- Подумайте об одном: ваша подпись в реестре доставки телеграмм существует до сих пор. Я ухожу, но я тут, я не теряю вас из виду, так что не наделайте глупостей. Один раз вы меня провели, но мне, чтобы научиться, хватает одного раза.
Отступив к порогу, он оказался целиком в потоке лунного света.
- Так я рассчитываю на вас?
Я ответила: "Да-да, уходите только". Он добавил, что еще увидится со мной, и исчез. Я даже не слышала удаляющихся шагов. Минуту спустя, когда я вышла из гаража, луна освещала безлюдный мир - впору было поверить, что мне просто-напросто приснился кошмар.
До рассвета я не сомкнула глаз. У меня снова болели затылок и спина. Я дрожала под грудой одеял.
Я старалась припомнить дословно все, что он мне сказал. Но уже там, в гараже, несмотря на неудобное положение, в котором он меня удерживал, каждая из фраз, что он шепотом выпаливал мне в лицо, вызывала перед глазами отчетливые образы. Я не могла помешать себе накладывать на его рассказ собственное видение. Все оказалось искажено.
Впрочем, кому верить? Сама я никогда ничего не пережила. Я жила снами окружающих. Жанна по-своему рассказывала мне о Мики, и это был сон. Я слушала ее по-своему, и когда потом воссоздавала те же события, ту же героиню, это снова был сон, еще более далекий от реальности.
Жанна, Франсуа Руссен, Серж Реппо, доктор Дулен, Иветта - все это были зеркала, посылавшие отражения к другим зеркалам. Ничего из того, во что я верила, по сути дела, не существовало помимо моего сознания.
В ту ночь я даже не пыталась найти объяснение странному поведению Мики - Мики Сержа Реппо. А тем более в очередной раз воссоздать ту, другую, ночь, когда сгорела вилла.
До самой зари я беспрестанно перебирала в уме малозначительные подробности, как жуют по инерции опостылевшую жвачку. Например, представляла себе движение Сержа, каким он нагнулся внутрь "МГ", чтобы забрать черный реестр (почему черный? он мне этого не говорил). Куда он поцеловал Мики ("Мимоходом я вас даже чмокнул") - в щеку, в губы, наклонясь, поднимаясь? Да и правда ли то, о чем он рассказывал?
Или же я снова ощущала на себе тошнотворный запах того дешевого одеколона, которым он поливал себе волосы. Мики тоже обратила внимание на этот запах. "Ваша подпись, - сказал он мне, - была очень разборчива, - я сразу же рассмотрел ее в свете приборной доски. Вы тогда еще спросили, чем я душусь. Это не французский одеколон, я привез его из Алжира, я там служил. Сам бы я такое не придумал, верно?"
Марку этого одеколона он, должно быть, назвал тогда Мики. Но мне в гараже - нет, для меня он так и остался безымянным. Еще более, чем мысль о том, какое зло он может причинить нам с Жанной, меня беспокоил этот запах, который я улавливала - или думала, что улавливаю, - на своих перчатках, руках, - беспокоил до того, что я была вынуждена вновь зажечь лампу. Шантажист, должно быть, бродит вокруг дома, бродит вокруг меня. Стережет меня, как свое добро: принадлежащие ему память, разум.
Я сходила в ванную, приняла душ и снова улеглась, так и не освободившись от гнета. Где в доме искать снотворное, я не знала. Заснула я под утро, когда в щели ставней уже просачивался свет.
К полудню, когда Иветта, забеспокоившись, пришла меня будить, я все еще чувствовала на себе запах его одеколона. Первой моей мыслью было: он наверняка готов к тому, что я попытаюсь предупредить Жанну. Если я это сделаю, он так или иначе об этом узнает, запаникует и выдаст нас. Так что это отпадает.
После обеда я вышла во двор. Но его не увидела. Думаю, я спросила бы у него разрешения позвонить во Флоренцию.
Следующие два дня я провела, строя самые невероятные планы, как избавиться от него, не ставя в известность Жанну. Бесцельно слонялась от пляжа к дивану на первом этаже и обратно. Он не появился.
На третий день - это был мой день рождения - испеченный для меня Иветтой пирог напомнил мне о вскрытии завещания. Жанна позвонит сама.
Что она и сделала пополудни. Серж в это время наверняка был на почте. Он подслушает и поймет, что я - До. Я не знала, как попросить Жанну приехать ко мне. Сказала, что у меня все хорошо, что соскучилась по ней. Она ответила, что тоже по мне соскучилась.
Я не сразу уловила, что у нее какой-то странный голос, потому что была полностью поглощена мыслью о том, что нас, нашу линию прослушивают, но в конце концов все же отдала себе в этом отчет.
- Так, ерунда, - сказала она. - Устала немного. У меня тут кое-какие сложности. Придется остаться здесь еще на день-другой.
Она попросила меня не беспокоиться. Дескать, объяснит все по приезде. Когда подошло время повесить трубку, это было так, как если бы меня разлучали с ней навсегда. Тем не менее я лишь машинально чмокнула в микрофон и ничего ей не сказала.
Новое утро - новые страхи.
Выглянув из окна спальни, я увидела двоих мужчин - они ходили вокруг гаража, делая пометки в блокнотах. Подняв головы, они жестами поприветствовали меня. Они смахивали на полицейских.
Когда я спустилась, они уже уехали. Иветта сказала, что это были чиновники из пожарной службы Ла-Сьота. Приезжали кое-что уточнить, она толком не поняла: что-то связанное со стропилами и с мистралем.
"Они" проводят новое расследование, подумала я.
Я поднялась в комнату переодеться. Я не представляла, что может со мной приключиться. Меня трясло, как в лихорадке. Я снова была не в состоянии самостоятельно натянуть чулки, чему с таким трудом недавно научилась. И вместе с тем рассудок мой был непонятным образом парализован, заморожен.
В какой-то момент, когда я уже долгое время стояла посреди комнаты босая, с чулками в руке, чей-то голос во мне проговорил: "Если бы Мики знала, то уж постояла бы за себя. Она была крепче тебя, ты была одна, она бы не погибла. Этот парень врет". А кто-то другой во мне возразил: "Серж Реппо уже донес на вас. Эти двое явились сюда три месяца спустя после пожара не ради одного лишь удовольствия пощекотать тебе нервы. Спасайся же, беги к Жанне под крыло".
Полуодетая, я выскочила в коридор. Ноги сами повлекли меня, как сомнамбулу, в сгоревшую спальню Доменики.
Там на подоконнике сидел незнакомец в плаще табачного цвета. Должно быть, я услышала, как он сюда забрался, и решила, что это Серж, но нет - этого юношу, худого, с печальным взором, я никогда раньше не видела. Он не удивился ни моему приходу, ни моему виду, ни моему испугу. Я так и застыла в дверях, привалившись к косяку и прижав руку с чулками ко рту. Мы долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Все было опустошено, выпотрошено, выжжено. Комната без мебели, с провалившимся полом, и мое сердце, переставшее стучать. В его взгляде я читала, что он презирает меня, что он мне враг, что и он тоже знает, как меня погубить.
За его спиной хлопнул полусгоревший ставень. Он слез с подоконника, неторопливо вышел на середину комнаты. И заговорил. Этот голос я однажды уже слышала по телефону. Он Габриель, друг Доменики. Он сказал, что я убила Доменику. Он предчувствовал это с самого первого дня. А теперь он в этом уверен, и завтра у него будут доказательства. Безумец с тихим голосом.
- Что вы тут делаете?
- Ищу, - ответил он. - Ищу вас.
- Вы не имеете права вторгаться ко мне.
- Вы сами дадите мне это право.
Он долго ждал: торопиться ему было некуда. И, как оказалось, не напрасно. Со вчерашнего дня ему известно, почему я убила Доменику. И у него даже есть профессиональный повод для визита ко мне. Здесь, на юге, он пробудет в командировке - столько времени, сколько потребуется, чтобы доказать факт убийства.
Поводом оказался договор страхования жизни, заключенный с каждым сотрудником банка, в котором работала Доменика. Благодаря этому полису они и познакомились. Не правда ли, какие сюрпризы преподносит жизнь, сказал он: три месяца он выжидал, прекрасно зная, что одно из положений этого договора позволяет ему провести собственное расследование. Он даже выплатил последние ежемесячные взносы из своего кармана, как только узнал о гибели До. Если об этой, так сказать, неделикатной услуге проведает его компания, то ему никогда и нигде уже не устроиться по специальности. Зато прежде он отомстит за любовницу.
Я слегка успокоилась. Он хочет произвести на меня впечатление, продемонстрировать свое упорство. Ничего-то ему не известно.
Он объяснил мне, что в Италии все будет совсем иначе. Его примут с распростертыми объятиями. Во Франции у До было лишь дополнение к страховому договору с ежемесячным взносом в две тысячи франков на протяжении десяти лет, зато всевозможные полисы, оформленные Сандрой Рафферми, тянут на десятки миллионов. Если даже для такого пустякового договора, как французский, имеет значение любая зацепка, то легко представить себе, как заинтересуются итальянские страховщики.
Зацепка? Страховые полисы Рафферми? Я ничего не понимала. Меня вновь охватила тревога. Похоже, он даже слегка удивился, но потом, должно быть, догадался, что меня посвятили не во все. На единственный миг за все время нашего разговора его хмурое лицо просветлело - от иронической усмешки.
- Если сегодня или завтра вы станете мешать мне делать свое дело, этот дом наполнится изыскателями, куда более дотошными, чем я, - сказал он мне. - Мне в своей докладной достаточно пожаловаться на недостаток понимания со стороны девицы, которой, похоже, есть что скрывать. Сейчас я еще разок обойду виллу. Советую вам одеться. После поговорим.
Он повернулся и преспокойно направился в сгоревшую ванную. На пороге он обернулся. Растягивая слова, сообщил мне, что у моей подруги серьезные проблемы во Флоренции: наследницей объявлена До.
Всю вторую половину дня я названивала во Флоренцию по всем телефонам, которые удалось обнаружить в бумагах Жанны. Только к вечеру кто-то отозвался. Где найти Жанну, там не знали, но подтвердили, что за десять дней до своего последнего приступа Рафферми попросту переписала завещание. По-итальянски я знала лишь отдельные выражения, которые выучила за последние недели, а Иветта, державшая дополнительный наушник, оказалась не столь уж искушенным переводчиком. Слова мы разбирали с пятого на десятое, и я утешала себя мыслью, что мы плохо поняли.
Дружок Доменики шастал по дому. Обедать он не стал и даже не снял плащ. Временами он подходил ко мне и, невзирая на присутствие Иветты, как следователь, задавал мне вопросы, на которые я не могла ответить.
Он ходил и разнюхивал, и я не осмеливалась его турнуть из опасения, что другим покажусь еще более подозрительной. Я ощущала себя захваченной вихрем его перемещений.
Он был еще тут, расхаживал перед домом, когда вихрь вдруг остановился на одной мысли, безумной мысли: у Мики тоже был мотив для убийства - точно такой же, как у меня! Занять мое место, чтобы вернуть себе наследство!
Я поднялась в свою комнату, взяла манто и деньги, что оставила мне Жанна. Переменила перчатки. Открыв шкаф, где лежали чистые, увидела маленький револьвер с перламутровой рукоятью, который мы обнаружили в одном из чемоданов Мики. Долгое время я колебалась. В конце концов взяла его.
Пока я заводила машину, стоящий у гаража парень в плаще молча смотрел на меня. Окликнул он меня, лишь когда я тронулась с места. Склонился к дверце и спросил: неужто я и теперь не соглашусь, что жизнь порой преподносит сюрпризы? Ведь погубит меня шикарный автомобиль.
- Вы знали, что состояние Рафферми унаследует До. Вы знали это потому, что вам объявила это сама тетка. Вы звонили ей из Парижа, когда за вами приехала ваша гувернантка. Это написано черным по белому в завещании. По возвращении вы отпраздновали день рождения До, напичкали ее снотворным, заперли в спальне и подожгли ванную комнату.
- Да вы просто сумасшедший!
- Вы предусмотрели все. Кроме двух вещей: что, во-первых, наряду с прочим вы потеряете и память и забудете даже свой план выдать себя за Доменику и что, во-вторых, огонь не распространится на спальню. Он туда и не пошел!
- Я вас больше не слушаю. Подите прочь!
- Знаете, чем я занимался все эти три месяца? Изучал досье о всех пожарах со дня основания моей компании. Наклон дома, направление ветра в тот вечер, сила взрыва, участки ванной комнаты, где огонь бушевал особенно сильно, - все указывает на то, что эта пакость не пошла бы в комнату Доменики! Пожар уничтожил бы лишь одно крыло дома, он не поворотил бы вспять! Вам пришлось разжигать его заново в гараже, под ее комнатой!
Я смотрела на него. По моим глазам он видел, что его доводы начинают действовать. Он схватил меня за плечо. Я высвободилась.
- Посторонитесь, или я вас задавлю!
- А после сожжете свою машину, как сожгли ту? На этот раз примите совет: не увлекайтесь, не теряйте голову, орудуйте аккуратней, когда будете пробивать в машине бак! Если хорошенько поискать, это можно обнаружить.
Я рванула с места. Его задело задним крылом, и он упал. Я услышала крик Иветты.
После операции я слишком плохо водила, чтобы ехать быстро. Спускалась ночь, в глубине залива зажглись огни Ла-Сьота. Если Серж Реппо уходит со службы в пять часов, как летом, то я его не застану. Позволить ему заговорить никак нельзя.
На почте его не было. Я снова вызвала Флоренцию, но на Жанну так и не попала. Когда я снова села за руль, уже наступила ночь, было холодно, мне не достало духу даже поднять верх машины.
Некоторое время я кружила по улицам Ла-Сьота, как если бы надеялась наткнуться на Сержа Реппо, - какая-то часть меня и впрямь на это надеялась. Другая же часть моего существа неотступно думала о Мики, которой я была, а может, не была, и о Жанне. Она не могла обмануться, она не могла обмануть меня. Серж врет. Мики ни о чем не знала. Я - До, и я убила ни за что - за наследство, которое сейчас уплывает у меня из рук и которое досталось бы мне без всякого убийства. Достаточно было подождать. Вот это хохма так хохма. И почему я не смеюсь?
Я возвратилась на мыс Кадэ. Еще издали увидела множество машин, освещающих фарами дом. Полиция. Я остановилась на обочине дороги. Я еще пыталась рассуждать, строить планы, снова и снова думать о том пожаре.
Тоже хохма ничего себе. Вот уже три месяца я только и делала, что рыла и выискивала. Вела расследование, как этот бравый страховой солдатик, но обнаружила кое-что получше: в этом деле, которое так взяло его за живое, повсюду оказываюсь одна только я. Я следователь и убийца, жертва и свидетель - все вместе. Того, что произошло на самом деле, не раскопает никто другой, кроме этого стриженого болванчика - сегодня, завтра или никогда.
Я пешком подошла к дому. Посреди черных автомобилей тех, кто заполонил первый этаж, увидела белую машину Жанны с откинутым верхом, с чемоданом на заднем сиденье и забытой косынкой на переднем. Она здесь…
Я медленно побрела прочь, съежившись в своем манто, сквозь ткань перчатки угадывая в кармане очертания револьвера Мики. Спустилась на пляж. Сержа там не было. Вновь поднялась на дорогу. И там его не было. Я села в машину и укатила в Ла-Сьота.
Я нашла его спустя час на террасе одного кафе, в компании рыжеволосой девицы. Увидев меня выходящей из машины, он огляделся вокруг, недовольный неожиданной встречей. Я направилась к нему, и он встал. Он даже сделал в мою сторону два шага - два последних шага шкодливого кота. Я выстрелила с пяти метров, промахнулась и продолжала идти вперед, разряжая в него свой маленький револьвер. Он упал вперед, ударившись головой о кромку тротуара. После четвертого выстрела я еще дважды безрезультатно нажимала на спуск. Это не имело значения: я знала, что он мертв.
Раздались крики, топот. Я села в свой "фиат". Рванула вперед посреди смыкавшейся вокруг толпы. Перед машиной расступились. Я говорила себе: теперь уже никто не сможет причинить Жанне хлопот, она примет меня в объятия и будет баюкать, пока я не усну, и все, что мне от нее будет нужно, - чтобы она продолжала меня любить. Свет моих фар разгонял стервятников, и они разлетались в стороны.
В столовой виллы, прислонясь к стене, ждала Жанна - спокойная, лишь едва бледнее той, что я знала.
Она первая увидела меня, когда я взошла на крыльцо. Ее лицо, внезапно выразившее отчаяние и одновременно облегчение, заслонило для меня все остальное. И только гораздо позднее, когда меня оторвали от нее, я заметила остальных: Иветту, утиравшую слезы фартуком, Габриеля, полицейских - двоих в форме и троих в штатском - и одного из мужчин, виденных мною утром у гаража.
Жанна сказала, что меня обвиняют в убийстве Доменики Лои и собираются увезти, но что это полный идиотизм: я должна верить ей, ведь я знаю, что она не даст им причинить мне зло.
- Я знаю, Жанна.
- С тобой ничего не случится. Не может ничего случиться. Они попытаются воздействовать на тебя, но ты никого не слушай.
- Я буду слушать тебя.
Они оттеснили меня. Жанна спросила, можем ли мы вместе подняться наверх, чтобы собрать чемодан. Один из полицейских, с марсельским выговором, сказал, что он нас проводит. Он остался в коридоре. Жанна закрыла дверь моей спальни и привалилась к ней. Взглянув на меня, заплакала.
- Жанна, скажи мне, кто я.
Она покачала головой с полными слез глазами и сказала, что не знает. Я - ее доченька, и кто я, она уже не знает. Теперь ей это безразлично.
- Ты слишком хорошо знала Мики, чтобы обмануться. Ты знаешь меня… Ведь ты хорошо знала ее, верно?
Она качала головой, качала головой, отвечала: нет, нет, это правда, она ее не знала, последние четыре года она знала ее меньше чем кого бы то ни было. Мики избегала ее, как зачумленную, и она ее уже не знала.
- Что же произошло четыре года назад?
Она плакала, плакала, прижимала меня к себе, говорила: ничего, ничего, ровным счетом ничего не произошло - так, сущая безделица, глупость, один поцелуй, ну совсем ничего, всего-навсего поцелуй, но она не поняла, она не поняла, с тех пор она не терпела меня рядом с собой, она не поняла.
Жанна грубо отстранила меня, тыльной стороной ладони утерла глаза и принялась укладывать мой чемодан. Подойдя, я села подле нее на кровать.
- Я кладу три пуловера, - сказала она, несколько успокоившись. - Скажешь мне, в чем у тебя будет нужда.
- Мики знала, Жанна.
Она трясла головой, отвечала: прошу тебя, прошу тебя, она ничего не знала, тебя бы не было сейчас здесь, если б она знала. Погибла бы ты, а не она.
- Почему ты хотела ее убить? - спросила я тихонько, беря ее за руку. - Из-за этих денег?
Она покачала головой и ответила: нет, нет, я больше не могла, плевать мне на деньги, замолчи, прошу тебя.
Я отступилась. Легла щекой на ее ладонь. Оставив мне эту руку, другой она сложила мои вещи в чемодан. Она уже не плакала.
- В конечном счете, у меня останешься одна лишь ты, - проговорила я. - Ни наследства, ни мечтаний на грани сна - только ты.
- Что это такое - мечтания на грани сна?
- Ты мне сама рассказывала: истории, которые я выдумывала, когда была еще банковской служащей.
Они принялись задавать мне вопросы. Они заперли меня в палате тюремного лазарета. Жизнь моя снова стала чернотою ночи и режущим светом дня, когда меня выпускали во двор на прогулку.