- Я не блефовал. Валя. Ты им действительно нужна. Ты им нужна даже больше, чем мы с Андреем. Потому что ты - свидетель.
- И только чтобы я им не досталась, вы угробили столько людей?
- Да. Я выполнял задание.
- Так зачем было мучиться? Шлепнули бы меня вместе с Реем - и никаких проблем.
- Так и было бы, если бы я не надеялся выбраться с той виллы.
- Хороша Маша, но или ваша, или ничья?
- Что-то в этом роде.
- Получается, я обязана тебе жизнью?
- Не спеши благодарить, подруга. Придет день, и ты еще проклянешь меня за это по-настоящему
- Значит, кому-то в Москве я все еще нужна?
- Видимо, нужна.
- Почему ты со мной прощаешься так, словно мы видимся в последний раз?
- У нас с Андреем тоже серьезные проблемы. И потом, где мы с тобой увидимся? На пресс-конференции в Доме журналиста? У тебя в редакции? Или в моей балетной школе в Швейцарии? Ее фасад такой же фальшивый, как очаг в хижине Папы Карло. Я ведь в Дом кино попал тогда впервые в жизни. И то исключительно с целыо повидать тебя. Задание...
- Скажи, может случиться так, что ты окажешься в скором времени в Москве?
- В моей жизни может случиться что угодно. В том числе и это.
- Я могу попросить тебя об одном одолжении?
- Нет.
- Я вообще не могу рассчитывать на тебя?
- Нет.
- Тогда прощай, Мишин.
- Прощай, Мальцева. И не поминай лихом.
- Ах, да, чуть не забыла... - я вытащила из косого бокового кармана юбки свою единственную, как мне еще вчера казалось, ценность, плотно завернутую в гигиенический пакет с изображением пикантной дамы. - Возьми на память, Витяня.
- Что это? - спросил Мишин настороженно.
- Это сфабрикованная моими собственными руками улика против тебя. Кстати, еще вчера я очень ею гордилась...
- Что?
- Не важно, Витяня. Возьми и выбрось, если хочешь. Гескину этот глушитель уже все равно не пригодится, да и мне, как выясняется, незачем тебя шантажировать...
Витяня аккуратно развернул пакетик, вытащил колпачок-глушитель, повертел его в пальцах и усмехнулся:
- Остроумно, ничего не скажешь, - Мишин хмыкнул: - Как мне рассматривать этот жест доброй воли? Ты больше не видишь во мне врага?
- Оставь нюансы для тех, кого будешь вербовать. Просто я стала такой же, как ты, Мишин. Совершенно не желая этого и во многом благодаря тебе...
Я потянула на себя ребристую ручку двери и вышла в ночь, словно с головой окунулась в огромную чернильницу
- Держи фонарик, - Мишин возник где-то сзади, и я в который раз ощутила сладко-дремотный, одуряющий запах "Дракара", который, я знала это совершенно точно, будет напоминать мне впредь только о смерти и предательстве. - Видишь тропу? Иди строго по ней, никуда не отклоняйся и не сворачивай. Средним шагом - примерно часа два с половиной. Плюс полчаса - скидка для слабонервных на темноту. Тропа упрется в реку. На берегу тебя будет ждать мужчина. В широкополой шляпе и красно-черном пончо. В руках у него будет ружье...
- Человек с ружьем? Замечательно!
- А с чем он еще должен быть? Лес вокруг, даже медведи водятся.
- С приличным человеком ты меня все равно не познакомишь, я уже давно поняла.
- Он приличный, - ухмыльнулся Витяня. - Он очень приличный и даже умный. Увидев тебя, он положит ружье на землю перед собой и снимет шляпу Запомни порядок действий, поскольку это пароль. Если он все так и сделает, полностью доверься ему, он приведет тебя в безопасное место.
- На каком языке мне с ним разговаривать?
- А хоть па китайском. Он глухонемой.
- А если он не положит ружье на землю, а наоборот, наставит его на меня, тогда что делать?
- Возьми, - в темноте Витяня нащупал мою руку и вложил в нее пистолет. - Узнаёшь? Тот самый, с виллы. Так вот, если он сделает это, значит, перед тобой другой человек. Враг. В пистолете девять патронов. Это все, чем ты располагаешь, чтобы защитить себя. Стреляй с умом, подруга, прицеливайся.
- Мишин, ты что, действительно сдурел? Ну, шлепну я этого бессловесного беднягу, который пароль забыл, куда же мне потом деваться? Одной, без вещей, ночью, в этой трижды проклятой Аргентине?..
- Забудь про Аргентину.
- Как забыть? Разве это так просто забудешь?
- В данном случае просто. Потому что ты уже в Чили.
- Где?
- В Чили, Мальцева...
31
Чили. Лес
5 декабря 1977 года
Путь в густом лесу, хоть и не слишком широкий, был добросовестно вытоптан не одной сотней пар крепких мужских ботинок и больше напоминал народную тропу, нежели тайную контрабандистскую тропку. А в том, что я шла именно по такой тропке, я не сомневалась. Иначе к чему был весь этот антураж - автопробег практически через всю страну, суровые, с нотками завещания инструкции Витяни, глухая ночь, раздираемая ис-
- Здравствуйте, товарищи!..
Глухонемой, естественно, не врубился, а мул еще раз хрюкнул и вернулся к прерванному моим появлением занятию - опустил морду и стал щипать траву.
- Ну? - нетерпеливо спросила я, делая выразительный жест рукой.
Мужик в пончо вновь надел шляпу, снова снял ее и выразительно (мне даже показалось, с испугом) взглянул на меня.
- Что будем делать дальше? - спросила я, продолжая жестикулировать и чесаться от укуса какого-то гада. И только после того, как глухонемой повалился ничком на землю и прикрыл голову руками, до меня дошло, что я размахиваю перед его носом пистолетом.
- Вот корова! - ругнулась я, засунула пистолет за пояс юбки, выпустила блузку наружу, чтобы не смущать видом грозного оружия пугливое дитя Кордильер, и тронула его за плечо.
Обладатель пончо опасливо покосился, увидел, что в руках у меня остался только фонарик, легко вскочил на ноги, показал мне на мула и махнул рукой куда-то на запад.
Еще через минуту я сидела в остро пахнувшем козьим сыром седле и продолжала свое бесконечное путешествие. Передо мной маячила спина проводника с рассыпанными до лопаток волосами - прямыми и черными, как жженая кость.
Потом, кажется, я задремала. Мне снились оборванные провода, картофельное поле, скользкое и глинистое после дождя, большой письменный стол
- Я так понимаю, Валентина Васильевна, - на чистом русском языке пробасил Габен, который при ближайшем рассмотрении оказался лет на двадцать моложе своего прототипа, - что верхом вы ездили впервые в жизни? - Он протянул мне руку: - Обопритесь, так вам будет легче дойти до дома...
- До какого дома? - я завертела головой, но, кроме окаймленной густыми зарослями и яркими белыми цветами поляны, ничего не увидела. - И вообще, коль скоро вы не глухонемой, может, объясните мне, где я нахожусь и кто вы такой?
- Обязательно. Вот только до дома дойдем, и все объясню.
Габен помахал на прощанье проводнику и, предупредительно подстраиваясь под мои мучительные попытки возвратить протезам свойства биологических конечностей, повел меня куда-то в сторону.
- Я так понимаю, что дом в местных условиях - это землянка в три наката? - спросила я, радостно ощущая первые признаки возвращения моих ног к жизни.
- В каком-то смысле вы абсолютно правы.
- Если вы скажете еще, что пока я спала, этот глухонемой Сусанин вывел меня в белорусские леса, то я вас даже расцелую, несмотря на всю неприязнь к небритым мужчинам.
- Увы, Валентина Васильевна, - с грустью молвил Габен, - это совсем не белорусские леса.
- А почему "увы"?
- Потому что здесь нет грибов.
- Любите грибы?
- Соленые? Под водочку? Обожаю!
- Лечитесь здесь от алкоголизма?
- А вы веселая дама.
- Еще обхохочетесь...
Домом оказалась типично деревенская хижина - плоская, бревенчатая, с узкими окнами и покосившимся крыльцом.
- Вот мы и дома, - Габен широко повел рукой, словно приглашая меня войти в районный дворец бракосочетаний. Не хватало только марша Мендельсона. - Добро пожаловать!
Внутри хижина представляла собой небольшую комнату с перегородкой, служившую, видимо, и столовой, и гостиной, и спальней. Несколько грубо сколоченных стульев, кровать, покрытая косматой шкурой, два разнокалиберных кресла у выложенного грубым булыжником камина... В этот пасторальный интерьер абсолютно не вписывался современный телефонный аппарат с кнопками вместо привычного диска, стоявший прямо на полу.
- Располагайтесь, Валентина Васильевна... - Габен усадил меня в кресло и направился к перегородке, - через пару минут я вернусь...
Я с наслаждением вытянула ноги. Жестокие уроки последних дней должны были, как мне казалось, научить меня не расслабляться ни на секунду. Но в этой теплой, по-деревенски уютной хижине я вдруг почувствовала себя так хорошо, так безмятежно, что сама испугалась своего спокойствия. Мне даже почудилось, что сейчас из-за перегородки выйдет мама и спросит...
- Кушать будем?
От неожиданности я вздрогнула: Габен сосредоточенно нес огромный деревянный поднос, уставленный едой. Ловко подтолкнув к моим ногам низенький табурет, он поставил на него поднос, подтащил с другой стороны второе кресло, сел и, предвосхищая мои вопросы, решительно заявил:
- Попробуйте, на что способен мужчина, влачащий одинокое существование в глуши Кордильер. Если не понравится, я дам вам телефон и имя человека, которому вы, вернувшись домой, сможете позвонить и сказать все, что вы обо мне думаете. Договорились?
Я кивнула, поскольку после открывшегося моему взору гастрономического великолепия мне как-то сразу расхотелось разговаривать. Минут двадцать я ела все подряд: темно-коричневую фасоль с очень сладким почему-то картофелем, огромные куски вареного мяса, тонюсенькие, как блинчики, пирожки с рисом... Я обмакивала невероятно аппетитные, еще горячие лепешки в острейший соус, в котором была масса вкусовых ощущений, но ни одного из них я до этого никогда не испытывала...
Габен с умилением наблюдал за моим обжорством и, судя по всему, был счастлив. Сам он почти не притронулся к еде.
- Все! - сказала я наконец. - Вы потрясающий кулинар... Кстати, как вас зовут?
- Думаю, про себя вы меня уже как-то назвали. Верно?
- Откуда вы знаете?
- Неважно. Так верно?
- Да.
- И как?
- Габен.
- Чудесно! Так и называйте меня впредь.
- Господи, опять!
- Что "опять"?
- Опять конспирация, тайны, КГБ...
- А вы что думали, Валентина Васильевна? Что вас перебросили сюда для поправки здоровья и сбора впечатлений о флоре и фауне Латинской Америки?
- Знаете, впечатлениями я уже сыта по горло.
- По собственной вине, не так ли?
- Габен, - спросила я как можно небрежнее, - а вас за что сослали в эти горы? Кому вы там не угодили?
- Журналистское расследование? - вопросом на вопрос ответил он.
- С чего вы взяли? Я уже забыла о своей профессии...
- И зря - она вам еще пригодится.
- Когда, а главное, в каком виде, хотела бы я знать? Интервью в постели с Джеральдом Фордом? Кстати, чем, интересно, закончились вчерашние выборы в Штатах?
- Валентина Васильевна, вы растрачиваете себя ио мелочам, - спокойно ответил Габен, глядя куда-то мимо меня. - Вы по-прежнему играете, кокетничаете, суетитесь... Я понимаю, что, скорее всего, именно такой и должна быть ваша реакция. И все же, поверьте мне, это неразумно. Скажите, вы умеете плавать?
пропуск стр.272, 273
и все интеллигентское сословие. Это не оскорбление, право... - Габен прочертил в воздухе какую-то замысловатую линию, словно расписался на невидимом документе. - Это диагноз.
- Следовательно, вы, Габен, абсолютно здоровый человек?
- Что вы имеете в виду?
- Иммунитет против заболевания интеллигентностью.
- Валентина Васильевна, боюсь, мы говорим на разных языках и ни до чего путного не договоримся. Если я вас чем-то обидел, простите.
- Да что вы! Разве я способна на столь убогие рефлексы?
- Просто я очень не люблю категоричность.
В любых проявлениях.
- Да ну?! - я всплеснула руками. - Ну конечно! Люди, отвечающие на приказ начальства "Есть!" или "Так точно!", - самые ярые враги категоричности.
- Приказ - это сформулированная идея, сгусток мысли, а не декадентские измышления о природе бытия и духовных ценностях. Кроме того, в нашей системе солдафонство не поощряется.
- Хорошо, скажу иначе: мне кажется, мне сдается, мне мнится, мне представляется, что все вы, занимающиеся тем, что я видела там, за этой проклятой тропинкой... так вот, все вы...
- И вы в том числе.
- Да, и я тоже, вы правы, Габен. Так вот, все мы и есть дерьмо. Такая формулировка вас устраивает?
- А вас?
- Нет, конечно!
- Так в чем же дело? Почему вы ломитесь в открытые двери? Может, разберемся спокойно, а? Расслабьтесь. Вы еще молоды, хороши собой, умны и даже остроумны. Такое сочетание нечасто встречается. Да, вы действительно угодили в сложную ситуацию. Так по-вашему. По мне же, все это абсолютно естественно: идет игра со своими правилами, со своими профессионалами и любителями. Можно сорвать куш, а можно и пролететь. Так получилось, что вы сели за один стол с профессиональными игроками...
- С шулерами! И не я села, а меня посадили!
- Вы сели сами, не надо спорить.
- Мне не нравится такая игра.
- Вы думаете, мне она нравится?
- Теперь уже кокетничаете вы, Габен. Конечно, нравится. Вы буквально тащитесь от своего суперменства, от своей посвященности в чужие тайны, от силы и агрессивности своей ужасной организации...
- Вы не правы. На войне как на войне. Думаете, ЦРУ чем-то от нас отличается? Иначе мыслят, иначе действуют или имеют иные моральные ценности?
- Не знаю...
В который раз мне вспомнился эпизод на крыше, лицо того пария в очках. Что бы он сделал со мной, не отвлеки его бровастый? Расстрелял в упор? Сбросил бы с крыши, как надоевшую кошку?
- О чем вы задумались, Валентина Васильевна?
- Скажите, эта беседа у камина, это ангельское терпение - я же понимаю, что доставила вам массу хлопот, - что это такое? Санкционированное вашим начальством мероприятие по охмурению нового агента, приступ неконтролируемой симпатии к приятной собеседнице или разговор в пользу бедных?
- Разговор в пользу начальства при наличии неконтролируемой симпатии. Несанкционированный, но нужный и важный. Может, перейдем к делу?
- А чем мы занимались до этого?
- На мой взгляд, просто теряли время.
- И тем не менее вы пошли на это, Габен?
- Не надо делать из меня монстра, ладно? - он встал и сделал шаг в мою сторону. Его борода зависла над моей головой, как метла, вскинутая разозлившимся дворником. - Я нормальный человек и уважаю чужие мнения. Но приказ, имеющий к вам самое прямое отношение, это не "ать-два!". Вы, да будет вам известно, сорвали выполнение умного и тонкого плана, над которым работали очень серьезные люди. И если после этого вы все еще живы, значит, это важно и необходимо...
- Для кого важно и кому необходимо?
- Родине, - как-то буднично ответил Габен, и реплика, уже готовая сорваться с моего языка, вдруг намертво прилипла к нёбу Заглянув в его совершенно бесстрастные глаза, я даже не то что поняла - ощутила всем сердцем, всей своей издерганной, измученной головой, что разговариваю с фанатиком.
- Послушайте, Габен, а как насчет того, чтобы отправить меня домой? Ну, не справилась, что делать? Я вот слышала, что если советский представитель за рубежом проштрафится, его первым же
самолетом высылают на родину. Я готова принять эту страшную кару
- Ценю ваше мужество, но пока этот вопрос на повестке дня не стоит.
- Почему?
- Так надо.
- Да кто вы такой, Габен? Господь Бог? И почему вы разговариваете со мной так, словно я должна сдать вам зачет по научному атеизму?
- О, по ряду важных причин. Назову самую главную: я тот самый человек, которому на сегодняшний день вы обязаны своей бесценной жизнью.
- Здравствуй, мамочка?.. Вы говорите так серьезно, будто сами верите в это. Не слишком ли много чести для простой женщины - спасать ее от гибели?
- Не скромничайте, Валентина Васильевна, - Габен снова сел в кресло. - Да, вы допустили серьезную ошибку. Однако я ни в чем не виню вас. Все шло к тому, что наш сегодняшний разговор мог состояться разве что в другой жизни, поскольку в этой еще никому не удавалось вести диалог с трупом. Но, на ваше счастье, произошло то, что случается крайне редко...
Андропов передал шифрограмму, в которой сообщает, что намерен на мне жениться. Я угадала?
- На ваше счастье, - словно не заметив мою хамскую остроту, продолжал Габен, - даже засветившись в Буэнос-Айресе, вы остались в рамках легенды...
- Вы можете повторить то же самое, но уже по-русски?
- Пожалуйста. Через сорок восемь часов вы вернетесь в Буэнос-Айрес.
- На муле?
- Я вызову такси.
- Надеюсь, вы шутите, Габен, - дрожащим голосом сказала я, поскольку ничуть не сомневалась в обратном.
- Считайте как вам приятнее, - любезно согласился он. - Только учтите: за эти двое суток вам предстоит запомнить и даже вызубрить столько, что, право, нет смысла продолжать болтовню на отвлеченные темы. - Габен взглянул на часы: - Если вы сыты - за работу, Марта!
- Как? Как вы меня назвали?
- А чем Марта хуже Габена? И потом, само словосочетание "Валентина Васильевна Мальцева" слишком длинно и как-то несуразно для наших суровых мужских дел. Оставьте прежнее имя для кабинета вашего редактора. А до этого кабинета - если, конечно, вам посчастливится когда-нибудь туда вернуться, - еще ох как далеко...
32
Чили. Лес
6 декабря 1977 года
- Тебя будут допрашивать только американцы, учти это. Не аргентинцы, а американцы из ЦРУ. Каким бы простачком ни казался тебе собеседник, как бы мило он ни выглядел и на каком бы прекрасном русском или французском с тобой ни говорил, знай: это человек ЦРУ. Он может представиться следователем местной полиции. Тем лучше, поскольку это работает на твою версию: советская журналистка не имеет никакого желания входить в контакт с иностранной разведкой - уже обожглась разок. Ей нужна только полиция и посол СССР в Аргентине. Точка.
- Габен, но может ведь случиться, что они поверят мне, клюнут на мои байки, вызовут посла и отпустят домой?
- Марта, у нас не оперируют понятием "может быть". Они четко знают, кто ты. Они знают о тебе почти все. Ты уже сидишь в компьютерах Лэнгли со всеми потрохами - от справки о здоровье для поступления в детский сад до записи твоего телефонного разговора на идиш с тем полицейским...
- А допрос на вилле?
- Они знают о нем от Геретса и Хорхе. А пленку Мишин унес с собой, и она уже здесь... - Габен сделал неопределенный жест в сторону кухни. - По законам нашей с тобой страны, Марта, эта беседа с твоими излияниями квалифицируется уголовным кодексом как измена Родине при отягчающих обстоятельствах, из чего вытекают как минимум пятнадцать лет строгой изоляции...