – в Южную Корею.
– Но там почти нет наших эмигрантов, нет ветеранов…
– Правильно, белых русских на корейских берегах вы вряд ли найдете. От генеральского мундира тоже придется отказаться. Уже хотя бы в целях конспирации. Зато там вы найдете свое спасение и очень влиятельных людей, готовых взять вас под свое покровительство. В Южной Корее коммунистическое влияние достаточно слабо. Главное, продержаться пять-шесть месяцев после поражения Японии Затем, надеюсь, вчерашние союзники – красные, с одной стороны, и американцы с англичанами, с другой, – основательно перегрызутся между собой, и международная ситуация резко изменится.
– Аллюрно мыслишь, подполковник. Именно так всё и произойдет, в соболях алмазах.
– Эвакуацию вашу проведем максимально скрытно, чтобы не докучать своей возней обитателям соседней дачи, из которой за вами ведется теперь каждодневная слежка. Катер станет ожидать завтра вечером, в одной из ближайших бухточек. К девяти вечера к дому подъедут две легковые машины. Количество вещей – минимальное.
– Это понятно, – проворчал атаман, вспомнив о содержимом своего любимого, "секретного" кабинета, перевезённом сюда из его харбинского предшественника.
– К тому времени наши люди распустят слух о том, что вас увозят в Японию. Когда Советы потребуют вашей выдачи, у японских властей будут все основания высказать свое крайнее удивление этим и заявить, что в пределах империи атамана Семёнова нет. А требовать вашей выдачи у южнокорейских властей будет бессмысленно. К тому же вы будете находиться там на одной из горных вилл под чужой фамилией.
– Мне нужно подумать.
– Здесь не над чем думать, господин генерал, – отрезал Имоти. – И незачем. Тем более что со своим командованием все вопросы я уже согласовал.
– И все же мне нужно основательно подумать, – настоял на своём атаман. – Ведь решается не только моя судьба, но и детей.
На какое-то время Имоти глубоко задумался, затем произнес:
– Хорошо, в таком случае я позвоню вам завтра, ровно в семнадцать ноль-ноль. И спрошу, готов ли текст телеграммы, которую вы собираетесь послать в Сан-Франциско. Если последует ответ: "Текст готов", мои машины прибывают за вами, если же будет сказано: "Текст не готов", их не будет. Но в таком случае мы снимаем с себя всякую дальнейшую ответственность за происходящее.
– Жестоко, но справедливо, – признал атаман.
– Советую собирать вещи, не дожидаясь моего звонка.
Имоти хотел сказать еще что-то, но в эту минуту радист прокричал:
– Господин подполковник, господин подполковник! Срочное сообщение из штаба армии! Вас просят подойти к рации!
Имоти несколькими прыжками преодолел пространство, отделявшее его от автомобиля, и взял из рук сержанта наушники. Атаман инстинктивно подался вслед за ним. По тому, как постепенно лицо подполковника превращалось в белую маску, он понял, что произошло что-то чрезвычайное.
– Хотите сказать, что император объявил о прекращении боевых действий? – поинтересовался атаман, наблюдая, как Имоти медленно опускается на подножку авто.
– Нет, – едва заметно покачал головой офицер, судорожно хватаясь за кинжал, висевший на поясе.
– А вот это всегда успеется, – атаман предупредил порыв самурая, заподозрив неладное и силой перехватив его руку. И тут же возбужденно проговорил: – Неужели полная капитуляции?
– Американцы только что сбросили еще одну атомную бомбу, – незнакомым голосом, трудно выговорил Имоти. – Города Нагасаки больше не существует. Как и Хиросимы. Ни городов, ни их жителей. Генеральный штаб и императорский двор охвачены ужасом.
Атаман снял фуражку и, запрокинув голову, чтобы видны были небеса, набожно перекрестился.
– Значит, они не продержатся и недели, – угрюмо констатировал он, все еще держа фуражку на изгибе руки. – Теперь только один путь – немедленная и безоговорочная капитуляция, как того требуют союзники.
– Генеральный штаб не пойдет на это. В его подчинении все еще находятся миллионы. Лучших воинов Азии! Иметь такую армию и капитулировать?!
– Иначе третья бомба падет на Токио. И тогда существование самой этой армии станет бессмысленным.
– Но так войну вести нельзя, генерал! Американцы не соблюдают военных традиций. Мы – храбрая нация, у нас уже тысячи камикадзе… – проговорил он, отрешенно глядя на виднеющуюся отсюда, с возвышенности, часть залива.
– Однако вся нация смертником стать не может, – прервал его рассуждения атаман. – Будем надеяться, император и его генералы понимают это. Хотя совершенно очевидно: крах Японии – это и кончина Белого движения на Дальнем Востоке да, пожалуй, и во всем мире.
– Я всегда считал: всякая война – это бумеранг, который неминуемо настигает того, кто неумело или неосмотрительно запустил его. Но даже предположить не мог, насколько жестоким станет возмездие, – промолвил подполковник Имоти, усаживаясь рядом с водителем.
– Возмездие всегда жестоко. Рас-пла-та…
– Но в любом случае вас, господин генерал, мы попытаемся спасти. Япония союзников не предает, это противоречило бы кодексу "Буси-до". Поэтому наша договоренность по поводу катера остается в силе.
8
Внимательно выслушав сообщение Вечного Гостя о звонке из советского консульства, атаман несколько минут нервно вышагивал по кабинету, затем вышел на галерею и, немного успокоившись, долго наблюдал за белыми барашками на серовато-голубой ряби залива.
– Что вы намерены предпринять, господин генерал-лейтенант? – остановился Жуковский рядом с хозяином. Несмотря на очень близкие отношения он всегда обращался к Семёнову на "вы" и оставался одним из немногих людей, помнивших, что тот – не просто генерал, а генерал-лейтенант, подчеркивая таким образом его старшинство по чину.
– Продолжу работать над книгой, – неожиданно ответил атаман, заставив адъютанта, решившего, что он просто не расслышал вопроса, недоуменно воззриться на него.
– Видел краем глаза вашу будущую книгу. Про нашу погибель называется. Но речь не о ней. Если я верно понимаю ситуацию, японцы предлагают вам отбыть на имперские острова?
– Не стану скрывать от тебя, предлагают. Настоятельно. Приезжал известный тебе подполковник Имоти.
– Из контрразведки, – кивнул Вечный Гость. – Но, как видно, Советы тоже заинтересованы в переговорах с вами, поэтому тщательно следят за каждым вашим шагом.
– И даже пытаются шантажировать, вступая в прямые переговоры с Власьевским.
– Не удивлюсь, если к схватке за ваше влияние подключатся и американцы.
– Не за влияние моё это идет схватка, а скорее за мою голову, – сокрушенно помотал поседевшей казацкой шевелюрой атаман.
Однако Вечный Гость с ним не согласился.
– Если бы красным нужна была только ваша голова, они получили бы её прямо здесь. Штаб ваш саморасформировался, оставшиеся части Захинганского корпуса, формально входящие в состав армии Маньчжоу-Го, деморализованы и большинство служилого люда разбежалось, охраны у вас никакой… Что советской разведке может помешать застрелить вас прямо здесь, в поместье?
– До сих пор, как видишь, не застрелили.
– Так что вы намерены предпринять?
– Сказал уже, в соболях-алмазах: за те дни, которые мне остались до появления здесь красноармейцев, хочу закончить рукопись. Передать её в надежные руки. Книга – вот то, что должно остаться после нас в море лжи, в котором и дальше будет топить нас коммунистическая пропаганда. По себе ведь знаешь: первое моё детище штудируешь чуть ли не каждый день. И не ты один. Надеюсь, что так же станут интересоваться и вторым.
Жуковский понимал, что в последние дни работа над книгой стала последним нравственным прибежищем главкома. Тем не менее он решил, что в данном случае атаман неискренен: "Неужели не доверяет? Или же воспринял мой разговор с Ярыгиным как вербовку красных? А может, решил драпануть в тайне от меня, поскольку к моей судьбе японцы остаются безучастными?".
Однако для самого генерала сомнения и страхи его Гостя остались неведомы. Открыв папку, он бегло просмотрел с десяток бумаг из тех, что не использовались при написании "О себе", и остановился на копии телеграммы, датированной 6 октября 1920 года: "Считаю долгом своим не только признать Вас как Правителя Юга России, но и подчиниться Вам, оставаясь во главе Российской Восточной Окраины. От имени своего, подчиненных мне войск и всего населения приветствую Вас в великом подвиге служения Отчизне. Да поможет Вам Бог! Генерал-лейтенант, атаман Г. М. Семёнов". Адресована бумага была барону Врангелю.
Конечно же, в предыдущей книге речь шла и о ней самой, и об обстоятельствах, которые, сразу же после расстрела коммунистами адмирала Колчака вынудили Семёнова обратиться с этим посланием к правителю Юга. Тем не менее сейчас атаману захотелось вернуться именно к этому документу. Уже через две недели после получения данной телеграммы Семёнову пришлось оставить Читу и с боями отходить на восток, к китайской границе, причем рассчитывать на помощь Врангеля или какого-либо иного русского генерала было бессмысленно. Как, впрочем, и на помощь иностранцев, помощь давно предавшей его Антанты.
В дни после гибели Колчака атаман явственно предчувствовал, что и его, "семёновское", движение японцы и китайцы предадут точно так же, как французы и чехи предали "сибирского правителя". А еще он тогда осознал, что именно ему, полубуряту, суждено стать последним русским генералом, противостоящим коммунистической чуме.
Теперь, работая над второй своей книгой, под условным названием "Гибель Белого движения", атаман как бы заново переживал многое, что уже давно было пережито. Причем, возвращаясь к некоторым событиям, на которых он останавливался в первой своей книге, Семёнов воспринимал их теперь с высоты прожитых лет и сложившихся реалий совершенно по-иному.
…Начало января 1918 года. Лютые морозы. В его "армии", насчитывавшей менее шестисот штыков и сабель, острейшая нехватка оружия, особенно артиллерии и боеприпасов. Бойцы страдают от отсутствия теплого обмундирования, и под угрозой массового дезертирства самое время распускать их по хатам, на зимовку, как это нередко делали командиры красных партизан. Но он сумел перехватить на железной дороге и бескровно переманить к себе трехсотенный отряд бывших военнопленных сербов, которым предписано было возвращаться на родину через Владивосток, а вместе с ними – двухорудийную батарею и около двух тысяч винтовок.
После этого бегство из его отряда почти прекратилось. Наоборот, он начал формирование элитного Семёновского пехотного полка и также эскадроны бурятских кавалеристов, в которые вошли те, кто пытался увидеть в атамане Семёнове бурятского батыра и будущего хана Великой Бурятии.
Однако в это время атаман вел переговоры с иностранными представителями в Китае и принялся формировать Временное Забайкальское правительство во главе с деятелем Белого движения Краковецким, с целью облачения самой идеи этого процесса хоть в какую-то форму государственности. Зря, конечно, что уже в августе он инициировал сложение этим правительством своих полномочий и подчинение колчаковскому временному Сибирскому правительству. Не хватило у него тогда державной воли и мужества формировать собственную, Даурскую империю.
Стоит ли удивляться, что сразу же после исчезновения Забайкальского правительства значительная часть его казачьих войск либо прямо переметнулась к красным, либо попросту разбежалась по домам. "Раз нет правительства, – гуторили станичные атаманы и старейшины, – то и войско уже как бы не войско, а то ли партизанщина, то ли шайки грабителей, что, почитай, одно и то же. А казачеству, краю всему, власть нужна".
…Апрель 1918 года. Затяжной бой у забайкальской станции Борзя. Разгромив отряд красных численностью до полка, он сумел остановить продвижение большевиков в глубь Маньчжурии, после чего стал обретать настоящую популярность в местных китайских кругах.
В качестве трофеев ему достались два орудия и два эшелона с боеприпасами и интендантским имуществом. Семёнов сумел обмундировать и вооружить значительную часть своего воинства и впервые по-настоящему почувствовал себя главнокомандующим. К тому времени у него уже было два конных и два пехотных (один из которых назывался "Семёновским") полка, две отдельные офицерские роты, служившие резервом для пополнения офицерского состава, четырнадцать орудий и два бронепоезда. И хотя общая численность этих частей составляла всего лишь семь тысяч – против тридцатитысячной группировки красных войск командарма Лазо, тем не менее он отважно вышибал "краснопёрых" более двухсот верст, пока не загнал их, полуразгромленных, за реку Онон.
…Однако хватит блужданий по терниям Гражданской. Основные бои, конфликты и операции её описаны в книге "О себе". "Успеть бы изложить всё то, что накопилось и памяти и душе за годы Второй мировой!" Уже сейчас атаман относился к своим, пока еще ненаписанным мемуарам, как к самому важному наследию, которое должно остаться в этом мире после его, к сожалению, бесславного ухода.
Примером в творческой работе ему служил бывший донской атаман Петр Краснов. Книги и статьи его присылались из Германии, через посольство Маньчжоу-Го. Семёнов считал политического соперника своим литературным учителем: о нём как о командующем имел мнение невысокое, а вот публицистическая манера Краснова – лишённая нарочитой витиеватости, но в то же время без традиционных для армейских воспоминаний сухости и канцелярщины – достойна была подражания.
9
…Однако в назначенное время группа захвата на задание не вылетела: не давала "добро" Москва. Предположения были разные.
По одним из них, в эти дни шла усиленная обработка атамана и его окружения. Агенты пытались не только склонить его к сотрудничеству с советской разведкой, но и выяснить, где находится припрятанный им еще тот, "колчаковский", золотой запас. Мало того, утверждали, что теперь уже Центр интересует не столько сам Семёнов, – в конечном итоге, черт с ним, и так сдохнет, – сколько его сокровища и валютные вклады в зарубежных банках.
По другим, и тоже вполне правдоподобным догадкам, со дня на день ожидалось, что Япония запросит перемирия и начнет эвакуацию своих войск в метрополию. Собственно, такая скрытая переброска наиболее боеспособных частей уже происходила, поскольку после высадки американцев на Окинаве вся японская пропаганда уже призывала население защищать свои острова до последнего солдата, до последней возможности.
Чтобы не терять зря времени, группа изучала полученные из консульства фотографии дома Семёнова и его окрестностей, отрабатывая все возможные подходы и также пути отступления. А по утрам и вечерам, под руководством лейтенанта Минаши, она овладевала приемами рукопашного боя, позаимствованными из восточных единоборств.
Команда из центра поступила только тогда, когда, казалось, в проведении операции уже не было никакого смысла, поскольку войска и так вскоре должны были подойти к полуострову Лаодунь, а затем к стенам Дайрена и Порт-Артура. В штабе фронта приказ получили в полночь, а в два ночи группу подняли по тревоге и доставили на полевой аэродром.
За ночь ни земля, ни воздух так и не успели остыть от августовской жары, и даже подернутый едва уловимой дымкой тумана рассвет не приносил ни прохлады, ни облегчения, угрожая с первыми же лучами солнца вновь преисполниться летним зноем.
– Кажется, вам неслыханно повезло, – выдал вместо напутственных слов полковник Жолдак, оказавшийся у самолета в последние минуты перед посадкой. – Поздно вечером стало известно, что командование Квантунской армии получило согласие на объявление перемирия. Оно будет предложено нам с часу на час, однако в японские подразделения уже поступил приказ: "Огня без крайней необходимости не открывать". Мы тоже пока попридержим коней, чтобы зря не терять людей и технику.
Десантники переглянулись и торжествующе подняли вверх кулаки. Новость о перемирии явно была в их пользу, поскольку дарила им реальный шанс на успех операции.
– Это что ж они так осрамились, да еще и после всех своих воинственных заявлений? – иронично заметил капитан-лейтенант Комов, который вместе с двумя другими бойцами морской пехоты, бывшими моряками Амурской военной флотилии, был введён дополнительно в группу захвата.
– Очевидно подействовало, что американцы ударили второй атомной бомбой, стерев с лица Земли Нагасаки. Две бомбы – два города. При таком раскладе генштаб любой армии в уныние впадет. А тут еще наши фронты с трёх сторон, со всей своей мощью… Многие тыловые позиции японцы уже оставили, и их срочно занимают китайские силы самообороны. Правда, царит неразбериха, поскольку одни отряды придерживаются прокоммунистической ориентации, другие подчинены Чанкайши. Однако ни те, ни другие в стычки с нашими стараются не вступать, для них главное – вытеснить японцев и застолбить территорию Маньчжурии.
– Вот именно: "застолбить территорию", – подтвердил Комов, который, как оказалось, трижды побывал в тылу японцев, выдавая себя за русского эмигранта, неплохо владеющего китайским. – Правда состоит в том, что и коммунисты, и чанкайшисты опасаются, как бы вместо прояпонской империи Маньчжоу-Го здесь не образовалась Маньчжурская Советская Социалистическая Республика в составе СССР.
Одобрительный смех, которым встретили это уточнение диверсанты, означал только одно: "А иначе и быть не должно!".
– И еще одна приятная новость, – сообщил полковник, – вместе с вашим самолетом пойдет такой же партизанский с шестью десантниками прикрытия. На всякий случай, если вдруг ваш не в состоянии будет взлететь. Ещё, для надежности, вас будут сопровождать три штурмовика под прикрытием троих же истребителей. Заодно летчики присмотрятся к Ляодунскому полуострову, которым в Кремле интересуются больше всего: как-никак – там бывшие русские земли.
– На будущее нам бы очень пришлись кстати Порт-Артур и порт Дальний, – согласился с ним майор Петраков.
– Вот и поговорите об этом с атаманом, майор, – обратился он к Петракову. – Как бы там ни было, а Семёнов все еще остается патриотом. Скажите, что с помощью его казаков мы могли бы вернуть эти города России. Поиграйте, так сказать, на национальных чувствах. Эмигрантов это, как правило, заставляет расчувствоваться.