– Забыл сказать, ты мог бы внести сюда кого захочешь, по желанию. – Он пробежал глазами, поморщился. Потом пересчитал оставшихся. – Мы же договаривались: оставляем одну треть! Клейменову ты все-таки вычеркнул? Ай, Макс… – Он покачал головой. – Так нельзя.
– Но послушай… – прохрипел Макс. – Я только что вспомнил – у тебя же с ней что-то было. Ведь так?
– Да. Познакомились на какой-то презентации в Доме журналистов. – Кирилл говорил и просматривал список. – Потом я ее провожал. Читал стихи. Дарил цветы. А затем попросил замять это дело, что дошло до Генпрокуратуры. И знаешь, что она мне ответила? – поднял он голову от списка.
– Откуда мне знать, – желчно ответил Макс.
– Что мы так никогда не построим правовое государство.
Макс прыснул, потом захохотал, нервно, визгливо, хватаясь за живот.
Его жена приоткрыла дверь. Нахмурилась, глядя на них.
– Что вы тут, как пара заговорщиков? – спросила она. – Ребенка разбудили. Кирилл, ты же знаешь, что ему нельзя… У него режим.
– Все-все, уж заканчиваем! – Кирилл поспешно забрал список у Макса.
– Ты останешься ночевать? – спросила она. – Я постелю тебе в его кабинете.
– Останется, останется! – закричал Макс. – Я его сегодня никуда не отпущу. Даже пусть не надеется!
Кирилл пожал плечами, смущенно улыбнулся.
– Теперь я знаю, чем ты берешь баб! – не мог угомониться Макс. – Ты скромно потупляешь глазки, изображая из себя потенциального подкаблучника, и они попадаются на этот крючок.
Он был необычно возбужден, его лицо горело, жена даже подошла поближе и принюхалась.
– Что это с ним? – спросила она гостя. – Вроде не пил.
– Я рассказал ему пару свежих анекдотов, – сказал Кирилл, улыбаясь хозяйке.
– Я тебе их потом расскажу, – пообещал Макс жене. – Они не вполне приличные. Кириллу будет неловко за тебя, понимаешь? Ну иди спать. Мы заканчиваем.
Она еще раз подозрительно посмотрела на обоих.
– Пацаны вы еще, – сказала она. – Я думала, ты, Кирилл, постарше.
И тихо притворила за собой дверь. Издали послышался плач ребенка и ее успокаивающий голос.
– Сколько уже? – спросил Кирилл, кивнув на дверь, за которой скрылась Ирина.
– Десять месяцев уже, – ответил Макс. – Однако вернемся к нашим баранам. "Мы так никогда не построим правовое государство", – повторил он. – Бедная девочка… За это, конечно, убить мало. Но я бы помиловал.
– Зря я приехал к тебе, – сказал Кирилл, укладывая листы со списком в "дипломат". – Думал, поймешь все как надо… Неужели никак не сообразишь: времена романтического либерализма закончились. Мы протерли глаза и увидели, что живем в той же лапотной России. И либеральные идеи нужно вколачивать через что угодно – через желудок, через селезенку, но через мозги – в последнюю очередь.
– Постой… – Макс протянул руку. – Дай посмотрю еще раз. По-моему, там кого-то не хватает. Или давай так. Увеличим квоту. Но пусть она останется жива. Я согласен дописать парочку негодяев, которым лучше не жить. Но ее оставь.
– С нее-то и начнем, – сказал Кирилл, защелкнув замки "дипломата". – Кого, кстати, ты собирался вписать? Не Сережу Горюнова случайно?
– Но он не негодяй, – вздохнул Макс. – Хотя в последнее время он все меньше мне нравится. Раньше фонтанировал мыслями, идеями. Теперь глаза забегали, смотрит в сторону, тоскливо… Я бы его внес вместо Клейменовой. Прошу тебя.
– Думаю, он в списке нашего биатлониста, – ответил Кирилл. – Вот пусть он его и убирает. Мстит за жену.
– Сволочи мы с тобой. Тебе не кажется? – спросил Макс.
Кирилл внимательно посмотрел на него.
– Тебе действительно пора отдыхать, – сказал он. – Так где мне у вас лечь, чтобы ночью ты меня не задушил?
– В моем кабинете, – сказал Макс. – Ирина уже постелила. Так сволочи мы или нет?
– Еще какие, – пожал плечами Кирилл. – Но запомни: мы здесь, чтобы на наше место не пришла еще большая сволота. Это – миссия!
– Это утешает, – согласился Макс. – Приятно, черт возьми, что кто-то еще хуже тебя. Но мы хоть дело делаем, верно?
– Ну вот и хорошо, – сказал Кирилл. – Прямо растрогал, честное слово. А насчет Клейменовой я подумаю. Если еще не поздно.
Из Таджикистана Павел перевелся в Чечню. Добровольно. Было это летом девяносто пятого года в самый разгар горной войны.
Он ехал в свою новую часть через район, который считался умиротворенным, в попутном автобусе вместе со здешними говорливыми старухами, женщинами с огромными сумками, узлами и детьми, обменивающимися пустыми рожками от автоматов и стреляными гильзами. Он был единственным русским в этом автобусе. На него поглядывали злобно, с опаской, изъясняясь по-своему, хотя о своих делах говорили на языке "оккупантов". Сквозь приоткрытые окна в салон протекал тяжелый зной и набивалась дорожная пыль. За окнами понуро стояли проржавевшие остовы сожженной бронетехники. Мальчишки стреляли в них из воображаемых гранатометов. Пару раз остановились на блокпостах. Загорелые парни в камуфляже и в кроссовках заглядывали внутрь. Почему-то особенно тщательно проверяли его документы.
– Всякое бывает! – сказал ему один лейтенант с выгоревшими на солнце волосами. – А то были здесь добровольцы с Украины. Братья славяне, мать их так… Эстонцев мы по акценту узнаем. А эти чешут по-нашему. Проезжайте, дальше будет спокойно. Там уже войска. Хоть каким-то делом заняты, не то что мы здесь.
А минут через десять их обогнал старенький "жигуленок", набитый горцами в милицейской форме и с автоматами.
Они помахали водителю рукой. Тот остановился, оглянулся на Тягунова. Сам темный, а глаза светлые. Полукровка. Им здесь хуже всех.
– Беги, майор… – шепнул Павлу старый водитель. – По твою душу приехали.
Горцы махали руками, что-то горланили по-своему, угрожающе водили стволами АКМ. Двое влезли в салон. Поводили стволами по пассажирам. И замерли, увидев безоружного, но в форме Павла.
– Паравэрка дакументов! – сказал тот, что помоложе. – Выходи, да? – Он показал Павлу стволом на выход.
– А вы, предатэлы, что везете, а? – опрокидывал между тем сумки и корзины второй, постарше, с бородой. И тут же, в проходе, подбирал все, что приглянулось, совал за щеку, жуя и заглатывая. Старухи дружно подняли многоголосый вой. Тягунов медленно пробирался к выходу, поглядывая на испуганных пассажиров. Надеяться здесь не на кого. Молодой поводит стволом перед носом, самодовольно улыбается.
В салон заглянул еще один, что-то спросил по-своему.
– Офицера поймали! – ответил молодой по-русски. – Премию давай!
И подмигнул напарнику, не перестававшему жевать. Тот пропустил майора, посторонившись у самого выхода, и, наверное, ничего не понял, когда одним молниеносным движением Павел свалил его сверху на старшего, вырвал автомат…
Когда все пришли в себя, то увидели: Павел стоял, прижавшись спиной к борту автобуса возле дверей, наставив автомат на опешивших бандитов.
– Двери закрой! – крикнул Павел водителю, коротко мотнув стволом в его сторону.
Двери с шипением закрылись, бандиты стояли, подрагивая мускулистыми, обнаженными до плеч руками, сжимая в них оружие. Вожак, что-то кричавший им по-своему, не мог шевельнуться, как ни старался. По-видимому, он желал бы отклониться как можно больше в сторону, чтобы русского можно было пришить одной очередью к автобусу.
– Отдайте им вещи! – крикнул Павел. – И сложите оружие. Рядом… ближе, рядом, говорю!
– Крутой, да? – спросил его один из бандитов почти без акцента. – "Альфа", да? Специально приехал? Спецзадание, да?
Они явно принимали его за кого-то другого. Пусть так. Значит, живым не отпустят. Тем лучше. Это стимулирует. Значит, максимум сосредоточенности и внимания. Кто просчитает ходы противника дальше, тот и выиграет…
– Возьмите оружие! – сказал Павел старухам, продолжая удерживать вожака. – Возьмите, говорю! Не бойтесь, они у меня на мушке!
Старухи стояли не двигаясь… Тогда из кабины вышел водитель. Что-то сокрушенно бормоча, он собрал автоматы и отнес их к себе. Бандиты с ненавистью смотрели на него и на Павла, готовые к прыжку.
– Отойдите на пять шагов! – приказал Павел и щелкнул затвором.
Несколько человек отошли, другие не двинулись с места. Павел нажал на курок, но ничего, кроме щелчка, не получилось. Он торопливо, одной рукой удерживая вожака, попытался передернуть затвор, но тут самый молодой, стоявший ближе других, бросился на него, схватился за автомат и, падая на спину, увлек за собой Павла. Пришлось отпустить оружие. Павел ударил ногой вожака в спину так, что тот свалил с ног нескольких своих соратников, бросившихся ему на помощь. Это позволило выиграть несколько секунд. Но вырвать другой автомат Павел уж не успел.
Какое– то время он еще сопротивлялся, поскольку понял, что его решили взять живьем, и свалил еще двоих. Но его сбили с ног, сели на спину, вывернули руку.
– Рэмбо, да? – возбужденно говорил над ним тот же молодой. – В войнушку приехал поиграть?
Раздалось несколько выстрелов. Краем глаза, прижатый лицом к горячей пыли, Павел заметил упавшего за автобусом водителя. Некоторое время напавшие совещались, поглядывая на Павла. Потом чему-то рассмеялись. Их голоса доносились до него, как сквозь толщу воды. Кажется, решили, что с ним сделать. Просто взять и расстрелять – не интересно. Нужно свежее решение. Обменять на кого-то из наших. Вот это другой разговор! Но уж очень он задел их самолюбие. Еще бы! Чуть не положил носом в пыль весь их диверсионно-оперативный отряд! Такое прощать нельзя. Ну обменяют, а он начнет по новой. А тот, на кого обменяют, наверняка не из нашей деревни. А какой-нибудь большой начальник, попавший в плен по трусости. Настоящий чеченский воин в плен не сдается. Аллах не позволяет сдаваться неверным.
Так или примерно так можно было понять эту дикую смесь русского и чеченского языков. И вот придумали…
Связанного Павла усадили на место водителя. Отпустили ручной тормоз, придерживая ножной. Павел видел: там дальше, где начинается ущелье, крутой поворот за скалу. До руля ему не достать. Он даже не сможет лечь на него грудью, чтобы хоть как-то вывернуть.
Это и есть их задумка. Пусть русский кувыркнется вместе с автобусом прямо в преисподнюю. К демонам. Пусть, пока летит вниз, передумает и пересмотрит свои воззрения на мечты и чаяния свободолюбивого чеченского народа!
И вот педаль отпустили, последний чеченец, привязавший избитого русского, выскочил на ходу из кабины.
Разгоняясь, автобус катится под уклон. Все быстрее и быстрее. К пропасти. Извернувшись, Павел нащупал кончики узла. Завязали наспех, уверенные, что русскому не освободиться. Веревка сброшена… Но Павел остался сидеть прямо, поскольку понимал, что за ним наблюдают издали. Автобус съехал, двигаясь по прямой, с дороги. Пусть.
Ему бы доехать до скалы. Наверное, смотрят вслед, привстав на цыпочки. Все-таки скала загораживает. И потому, бросив приунывших пассажиров, снова набили битком свой "жигуль" и погнали к скале, чтобы увидеть, как падает в пропасть этот русский, привязанный к сиденью…
В последний момент Павел успел вывернуть руль и повернуть автобус за скалу. Он стоит, держа ногу на тормозе, задом к дороге. Он ждет. И вот появляется бандитский "жигуль". Они смотрят не туда, смотрят вниз, куда должен был покатиться проклятый русский.
И не видят, как сбоку бесшумно наезжает на них катящийся к пропасти автобус, притаившийся за скалой, как в засаде.
Павел успел затормозить на самом краю. Кто-то успел выскочить, но тут же очутился под колесами надвигающейся махины. Один перед тем, как быть раздавленным, успел выстрелить снизу.
Кувыркаясь, "жигуленок" падал вниз с раскрытыми дверями, откуда вываливались человеческие тела. Павел туда не смотрел. Он только завел мотор. "Икарус" вздрогнул, затрясся, как от пережитого ужаса, и двинулся назад от бездны. Оглядываясь и выворачивая руль, Павел развернулся и поехал назад. К ожидающим развязки пассажирам.
Для них он вернулся с того света. Они смотрели на него с ужасом. Вылезая из кабины, Павел ощутил, наконец, боль в избитом теле и липкое тепло крови, сочившейся из ран.
– Садитесь… – сказал он еле слышно.
Они стояли, глядя на него, не знали, что и думать.
Тогда он наклонился к мертвому шоферу и поднял его тело, стараясь внести в автобус. Несколько старух подбежали и помогли. Мальчишки и женщины продолжали стоять на месте.
Они боялись. Старухи, переговорив по-своему, сели в автобус.
– Где они? – спросила одна из них.
– В преисподней, – сказал Павел, чувствуя, что слабеет от потери крови.
Мотор продолжал работать на холостом ходу. Он включил сцепление. Автобус дернулся и медленно поехал к той скале, откуда только что вернулся.
…В это самое время другой, точно такой же "Икарус" ехал в аэропорт. Среди пассажиров находились его жена и бывший писарь, ныне уволившийся в запас Сергей Горюнов. Он был в гражданской одежде, которая явно была ему к лицу. Сморенная духотой Алла спала рядом, положив голову на его плечо. Сережа сидел, боясь пошевелиться, чувствуя тяжесть сумки со всякой всячиной, включая тюбик с шампунем, на своих коленях.
В аэропорту он передал ей сумку, и она прошла в дамскую комнату переодеться и привести себя в порядок.
Когда она вышла, он не узнал ее. Настолько она преобразилась. А всего-то изменила прическу, грим, а также надела на свою прекрасную шею бриллиантовое колье.
Она шла сияющая и улыбалась – не то звезда кино, не то топ-модель, и все смотрели на нее, а проходившие навстречу оглядывались.
Сережа старался держаться незаметным и постоянно озирался. Благодаря гражданскому костюму ему удалось выбраться незамеченным из части. Чеченцы, торговавшие в своих киосках и палатках, отвлеклись, увидев Аллу. Да они вообще больше уже были заняты торговлей, чем слежкой за Горюновым.
Точно так же никто и сейчас не смотрел в его сторону. Все видели только ее. Она приветливо улыбнулась контролеру у стойки. Тот смутился. Такие женщины ему еще не улыбались. Он бегло осмотрел ее паспорт и билет. Все нормально.
Кажется, можно идти дальше.
Но старший контролер не расслышал ее фамилию.
– Пугачева Алла? – он подошел ближе.
– Нет, что вы! – приветливо улыбнулась она ему.
– Хотел взять автограф, – смущенно признался тот.
– Я тоже могу дать! – сказала она, улыбаясь еще дружелюбней. И расписалась на каком-то бланке, который тот ей предложил.
В Москве на стоянке такси к ним подъехала частная машина. Сидевший за рулем черноусый, смуглый шофер чем-то не понравился Сереже. Он придержал Аллу за локоть.
Она удивленно посмотрела на него. Только что собирались расстаться, она уже хотела снять колье…
– Слушай, неужели так и разойдемся? – спросил он, когда в машину сели другие. – Может, отметим успешное окончание операции?
Алла отдала честь, приложив одну руку к голове, другую к виску.
– Слушаюсь, сэр!
И снова попыталась снять драгоценное колье. Но он ее удержал:
– Пусть пока побудет на тебе. Очень уж идет.
Алла пожала плечами, хмыкнула, внимательно посмотрев на него.
– Хочешь подарить? Я такие подарки не принимаю. Но домой я могу пока заехать? Хочу полежать в ванне, долго-долго. За столько лет я имею право? А то все душ и душ…
И продолжала разглядывать его не без лукавства. Сережа здесь, в Москве, явно не в своей тарелке. Нет той харизмы, вальяжности, которая выделяла его в полку. Но это временное, она ничуть не сомневалась. А как смотрит на нее! Чуть жалобно и очень восторженно. Нет прежнего мальчишеского желания понравиться, пустить пыль в глаза. Только робость и обожание.
Вечером они встретились в ресторане.
– Продал? – спросила она, усаживаясь за столик.
Он молча достал колье и надел ей на шею.
– Еще нет, – сказал он, оглядываясь.
Ему все еще не по себе. Вокруг – сплошь жгучие брюнеты. Иди знай какой национальности. Есть и небритые. И все в открытую смотрят на Аллу. Он трактует эти взгляды по-своему. И потому нервничает, жалея, что достал колье, много курит, чего она прежде за ним не замечала. И даже попытался сострить.
– Официантка не спешит, – сказал негромко, – понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда…
Алла прыснула, потом загадочно улыбнулась.
– Ну почему так мрачно? В одном городе мы все-таки. К тому же я теперь свободная женщина.
В это время приглушили свет, заиграл оркестр и к Алле с разных сторон бросились, отталкивая друг друга, все те же знойные брюнеты. Разумеется, приглашать на танец. Но Сережа растолковал это по-своему. Вскочил, заслонил ее собой и первому же раскрывшему рот: "Пазволте пригласить вашу даму"… – дал в зубы.
Началась свалка. Алла приняла в ней самое непосредственное участие, умело орудуя снятой туфлей с длинным каблучком, и это в конце концов заставило отступить соискателей ее дивной талии.
Пока разобрались, пока дали свет и вызвали милицию, она успела утащить Сережу куда-то на кухню, потом черным ходом на улицу.
Там прислонила его к стене. Стала вытирать платком его разбитое лицо.
– Закинь голову. Вот горе! Вот связалась… Да цело, цело твое колье!
– Они хотели сорвать… – говорит он. – Я видел их глаза. Ты видела, сколько их было?
– Когда били моего Тягунова, вас собралось куда больше, – ответила она. – С вами не соскучишься…
Придерживая его одной рукой, она другой остановила такси. Сережа, все еще с запрокинутой головой, сумел разглядеть: вроде русский.
– Куда? – спросил таксист, глядя на эту странную пару. Алла молчала, усаживая спутника в машину, и, только сев сама, сказала:
– Пока прямо. Подальше отсюда. А потом – разберемся.
Когда проезжали мимо входа в ресторан, увидела нескольких брюнетов, метавшихся туда-сюда. Ясно, кого искали…
– Не за вами гонятся? – спросил таксист, оглядываясь.
– Сделай так, чтобы никого сзади не было, – сказала Алла.
– Понял, – кивнул таксист и прибавил газу.
– Так что я хотела тебе сказать, – продолжала Алла, обращаясь к Сереже. – В принципе с Тягуновым была скукотища. Никто не приглашал на танец. Никто не похищал. У него на лбу написано: черный пояс плюс сто очков из ста возможных из любого вида оружия. А я приключения люблю, вот как сегодня. Жалко тебе, что ли, если бы потанцевала с другими? Хотя драка – еще лучше. Но только куда мне девать тебя в таком виде?
– Могу предложить комнату, – сказал таксист.
– Это еще зачем? – насторожился Сережа.
– Сиди уж, – сказала она. – Сколько?
Таксист пожал плечами, встретившись с ней взглядом в зеркальце. Он никак не мог понять эту пару.
– Договоримся, – сказал он.