Глядя на него, видя облегчение на его лице, я вдруг осознаю, что никогда не верил в то, что Чарли умрет.
Выписка не занимает много времени, нужно всего лишь поставить пару подписей и показать удостоверение. Пол по большей части молчит и лишь бормочет что-то насчет жестокости Тафта. Неуклюже царапая ручкой по бумаге, я чувствую, что декан уже побывала здесь и уладила кое-какие проблемы. Интересно, как ей удалось убедить детективов отпустить нас? Может быть…
- Джил сказал, что видел Кэрри…
- Да, он приходил и ушел совсем недавно. Таким я его еще не видел.
- А что такое?
- Он был в том же костюме, что и вчера.
- Кэрри знал про Билла?
- Да. Все получилось почти так, как он и думал… - Пол не договаривает. - Он сказал мне: "Мы понимаем друг друга, сынок".
- Что это значит?
- Не знаю. Думаю, он имел в виду, что прощает меня.
- Прощает тебя?
- Кэрри говорил, что мне не о чем беспокоиться, что все уладится.
Я останавливаюсь.
- Так он решил, что это сделал ты? И что ты ему ответил?
- Сказал, что я здесь ни при чем. - Пол пожимает плечами. - Ну и рассказал о своей находке.
- То есть о том, что ты обнаружил в дневнике?
- Да. Ричард, по-моему, очень обеспокоился. Сказал, что не сможет уснуть.
- Из-за чего?
- Ему тревожно за меня.
Мне кажется, что я уже слышу нотки беспокойства и в голосе Пола.
- Послушай, он сам не понимает, что говорит.
- "Если бы я знал, что ты задумал, я бы сделал все иначе". Это последнее, что он мне сказал.
Меня так и тянет пустить пару стрел в адрес Кэрри, но я сдерживаюсь, напоминая себе, что он, в конце концов, самый близкий Полу человек.
- О чем расспрашивала детектив? - меняет тему Пол.
- Пыталась запугать.
- Она думает то же, что и Ричард?
- Да. От тебя требовали признания?
- Пытались, но потом пришла декан и сказала, чтобы я не отвечал ни на какие вопросы.
- Что собираешься делать?
- Декан посоветовала найти адвоката.
Он говорит это так, словно легче отыскать василиска или единорога.
- Что-нибудь придумаем.
Я заканчиваю с бумажной работой, и мы выходим. Полицейский у входа смотрит на нас, но ничего не говорит. На улице нас встречает холодный ветер.
В кампус возвращаемся пешком. Улицы пустынны, небо затянуто тучами, по тротуару катит велосипедист с коробками из пиццерии. За ним остается запах теста и пара, и желудок реагирует урчанием, напоминая, что мы снова в мире живых.
- Пойдем в библиотеку, - предлагает Пол, когда мы сворачиваем на Нассау-стрит. - Хочу показать тебе кое-что.
Он останавливается у перехода. За белой поляной двора - Нассау-Холл. Я думаю о болтающихся под куполом брюках и колокольном языке, которого там не было.
- Что?
Засунув руки в карманы, опустив голову, Пол идет навстречу ветру. Не оглядываясь, проходим через ворота Фицрэндольфа. Согласно легенде, входить в кампус через ворота можно сколько угодно, но если выйдешь через них хотя бы раз, то уже никогда не закончишь университет.
- Винсент говорил, что друзьям доверять нельзя. Друзья ненадежны.
Через двор идет небольшая группа туристов во главе с гидом. Гид рассказывает, что земельный участок под строительство Нассау-Холла отдал университету Натаниель Фицрэндольф, который и похоронен неподалеку от Холдера.
- Когда труба лопнула, я совершенно растерялся. Не знал, что делать. Даже не понял, что Чарли прыгнул в туннель, чтобы найти меня.
Пересекаем Ист-Пайн. Справа остаются мраморные холлы старинных дискуссионных клубов: "Виг", "Клуб Джеймса Медисона", "Клиософик", "Клуб Аарона Бэрра". Слышу голос гида, и мне вдруг начинает казаться, что я и сам здесь гость, турист, что с первого дня в Принстоне я только и делал, что бродил по туннелям, проложенным рядом с могилами.
- Потом услышал, как ты зовешь его. Ты спрыгнул вниз, даже не подумав, что это опасно. - Он смотрит на меня. Впервые за последние полчаса. - Я все слышал, но ничего не видел. Мне было страшно. Я думал только о том, какой из меня друг. Ни на что не годный.
- Перестань. - Я останавливаюсь. - Не надо об этом.
Мы стоим во дворе Ист-Пайна, здания, построенного наподобие крытой галереи. Передо мной, словно тень на стене, возникает отец, и я вдруг сознаю, что он ходил здесь задолго до моего рождения, по этим самым дорожкам, и смотрел на эти же самые дома. Я хожу по его следам и даже не догадываюсь об этом, потому что ни он, ни я не оставили здесь ничего - ни вмятины, ни памяти о себе.
Заметив, что я стою, Пол тоже останавливается, и на мгновение мы с ним - единственные живые существа между каменными стенами.
- Да, друг из меня никудышный. Потому что когда я скажу тебе, что обнаружил в дневнике, все остальное может показаться мелким и незначительным. А это не так.
- Так что там? Просто скажи, оправдались наши ожидания или нет.
Для меня это важно, потому что если Пол действительно сделал большое открытие, то по крайней мере тень моего отца станет длиннее.
Смотри вперед, звучат у меня в голове слова физиотерапевта. Всегда вперед. Но сейчас, как и тогда, вокруг меня стены.
- Да, - говорит Пол, зная, что я имею в виду. - Да.
Его глаза вспыхивают, и внезапно меня охватывает то самое чувство, которого я так долго ждал. Как будто мой отец, пройдя через что-то неведомое и немыслимое, вернулся вдруг к жизни.
Я не представляю, о чем собирается рассказать Пол, но мне достаточно уже того, что он сказал. Чувство, названия которого я не знаю, но которого мне всегда недоставало, разрастается. Оно позволяет поднять голову и посмотреть вперед. Оно помогает увидеть то, что находится там, за стенами. Оно дает надежду.
ГЛАВА 21
По пути в Файрстоун встречаем Кэрри Шоу, девушку с третьего курса, с которой я год назад ходил на семинар по английскому. Здороваемся. Я вспоминаю, как переглядывался с ней на занятиях. Как давно это было. Интересно, многое ли изменилось в ее жизни и видит ли она, сколь многое изменилось в моей?
- Знаешь, если подумать, я ведь увлекся "Гипнеротомахией" совершенно случайно, - говорит Пол, поворачивая на восток, к библиотеке. - Все получилось как бы само собой. Наверное, так же было и у твоего отца.
- Ты имеешь в виду его знакомство с Макби?
- И с Ричардом. Что, если бы они никогда не встретились? Что, если бы не попали на один курс? Если бы мне в руки не попала книга твоего отца?
- Тогда и мы бы здесь не стояли.
Пол кивает. Без Кэрри и Макби, без "Документа Белладонны" мы с ним почти наверняка не познакомились бы. Встречались бы в кампусе, здоровались, смутно припоминая, что где-то виделись, и со стыдом признавались бы, что даже после четырех лет учебы вокруг так много незнакомых лиц.
- Иногда я спрашиваю себя, зачем судьба свела меня с Винсентом? С Биллом Стайном? Почему всегда получается так, что, куда бы я ни шел, меня выносит на самую длинную дорогу?
- Ты о чем?
- Кстати, ты заметил, что указания, приведенные в дневнике портового смотрителя, тоже не ведут к цели прямиком? Четыре на юг, десять на восток, два на север и шесть на запад. Получается что-то вроде большого круга. В итоге попадаешь едва ли не туда, откуда начал.
Я наконец понимаю связь: Пол говорит о цепи обстоятельств, связавших его с "Гипнеротомахией" через двух друзей времен юности моего отца, затем трех мужчин в Нью-Йорке, отца и сына в Италии и, наконец, молодого человека в Принстоне. Обстоятельства эти выстроились отнюдь не по прямой, а прошли путь, заставляющий вспомнить странную загадку Колонны.
- Как ты думаешь, случайно ли то, что мой интерес к "Гипнеротомахии" начался с книги твоего отца?
Мы уже подошли к входу в библиотеку и отряхиваемся от снега. Пол открывает мне дверь. Библиотека расположена в самом сердце кампуса, в здании, сложенном из тяжелого серого камня. В летние дни, когда по улицам разъезжают автомобили с опущенным верхом и из распахнутых окон несется громкая музыка, когда студенты поголовно облачаются в шорты и майки, здания, подобные Файрстоуну, часовне и Нассау-Холлу, кажутся пещерами, сохранившимися по чьей-то нелепой прихоти в центре современного города. Но когда температура опускается и падает снег, в кампусе нет места более уютного и притягательного.
- Прошлой ночью я думал о том, как друзья помогали Франческо составлять загадки, и вот теперь уже наши друзья помогают их разгадывать. Ты решил первую. Кэти нашла ответ на вторую. Чарли помог с последней. Твой отец обнаружил "Документ Белладонны". Ричард отыскал дневник портового смотрителя.
Мы останавливаемся у турникета. Пол показывает дежурному наши удостоверения. Пока ждем лифта, он указывает на металлическую пластинку на дверце кабины. На ней выгравирован символ, которого я раньше почему-то не замечал.
- "Альдин пресс".
Человек, напечатавший книгу Колонны, взял свою знаменитую эмблему, дельфина и якорь, как раз из "Гипнеротомахии".
Пол кивает, и я чувствую, что ему и в этом видится некий особый смысл. Везде, куда бы он ни повернулся в этой четырехлетней закручивающейся назад спирали, он ощущал руку у себя на спине. Весь его мир, вся его жизнь, даже в мельчайших ее проявлениях, подталкивали вперед, помогая раскрыть тайну книги Колонны.
Дверь лифта открывается, и мы входим в кабину.
- В общем, я думал об этом всю прошлую ночь, - говорит Пол, нажимая кнопку нижнего этажа. - О том, что все идет по кругу. И вот тогда меня осенило.
Над головами у нас звякает звонок, дверь открывается, и мы выходим в зал нижнего уровня, самый унылый из всех залов библиотеки, расположенный глубоко под землей. Высокие, под потолок, книжные стеллажи теснятся друг к другу, словно так, плечом к плечу, им легче удерживать вес пяти верхних этажей. Слева от нас - отдел микрофильмов, мрачный грот, в котором профессора и выпускники толпятся у аппаратов, вглядываясь в тусклые экраны. Пол ведет меня к своей кабинке между заставленными запылившимися томами стеллажами.
- Я подумал: должна быть причина того, что все в этой книге возвращается к тому, с чего началось. Начало - ключ к "Гипнеротомахии". Первые буквы каждой главы составляют акростих о брате Франческо Колонне. Первые буквы архитектурных терминов составляют первую загадку. То, что у него все возвращается к началу, не может быть совпадением.
Я вижу длинные ряды выкрашенных в зеленый цвет металлических дверей, расположенных так же близко одна к другой, как и школьные шкафчики. Комнатки за ними не больше кладовок. Но каждый год сотни выпускников проводят в них по нескольку недель, чтобы спокойно поработать над диссертацией. Кабинка Пола, в которую я не заглядывал уже пару месяцев, находится почти в самом конце.
- Может быть, дело в усталости, но я вдруг подумал: а что, если Франческо делал это умышленно? Что, если для расшифровки второй половины книги, нужно найти нечто в самой первой загадке? Франческо писал, что не дает решения, но он не сказал, что не оставляет никаких намеков. И к тому же у меня был дневник портового смотрителя.
Мы останавливаемся перед его кабинкой, и Пол крутит диски на кодовом замке. Маленькое четырехугольное оконце заклеено черной бумагой, так что внутрь заглянуть невозможно.
- Раньше я полагал, что четыре направления имеют отношение к местонахождению некоего физического объекта, что речь идет об измеряемом в стадиях расстоянии от стадиона до крипты. Даже смотритель считал, что речь идет о географическом положении. - Он качает головой. - Но Франческо размышлял по-другому.
Пол открывает дверь. Крохотное помещение заполнено книгами, лежащими стопками, кучками и по одной, и напоминает президентский кабинет в "Плюще", только в уменьшенном варианте. Пол замусорен обертками, упаковками и пакетиками. На стенах - десятки листочков с короткими записями. "Финей, сын Белуса, не тот Финей, который был царем Салмидессуса", - гласит один. "Проверить у Гесиода: Гесперетоза или Гесперия и Аретоза", - не дает забыть другой. "Купить крекеров", - напоминает третий.
Я осторожно убираю с одного из двух втиснутых в кабинку стульев стопку бумаг и стараюсь сесть так, чтобы ничего не задеть.
- Короче, я вернулся к загадкам. О чем была первая, помнишь?
- О Моисее. Нужно было найти латинское слово. Корнута.
- Верно. - Пол закрывает дверь, для чего ему приходится повернуться ко мне спиной. - Вопрос касался ошибки в переводе. То есть он был из области филологии, исторической лингвистики. В общем - из сферы языка.
Он роется в куче сваленных в углу книг и после недолгих поисков находит то, что нужно: "Историю искусства Ренессанса" Харта.
- Почему нам так повезло с первой загадкой?
- Потому что мне приснился сон.
Пол открывает страницу с изображением статуи Моисея работы Микеланджело, той, с которой и началось наше партнерство.
- Нам повезло, потому что загадка касалась вербального, а мы искали физическое. Франческо не было никакого дела до действительных, реально существующих физических рогов. Ему нужно было слово, причем слово, переведенное неверно. Мы нашли ответ только потому, что этот самый ошибочный перевод в конце концов проявил себя в физической форме. Микеланджело изобразил Моисея с рогами, и ты это вспомнил. Если бы не физическое воплощение, мы бы никогда не нашли лингвистический ответ. Итак, ключ - слова.
- И ты стал искать лингвистическую интерпретацию направлений.
- Вот именно. Север, юг, запад, восток - не физические, а вербальные ключи. Посмотрев во вторую часть книги, я понял, что не ошибаюсь. Почти в самом начале первой же главы встречается слово "стадия". Вот посмотри, - говорит он, протягивая мне листок с небольшим текстом.
П о л н а с т а д и о н е с м о т р
и т Г а р в а р д п р о т и в П р и
н с т о н а Т о м а ж д е т о н а а
Д ж и л о т д ы х а е т в к л у б е
и к о р и т А н н у з а к о л е н о
- И что это? - спрашиваю я. - Пол на стадионе смотрит Гарвард против Принстона. Тома ждет она. Хм. Кто это, она? Джил отдыхает в клубе и корит Анну за колено.
- Не очень складно, верно? Но похожие куски встречаются в книге на каждом шагу. А теперь посмотри на зашифрованное слово. Видишь? Стена. Мы получили его, начав от стадиона, от буквы "с". Четыре на юг, десять на восток, два на север и шесть на запад. Это и есть Правило четырех, - говорит Пол. - Все очень просто, если только понимаешь, как работала его голова. Четыре измерения существуют внутри текста. Нужно лишь повторять всю процедуру раз за разом и разделять слова.
П о л н а С т а д и о н е с м о т р
и т Г а р в а р д п р о т и в П р и
н с т о н а Т о м А ж д е т о Н а а
Д ж и л о т д ы х а е т в к л у б е
и к о р и Т А н н у з а к о л Е н о
- Но ему, наверное, потребовались месяцы, чтобы написать все это.
Пол кивает.
- Знаешь, меня всегда удивляло, что одни строчки в "Гипнеротомахии" как бы менее организованны, чем другие: в них появляются неподходящие слова, придаточные перемещаются, возникают какие-то странные неологизмы. Теперь все становится ясно. Франческо приходилось подгонять текст под некий шаблон. Этим же объясняется и использование других языков. Если слово не устраивало его, он заменял его латинским или вообще придумывал собственное. В некоторых строчках у него получалось слишком много зашифрованных букв, потому что Правило требовало возвращаться назад. Но в конце концов идея сработала. За пятьсот лет никто так и не разгадал "Гипнеротомахию".
- Но ведь текст в книге не может совпадать с рукописным. В полиграфии свои правила.
Пол кивает:
- Конечно, такая проблема существует, ведь достаточно одной букве уйти со своего места, как все разрушится. Поэтому мне пришлось работать не с графическим текстом, а с математическим. Возьмем, к примеру, мой текст. В этом случае в одной строчке получается… - он беззвучно шевелит губами, - восемнадцать букв. Для того чтобы работать с текстом Франческо, нужно всего лишь вычислить длину стандартной строчки. А навык подсчета букв приходит довольно быстро.
Слушая Пола, я отчетливо понимаю, что могу тягаться с быстротой его рассуждений только своей интуицией, которая приходит как удача, случайная ассоциация или сон. Мы никогда не были равными партнерами, и даже думать так было бы несправедливо.
Пол складывает листок и кладет его в мусорную корзину. Потом оглядывает комнату, поднимает стопку и вручает ее мне. Лекарство, должно быть, еще действует, потому что плечо не отдается болью.
- Удивительно, как у тебя все получилось. И что ты прочитал? - спрашиваю я.
- Сначала помоги мне отнести все это на место. Не хочу, чтобы здесь что-то оставалось.
- Почему?
- Просто так. На всякий случай.
- На какой случай?
Он сдержанно улыбается:
- Ну, хотя бы для того, чтобы избежать штрафа за просрочку.
Мы выходим, и Пол ведет меня к длинному коридору, уходящему куда-то в темноту. По обе стороны - книжные стеллажи. Ощущение такое, словно попал в пещеру. Посетители бывают в этой части книгохранилища так редко, что библиотекари выключают из экономии свет, и те, кто все же забредает сюда, щелкают выключателями сами.
- Даже не верится, что все позади, - говорит Пол. - Знаешь, меня просто трясло от волнения. Прошло столько времени, и вот - конец.
Он останавливается в самом конце коридора, так что я различаю только силуэт его лица.
- И знаешь, Том, оно того стоило. Я понял это лишь тогда, когда расшифровал вторую часть. Помнишь, о чем писал Билл?
- Да.
- Билл врал. Ты и сам знаешь, что всю работу сделал я. Билл лишь помог немного с переводом нескольких арабских слов и заглянул в пару книг. Все остальное сделал я сам.
- Я знаю.
Пол закрывает ладонью рот.
- Нет, я не прав. Без того, что сделали твой отец и Ричард, без всего, что сделал ты, я бы не справился. Вы все помогали мне.
Имена моего отца и Ричарда Кэрри Пол произносит с таким почтением, будто речь идет о паре святых, о двух мучениках вроде тех, о которых рассказывал в своей лекции Тафт. Я чувствую себя Санчо Пансой, слушающим Дон Кихота. Великаны, которых он видит, на самом деле всего лишь ветряные мельницы, но для него они реальны, а вот меня глаза, похоже, подводят. Может быть, все дело именно в этом: только тот, кто видит великанов во мраке, способен встать им на плечи.
- Но в одном Билл оказался прав, - продолжает Пол. - Результаты станут крупнейшим вкладом в изучение истории Ренессанса.
Он забирает у меня книги, и я вдруг чувствую себя невесомым. Коридор у нас за спиной ведет к свету. Даже в темноте я вижу улыбку на лице Пола.