– Вспомнил… – Плат неожиданно покраснел. – Тогда я был молод и глуп.
– А сейчас поумнел… – Я рассмеялся. – Ладно, не об этом речь. Я о другом. Присмотрись к качеству изображения и постановке фильма. Снимали высококлассной студийной аппаратурой, притом профессионалы. Это не просто примитивное порно, а с изюминкой, с художественным замыслом, рассчитанным на настоящих сексуальных гурманов. Такое кино не по плечу подпольной шарашкиной конторе, созданной пацанами в каком-нибудь обхезанном подвале.
– Пусть так. Я с тобой согласен. Однако, повторюсь – ну и что из этого мы можем почерпнуть? Ладно, пусть не мы, а правоохранительные органы.
– Это нам и предстоит выяснить. Будем торчать на диване без сна всю ночь, смотреть фильм хоть сто раз, но нужно найти нечто такое, которое поможет нам разгадать загадку "конкурента". Он не зря оставил этот фильм в сейфе, совсем не зря. И возможно именно для нас. В этом видике есть стоп-кадр?
– И не только. Это "Панасоник" новейшей модели. Крутая машина. На ней можно производить монтаж фильмов, дописывать музыку, ставить титры, увеличивать и уменьшать изображение, улучшать качество картинки… и так далее. Тут столько наворотов, что без инструкции не разберешься.
– Вот и ладушки. Перемотай на начало…
Мы просидели перед телевизионным экраном около двух часов. И выпили по четыре чашки кофе. Сексуальные сцены мы старались пропускать, больше обращая внимание на интерьер помещений и вообще окружающую обстановку. Где-то около трех ночи Плат решительно выключил видик и, откинувшись на спинку дивана, закрыл глаза.
– Я пас, – сказал он. – От этого зрелища мне как-то не по себе.
– Есть предложение совершить экспроприацию.
– Ты о чем?
– У Лилькиной подруги клевый бар, почему бы нам не воспользоваться его гостеприимством?
– Как-то неловко…
– Перестань изображать из себя красную девицу. После купим и вернем то, что мы сейчас оприходуем. Если честно, я уже проголодался. А сухой кусок без смазки, сам знаешь, в горло не лезет.
– Да, пожрать и выпить ты силен.
– В здоров теле должен быть здоровый дух, который без энергетической подпитки калорийной пищей может быстро иссякнуть. Сделаем ревизию бара и пойдем на кухню…
В баре было много всякой всячины, большей частью дорогие заграничные вина и шампанское, но мы остановили свой выбор на бутылке финской водки. В холодильнике я нашел банку шпрот и лимон, так что закуска оказалась вполне на уровне. Мы пили малыми дозами, чтобы взбодрить уставшие мозги, и разговаривали.
– Не знаю, как ты, а я ничего такого не заметил. – Морщась, Плат жевал лимонную дольку.
– Почему озвучивание идет на английском языке?
– Фиг его знает. Может, те, кто занимается съемками детских порнушек, таким образом хотят замаскировать страну-изготовителя.
– С какой стати? Чтобы увеличить собственные расходы? Ведь нужно написать грамотный текст, затем найти актеров – имитаторов детской речи. И всем необходимо платить. Я уже не говорю о том, что с увеличением количеством людей, задействованных в этом подпольном бизнесе, риск проколоться возрастает.
– При такой "крыше", как фонд "Правопорядок", можно плевать на прокол. Тебе ведь Берман перечислял любителей острых ощущений, которые собирались в банкетном зале "Дарвина" на просмотр порнофильмов. И скорее всего, они смотрели как раз детский секс.
– Да те, кого Лева назвал, в русском языке плавают, не говоря уже про иностранные. Если это варево готовилось только для них или таких, как они, то просто нет смысла озвучивать на английском.
Плат характерным жестом потер виски, включая свои мыслительные способности на всю катушку.
– Похоже, мы нащупали ниточку, – сказал он медленно и как будто вяло, но его глаза вспыхнули хорошо знакомым мне огнем; это был хороший признак – Серега начал заводиться. – Судя по всему, изготовление детского порно поставлено на поток и предназначается для зарубежных извращенцев.
– Там что, своего дерьма не хватает?
– В странах Запада детская порнография жестоко преследуется. И стоит очень дорого.
Года два назад нам читали на эту тему лекцию. Приезжали из министерства… Видимо, в центр уже какие-то сигналы поступали, потому решили просветить на сей счет и провинцию.
– Если это так, то кто-то имеет офигенные бабки. Переправить за бугор партию видеокассет с порнухой раз плюнуть.
– Несомненно. Даже большим контейнером для морских перевозок. У нас за деньги можно все.
– Постой… – Мысль, все это время плутающая среди мозговых извилин, неожиданно обрела ясность и отчетливость. – Артисты… Где эти козлы, что делают порно, набрали столько детей и подростков? Ты заметил, что в фильме задействовано около десятка детишек? И все хорошо упитанные, красивые…
– Ты хочешь сказать, что вариант с детским домом отпадает?
– Именно. И не из-за того, что там нельзя отыскать симпатичные мордашки, а по более прозаической причине. Дети есть дети, у них никакие секреты не держаться, даже если их хорошо припугнуть и платить большие деньги; естественно, по нашим меркам. Поэтому такая тайна уже была бы известна всему городу, а воспитателям детского дома – в первую голову. Не думаю, что среди них одни мерзавцы, готовые за копейку удавиться. Не сказали бы впрямую, так написали бы анонимное письмо.
– Тут ты прав. Но есть и другая версия. Подтвержденная фактами. Я вспомнил… Перед самым моим уходом из угрозыска нам прислали ориентировку на розыск одного столичного мужика, ударившегося в бега. Он организовал что-то подобное, как в нашем случае, но на примитивном уровне. И так называемых "артистов" набирал из беспризорных детишек, ночующих на вокзалах и чердаках домов.
– Дети в том порно, что мы смотрели, никак не тянут на беспризорников. Я как раз этот момент и хотел подчеркнуть. Все они домашние.
– Ты думаешь, что?..
– Почти не сомневаюсь. Похищенные пацаны и девчонки как раз и являются артистами порнофильмов. Риск сводится к минимуму. Их привозят на какую-то базу, запугивают, возможно, избивают – для того, чтобы стали более податливыми – и используют на всю катушку. А затем, как отработанный материал, сплавляют… на тот свет. Мать твою!.. – У меня у самого от предположения мурашки побежали по спине; а Серега вообще изменился в лице. – Если это так, то мне очень хотелось бы познакомиться с главными действующими лицами этого бизнеса…
– Трудно поверить… – Плат одним глотком выпил свой стопарик и даже не поморщился. – Не могут нормальные люди быть таким зверьем.
– Где замешаны большие деньги, там нет ни совести, ни чести, ни жалости, ни сочувствия.
Ты это знаешь не хуже меня.
– Знаю, – угрюмо кивнул бледный Серега. – Наша демократия стремиться догнать американские стандарты.
– Давай вернемся в зал. – Я встал. – Мне нужно поднапрячь зрительную память. Когда мы смотрели этот фильм, у меня в голове что-то вертелось, но я так и не понял что именно.
Мне кажется… А, ладно, не буду забегать наперед.
Мы снова включили видик. Калейдоскоп детских лиц опять завертелся на экране, и если раньше я почти не обращал на них внимания, то теперь мои глаза, как первоклассный сканер, буквально считывали мельчайшие подробности.
– Останови! – сказал я Плату, когда на экране появилась восхитительная девочка с черными кудрявыми волосами.
Я обратил на нее внимание еще при первом просмотре – прическа девчонки смахивала на густые лохмы Маркузика. К тому же она была, как и наш гений, смуглолицей.
– Увеличь лицо, – попросил я Серегу.
Плат немного повозился с пультом и рукоятками и дал крупный план. Есть! Я вспомнил!
Ее портрет был в газетной подшивке, которую я просматривал в читальном зале библиотеки. Он мне запомнился по двум причинам: во-первых, не в пример остальным разыскиваемым, фото девочки увеличили до четверти газетного листа, а во-вторых, у нее на верхней губе была маленькая родинка – точь-в-точь как у моей мамы. И теперь эта несчастная малышка с хорошо заметной родинкой смотрела на нас с экрана пустыми, ничего не выражающими глазами.
– Узнал? – с надеждой спросил Плат.
– К сожалению… – Мне стало так нехорошо, что даже сердце сжалось. – Я помню эту девочку. Она из тех, кого похитили год назад. Значит, моя версия верна.
– Но толку от нее мало. Нужно еще отыскать этот подпольный Голливуд. Как?
– Понятия не имею.
– Поиски порностудии могут продолжаться хрен его знает столько, а мы уже висим над пропастью на такой тонкой нити, что страшно подумать.
– Между прочим, дочка Боба тоже могла попасть в этот капкан.
– Предполагаешь, что детей для студии похищали не только люди Храпова, а еще и "слесарь-мороженщик"? – спросил Плат.
– Не исключено. Так сказать, по индивидуальному заказу. Чтобы меньше людей знало об этой истории.
– Почему именно об этой?
– А представь себе какого-нибудь врага Стеблова, который в один прекрасный момент подсунет Бобу кассету с порнушкой, где фигурирует его дочь.
– Это ужасно… – Серега инстинктивно вздрогнул.
– Не то слово… Можно с ума сойти… Ладно, крути дальше.
Помещение… Обычно кино снимают в специальном павильоне, как я узнал из документальных фильмов. Но подпольное порно, пусть и высокопрофессиональное с точки зрения сценария и режиссуры, никакая солидная киностудия и на порог не пустит; по крайней мере, в нашей стране, где еще очень сильны традиции соцреализма. Тогда где снимали этот фильм? Судя по тому, что мы видели на экране телевизора, комната для постельных сцен была просто огромной. В наших домах сыскать такую очень трудно, если не сказать невозможно. Это был целый амбар, но с большими окнами. Камера захватывала комнату в разных ракурсах и я почти не сомневался, что она не искусственно построенная из щитов-декораций.
– Ты считаешь, что съемки велись на даче какого-нибудь нового русского? – спросил Плат, когда мы начали в очередной раз дискутировать по поводу помещения.
– Теперь я так не думаю. Присмотрись к окнам повнимательней. Разве новый русский позволил бы поставить в своем "замке" такое старье?
– Откуда ты узнал, что они старые? – удивился Серега.
– Конструкция. Нынче такие не делают. Вспомни коттеджи в дачном микрорайоне, мимо которых мы сто раз проезжали. Тонированные большие стекла, арки, металлопластик или качественная столярка, чаще всего не крашенная, лакированное дерево… А здесь окно будто и большое, но разбитое на маленькие квадраты.
– Английский стиль, – не преминул возразить Плат.
– Не возражаю. Только у нас он сейчас не катит. Вот лет тридцать назад – да, было.
– На что ты намекаешь?
– Какие тут намеки? Подобные окна я видел лишь в одном месте, когда был пацаном. Не догадываешься где?
– Постой, постой… – Серега даже привстал. – Черт возьми! Как же я раньше не догадался!
Ведь это…
– Пионерский лагерь. Только там есть такие просторные комнаты-спальни с большими окнами, в форточки которых не мог пролезть даже худой, словно глист, Маркузик.
Помнишь, как нам понравилась пацанка из девятого отряда и мы пытались ночью познакомиться с нею поближе?
– Ну… – Лицо Плата прояснилось. – Марка вытаскивали из форточки, где он застрял, две вожатые и сторож. Вот была потеха…
– И он, разозлившись, едва не сдал нас со всеми потрохами директору лагеря. Мы ведь тогда дали деру, вместо того, чтобы ему помочь…
Мы предавались воспоминаниям минут пять, а затем снова включили видеомагнитофон.
– Но где находится этот лагерь, вот в чем вопрос… – Серега с сожалением смял пустую пачку "Мальборо". – Ты сигарет здесь не видел?
– Поищи на кухне. В баре точно нету.
Плат ушел. Я продолжал таращиться на экран, хотя мне хотелось на всю плюнуть и лечь спать. Но какое-то шестое чувство настойчиво удерживало меня возле телевизора, заставляя ворочать мозгами до головной боли.
– Нашел сигареты? – спросил я Серегу, возвратившегося с недопитой бутылкой, рюмками и тарелкой с остатками лимона.
– Импортную дамскую дрянь. Слабенькие. Увы, придется довольствоваться тем, что есть.
– Давай опрокинем по рюмашке и бери пульт.
– Что-то опять высмотрел?
– Не знаю. Какая-то клякса в небе. Ее нужно увеличить до приемлемых размеров и дать хорошую картинку. Возможно, это самолет.
– Зачем он тебе?
– Есть некоторые соображения… – ответил я уклончиво.
– Ладно, сделаем. Нет проблем. Держи… – Плат наполнил рюмки и мы дружно выпили.
Съемки велись не только в комнате, но и на природе. Сценарист в своей сексуальной бредятине изобразил, судя по костюмам, где-то восемнадцатый век. Развратная бонна лет двадцати сначала склоняла пацанов к сожительству в парке, возле озера, а затем начала "знакомить" их по очереди с девочками, но уже, так сказать, в интерьере. В одну из сценок на берегу попал кусок чистого летнего неба, по которому пролетали птицы и еще что-то – вдалеке. Это пятнышко могло быть чем угодно, но я страстно желал увидеть там пассажирский авиалайнер.
Плат колдовал над "Панасоником" минут пять. В конце концов мозаика из разноцветных квадратиков сложилась в продолговатый предмет, а когда Серега дал изображение на весь экран, у меня сомнений уже не оставалось – в небе летел ЯК-42.
– Получи картинку, – довольно ухмыльнулся Плат. – Техника на грани фантастики. Нужно и себе купить такой аппарат. В комплекте с цветным принтером и фотокамерой. Снимки можно делать – закачаешься.
– Все… – Я устало откинулся на спинку дивана. – Наше дело правое, мы почти победили. Я понял, где находится этот пионерлагерь.
– Шутишь? – недоверчиво спросил Серега.
– Какие там шутки. Посмотри на лайнер. Видишь, он летит не параллельно линии горизонта, а клонит нос книзу. То есть, намеревается приземлиться. Ты помнишь, где находится аэродром и с какой стороны самолеты заходят на взлетно-посадочную полосу?
Плат немного подумал и ответил:
– Со стороны Кистеневки.
– Самолет летит низко, значит начало полосы в двух-трех километрах. Это можно уточнить у летунов. Лагерь, где велись съемки, находится по левому борту лайнера.
Выходит, что гнездо видеоразврата расположено в окрестностях Воздвиженки. Если, конечно, мне не изменяет память. Жаль, что здесь нет карты.
– А она и не нужна, – уверенно сказал Серега. – В той стороне две заводские базы отдыха и три пионерских лагеря. И все построены на берегу озера. По-моему, сейчас они не функционируют. По крайней мере лагеря – точно.
– Откуда тебе это известно?
– В прошлом году мне дали общественную нагрузку – подыскать неподалеку от города приличный лагерь для оздоровления детей сотрудников отдела. Начальство подписало каких-то спонсоров для этого дела, а я недели две бил ноги, чтобы найти приемлемый вариант. Так что положение дел с летним отдыхом подрастающего поколения мне знакомы не понаслышке. Для справки: из четырнадцати пионерских лагерей год назад работали только пять.
– Тогда вношу предложение немного поспать. А завтра – то есть, уже сегодня – с утра пораньше рванем на природу. Поищем этот лагерь.
– Я так понимаю, ты хочешь пошуметь? – с опаской спросил Плат.
– У тебя есть другой вариант? Может, пойдем в милицию, заявим… – У меня от злости на Серегу даже сон пропал, хотя до этого я зевал как крокодил. – Будто не знаешь, что как только мы откроем рот, вся порнографическая шарашка сразу сделает ноги. Мафиозным боссам, занимающимся этим бизнесом, доложат о проколе раньше, чем высокому милицейскому начальству. Ладно подпольный Голливуд только разбежится. А если эти скоты детей угробят? Ведь малышня – свидетели. А вдруг там находится и Кристина? Нет, мы не скажем никому. Даже Бобу. Это наша война, Серега. И ничья иная. Все они суки продажные, все. И твои менты, и стриженая братва.
– Нам нужно оружие, – процедил сквозь зубы помрачневший Плат; но возразить не осмелился. – Не думаю, что нас там встретят с распростертыми объятиями.
– Достану я тебе оружие, не сомневайся. В нашу контору сейчас соваться нельзя. Иначе пристрелят или повяжут. И неизвестно, что лучше. Все, отбой…
Я уснул сразу, будто провалился в бездонный омут. Последним под сомкнутыми веками видением, не замутненным сонной истомой, почему-то оказалось лицо Боба Стеблова.
Глава 28. БОСС
Люблю я наши российские заборы. Особенно те, которыми огораживают предприятия или, например, пионерские лагеря. Вернее, огораживали – нынешним хозяевам страны, озабоченным набивкой "зеленью" собственных карманов и строительством личных многоэтажных вилл, глубоко плевать на подрастающее поколение; собственно, как и на остальных граждан. Обычно с "парадной" стороны – чаще всего, от дороги – забор представляет собой такое капитальное сооружение, что человеку неопытному проникновение внутрь огороженной зоны кажется задачей просто неразрешимой. Ну разве что при помощи танка. Но люди бывалые хорошо знают как выглядит забор с трех остальных сторон периметра. В нем столько дыр и лазеек, что он напоминает изгрызенный мышами кусок голландского сыра.
С утра пораньше я потащил Плата на "блошиный" рынок, где подозрительного вида людишки продавали всякую всячину – от ржавых гвоздей до сантехнической арматуры, частью позаимствованной из старых полуразрушенных зданий, а частью уворованной где придется. Горы разнообразного железного хлама валялись просто на земле, и только некоторые, особо деликатные натуры, подстилали под низ газеты или худые рогожки.
– Зачем!? – спросил совсем обалдевший Серега, когда я приценился к большим кусачкам и увесистому гвоздодеру.
– Ты оружие просил? Получи, – всучил я ему свои покупки, которые продавец, бомжеватого вида дедок, даже завернул в оберточную бумагу, что было на "блошином" рынке просто немыслимым сервисом.
– У тебя шутки… – обиженно пробурчал Плат.
– Ничего подобного. Я не шучу. Этот инструмент для нас сейчас важнее всего.
– Почему?
– Если этот подпольный Голливуд и впрямь занимает один из пионерских лагерей, то его устроители прежде всего должны были позаботиться о надежном заборе. Да так, чтобы в нем не было ни единой щелочки. Сам понимаешь, по какой причине. Такой забор для нас самый лучший след. Его мы и будем искать в первую голову…
К озеру мы доехали на перекладных: сначала взяли такси – до окраины города, а затем, чтобы запутать возможных преследователей /мы почему-то не думали, что нас оставят в покое/, продолжили путь к Воздвиженке на ЗИЛе, водитель которого всю дорогу икал и смолил вонючий табачище, предполагая, что таким макаром забьет запах водочного перегара. От деревни в курортную зону нас доставил трактор "Беларусь"; мы удобно расположились в прицепе на охапке соломы и даже успели быстро перекусить очень вкусными пирожками с капустой, купленными у старушки на крохотном сельском рынке.