Искали этого небывалого убийцу. Частым гребнем прочищали вокзалы, общежития, притоны, казино, рестораны. Муровцы Грязнова работали круглые сутки. Этих бедных помощников силовых и иных министров теперь окружали телохранителями в штатском, как если бы это были сами министры. Глупее не придумаешь, я так и сказал Косте. Наоборот, судя по концентрации агентов в штатском, наш киллер сможет понять, что он верно определил свою цель. Смогут ли они уберечь хоть кого, будь то сам Президент, от снайперского выстрела в голову с крыши с расстояния триста метров? Они-то не смогут, а этот сможет.
Костя отмахнулся. Его эта операция не колышет. Следствие не терпит шумихи. Это инициатива министра внутренних дел. Властный министр как бы отчитывается перед Президентом и премьером: меры приняты. Делаем все что можем в борьбе с преступностью, захлестнувшей Россию.
Это я говорю к тому, что люди пашут, а я в это время раскатываю в новеньком "мерседесе" с валютной проституткой.
Мы едем с ней на премьеру в оперный театр. Все остальное – дом, семья, обязанности – побоку. По крайней мере, на сегодня.
Светлана сидит за рулем, я сижу сзади, почти невидим со стороны, но когда машину останавливают и присвистывают, заглядывая в салон, молодые парни в милицейской форме, приходится предъявлять свое удостоверение.
Они снова присвистывают, уже по-другому, козыряют, чего я терпеть не могу, и отпускают. Вот так, с остановками и пробками, мы чуть не опоздали к началу. Впрочем, не мы одни.
– Познакомлю вас потом, – сказала Светлана озабоченно. – В перерыве. Проведу вас к ней, меня там знают.
Хотел ей сказать, что меня пропустят и так, хотя меня там вряд ли знают, но удержался. Нашел чем хвастать.
С ней в опере так же нелегко, как и на конкурсе красоты. Все пялятся. Но здесь хоть никто не принимает ее за приму, не спешит с автографами. Слишком хороша, чтобы еще и петь.
Мужчины теснились вокруг нас, хотя сами были не одни, выворачивали шеи, оглядываясь, но Светлану это мало трогало. Она привыкла быть в центре внимания. Центр внимания всегда был при ней, как пудреница, где бы она ни находилась. Сама она умудрялась при этом ни на кого не смотреть, ни с кем не сталкиваться, ибо перед ней все расступались, давая дорогу.
Поэтому мне показалось странным поведение одного мужчины, попавшегося нам на пути. Он не старался, как другие, попасть ей на глаза, а, напротив, отвернулся, даже чересчур поспешно, и ушел в сторону.
Это показалось мне странным. Стройный, высокий, молодой… Чего он испугался? Что она его заметит? Узнает? Теперь уже я обернулся, чтобы его разглядеть. Чем-то он показался мне знакомым. На долю секунды, не более, я снова увидел его лицо, когда он издали обернулся в нашу сторону, чтобы тут же исчезнуть за спинами зрителей, которые все прибывали.
– Вы кого-то узнали? – спросила Светлана, поскольку теперь я выворачивал шею, глядя не на нее, как все нормальные мужики, а в другую сторону.
– Наверное, показалось, – сказал я, глядя на нее. Вот увидели бы меня сейчас мои родственники, знакомые, начальники и сослуживцы. Интересно, кого бы из перечисленных я хотел меньше всего здесь встретить? Конечно, начальство. Оно такого не прощает. Он, начальник, получается, должен идти в театр с законной супругой, а этот с молодой красавицей, оставив жену дома? Перед женой было бы легче оправдаться, чем перед ними.
Так кого я все-таки увидел? Ясно, что никого из вышеупомянутых. Кстати, это уже не в первый раз. То я смотрел на фоторобот предполагаемого убийцы и никак не мог вспомнить, кого он мне напоминает, то увидел какого-то парня, вернее, уже мужчину, и тоже копаюсь в памяти, ни на что уже не надеясь. Склероз или только его начало?
В такие минуты я мысленно припоминаю телефоны своих знакомых, которые знаю наизусть. Это успокаивает, так как я вспоминаю их без ошибки. Памяти вообще надо доверять. Если я телефон записываю, значит, не могу уже его вспомнить. Если постарался запомнить, то благодарная за выраженное доверие память услужливо его напоминает.
Хуже со зрительной памятью. Вот уже второй раз не могу вспомнить, где видел это лицо…
В первом ряду партера – а где еще сидят такие важные персоны, как мы со Светланой, – я несколько успокоился и даже забылся, прикрыв глаза. Под хорошую музыку хорошо размышлять. Вообще я на сегодняшний вечер неплохо устроился. Другие, говорил уже, в слякоть, в непогоду ловят убийцу нескольких значительных лиц государства, поглядывая в фоторобот, а я тут блаженствую, слушая Доницетти, рядом с прекрасной, как сон, женщиной, которую (чтобы убедиться, что это наяву) можно потрогать в любой момент.
Кажется, я понял причину своего беспокойства. Фоторобот. Чем-то этот тип его напоминает… Впрочем, напоминают многие в этом зале – молодые, стройные, с правильными чертами лица. Подозревать всех? Так и крыша поедет. Уже начинает мерещиться. К тому же у этого парня другая прическа и небольшие усики. То есть не то чтоб похож, а вот ведет себя странно. Во-первых, отвернулся, увидев Светлану. Ну и что? Может, он женоненавистник. Нет, скорее похоже на то, что не хотел быть узнанным. Вот это ближе. Во-вторых, пришел на премьеру оперы один. Меня озолоти – один не пойду!
А может быть, он прятался от меня, а не от Светланы? Я привстал, огляделся, надеясь увидеть его еще раз. Только разве разглядишь? Море лиц. На меня зашикали, и я послушно сел.
Светлана внимательно посмотрела на меня:
– Что-нибудь не так?
Я пожал плечами, успокаиваясь. А все эта чертова работа. Готов подозревать всех подряд.
И тут на сцене появилась ее знакомая, та самая Алла. Раздались аплодисменты. Я тоже вежливо похлопал. Тем более, она напоминала чем-то сидящую рядом Светлану. Та же стать, та же одухотворенность. Хотя род занятий явно иной. Я-то думал, будто ничего общего не может быть между оперной примой и валютной проституткой, а вот поди ж ты!
Иногда мне вообще кажется, будто Светлана занимается благотворительностью, жалея нас, мужиков. А мы, козлы, в ответ наклеиваем ей уничтожающие ярлыки. Древние греки это понимали. Великий Перикл женился на гетере Аспазии, которой поклонялись лучшие люди… Сейчас до меня почти не доходило происходящее на сцене. Как сквозь толщу воды. Наверняка это было прекрасно. Стоило только взглянуть на сидящую рядом Светлану.
– Вам не нравится? Вы себя плохо чувствуете? – заботливо спросила она, когда музыка наконец смолкла и выполз занавес, закрывая сцену.
– Мне надо выйти, – сказал я, вставая и оглядываясь.
Мне уже было все равно, как я при этом выгляжу и что она обо мне думает.
Наверное, я сейчас напоминал охотничью собаку, учуявшую добычу и принявшую стойку.
– Пойдемте, – сказала она, взяв меня под руку, хотя в эту минуту я хотел бы остаться один.
Но я потянул ее за собой, едва мелькнуло лицо этого парня.
Все шли потоком в буфет, обсуждая премьеру, насколько удалась или не состоялась, а я всем своим видом проявлял нетерпение. Того и гляди готов был оттолкнуть прекраснейшую из женщин и помчаться незнамо за кем…
Она с тревогой смотрела на меня. Я видел это мельком, ибо почти все время смотрел на стриженый затылок того парня, который был теперь впереди меня через несколько голов.
– Мы же хотели заглянуть к Алле, – напомнила Светлана. – Вы уже забыли? Кого вы там увидели, вы можете сказать?
Что значит хорошее воспитание! Она не обижается, не встает в позу, как это сделала бы моя жена. И Лара тоже… Она всего лишь озабочена тем, что со мной происходит.
– Потом… – сказал я, положив ладонь на кисть ее руки, державшей меня под руку. – После спектакля.
– Но потом я должна быть в другом месте. – Наконец-то она обиделась.
И окружающие посмотрели на меня с осуждением. Можно ли обижать такую красавицу? Нельзя, граждане, я знаю, что потом буду об этом жалеть. Но – треклятая моя профессия! – об этом я пожалею потом. А сейчас я не могу с собой ничего поделать. Наверное, мои давние предки были азартными охотниками. Когда они видели следы мамонта, они забывали обо всем. О своих женщинах тоже. А я увидел не следы, я, похоже, вижу самого мамонта, который попортил мое реноме, мою репутацию, не говоря уже о центральной нервной системе!
Моим предкам и в страшном сне не привиделось, что их потомок будет вот так нестись по скользким лестницам, ведущим к буфету, чтобы не упустить добычу. Перед которой, скорей всего, потом придется извиняться. Но с этим ничего не поделаешь. Карта идет только пять минут. А моя пятиминутка уже заканчивалась. Или я его, сволочь такую, идентифицирую, или…
Я почти оттолкнул Светлану, чтобы успеть занять за ним очередь в буфет. И только потом оглянулся на нее. Она смотрела на меня, поджав губы. Наверное, такого с ней еще не бывало. Сначала расколол девушку на пятьсот баксов, теперь бросил одну ради бутылки буфетного пива!
Она резко повернулась и ушла. Я готов был провалиться сквозь землю. Но я не мог бросить этого парня.
Я должен знать и видеть, кто он, что он, откуда и куда. Ради этого сейчас тысячи милиционеров прочесывают, бдят, ищут, сравнивают. А он – вот он! Стоит передо мной. На ушах все службы безопасности и правопорядка. Сейчас дым коромыслом в кабинете генерального. Косте выговаривают за мое отсутствие. А я, граждане, как раз не отсутствую! Я присутствую, и еще как!
Он неожиданно повернулся ко мне, так что я даже вздрогнул от неожиданности.
– Вы будете стоять? Я отойду на минуту, – сказал он вежливо.
Я впервые увидел его глаза в глаза. Версия, будто он испугался, увидев меня, шарахнулся в сторону, еще минуту назад казавшаяся мне верной, оказалась нелепой. Он явно не знал меня. И плевать ему было, кто я такой. Лишь бы его запомнили, когда он снова вернется в очередь.
Я успел разглядеть обветренное лицо с небольшим, достаточно свежим шрамом возле переносицы. А главное – глаза, смотрящие прямо, безжизненно, не мигая. Он был весьма похож на свой фоторобот. Я и сейчас готов был поклясться, что где-то его раньше видел, но будь я проклят, если вспомню где.
Я постарался изобразить равнодушие. Пожал плечами. Мол, дело ваше. Задерживать его каким-то образом было бессмысленно. Ближайшие сотрудники милиции находились где-то в сотне метров отсюда, под дождем. Самому мне это оказалось бы не под силу. Он был высок, крепок, жилист. Пиджак, довольно старый, болтался на нем, как на вешалке, хотя в плечах был впору. Как если бы он надел его после тяжелой болезни.
Я подумал, что главное – его сейчас не спугнуть. Был он один, что само по себе довольно странно. Все-таки молодой, достаточно привлекательный… Черта ли ему в старинных операх, на которые я в молодости ходил только по настоянию жены? Прячется именно здесь, среди театралов? Надо будет запомнить. Его ищут по казино и ночным клубам, по всем этим увеселительным заведениям, где, принято считать, киллеры торопятся спустить заработанное. А он здесь, среди бомонда, если – опять же! – это он, тот самый, кого мы ищем.
Кстати, прошла уже неделя, а до сих пор не было известий, что кого-то шлепнули. Замочили. Ликвидировали. Словом, кому как нравится.
Итак, я стоял, держа для него очередь, не смея обернуться, чтобы посмотреть, не сбежал ли. Я стоял и проклинал себя, вспомнив, как совсем недавно отказался от мобильного телефона.
Их было ограниченное количество, всего десяток на наш отдел, я полагал, что телефоны следует отдать оперативникам, тем, кто разъезжает, и всем молодым сотрудникам, смотревшим на меня умоляющими глазами.
Пусть только вернется! – молил я Всевышнего. Пусть возьмет стакан, бутылку пива, банку с пивом… А уж я прослежу. Уж я не упущу случая.
– Я здесь стоял, – услышал я его голос, что-то объяснявший стоявшим сзади. – Вот спросите товарища…
– Да, он только отошел, – сказал я в свою очередь, обернувшись. – Теперь я отойду, если можно.
Он сдержанно, по-военному, кивнул. Замечательная выправка, позавидовал я, отходя. Глядя на него, невольно втягиваешь свой обозначившийся животик…
Я вышел из очереди. Впереди было еще с десяток человек. Так что времени на то, чтобы найти телефон и в то же время не упустить его из виду, оставалось в обрез.
Я наблюдал за ним издали. У него были мягкие, пружинистые, точные движения. Ничего лишнего. И все же выделялся он среди прочих своей явной нетеатральностью. Подойдя к стойке, он оглянулся, как бы разыскивая товарища, стоявшего позади.
– Что будете брать? – нетерпеливо спросила буфетчица.
– Мне бутылку кока-колы, – сказал он.
– Больше ничего? – разочарованно спросила она.
Я стоял в нескольких шагах позади, прячась за посетителями, и ждал момента, чтобы перехватить его стакан. Или бутылку, все равно. Ибо мне, с моими скромными возможностями, его не задержать. Только спугну. Пока отыщу телефон, пока объясню здешнему начальству, что к чему, он может сгинуть. Скажем, не понравилась опера.
Чего тогда сидеть лишний час? Особенно когда впереди столько дел. Например, уже прошла неделя, а он еще никого не замочил…
Он допил свою бутылку и пошел вслед за публикой в зал, тем более что был уже второй звонок. Я двинулся к его столику, нацелившись на бутылку. Оставленные на ней отпечатки его пальцев были для меня ценнее всего на свете. По крайней мере, в переживаемый момент времени.
И тут же к столику подкатила уборщица с коляской, в которую она собирала посуду. Я схватил бутылку, опередив ее буквально на доли секунды. Она удивленно воззрилась на меня.
– Гражданин, поставьте бутылку на место! – громко сказала она, обнаруживая скандальный характер, из тех, что выковываются в очередях и на коммунальных кухнях. – А ну сейчас же поставь, кому сказала! – крикнула она, поскольку я спрятал свою добычу за спину.
На нас обернулись. Некоторые останавливались, с недоумением глядя на меня.
– Алкаши проклятые! – гремел ее голос под сводами храма искусства. – Только бутылки собирать! До театра уже добрались!
Так я понял, что закончились те мои пять минут, что идет карта. Слышал он или не слышал? Этого я уже не мог знать.
Я понимал, если он настороже, то должен бы держаться подальше от публичных скандалов. Тем более что речь шла о какой-то бутылке. Возможно, о той, которую он только что держал. И возможно, даже наверняка, он разглядел меня в эпицентре этого скандала. И кое-что сообразил. А значит, больше я его не увижу. По крайней мере, сегодня. Но его бутылку я уже никому не отдам!
Я стоял и молчал, глядя, как приближаются ко мне здешние администраторы, подкрепленные постовым милиционером.
Оставалось спокойно их дожидаться. И биться за бутылку до последнего, как бы смешно это ни выглядело…
Потом я увидел Светлану. Она стояла и смотрела на меня исподлобья. Тоже старалась понять, что происходит.
Я показал им свой документ. Милиционер пристально, несколько раз сверялся с моей фотографией. Уборщица смотрела и тоже сверяла через его плечо.
– Сообщите своим, пусть оцепят здание театра, – сказал я.
– Вы с ума сошли! – сказал мне администратор, похоже, самый главный. – У нас премьера! У нас дипкорпус, депутаты, министры…
– У вас здесь убийца, – перебил я. – Хотите большого скандала со стрельбой?
– Хочу, чтобы ему дали спокойно уйти, – сказал он непререкаемо. – Будете задерживать его в другом месте. Здесь должно быть тихо. Без стрельбы. Вы поняли меня? – Это он уже сказал милиционеру.
Тот пожал плечами, глядя на меня.
– А бутылка вам зачем? – спросила уборщица.
Я не ответил. Я быстро спускался вниз к выходу. Милиционер бежал за мной следом.
– Здесь только что выходил высокий мужчина со шрамом на переносице? – спросил я пожилого вахтера.
– А выходил, – кивнул тот. – На ходу одевался, кашне уронил. Я кричу ему: мол, кашне потеряли! А он не слышал. Вскочил в такси и укатил. Номер такси, врать не буду, не видел. Мимо как раз проезжал. Так-то не дождешься, когда нужны… А что, очень нужен? – спросил он милиционера.
– Разыскиваем, – важно ответил тот, не скрывая, впрочем, облегчения.
Я взял кашне. Повертел и так и этак. Толку от него… Впрочем, еще не все потеряно. Такси в Москве не так много. При желании, если он не выскочил, можно отыскать.
– Свяжитесь со своим начальством, только быстро! – сказал я.
Милиционер забормотал в свою рацию позывные. Потом протянул мне аппарат.
– По поводу операции "Трал", – сказал я. – Срочно найти и задержать такси с неустановленным номером. Разыскиваемый преступник сел в него около пяти минут назад возле Театра Станиславского на Пушкинской. В какую сторону поехали? – спросил я швейцара.
– В сторону… – он махнул неопределенно рукой.
– В сторону бульварного кольца, – перевел я его жест. – Одет… – Я снова взглянул на швейцара.
– В пальто, такое темное, кожаное. Без шапки.
– Одет в кожаное пальто, черное, с непокрытой головой. Вполне соответствует розданной вам оперативке.
– И без кашне, – подсказал швейцар.
– А вы сами-то кто будете? – спросил голос в рации.
– С вами разговаривает следователь по особо важным делам Турецкий Александр Борисович, – сказал я. – Не теряйте времени! Он может поменять машину. Ваш сотрудник, предоставивший мне рацию, смотрел мои документы.
– А ну-ка дайте мне его. – На том конце эфирной связи явно не торопились.
Я понимал, что шансов мало. Можно, конечно, перекрыть все шоссе, выходящее на кольцевую. Остановить все такси. Но он не дурак. Он уже вылез и добирается до своего жилья общественным транспортом. Бутылка кока-колы, отвоеванная в неравной борьбе с уборщицей, плюс кашне, это все, что я имею. Это немало, но главного я не сделал: мне не удалось задержать подозреваемого.
Я вошел в подъезд. Светлана по-прежнему стояла наверху, дожидаясь меня. Из нее получилась бы замечательная жена. Раз ее спутник так себя ведет, стало быть, по-другому никак нельзя.
И снова, в который раз, она взяла меня под руку. Молча, как если бы ничего не случилось. Я прижал ее локоть к себе.
Она шла со мной, опустив глаза, через строй любопытствующих служителей музы.
– Я говорила с Аллой, – сказала она, когда мы вошли в зал, где вовсю гремела опера. – Она ждет вас после окончания спектакля.
Я сидел с ней рядом, почти ничего не слыша и не стараясь разобраться в происходящем на сцене. Мне бы разобраться в себе.
Сегодня я мог бы поставить себе четверку. Все могло сложиться куда бы лучше, если бы не эта ретивая уборщица. Вернее, если бы ей нормально платили, и она бы не собирала стеклотару.
Я сидел и ждал, когда страсти на сцене улягутся, а мои разгорятся. Я не желал думать, что Светлана должна вот-вот уйти. Раз она сказала, что оперная прима, знающая Горюнова, нас ждет, то вполне возможно, что отложила назначенную встречу в "Метрополе".
– Вот тебе деньги, – протянула она мне сотню баксов. – Сходи тут рядом за угол и купи цветы… Только быстро! – поморщилась она, видимо ожидая моего протеста. – Я все знаю о твоей зарплате, о том, что ты получку отдаешь жене. Это от нас двоих. Только чайные розы, ее любимые, и самый большой букет. Должно хватить…
Мы как раз аплодировали, вместе со всеми стоя, а она говорила мне это все на ухо непререкаемым тоном.
На сцену летели цветы. Алла, теперь я знал, как она выглядит на самом деле, ловила их…
Я заглянул в программку. Алла Светлова, заслуженная и все такое. Что у нее может быть общего с бывшим писарем полка?