Но нынче Федорычу-Сивому не нужны были подвалы, из которых его вечно гнали более могущественные конкуренты. Нынче Федорыч-Сивый нашел себе чердак.
Произошло это случайно, можно сказать, чудом. Видно, судьба сжалилась: решила не дожимать кашляющего, пропитого и вшивого Федорыча… Изгнанный из подвала и отчаявшийся найти себе на ночь приют, Федорыч забился на верхний этаж и сидел, скрючившись, привалившись к стене… С тоской ожидая, что вот-вот его заметит кто-нибудь из жильцов, поднимет вой, вызовет ментов - и его выдворят и отсюда…
(Последнее время городские власти и всевозможный торговый люд брали на учет все больше и больше укромных уголков, дававших прежде приют бездомным. Вместо обшарпанных московских домов, с отворенными настежь, описанными подъездами, возникали отреставрированные - с закрытыми крепко-накрепко стальными дверьми и электронными кодами.)
Надежда устроиться на ночь поудобнее, понадежнее таяла с каждым часом…
Внизу хлопнула дверь… Кто-то не спеша поднимался наверх… Второй этаж, выше… Ах, паскуда, неужто дойдет до последнего?!
Конечно, под крышу вряд ли кто будет подниматься без дела… А какие тут у нормального человека могут быть дела?! Но Федорыч знал, что его легко можно обнаружить и не видя - хоть с первого этажа, хоть с улицы даже… Как это происходит, он не понимал… Но его всегда обнаруживали! Знающие люди объясняли ему, что находят его по запаху. Мол, исходит от Федорыча такой сильный, застарелый, кондовый запах, что не почувствовать его может разве что мертвый…
Сам Федорыч этого запаха не ощущал и не очень этим россказням про запахи верил… Но что находили его довольно часто, когда он вовсе не ожидал, - это да, так бывало…
Вот и сейчас кто-то все поднимался и поднимался наверх…
Вздыхая и кряхтя, Федорыч повернулся, чтобы устроиться поудобнее… И вдруг почувствовал, что стена, в которую он уперся плечом, в буквальном смысле проминается…
Сначала Федорыч решил, что у него глюк - дом-то был старый, толстенный, дореволюционной постройки, ну как он, такой, мог проминаться? Видно, Сивый настолько страстно желал раствориться, стать незаметным, чтобы его хоть на ночь оставили в покое, что навязчивая идея стала воплощаться в реальность, по крайней мере, в его воспаленном воображении…
Однако глюк не проходил.
А стена, продолжая крошиться, проминалась под тяжестью его тела, как стенка картонной коробки из-под бананов, из которых Федорыч когда-то строил себе домик на свалке… Крошилась и ломалась - до тех пор, пока в стене не образовалась настоящая, довольно внушительных размеров дыра…
Все было похоже на волшебное происшествие в каморке папы Карло… И объяснялось, по-видимому, тем, что верхние этажи многих двухэтажных толстостенных дореволюционных домов наспех надстраивали в тридцатые годы, пытаясь решить квартирный вопрос. И если несущие конструкции при этом скороспелом строительстве еще и отличались некоторой прочностью, то иные менее существенные перегородки делали чуть ли не из гипсолита… И теперь от постоянно протекающей крыши такая перегородка отсырела и не выдержала неожиданного натиска… Ведь, кроме Федорыча, на запаутиненном, всегда пустынном лестничном последнем - дальше только крыша! - пролете никто не пытался проверять ее на прочность.
Разумеется, все эти сложные соображения нисколько не занимали Федорыча-Сивого. Он работал, самозабвенно расширяя образовавшуюся дыру. И вскоре уже смог протиснуться сквозь нее внутрь… В темноту пахнущего паутиной чердака, который до этого времени был для Федорыча абсолютно недосягаемым и о котором он мог только мечтать…
Темно здесь было, жуть… Если на улице за узкими чердачными окнами тьма была немного подсвечена фонарями, то здесь хоть глаз выколи… Впрочем, этот недостаток оказался явно несущественным (ну, не книжки же Сивый собирался читать!) по сравнению с другим: крыша здесь, очевидно, протекала, и чердачное помещение, в которое столь чудесным образом попал Сивый, было, мягко говоря, отсыревшим. Мечта оказалась подмоченной, в буквальном смысле…
Федорыч попробовал устроиться в каком-то укромном уголке, но плесенная сырость стала пробирать его почти сразу. Все-таки был он уже староват для таких условий. Кости сразу заныли. Что угодно, как говориться, только чтоб было сухо. И он двинулся дальше, благо двигаться было куда…
Наткнувшись на дверь с каким-то проволочным крючочком, Федорыч благополучно ее преодолел и продолжил свое путешествие по запаутиненной, пребывающей во тьме анфиладе чердачных помещений, отмечая про себя, что местность становилась все суше и, стало быть, комфортнее.
Потом была еще дверь… Впрочем, Сивый сбился со счета - у него давно уже были проблемы даже с самыми простыми арифметическими действиями. Но очевидно было, что крыша здесь уже не протекала. И надежда, что скоро станет совсем сухо и комфортно, была вполне реальной…
Так, пробираясь на ощупь между всяческого чердачного хлама, Федорыч-Сивый и зацепился в конце концов своей лохматой шубой за гвоздь… Освобождаться пришлось долго.
Эта борьба за свободу так его сморила, да и ночь уже была столь поздняя, что Федорыч решил прекратить дальнейшие исследования неизвестной местности, то есть заснуть прямо там, где стоит. Тем более что, сделав еще пару шагов, наткнулся он, больно стукнувшись коленкою, на какое-то подобие дивана… Было здесь, конечно, не жарко, как, скажем, у труб котельной, но все-таки не так сыро, холодно и промозгло, как на улице. Да и Федорыч все-таки был в своей шубе… Которую если и снимал с себя когда, то уж, конечно, не перед сном, а в конце сезона…
В общем, устроился Сивый в своей шубейке на этом невидимом во тьме ложе, свернулся калачиком и захрапел, как храпят пьяницы и простуженные - совершенно оглушительно и беспробудно…
Продрав глаза, Сивый попробовал выяснить, где он, что он и все такое… Обычно, однако, просыпаясь, приступать к таким сложным воспоминаниям он не спешил…
Понял только, что утро, потому как увидел: сквозь мутное чердачное окно прорывался дневной свет… И вдруг припомнил вчерашнее: как получилась неожиданно дыра в стене - и он попал на пустой закрытий чердак, который… Это надо! - Сивый даже задохнулся от такой удачи - чердак может стать его домом! Вспомнил, как зацепился за гвоздь, как нашел какой-то диван… Федорыч похлопал ладонью рядом с собой - и вправду матрас какой-то - вот так подфартило! Он повернулся и…
В общем, утро, которое Федорыч встретил на своем столь счастливо обретенном чердаке, оказалось необычным даже для него, повидавшего в жизни всякого…
Федорыч просто-таки оторопел: прямо рядом с ним на старом матрасе от тахты, разделяя, так сказать, ложе, лежала мертвая баба.
Да какая: в длинном платье, с цветами на груди и, в общем, наверное, когда-то даже красивая, но сейчас уж слишком мертвая.
Федорыч столкнулся с ней, повернувшись, - нос к носу - как в супружеской постели.
Тленье и распад уже вовсю поработали над ее плотью, устояли перед ними только длинные роскошные волосы…
Это был страшный разлагающийся труп, и только Федорыч со своим сверхвысокой концентрации запахом бомжа мог не почувствовать, что лежит ночь напролет с мертвецом. Точно так же его запах мог не учуять только мертвый. Тихой сапой Федорыч сполз с дивана и, натыкаясь на чердачный хлам, пополз искать выход… Нашел наконец дверь, но она была закрыта, притом крепко. Тогда, стараясь как можно дальше держаться от бабы с цветами, он проделал путь, причем крайне долгий, в обратную сторону - к дыре, которую проломил ненароком в подъезде.
Коленки у Сивого тряслись… Он даже струхнул: а вдруг дырку уже замуровали и заделали, и ну как останется он теперь тут один на один с этой страстью…
Но дыра была… Никто ее не заделал.
Федорыч протиснулся в отверстие… И только оказавшись на улице, перевел дух. Мелко крестясь и оглядываясь, он потрусил по Ордынке, подальше от треклятого дома.
Во дворе старого московского дома, где "в том числе", то есть в числе других организаций и фирм, помещался и фонд капитана Дубовикова, были выставлены пластиковые столики - в линию.
Аня с поварешкой в руке, склонившись над большой кастрюлей, разливала суп…
Дубовиков не брал денег за свою помощь, а ей хотелось как-то отблагодарить его за хлопоты… Работа, помощь в благотворительности фондом как благодарность принимались…
Разноперые личности за столом резво уминали бесплатный суп, когда во дворе неожиданно появилась ватага шумных развязных черноволосых женщин в длинных пестрых юбках с маленькими детьми на руках… Они явно рассчитывали на халявный обед.
Аня посмотрела, сколько у нее осталось в кастрюлях супа…
В это время на пороге фонда появился Вихрь.
И остановился, увидев табор.
Женщины тоже остановились…
Дубовиков не произнес ни слова. Но то ли что-то можно было прочитать в его взгляде… то ли еще какая причина… Но цыганки тут же, подобрав юбки, развернулись и заспешили прочь.
- Что это они? - удивилась Светлова.
- А вот и то они… - многозначительно закивал Сивый, - знают, видать, что он их не переносит. Вот и побежали от греха подальше…
- Не переносит?
- Да уж… Знает кошка, чье мясо съела…
- Какое мясо… какая кошка?
- Да уж… Молва-то, она впереди человека летит…
- Какая молва?..
- Ну какая, какая… Это все знают…
- Что знают-то?! - не выдержала Анна тягомотины, которую с таинственным видом разводил розовоносый Федорыч.
- Да то!
- Ты скажешь наконец или нет?
Аня покрепче ухватила поварешку, демонстрируя бомжу, что терпение у стряпухи на пределе.
- А вот и то… Сеструху-то у Олега Ивановича ведь цыганки украли.
- Цыганки?!
Анна застыла с поварешкой в руке.
- Да уж… Добрый человек Олег Иванович, милосердный. А вот этих сорок вороватых - на дух не переносит…
Молчал, как заговоренный… Хотя пьяненьким бомж страсть как любил травить всякие истории… но тут молчал. Так ему было страшно.
Только однажды, наевшись бесплатного благотворительного супа, которым кормил время от времени бездомную братию фонд капитана Дубовикова, Сивый как-то оттаял и поделился со своим соседом:
- Представляешь, баба мертвая лежит на чердаке… Недели три, не меньше, вся уже того… А вот, веришь ли, на груди живые цветы свежие… И замок на двери новый… Ну, вроде как ходит к ней кто-то, понимаешь?
- Да ладно заливать-то… - Сосед фыркнул.
- Это я, по-твоему, про бабу заливаю?!
- Ну, про бабу верю… Мало ли народу по чердакам и подвалам валяется…
- А что тогда ругаешься, что заливаю?
- То и не верю, что цветы… Хрень какая-то…
- И не хрень, тебе говорят, а цветы…
- Какие цветы-то?
- Ну… ну… - Сивый напрягся, пытаясь вспомнить хоть какие-нибудь цветы, которые доводилось ему видеть в жизни… И чтоб не на клумбе в сквере, где ночуешь, а букет… С чем бы можно было сравнить тот букет на чердаке… - Ну, как это… На Восьмое марта! - Федорыч-Сивый задумался, извлекая из тайников детской памяти какие-то смутные букеты, даренные когда-то учительнице в школе… - Да нет… Не как на Восьмое марта… Даже лучше. Вот знаешь, невесту однажды видел - свадьбу играли… И они около парка из машины вышли и конфеты всем дарили… И у нее вот такой букет!
- Дорогой, что ли?
- Жуть! Жуть, какой дорогой…
Сивый замолчал, пытаясь переделить воображаемую стоимость букета на бутылки. Но циферки скакали в пропитой слабой голове - никак не давались!
- Эх! - крякнул Сивый с досады. Не зная, как еще объяснить Вьюну, что за букет он видал…
- Точно дорогой? - Вьюн задумался.
По весне и летом его бизнесом была кража букетов с могил… И он знал, что толкануть хорошие, не увядшие, только-только положенные на могилку цветы можно, при удачном раскладе, у входа в метро - неплохо…
Вьюн еще недавно оторвался от нормальной жизни и выглядел много приличней того же Сивого. То есть люди не брезговали купить из его рук стащенные с могилы тюльпаны или гвоздики… И соображал Вьюн быстрее Сивого, и арифметику пока помнил - мозги еще не пропиты дотла.
- Так, ты это… - Вьюн опять задумался. - Запомнил, где чердак-то этот?
- Запомнил… - Сивый неуверенно почесал в затылке.
- А не врешь?
- Кажись, запомнил.
- Ну, тогда показывай…
- Ай! - Сивый аж подскочил. - Ни за что больше в эту страсть не сунусь!
- Да брось ты, Федорыч… Не дрожи! Такой мужик - и дрейфишь! - Вьюн попробовал употребить лесть.
- Не, не… не! - Сивый истово махал руками.
- К тому ж… Ну чего тебе бояться? Если эта баба мертвая, и… давно… Че она тебе сделает?
- Не, не… - опять запричитал розовоносый бомж.
- Продам этот букет - тебе отстегну! - Вьюн решил, припомнив, что живут они с Сивым все-таки при рыночной экономике, задействовать финансовые рычаги.
- Ну если так… Если отстегнешь… - Сивый еще не сдался, но по крайней мере перестал махать руками…
- Отстегну.
- А сразу можешь?! - Только на секунду подумав о спиртном, Сивый ощутил нестерпимое горенье труб и сушняк.
- Да цветы-то эти уж небось пожухли все… Это ведь когда было! Когда ты их видел-то… Сто лет назад! - запротестовал Вьюн, испугавшись, что сию минуту ему придется раскошеливаться.
- Нет… - хитро протянул Сивый. - Это баба пожухла, а цветы все время там, видать, свежие… Кругом нее - старые букеты… А последний - живой. Вот… ну, как на клумбе… Большой, дорогой и… - Сивый напрягся и припомнил слово, которое, казалось, и вовсе никогда не знал. - И красивый!
- Не врешь?
- Ну, хошь, побожусь? Говорю тебе, Вьюн, будто бы ходит к ней кто-то…
- Как на кладбище, что ли?
- Ну, вроде того…
- Тогда… - Вьюн помялся еще для порядку, набивая себе цену. - Тогда что ж… Сусанин ты наш… - Время от времени он не чурался юмора.
И хитрый Вьюн сделал отмашку:
- Веди, Сивый… Показывай!
Ослабленный хроническим употреблением алкоголя мозг способен на досадные промахи.
Логическое построение вертлявого алчного Вьюна: "Ну чего тебе бояться… Если эта баба мертвая, и к тому ж давно… Че она тебе сделает?" - имело один существенный минус… Баба, конечно, была мертвая… Но тот, кто к ней ходил, явно был живой. Живой, как цветы на клумбе… Живее всех живых.
Потому как, исследовав местность, бомжики с очевидностью выяснили: кроме хода, то есть дырки в стене, которую проделал давеча, в общем, считай, не так давно, Сивый, попасть на чердаки можно было только одним способом - через дверь с другого конца чердачной анфилады…
Однако дверь эта, ведущая на чердак, не поддавалась никаким атакам - она была обита свежей жестью и крепко-накрепко закрыта на хороший новый замок.
- Ну здра-асте… Давно не виделись…
Олег Дубовиков грозно наморщил лоб, но не выдержал строгой мины и фыркнул…
Пара, протискивающаяся сквозь приотворенную дверь в кабинет председателя фонда, и вправду была преуморительной…
При этом Вьюн посверкивал пытливо глазами из-под шапки спутанных черных кудрей и был даже не лишен некоторого щегольства, о чем свидетельствовало клетчатое, где-то спертое кашне… И вообще, судя по острому французскому взору, был не лишен еще некоторой предприимчивости и духа стяжательства, который, будучи вечным двигателем прогресса, еще держал его на плаву…
И рядом, как шерочка с машерочкой, полная "мля" - мямля и бессребреник Федорыч в розовой шубке, пьяненький и добренький, готовый распластаться, едва лишь кто-то намекнет, что хочет вытереть о него ноги…
- Вот вам живой "гасконский" ум и русопятое раздолбайство… - отрекомендовал Дубовиков Анне возникшую на пороге пару. - Тайная пружина, образовавшая этот союз, мне непонятна, но последнее время эти красавцы все время вместе… На опохмел ни копейки! - тут же добавил капитан, предотвращая робкие попытки Вьюна начать заготовленную заранее слезную речь. - Ни копейки! - отрезал он снова. - Не трать красноречие… Оставь его для электричек… Знаю я ваши песни… "Сами мы не местные, жена разбилась в автокатастрофе… Нужен костыль из титана стоимостью в пять тысяч долларов".
Вьюн, смущенный проницательностью капитана, хлопал глазами. Видно, Дубовиков со своими предположениями оказался недалеко от истины.
- Не дам! - еще раз строго отрезал капитан. - Благотворительность не для того существует, чтобы вы с утра нажирались…
- Да мы… это… - промямлил Сивый.
- Вы! Именно вы об этом самом с утра пораньше только и думаете!
Надежда бомжей на опохмел таяла, едва возникнув… И тогда Вьюн зыркнул глазами на Анну… Не пройдет ли номер с доброй, прилично одетой дамочкой?
Пока Сивый мямлил и даже смахивал наворачивающуюся на красную морду слезу, Вьюн оценивал ситуацию. Девушка сидела за столом напротив капитана… И в руках девушка держала фотографию… Именно так и вели себя люди, приходившие в фонд за помощью к капитану, когда отчаивались найти своих родных с помощью милиции. Приходили, естественно, с фотографиями…
Но эту фотографию Вьюн оценил по достоинству.
Может, конечно, сходство было и относительным… Попробуй, оцени: насколько старый, разложившийся труп похож на то, чем он был раньше, - красивую молодую черноволосую женщину, снявшуюся, улыбаясь в объектив…
Однако волосы… Разметавшаяся копна непослушных роскошных волос. Такие встречаются не на каждом шагу. Но даже если эта баба на фотографии - другая… Не та, что лежит на чердаке… Просто похожи у них прически… Извлечь деньжат под это сходство, наверное, можно… Почему не попробовать?!
- Не извольте беспокоиться… Нам что… Можем и не пить… с утра. Мы вообще с Сивым с завтрашнего дня завязали…
Вьюн принялся пятиться из кабинета, увлекая за собой растяпу Сивого, который жутко тормозил, пытаясь осмыслить заявление Вьюна. Что такое удивительное тот несет?! О том, что, мол, мы можем "с утра и не пить"?! Как это возможно - с утра не пить? И что все это может означать?
Однако Вьюн, несмотря на это жуткое торможение, ухватив покрепче своими жесткими, как плоскогубцы, пальцами шубу Сивого, все-таки вытянул дружбана-пьянчужку за дверь в коридор.
И тут же прошипел:
- Цыц!
Потом Вьюн чуток отдышался и добавил:
- Стой и молчи! Только кивай, когда я буду говорить.
Девушка вышла из кабинета минут через двадцать… И тут уж Вьюн и подступил к ней. Сивому он велел не приближаться, чтобы не спугнуть клиентку запахом…
- Кажись, видал я эту женщину… Ну, ту, что у вас на фотографии!
Вьюн поторопился поскорей перейти к сути, взять быка за рога.
- Вы… Вы ее видели?!
Анна ошеломленно смотрела на бомжа… Неужели?.. Проблеск надежды, когда она уже и перестала надеяться отыскать какие бы то ни было следы Джульетты в этом городе…
- Кажись, видал… Кажись, она. Ну, я вам, конечно, все расскажу, если вы, конечно, не обделите…
- Конечно! - Аня сделала инстинктивный жест, потянувшись к замку сумочки… - О чем вы говорите, конечно…
- Только это… она ведь уже того…
Вьюн внезапно замолчал. У него мелькнула мысль, что если не говорить сразу, что он видел черноволосую бабу мертвой, а не живой, то денег можно срубить побольше… Пока будет девушка радоваться да надеяться - вот и отстегнет на радостях…
Он уже в душе потирал ладошки от предвкушения…
- Где?! Где вы ее видели? - нетерпеливо впилась в него глазами Анна.