– Ты сейчас наступишь на шедевр, Майки. Прочти табличку. – Я указала ему на кусок веревки примерно двенадцати футов в длину, что тянулась от двух точек на стене к точке на полу возле моей левой туфли, образуя треугольник. Пропустив замечание мимо ушей, Майк посмотрел вокруг на подобные же бесцветные инсталляции из веревок, занимающие весь первый этаж. Это было похоже на игру в "кошачью колыбель". Я зачитала слова на плакате, посвященном этой части выставки: "Эти нитяные скульптуры трансформируют пространство, и оно приобретает нематериальную осязаемость, сгущаясь на плоскости или в трехмерной среде. Иллюзия и реальность сливаются, пересекаются их линейные траекторию.
– И это искусство! – вопросил Майк. – Думаешь, какой-нибудь остолоп купит вот это? В жизни не видел большей нелепости!
Тут нас окликнул Брайан Дотри. Он стоял на балконе, что тянулся вдоль просторной залы.
– Не торопитесь называть эту вещь абсурдной, детектив. У нас еще два этажа, загляните сначала туда. Почему бы вам не подняться на лифте в мой кабинет?
– Хотелось бы найти лифт, не запутавшись во всех этих веревках, которые вы называете искусством! – крикнул Майк в ответ, пренебрежительно кивнув в сторону нитяных скульптур, что занимали практически весь первый этаж. – Давай, блондиночка, иди вперед. Если я буду размахивать перед ним наручниками, то он еще, чего доброго, излишне возбудится. А ты уж точно не входишь в ту возрастную группу, которую он предпочитает.
В дальнем углу залы действительно обнаружился лифт. Когда двери открылись на шестом этаже, мне в глаза ударил яркий свет. Южная стена здания была стеклянной, и полуденное солнце освещало одно из самых странных помещений, которые я когда-либо видела.
Во-первых, с этой стороны не было ни одного высокого здания, поэтому открывался великолепный вид на крыши близлежащих художественных салонов, гаражей и на Гудзон, что сворачивал на восток в нескольких кварталах от нас.
Но самым поразительным было другое. Примерно на три этажа ниже, с севера на юг, через просторный атриум тянулся отрезок железной дороги. Старые, толстые, ржавые рельсы на поросшей сорняками насыпи.
Я застыла от изумления.
– Они настоящие?
Чэпмен был в полном восхищении.
– Жаль, мой старик этого не видит! Естественно, настоящие. Посмотри, – он указал на проем, рельсы уходили из атриума галереи в сторону складов, что стояли прямо напротив "Галереи Кэкстон".
Я перегнулась через перила и увидела, что рельсы тянутся сквозь переделанный гараж и с другой стороны пересекают 23-ю улицу, проходят между двумя домами и теряются из виду на северном перекрестке.
– Что это? – спросил Мерсер.
– Это старая дорога "Хай-Л айн". Очередное чудо с Адской Кухни. Когда пути подняли над уровнем Улицы Смерти, к северу от депо, все равно надо было как-то доставлять поезда к мясным рядам в районе 14-й улицы. Поэтому к югу от 13-й построили эту насыпь. Разве вы не заметили старые пути?
Мы с Мерсером переглянулись и покачали головами.
– Езжайте на Десятую авеню и поверните налево. Права на воздушное пространство были распроданы, поэтому тут настроили складов прямо поверх старого участка "Хай-Лайн". Но в районе двадцатых улиц и до самого Гансвортского рынка вы везде увидите рельсы.
Дотри вышел из кабинета в юго-западной части этажа и поинтересовался:
– Удивительное помещение, не правда ли? Наша галерея – единственная в городе, чьи владельцы сообразили использовать в своем дизайне этот кусочек старины. Рад, что вам так понравилось.
Он пригласил нас в свой прохладный офис, и я с удивлением заметила на его лбу капельки пота – несмотря на то, что во всей галерее работали кондиционеры. А он постоянно вытирал пот, стекающий по шее.
Мы представились, и он пригласил нас занять места напротив стола. Тут не было ни намека на его прежнюю опрометчивость, хотя он мало изменился со времен тех фотографий, что печатали в газетах во время суда над Глостером. Только брюшко выросло и второй подбородок испортил некогда волевую линию первого.
– Уверен, вам все известно о моем прошлом, детектив, – закинул Дотри пробный камень, и его глазки забегали, изучая нас, пока он старался определить уровень нашей враждебности и степень осведомленности. Его руки, сложенные на столе, дрожали, поэтому он не переставал вытирать шею и лоб, даже когда в этом не было необходимости. – Но вы должны понять, что я обожал Дениз Кэкстон и буду рад помочь вам.
Любезность Дотри ничуть не тронула детектива Чэпмена, поэтому я откинулась на спинку стула, как гость, которого пустили на допрос, но который не собирается его вести. Майк видит уязвимость свидетеля и, в отличие от беседы с Лоуэллом Кэкстоном, прекрасно справится сам.
Майк позволил Дотри думать, что если тот посвятит нас в тайны его уклонения от уплаты налогов, мы забудем то старое дело и перейдем к загадке смерти Дени. Это, похоже, успокоило дилера, ведь рассказывать придется то, что мы и так знаем. Как будто это признание возвысит его в наших глазах.
Затем Майк подвинул стул так, чтобы оказаться напротив жертвы.
– А теперь, Брайан, – произнес он, прекрасно осознавая, что обращение по имени опускает Дотри еще на несколько ступенек по социальной лестнице, – расскажите о ней.
Мне показалось, Дотри обрадовался, что разговор перешел с его персоны на партнершу:
– О, Дени… Она – это единственная причина, почему я не оставил этот бизнес, после того как…
– Нет, Брайан, нет. Не о Дени. Я хочу, чтобы вы рассказали о девочке – об Инге Лунен.
Его влажная кожа вновь покрылась потом, он посмотрел на Мерсера, потом на меня в надежде, что мы перебьем Чэпмена или попросим его сменить тему.
– Я не имею никакого – слышите?! – никакого отношения к той девочке, детектив. Меня не привлекли к суду. А этого грязного ублюдка надо было вздернуть и…
– Возможно, вздернуть стоило вас. Только, боюсь, это доставило бы вам больше удовольствия, чем заслуживает такой извращенец, как вы. Просто не забывайте, что у убийства нет срока давности. Станете играть с нами в игры, скажете хоть слово лжи – пусть даже из лучших побуждений – о Дениз Кэкстон, об Омаре Шеффилде, и…
– Об Омаре? А при чем тут он?
Воротник его темно-зеленой спортивной рубашки насквозь промок от пота, как и подмышки. Его удивление при имени Омара показалось искренним.
А Чэпмен продолжил напирать:
– Поставите нам хоть малейшую подножку в этом деле, Брайан, и я лично отправлюсь хоть на край земли, чтобы найти гвозди для вашего гроба и улики, которые определят вас в соседнюю камеру с Бертраном Глостером. Так вот… А теперь расскажите-ка мне, Брайан, про свои отношения с Дениз Кэкстон. И сядьте, что ли, на свои руки – я с ума схожу от этих ваших обтираний и мельтешения. После моего ухода сможете принять душ – вам он понадобится.
Брайан начал отвечать Чэпмену как трехлетний ребенок и действительно подложил ладони себе под ягодицы. Он объяснил, что они с Дени познакомились в 1990 году, потому что у обоих были галереи в Фуллер-Билдинг. Вскоре выяснилось, что у них много общего – оба из бедной семьи, оба выдумали себе прошлое, у обоих интуиция заменяла опыт. Дени и Брайан обожали продавать знаменитые вещи большим клиентам и ради этого были готовы практически на все – раздвигали границы дозволенного в этом степенном бизнесе, мечтая найти забытую картину, утраченный шедевр, вернуть его на рынок и продать кому-нибудь вроде Стрейзанд или Николсона.
– А как же сладенькое, Брайан? Ты все еще нюхаешь?
– Почти нет.
– Когда речь идет о кокаине, такого понятия как "почти нет", не существует. Это было еще одним общим пристрастием у вас с Дени, так?
– Можно мне утереть рот, детектив? – Чэпмен кивнул, и Дотри вытер лицо и шею рукавом. – Иногда мы нюхали вместе.
– Кто поставщик?
– На самом деле – Дени. С моей судимостью я не мог рисковать и покупать кокаин на улице. Поэтому порошок давали мои… ну, друзья. Художники, арт-дилеры, даже складские рабочие. На улицах нет недостатка в снежке. Вы же знаете.
Чэпмен встал и посмотрел через стеклянную стену кабинета Дотри на рельсы.
– Неужели Дениз действительно нравился этот мусор? Вы же видели картины у нее дома и в галерее Лоуэлла, так? У них потрясающая коллекция.
– Детектив, при жизни Ван Гог продал всего пять своих картин. Собственно говоря, лишь горстка художников удостоилась признания своих современников. Дени хотела быть впереди, открыть имена будущего, дерзать. Для того чтобы распоряжаться коллекцией мастеров, как Лоуэлл, не нужно ни мозгов, ни воображения. Только деньги.
– Давайте поговорим о вашем бизнесе.
– Это бизнес Дени, а не мой. Я вложил в него некоторую сумму, но она не могла рисковать и упоминать мое имя. Слишком многие могут похвастаться хорошей памятью.
– У нее были проблемы? С законом?
– Естественно, – Дотри посмотрел на полированную поверхность стола. – Вот минуту назад я упомянул Ван Гога. Полагаю, вам известно о споре по поводу его "Вазы с подсолнухами".
– Нам известна наша версия этой истории, – сблефовал Майк, – а теперь охота послушать вашу.
– Рынок сейчас немного штормит. Винсент Ван Гог писал лишь в течение последних девяти лет жизни Считается, что он является автором 879 масляных полотен, 1245 эскизов и одной гравюры. – Теперь Дотри обращался ко мне, будто считая, что ни Мерсер, ни Майк не поймут этих материй.
В ответ я пристально посмотрела на него:
– Рассказывайте детективам, мистер Дотри. Они в этом деле гораздо более сведущи, чем я. На самом деле их уровень интеллекта достаточно высок.
– Шум поднялся из-за того, что сейчас многие эксперты полагают, будто некоторые из его самых известных полотен и даже единственная гравюра – подделки. Они думают, что их нарисовали современники Ван Гога, а шустрые дельцы выдали их за его работы. Принимая во внимание, что его вещи идут по очень высоким ценам, можете представить, что спор разразился нешуточный.
– А Дени?
– Ну, не так давно Дени продала "Подсолнухи" богатому клиенту в Японию. Я не могу сейчас назвать его имя, но сделка была публично зарегистрирована. Теперь он подал жалобу правительству Соединенных Штатов…
Я перебила его:
– Не понимаю. Ведь предположительно поддельный Ван Гог висит по всему миру – от музея д'Орсэ до Метрополитен.
– Да, мисс Купер, но джентльмена возмутило то, что Дени продала ему картину после того, как отправила ее на экспертизу кураторам в Амстердам" и они сообщили, что ценность картины представляется сомнительной.
– То есть после того, как ей заявили, что это копия?
– Она яростно сражалась с этим мнением голландского министерства искусств.
– Но, решив не дожидаться окончания спора, – закончил за него Чэпмен, – она нагрела клиента. На сколько?
– Четыре миллиона шестьсот тысяч.
Чэпмен присвистнул:
– Неплохая работа, Брайан. А какова ваша доля? И что вам известно о расследовании, проводимом федералами по поводу мошенничества с заявками на аукционах?
Дотри покачал головой:
– В жизни не владел ни одним Ван Гогом. Я занимаюсь современным искусством.
Чэпмен стал ходить по маленькой комнатке взад-вперед, поглядывая на город за стеклянной стеной:
– Уф… Должно быть, однажды вам слишком туго завязали кожаную маску и повредили мозги. На этом дерьме нельзя заработать и ломаного гроша.
– Дени нисколько не волновало это аукционное расследование. Ее это не касалось – мне даже в голову не приходило ей рассказать. А что касается вашего чутья, детектив Чэпмен, – добавил Дотри, – то если дерьмом вы назвали те невзрачные нитяные скульптуры, то знайте, что я продал последнюю работу их автора – "Красная нить как половина восьмиугольника" – за четверть миллиона долларов.
– Несомненно, какому-нибудь яппи, с которым Купер вместе училась. Когда вы видели Дениз Кэкстон в последний раз?
– Кажется, в среду на прошлой неделе, до того, как я уехал в Хэмптонс. В делах было затишье – ничего интересного не произойдет до самого августа. Я пригласил Дени ко мне, но она сказала, что у нее дела в городе. Я расстался с нею здесь во второй половине дня, и больше мы не разговаривали.
Дотри выказал больше эмоций по поводу смерти Дени, чем ее муж, но это могло объясняться нервами и волнением от нашего присутствия.
– Алекс, у тебя найдется повестка для Брайана? Покажешь ему? – Майк снова повернулся к Дотри. – Мы дадим вам несколько дней на то, чтобы собрать все, что требуется. И еще кое-что. Я так понимаю, в тюрьме у вас взяли отпечатки и прочее – мы сравним их с образцами, найденными на месте преступления. И не удивляйтесь, если заметите двух полицейских в патрульной машине, припаркованной напротив галереи. Они останутся там дня на три. И ничто – слышите – ничто не должно быть вынесено из галереи, пока мы с лупой в руках не осмотрим здесь каждый дюйм. Не сомневайтесь, мисс Купер выпишет ордер на каждый мой чих и прикроет мне тылы, поэтому я рассчитываю на ваше сотрудничество в этом расследовании.
Дотри поднялся на ноги:
– Но, детектив, у меня запланированы поставки и отгрузки предметов искусства на целый…
– Позвольте объяснить вам кое-что, мистер Дотри. Из газет мне известно, что в своих садомазохистских игрищах вы предпочитали быть сверху. Так вот, мне очень хочется поставить вас раком, в особенности перед каким-нибудь здоровяком ростом в восемь футов и весом в сто тридцать фунтов, осужденным за изнасилование, который уже дожидается вас в тесной камере государственной тюрьмы. И поверьте, я все сделаю, чтобы вас к нему доставить. Поэтому не шалите. Может, вы и войдете в тюрьму кочетом, но выйдите оттуда петухом.
Я отвернулась к Мерсеру и прикусила язык, чтобы не рассмеяться.
– Уведи меня отсюда.
– Мистер Дотри, – сказал Мерсер, встав и возвышаясь над нами, – а когда вы в последний раз видели Омара Шеффилда?
Он посмотрел в потолок:
– Думаю, тогда же. В прошлую среду, примерно неделю назад.
– Кто принял его на работу и чем он занимался?
– Всех нанимала и увольняла Дени. Омар тут вроде чернорабочего – передвигал экспонаты вешал картины. Вместе с приятелями покрасил стены Спросите его сами. Он придет через час.
– Не рассчитывайте на это, Брайан. Сегодня утром Омар задержится.
А Мерсер задал следующий вопрос:
– Вы знали, что у Омара несколько судимостей? Что он выпущен условно-досрочно?
Дотри помедлил, и я поняла, что он начинает тщательно подбирать слова.
– Я не уверен. Доходили какие-то слухи, но я не придал им значения.
– Не придали значения? – недоверчиво переспросил Чэпмен. – У вас тут что, лавочка, сотрудничающая с советом по условно-досрочному освобождению? Разве вы не знаете, что есть ограничения по трудоустройству для таких освобожденных? Думаю, вам просто понадобился новый мальчик для битья – черт, снова меня пробило на ваше садомазо… Омар Шеффилд – новая жертва в партнерстве Кэкстон – Дотри. Он мертв, как и Дени. Что вы на это скажете?
Дотри с шумом втянул воздух, и его руки снова затряслись.
– На самом деле я думаю, что это не так уж плохо, мистер Чэпмен. Хотите знать, зачем Дени наняла Омара?
– Позвольте догадаться. Непрерывный канал поставки кокаина?
– Ну, это оказалось просто счастливым совпадением. А на самом деле Дени наняла Омара для особой работы, – продолжил Дотри, явно рассчитывая, что заложив бывшую партнершу, задобрит Майка Чэпмена. – Он нужен был ей для единственной цели. Теперь, когда она умерла, можно и сказать. Омар должен был убить Лоуэлла Кэкстона.
11
Мы втроем устроились за столиком в "Эмпайр-Динер", царстве хрома и металла в стиле арт-деко, что на северо-западном пересечении Десятой авеню и 22-й улицы. Хотелось выпить по чашечке кофе и привести мысли в порядок.
– Я еще возьму омлет с грибами и сыром, – сказал Чэпмен официантке.
– Это у тебя какой по счету завтрак за сегодня? – поинтересовалась я.
– Я хочу подкрепиться каждый раз, когда знаю, что мне предстоит таскаться за тобой. И добавьте к заказу еще жареный бекон и пару сосисок, ладно?
Мерсер что-то рисовал на своей салфетке, соединяя фигурки человечков стрелочками. Мне показалось, что он уже не в первый раз обводит нарисованное.
– Кто-то убил Дениз Кэкстон. Я думал, что это Омар Шеффилд. Кто-то, очевидно, убил Шеффилда – вряд ли тот просто взял и попал под поезд. Через несколько дней мы будем знать точно. Дениз наняла Шеффилда убить мужа. Возможно, Омар провалил дело, и он именно тот тин, чья пуля оцарапала скальп Лоуэлла. У Дени были все деньги мира, но она хотела еще. Кроме того, у нее в партнерах ходил отпетый мерзавец и извращенец. Какие выводы?
– Не так быстро. Сначала мне надо задобрить организм кофеином, – ответила я.
Затем позвонила Лоре по сотовому:
– Надеюсь, ты прослушала голосовую почту, что я оставила в семь утра? Я хотела сообщить, что не приеду в офис, пока не закончу в городе. Для меня есть сообщения?
– Джим Уинрайт ничего не нашел в Интернете про женщину, о которой ты спрашивала. Он сомневается, что это ее настоящее имя, – ответила Лора. – И звонила какая-то Мэрилин Севен. Она сможет встретиться с тобой в полдень в ресторане в гостинице "Четыре сезона" на 57-й улице. Еще звонили из лаборатории, сказали, что на брезенте действительно нашли следы семенной жидкости и что к концу завтрашнего дня будут результаты анализа ДНК. И, наконец, звонил Джекоб Тайлер. Он вернется из Китая к выходным и надеется, что вы сможете съездить на Виньярд.
Я пересказала первые три сообщения детективам, не ставя их в известность о звонке Джейка. Я очень хотела встретиться с ним, и оставалось только надеяться, что мы найдем убийцу Дени до пятницы.
– Отлично, – резюмировал Чэпмен, – я уже сказал в лаборатории, что нам нужно будет сравнить ДНК Омара с другими образцами. И кто-то из Нас должен пойти на эту встречу с Мэрилин Севен вместе с тобой.
– Сомневаюсь, что она станет разговаривать в присутствии полиции. Думаю, в "Четырех сезонах" я буду в безопасности.
– Пусть Майк занимается делами, Алекс. А я поеду с тобой и посижу в машине перед гостиницей на всякий случай.
Майк отвез нас туда, где мы бросили утром свои машины. Я вернулась в престижную часть города, прикрепила парковочное удостоверение на ветровое стекло и оставила джип перед входом в гостиницу.
Единственной женщиной в зале оказалась серьезная стройная брюнетка, чьи длинные волосы были заплетены во французскую косу. Даже в помещении она не сняла очков в черепаховой оправе с затемненными стеклами. Заметив меня, она махнула мундштуком из слоновой кости.
Немного театрально, на мой вкус. Я подошла к ней и представилась. Она встала и пожала мне руку, потом улыбнулась и пригласила сесть за столик.