Пани Ванда, махнув на него рукой, заставила замолчать. Она наслаждалась горячностью Патриции и реакциями Кайтуся. А тот не удержался.
- Гонората - тоже обвиняемая.
- А где её адвокат? - прорычала Патриция.
- В суде дела объединены…
Тут раздалось издевательское фырканье адвоката, а Кайтусь продолжал с лёгким поклоном в его адрес.
- …Возможно, это не так сразу понятно, но готов признаться, что обвинение не намерено настаивать…
- На чём настаивать? - дёрнулась Патриция, но успела придержать стакан с остатками чая. - На совершённом ею ужасном преступлении, состоящем в том, что открыла калитку на даче? Или на печеньях, подаваемых на закуску к водке? Ну тут ещё можно согласиться… А такси молодым ловила Павловская, а не Гонората, а посему соучастие в преступлении расползается на глазах!
Кайтусь поморщился с крайним осуждением:
- Обе дают такие показания, что ни одному слову нельзя верить. Затвердили наизусть, как им кажется, предосудительное поведение Стаси, которое сами же и выдумали, и уцепились за эту сказку зубами и когтями…
- Это и я заметила, а её добродетель тоже придумали?
- Эта самая добродетель их-то и спровоцировала!
- Значит, здесь источник заговора? Ты уж, будь добр, определись, кто тут на Климчака наезжает: его собственная сестрица с подружкой или доблестная полиция Плоцка? Ведь как мы до сих пор наблюдали, свидетели упорно пытаются подставить Стасю, из чего неким странным образом должно следовать жуткое преступление нашего злоумышленника. Полная галиматья, сам чёрт тут ногу сломит.
- Обвинение не чувствует в себе достаточно сил, чтобы вникать в психологию юных дам второразрядной метрополии…
- Обвинение компрометирует себя такими идиотскими вопросами, которые бьют даже вопросы судьи, а, казалось бы, судья здесь вне конкуренции!
Почему эта старая развалина до сих пор не на пенсии, кто ему подсуропил это дело?!
Кайтусь зыркнул на пани Ванду и занялся чрезвычайно трудным делом - попытался прикурить сигарету, которая сопротивлялась со страшной силой. Адвокат Островский вздохнул, хмыкнул и снова фыркнул, не сказав при этом ни слова. Патриции опять почудилась какая-то искорка, и она уставилась на пани Ванду. Журналистка считала её человеком честным и порядочным, несомненно, осторожным, но не трусливым, которому случается иногда и правду сказать.
- Я, - призналась пани Ванда, веселясь всё больше. - Я получила сверху общую указивку отыскать в нашем воеводстве глупейшего судью, ибо менее глупого не удалось бы подписать на обвинительный приговор. А этому всё едино, и так давно уже пора на пенсию. Из жалости его ещё в Плоньске держим по-свойски, вот и пригодился.
- Кошмар, - заявила Патриция с отвращением. - И я об этом даже написать не могу, ведь никто не поверит. Что-то мне подсказывает, что не один горотдел Плоцка на Лёлика окрысился. Не вырос ли на него зуб ещё у более высокой инстанции?
Ответа она не получила. Пани Ванда разглядывала её с большим интересом, а отличное настроение Кайтуся скисло, словно молоко перед грозой. Патриция хранила молчание не более двадцати секунд, но в глазах её мелькнуло нечто, что с успехом могло заменить длинную речь. Через двадцать секунд опасное "нечто" исчезло, всё вернулось в норму, и Патриция продолжила весьма саркастически:
- Если героине предстоит торжественный выход в финале, то сначала должна выступить Зажицкая - пружина всего спектакля. Это хоть предусмотрено? Или у вас свидетели появляются, как бог на душу положит?
- Не трудно догадаться, что героиня возглавляет кампанию защиты… - начал было Кайтусь, но правом голоса пользовался недолго.
- Что ты мне тут, цветик, рассказываешь? Главная обвинительница - и свидетелем защиты? Господин адвокат, что всё это значит? Сей дьявольский план ваших рук дело?
- Зажицкая, - смущённо вякнул Островский.
- Жертва, обвинительница, потерпевшая окажется в когтях господина адвоката, - поспешил вмешаться Кайтусь, вложив в свои слова максимум эмоций, на которые был способен. - И тогда мы увидим, что произойдёт, может, она, сама того не сознавая, подтвердит выдвинутые против неё обвинения и выдаст свои чувства к насильнику?
В этот момент Патриция готова была дать голову на отсечение, что Кайтусь опять установил персональный контакт с жертвой и на этот раз успел проинструктировать её должным образом. Раз судья оказался безнадёжен и реформированию не поддавался, надеяться оставалось исключительно на пострадавшую. В конце концов, этот обвинительный приговор, чёрт знает кому так понадобившийся, должен был иметь хоть какие-то юридические основания.
- Боюсь вас огорчить… - Журналистка вновь обращалась только к пани Ванде. - Но я сейчас в полной растерянности. Пока только догадалась, что готовится некое сказочное свинство, скрашенное баснословной глупостью, вполне достойной умственного развития судьи. Что не Его Честь это придумал, ясно. Ему такие взлёты интеллекта недоступны. Кто - не знаю, но у меня странное чувство, что тут пытаются убить сразу двух зайцев, а то и трёх, а следы ведут на самый верх. На чью же это мозоль несчастный Климчак умудрился наступить?! Интересно, на каком уровне заканчивается слабоумие…
- Чьё? - подозрительно поинтересовался супруг пани Ванды, отодвигая стул.
- Высших инстанций, - вежливо объяснила Патриция. - Ведь не успеем оглянуться, как апелляция выбежит из зала суда и, похоже, обе стороны бросятся на неё независимо от результата. Разве не так?
Супруг пани Ванды поспешил опередить апелляцию и выбежал из комнаты, а адвокат Островский тихонько захихикал.
- Одна сторона, моя милая, одна сторона…
Кайтусь пренебрежительно пожал плечами:
- Апелляция ничего им не даст…
Патриция подумала, что такое просто невозможно. Дурацкие показания девиц, по-идиотски, вопреки всем правилам проводимое судебное следствие, старый маразматик за судейским столом… Конечно, придурка в высших сферах найти не проблема, но не такого же! Или всё это дело замешано на связях, а Кайтуся прислали, чтобы он имитировал обвинение и держал на коротком поводке трухлявого птеродактиля…
Она собралась с мыслями и добавила:
- И этот некто наверху очень меня интересует… - замолчала и оглядела присутствующих. Нет, в такое просто не верится. Это было бы слишком глупо и противно. - А ещё мне кажется, что под ногами начинает хлюпать третье дно, - грустно закончила она.
"Третье дно" пани Ванда приветствовала лёгкими, практически беззвучными аплодисментами.
* * *
Перед Высоким Судом предстала Зажицкая.
Она вполне соответствовала образу, созданному показаниями свидетелей и обвиняемого. Очаровательная девушка, сексапильная, невысокая, стройная и изящная. Было в ней что-то от ласки, ну и, разумеется, перебор в одежде и макияже. Она явно решила выглядеть эффектно, вот только не понятно, для кого этот эффект предназначался, не для судьи же с заседателями? Посади по обеим сторонам от судьи два пня в скучных деловых костюмах, никто бы подмены и не заметил. Вероятно, она постаралась на всякий случай - по привычке.
Зал суда понемногу наполнялся. На первом ряду вместе сидели Гонората и уже опрошенная Павловская. За "греческим носом", занимавшим своё прежнее место, перешёптывались какие-то две мамаши, явно допущенные на слушания по родственным основаниям. Чьи это были матери, Патриция понятия не имела.
Только сейчас она вспомнила, что собиралась расспросить о "греческом носе" пани Ванду, и, надо же, совсем из головы вон! Кто он такой и почему тут сидит? Кайтуся спрашивать - дохлый номер, всё равно правды не скажет, а только привязался бы с глупыми намёками, а то и подозрениями, да ещё постарался бы связать интерес Патриции к этому типу с делом об изнасиловании, в рамках которого он бичует всеобщее падение нравов…
Напяль на себя распутная Зажицкая хоть кокошник со страусиными перьями, судью бы это не впечатлило. Обстоятельства её знакомства с подсудимым он оставил в небрежении, сразу перейдя к самому интересному:
- Когда вы вступили с ним в связь?
Зажицкой вопрос не понравился. Заметно было, что она рада была бы отказаться отвечать и чувствовала себя весьма неуютно.
- Ну, недавно, в августе.
Патриция удивилась. В предыдущих показаниях август фигурировал, но создавалось впечатление, что не успел Климчак выйти из ворот тюрьмы, как эта самая Зажицкая тут же к нему в объятия и кинулась. А получается - ничего подобного. Прошло без малого полгода, прежде чем они определились. Интересно, кто проявлял инициативу, а кто сопротивлялся, и как это так произошло, что всего-навсего двухмесячный роман получил такую огласку? У Зажицкой, конечно, муж имелся. Факт, исходя из возраста ребёнка - уже два года замужем… Ерунда, муж и ребёнок не обязаны совпадать по времени… Как бы там ни было, семейное положение вовсе не стало препятствием на пути к Лёлику.
- Вы познакомили Руцкую с Климчаком?
- Да.
- При каких обстоятельствах?
По непонятной пока причине настроена Зажицкая была крайне враждебно. Может, кусала себе локти, что сама же их и познакомила?
- Я точно не помню.
Зато судья помнил. Он тяжко вздохнул и принялся по новой задавать всё те же вопросы, будучи уверен, что получит на них всё те же ответы, потому как лгать тут не имело ни малейшего смысла. Встретились, Зажицкая зашла к Гонорате, Стася ждала у ворот, пошли в кафе…
- А в кафе что было? О чём говорили? Она кокетничала или как?
Свидетельница постаралась припрятать неприязнь и проговорила сухо и слегка обиженно:
- Я бы так не сказала. Болтала по-приятельски.
- Показывала какие-нибудь фотографии?
- Только удостоверение. Сказала, что плохо на том фото получилась.
- Говорила, что она девственница?
- Как-то так выходило.
Равнодушие Зажицкой казалось абсолютно искренним. Тема девственности ей явно надоела. Патриции тоже. А очень может быть, что и судье.
Тот по своему обыкновению сделал скачок во времени:
- А что там случилось с той встречей в Лонцке?
- Они собрались и уговаривали меня, чтобы я тоже поехала. Климчаку нравилась Мельницкая, и он хотел с ней увидеться. Мы договорились встретиться на остановке, но их там уже не было.
- И на чём вы поехали?
- На такси.
- А кто платил?
- Климчак.
"Какая ему, на фиг, разница, кто платил за такси Зажицкой и Климчака? - подумала Патриция. - Какое это имеет касательство к изнасилованию Стаси? Разорился на такси и от расстройства её поимел?!"
Нет, судья спрашивал о чём попало, потому как готовился к следующему вопросу, в который вкралась нотка сомнения:
- Обвиняемый показал, что вы были близки и с целью половых сношений отправились в лес?
Зажицкая немного помолчала:
- Нет, это неправда.
- Тогда зачем ехали?
- Ему нравилась Мельницкая, - повторила свидетельница.
Поскольку сам судья, похоже, в лесу не баловался уже давненько, он, покопавшись в документах, поспешил перейти к более понятной ему теме:
- Вы ездили в Познань?
- А что, ваша честь, это запрещено?
Ого, за такой постановкой вопроса скрывалась глубокая обида. Судья легкомысленно игнорировал проблему свободы передвижения.
- Вы говорили, что боитесь ареста?
Ещё как боялась, это было видно сразу. И Гонората, и Павловская давали показания совершенно спокойно, без малейших опасений, даже сопровождаемый милиционером молодой человек не проявлял беспокойства, а вот Зажицкая - напротив. Она всё время была настороже, и последний вопрос ей категорически не понравился.
- Она жутко боится, - шепнула Патриция в брошку, а Кайтусь, вдруг заинтересовавшись, посмотрел на свидетельницу.
Зажицкая опять помолчала и, поразмыслив, нашла выход:
- Это когда? - спросила она осторожно.
Судья чужие вопросы пропускал мимо ушей.
- Вы признавались Климчаку… - недовольно подсказал он.
- Нет. - Тут свидетельница проявила твёрдость.
- А откуда же он знал?
- Я говорила его сестре…
- Что вы говорили?
"Так она тебе, старый хрыч, и скажет", - подумала Патриция.
Давление, однако, оказалось слишком сильно, и Зажицкой не удалось вывернуться. Она упорно молчала, а судья мелочиться не стал и нашёл себе другого собеседника:
- Гонората, что говорила Зажицкая?! - рявкнул он в сторону публики.
Гонората, не торопясь, встала с места.
- Она мне рассказывала, что у неё в Познани были знакомые. Её использовали как приманку, а сообщники обирали жертву.
- Климчак, что говорила Зажицкая?
Климчак тоже поднялся, и видно было, что вопрос доставил ему истинное наслаждение.
- Зажицкая рассказывала, что в Познани она оказалась в трудном положении и занималась проституцией.
- Ну, что скажете? - упрекнул судья свидетельницу.
Той с трудом удалось скрыть ярость:
- Нет, всё это неправда.
Патриция начала сомневаться в своих мыслительных способностях. Кто им всем, собственно говоря, нужен, Климчак, Стася или Зажицкая? Кто здесь должен быть всенародно осуждён и приговорён? В начале рассмотрения дела защитник размахивал перед судейским носом бумажонкой на тему разврата, какой-то кляузой, а Высокий Суд знать ничего не хотел, теперь же сам вцепился и землю роет. Нет, что-то с этой Зажицкой сильно неладно…
Судья сделал многозначительную паузу, не иначе чтобы до всех дошло, а может, просто устроил себе передых:
- Когда Руцкая снова пришла к вам?
Зажицкая явно почувствовала под ногами твёрдую почву, приосанилась, стала менее напряжённой.
- На другой день прямо с утра.
- И что сказала?
- Лицо у неё было опухшее.
- Красное? Синее?
- Нет, опухшее.
Судье опухшего лица было явно мало, ему требовались травмы посерьёзнее.
- Может, у неё просто зуб разболелся? - съехидничал он.
Зажицкая не дала сбить себя с толку:
- Ничего подобного, она вся была в синяках, руки, ноги…
Ну, руки и ноги - это уже лучше.
- И что она говорила?
- Поначалу не хотела рассказывать, только потом призналась, что была у Гонораты, её там подпоили, должны были отвезти домой, а завезли на дачу. Там Климчак стал к ней приставать, ударил по лицу, когда она попыталась бежать, и бил, пока кровь из носа не пошла…
- Поняла! - прошипела, сдвигая прикрывавшую брошку ткань, Патриция, на которую нашло внезапное озарение. - Я тебе позже расскажу, знаю, как дело было!
Кайтусь бросил на неё подозрительный взгляд. Судья тянул свою резину, пока без скачков во времени.
- Кто её уговорил идти в милицию? Вы? Из ревности?
Зажицкая демонстративно пожала плечами:
- Я спросила, что она намерена делать? Она ответила, что пойдёт в милицию. Муж сказал, чтобы мы шли к свёкру, он работает в милиции.
- Вы были так дружны, что Руцкая пришла именно к вам?
Зажицкая пожала плечами, на сей раз без всякой демонстрации.
- Пришла как к подруге…
Судья выдохся и бросил свидетельницу на съедение сторон. Господин прокурор с минуту разглядывал очаровательную ласку, наверняка прикидывая, как бы её половчее заарканить, чтобы хоть на бумаге свести в этом грязном деле концы с концами.
Патриция была абсолютно уверена, что он предпочёл бы провести допрос в гораздо более непринуждённой обстановке, позволяющей использовать лёгкий флирт с последующим соблазнением, что несравнимо действеннее, чем вся эта занудная тягомотина. Вот только шансов на это не было никаких, так ему и надо!
- Климчак и его сестра отзываются о вас как нельзя хуже, - начал прокурор наконец, неуверенно косясь на Патрицию. - Вам известно, что в Познани против вас возбуждено дело?
- Нет.
- Вы ничего не знаете?
Зажицкая упорствовала:
- Нет.
"Пошла в отказ", - подумала Патриция, и, похоже, Кайтусь подумал то же самое, поскольку перестал давить на свидетельницу.
- А что вы думаете… Когда к вам пришла Руцкая, вы поверили, что Климчак её изнасиловал?
В ответе послышалось лёгкое презрение, сопутствующее тем не менее серьёзному размышлению:
- Я сначала не поверила, так как не думала, что он на такое способен, и только когда она показала укусы, синяки и поклялась…
Показы явно оказались сомнительными, поскольку обвинение закончило допрос с чрезвычайной поспешностью. Патрицию это здорово удивило, с чего бы вдруг? Чего он испугался? И какие такие укусы, разве что собака, ассоциированная с капустой, постаралась? Что же Кайтуся так не устроило?
Адвокат собак не боялся.
- Как вы объясните факт… - начал он осуждающе, листая лежащие перед ним документы. - Сначала вы посылаете пострадавшую к прокурору…
- Она сама! - резко возразила Зажицкая.
- …а потом вы пишете письмо, что Руцкая влюбилась и сама искала встречи с Климчаком?
Враждебность полыхнула из свидетельницы, словно жар из приоткрытой печи:
- Я уже объясняла, что это письмо я написала под диктовку Гонораты!
- Но вы ещё написали, что имело место медицинское обследование, и врач установил у Руцкой нетипичную физиологическую особенность. Другими словами, что она по-прежнему является девицей или никогда девицей не была. Такая естественная особенность её организма Этого Гонората знать не могла, а значит, не могла и вам продиктовать. Откуда вы это взяли?
- Я не знала, мне позже Руцкая рассказала.
- Если вы писали письмо, то знали уже тогда. А откуда узнала Гонората?
- Я не помню… - проговорила она это сдавленным голосом, чуть не плача.
Что там эти три девахи замутили? Патриция кляла Кайтуся на чём свет стоит. Все закулисные интриги от неё скрывал, паршивец! А ведь ознакомился со всеми показаниями, полученными в ходе предварительного следствия. Ничего, она и так догадалась, и ещё ему покажет!
Паршивец как раз включился, наводя на след:
- А разве вы втроём не обсуждали некую новость из прокуратуры?
- Обсуждали. Карчевская упоминала, что получила доступ к документам следствия через одного водителя.
- Это она рассказала о результатах врачебного обследования?
- Я не помню, - стояла на своём Зажицкая после продолжительного молчания всё так же враждебно. И было видно, что никакими хитростями её не сломить.
Сломался судья. Он отпустил свидетельницу и в конце концов проворчал что-то о вызове пострадавшей.
Патриции с трудом удалось оторваться от наблюдений за бурей эмоций, разыгравшейся в скучном зале суда между обвиняемым и последней свидетельницей. Климчак и Зажицкая старательно избегали смотреть друг на друга, отчего атмосфера между ними накалилась до предела. Ладно, это потом. Наконец-то она увидит долгожданную Стасю!
Разбежалась! Не так сразу.