пропуск стр. 314, 315
Я открыла глаза и увидела, что торта нет. Как, впрочем, и хрустальной посуды, и толстой свечи, украшавшей наш стол. Мы ехали в машине по довольно мрачной улочке. Совсем слабый, какой-то призрачный отблеск фонарей только подчеркивал узость тупика, в котором оказались машина, я, моя жизнь и, похоже, мой обаятельный попутчик. С распущенной лентой бабочки и сигаретой в зубах, Юджин уставился строго в затылок водителя, словно мысленно диктовал ему маршрут следования.
- Куда ты меня везешь? - я боялась взглянуть на Юджина.
- Домой.
- В Мытищи?
- Почти.
- Ты сам приведешь приговор в исполнение?
- Нет, вызову полк морской пехоты.
- Из пистолета Дзержинского?
- Ты заслуживаешь лучшей участи.
- Я серьезно.
- Я тоже.
- Почему ты помогаешь мне? Зачем я тебе?
- Мне обещали повышение по службе и прибавку к жалованью.
- Ответь мне, это важно.
- Завтра.
- Завтра не будет. Я конченый человек, Юджин.
- Ну да, жертва коммунистической идеологии.
- Перестань паясничать!
- Ты в порядке? - Юджин оторвался наконец от шоферского затылка и повернулся ко мне: - В ресторане ты выглядела, как бумажный рубль.
- Навеки?
- До утра.
- А что будет утром?
- А утром я приду.
- А если нет?
- Я приду.
- А если твое начальство не поверит? Если они прикажут тебе собирать манатки и возвращаться домой? Если...
- Я приду, Вэл.
- Ты вселяешь в сердце девушки надежду. Знаешь ли ты, дитя американской демократии, что нет для мужчины страшнее преступления, чем вселять несбыточные надежды в сердце девушки?
- Да, я где-то читал об этом.
- Ты не боишься, что я подведу тебя?
- То есть?
- Ну, если цена, за которую я получу от твоих боссов право жить дальше, работать и даже когда-нибудь родить ребенка, может оказаться непомерной даже для такой жизнелюбки, как я.
- Вэл, я не понимаю тебя, и мне это не нравится.
- Господи, до чего ж ты туп, Юджин! Пойми, я никого не предавала. Я только сделала то, что делают миллионы людей, - позволила себе слабость. Но вытащила при этом самый черный билет и расплачиваюсь по самому крупному счету. А ведь слабость - это не предательство, верно?
- Игра слов, Вэл. Как правило, в основе предательства всегда лежит какая-то слабость.
- Ты не понимаешь меня. Я представляю, как будет выглядеть соглашение между мной и твоими начальниками. У тебя ведь нет другой возможности спасти меня, кроме как представить твоему любимому ЦРУ план моей перевербовки. Ты не пугайся, Юджин, я не профессиональный агент КГБ. Просто меня успели хорошо подготовить, там, в горах Чили. Значит, я буду двойным агентом, да? Я прикинусь, что выполнила задание одних мерзавцев и работаю против других...
- Ты знаешь выражение "шаг за шагом"?
- Да.
- Сперва тебе надо уцелеть. Выжить. Это главное. Все остальное решим позже.
- Господи, Юджин, ты совсем не похож на дурака! Откуда же в тебе эта детская беспечность?
Ты не понимаешь, что я навсегда останусь марионеткой в чьих-то руках? Безусловно, после всех мытарств я эволюционировала настолько, что мне уже глубоко наплевать, какая именно разведка намерена использовать меня. Но это слабое утешение, если учесть, что я вообще не хочу, чтобы меня использовали. Я не хочу быть агентом ЦРУ,
КГБ, сигуранцы, Моссада, Савака, Штази!.. Я хочу, чтобы меня положили иа операционный стол и вскрыли череп, а потом взяли огромный ластик и стерли из моей памяти все события последних двух недель. Все, что связано с грязыо, смертью, цинизмом этих недоносков, упакованных в смокинги и распоряжающихся людьми, как фишками за карточным столом. Ты можешь это понять?
- Еще как.
- Ты можешь устроить мне такую трепанацию черепа?
- Боюсь, что только с летальным исходом.
- Ничего хорошего я от тебя не ждала.
- И на том спасибо, мэм.
- Так что будем делать?
- За неимением лучшего варианта - в точности выполнять мои указания.
- Послушай, Юджин, в рамках твоих указаний я могу принять не две, а шестнадцать, двадцать, сто таблеток снотворного. Может быть, это лучший вариант, а? Ответь мне честно, будь другом.
Тем более что из всех видов смерти я всегда отдавала предпочтение уходу во сне. Спокойно и безболезненно. И в некрологе никто не напишет эту ужасную фразу: "На ее рабочем столе осталась недописанная гранка очередной статьи...". Если нет ничего лучшего, скажи мне, это будет по-мужски, я способна оценить такой жест.
- Увы, зато я на такой жест не способен.
- Боишься взять грех на душу?
- Тут есть две причины.
- Какие?
- Во-первых, ты недооцениваешь Вирджила: пока не поступит приказ снять с тебя голову, он будет охранять ее, как код своего секретного счета в швейцарском банке. Так что даже если ты вывернешься наизнанку, все равно получишь от него не больше двух таблеток секонала...
- А во-вторых?
- Вторая причина значительно банальнее: я не хочу терять тебя, Вэл...
пропуск стр. 321
тить красавицу. Ни спящую, ни бодрствующую. Ибо чтобы стать ею, женщине необходимо хотя бы минут на двести заскочить в ванную. Увиденное тобой - лишь часть того, что, в принципе, может стать красавицей. Ты и увидел часть. А результат налицо - дуракам полработы не показывают.
- А шефам?
- Каким шефам? - я наконец исхитрилась отпить глоток из чашки, не продемонстрировав при этом Юджину особенности своей грудной клетки. Кофе был совершенно потрясающий, если только Вирджил чего-нибудь туда не капнул. - Ты решил устроить бесплатное коллективное посещение моей спальни?
- А разве есть сумасшедшие, которые согласятся за это платить? - Юджин критически обозрел мои патлы.
- Твое счастье, что кофе слишком хорош, а то бы я...
- У тебя нет двухсот минут, Вэл. Только десять. На кофе, туалет и переодевание, - он поискал глазами пепельницу и, не найдя ее, швырнул окурок в вазу с цветами. Раздалось короткое обиженное шипение. Сделай милость, превратись в красавицу за десять минут. Потому что мой шеф, который согласился пообщаться с гобой, в известном смысле дурак. То есть он не всегда понимает, показывают ли ему всю работу или только половину...
Как всякий разведчик, Юджин чего-то недоговаривал или принципиально говорил не то, чего я ждала от него. Было ясно: он сдержал слово и ему удалось чего-то добиться, иначе я не катила бы сейчас в длинной черной машине с затемненными стеклами в очередную безвестность. Конечно, мне хотелось знать больше, хотя самой себе я могла признаться, что о многом уже научилась догадываться. Передо мной прошла целая галерея людей этой профессии - элегантный Витяня, вальяжный Гескин, гориллообразный Андрей, суховатый Рей Бердсли, отшельник Габен, а теперь этот вот красавчик из Висконсина, - и я начала привыкать к ним, к их сдержанной, слегка ироничной, а чаще властной и суровой манере общения... Стиль посвященных. Они ведь не разговаривали, а входили в контакт, не думали, а прокручивали, не слушали, а фиксировали. Наверное, даже обнимая женщину, они рефлекторно нащупывали на ее теле не застежку лифчика, а кобуру пистолета...
И все же я очень хотела убедить себя в том, что мой долговязый спутник стоит особняком в этой когорте пакостников и убийц. Я вспоминала наставления Габена: "Не верь никогда и никому.
Просто не верь, поскольку в нашем деле не говорят правду ни при каких обстоятельствах. Это было бы нарушением правил. Тебе понравится твой следователь или горничная, которая будет гладить твои вещи. В окне появится таинственный странник с лицом Алена Делона, обуреваемый желанием спасти тебя. Логика и иитуиция будут подсказывать, что с тобой честны и порядочны, ситуация будет складываться так, что иначе просто быть не может. А ты не верь. Думай только о задании. Помни, что ты им нужна в любом случае. И они будут драться за тебя до тех пор, пока не поймут, что ты говоришь правду. Но их сверхзадача - доказать обратное. Они хитрые ребята, их натаскивали лучшие психологи. Они тебя обманут сто тысяч раз, они посвящены в такие глубины подсознания, о которых твои кортасары, кафки и сартры никогда даже не догадывались. Потому что тех умников, напиши они неудачную повесть или роман, просто отвергли бы издатели.
А этих ребят, позволь они себе малейшую ошибку, тут же уничтожила бы Игра. Их игра с нами. А потому - не верь!.."
- Вэл, как тебе это удалось?
- Что?.. - я с трудом отогнала видение нависшей надо мной бороды Габена с узким шрамом вещающих уст.
- Я говорю, что за десять минут ты создала произведение искусства.
- А ты не верил, что дуракам полработы не показывают.
- Не мог же я знать...
- Надеюсь, это все, что нужно было для встречи с твоим боссом?
- Почти, - Юджин вытряхнул из пачки сигарету и протянул ее мне.
- Надо было добавить: "Закуривайте, гражданка..."
- Что?
- Мне рассказывали, что в период сталинских чисток все следователи ГІКВД начинали допросы с этой фразы.
- А если гражданка была некурящей?
- Закуривали все.
- Ну что ж, закуривайте, гражданка Мальцева.
- Спасибо, начальник, - я прикурила от зажигалки. - Что надо подписать?
- Не торопитесь! - Юджин усмехнулся и гоже закурил. - Сейчас приедем к большому шаману, он вам все и скажет.
- А вы, значит, что-то вроде слона на доске?
- Вернее, офицера.
- В шахматах говорят "слон".
- А в ЦРУ - "офицер".
- Выполняли задание, сэр офицер? Готовили почву?
- Вот-вот, гражданка. Выполнял, готовил...
- Судя по всему, не без успеха?
- А вы себя как чувствуете, гражданка? Нормально?
- Да вроде пока ничего.
- Значит, не без успеха.
- И кто же вам такое идиотское задание дал, гражданин офицер? Уж не президент ли США?
- Мама.
- Чья мама?
- Моя мама. Собственная. Я ей позвонил в штат Висконсин: "Так, мол, и так, как вам понравится, если сынок ваш единственный и ненаглядный заведет шашни с агентом КГБ? Служба, правда, пренеприятная, зато агент уж больно хорош". Ну, мама, естественно, теряет дар речи от свалившегося на нее счастья, а потом спрашивает: "А зачем она тебе, сынок? Тебя же за такие глупости с работы попрут!"
- Мама рассуждает резонно, - сказала я, чувствуя подступающую к горлу дурноту. - Умная женщина, чего, к сожалению, не скажешь о сыне.
- Я передам ей твои слова, - кивнул Юджин, приоткрыл окно и щелчком выбросил сигарету. - Ей будет очень приятно.
- Так чего ты хочешь от меня?
- Ничего, Вэл! - Юджин вдруг взял мою руку и как-то неуклюже сжал. - Абсолютно ничего я ничего не хочу от тебя как офицер американской разведки. Забудь об этом, если можешь. У меня одна только просьба...
- Ага!
- Да послушай же! - Юджин отпустил мою руку, зато резко сжал плечо. - Неужели ты не понимаешь, что я кругом не прав, ведя с тобой эти бойскаутские разговоры? Я рискую всем, что имею! И говорю об этом вовсе не для того, чтобы ты потеряла сознание от моего благородства. У меня есть корыстный интерес: я хочу, чтобы ты выжила. Помоги мне в этом, и мы в расчете.
- Как я могу помочь тебе?
- Скажи Уолшу правду.
- Уолшу?
Это мой босс, заместитель директора ЦРУ по оперативным делам. От него зависит все...
- Это с ним ты беседовал после ресторана?
- Да.
- И ему я обязана отсрочкой?
- Да.
- Что ты сказал ему, чтобы выиграть сегодняшнее утро?
- Не суть важно.
- Это важно! И отпусти плечо, мне больно.
- Извини... - видимо, не зная, куда девать свои длиннющие руки, Юджин скрестил их на груди. - Я сказал Уолшу, что ты честный человек... Что я не знаю всех обстоятельств, которые связали тебя с "конторой", но верю тебе, хоть ты и лгала мне... Что ты мне нужна... Короче, мне кажется, Уолш кое-что понял.
Надо было быть полной чуркой, чтобы не почувствовать искренность этого парня. Я уже устала к тому времени моделировать ситуации, в которых этот цээрушник вешал мне на уши лапшу по заранее утвержденному плану. Он был искренним до нутра - никакой Габен уже не смог бы убедить меня в обратном. В конце концов, у каждой женщины есть свой, сугубо индивидуальный детектор лжи, чертежи и устройство которого, к счастью, нельзя украсть, скопировать и поставить на конвейер. И этот детектор подсказывал мне откуда-то из области сердца, что Юджин говорит правду. Он действительно боролся за меня, один во всем свете. Человек, которого я толком даже не знала, вся близость с которым ограничивалась коротким касанием рук, сражался за меня так, словно я была самым родным ему существом. Я слушала торопливые, сбивчивые фразы Юджина и пыталась мысленно поставить иа его место моего интимного друга, моего редактора, несколько лет делившего со своей заведующей отделом литературы и искусства ее жесткую постель, забиравшего уверенной рукой, как партийные взносы, ее любовь, ее нежность, ее тепло. Ведь и у него наверняка была возможность помочь мне, ведь и у него наверняка был свой Уолш - какой-нибудь сытый выдвиженец из Краснодара или Ставрополя, взошедший на ответственный пост в КГБ через промежуточные этапы в комсомоле и партии по спинам своих несчастных земляков, выполнявших и перевыполнявших планы но заготовке хлеба и ранних овощей. А он сдал меня - легко, не задумываясь, как сдают стеклотару в первом же приемном пункте, и даже не спросил, любовно дохнув на редакционную печать, почему в графе "Командирован(а) в..." оказался экзотический Буэнос-Айрес. Проштемпелевал с такой простотой, словно отправлял меня в Урюпинск. А ему, собственно, ничего и не надо было спрашивать. Он знал, что знать это ему не положено. И не спросил. А Юджин...
- Вообще-то я редко выполняю просьбы малознакомых людей, - сказала я, выбрасывая сигарету из окна тем же приемом, что и Юджин. - Но для вас, сэр офицер, я почему-то готова сделать исключение.
- Smart girl, - выдохнул он и протянул мне новую сигарету: - Закуривайте, гражданка.
Наша машина, расшвыривая колесами гравий и щелкая им по днищу, как пустой ореховой скорлупой, лихо виляла между высоченными деревьями.
- Опять какая-нибудь конспиративная вилла? - спросила я.
- Самая конспиративная из всех - наше посольство.
- За что такая честь?
- Умерь свои амбиции, Вэл, - усмехнулся Юджин. - У парадного подъезда нас никто не ждет. Увы, мы с тобой не дипломаты...
- И, наверное, никогда ими не станем?
- С нашим-то сомнительным прошлым? - фыркнул Юджин.
- Можно подумать, что у всех дипломатов безукоризненное прошлое.
- Вэл, мы приехали...
Я вдруг почувствовала, что у меня отнялись ноги.
- Что с тобой?
- Мне страшно. Ты ничего не хочешь сказать мне?
- Я буду рядом.
- Как и все мужчины, Юджин, ты самонадеян.
- Как и всем женщинам, Вэл, тебе это нравится. Пошли...
Согнувшись пополам, Юджин вылез, обошел "лимузин", открыл мою дверь и протянул руку.
Он сказал правду: небольшая дощатая калитка была совсем не похожа на парадные ворота посольства США в Аргентине. Юджин толкнул ее, и мы прошли по тропинке в низкое подвальное помещение, уставленное стеллажами. Потом было несколько ступенек наверх, длинный полуосвещенный коридор, еще одна лестничная площадка, другой коридор, уже покороче, и выкрашенная белой масляной краской дверь без таблички. Юджин постучал.
- Come in! - пророкотал чей-то бас.
Ориентируясь на этот густой голос, я рассчитывала увидеть очередного здоровяка-янки и потому не сразу заметила маленького человека в черном свитере, из-за горловины которого выглядывал почему-то один угол воротника рубашки неопределенного цвета. Он сидел в шикарном кожаном кресле за столом, заваленным множеством папок. Кабинет был скупо освещен люминесцентным светильником и не имел окон. Тишина там стояла могильная, иод стать моим предчувствиям.
Увидев нас, человек слегка приподнялся, и я убедилась, что рост его вряд ли превышал сто шестьдесят сантиметров - маленький тщедушный мужичок с пегими седыми волосами, неопрятными, свисающими на плечи космами и дряблой желтоватой кожей. Па вид ему было лет пятьдесят пять - шестьдесят, а на деле, возможно, и все сто. В таких случаях судить о возрасте человека можно только после того, как он откроет рот и скажет что-нибудь. А этот говорить не торопился и рассматривал меня, как подозрительное произведение абстрактного искусства, нагло затесавшееся в достойное общество фламандских мастеров.
- Сэр, это мисс Мальцева, - напомнил мне о моем существовании Юджин. Напомнил вовремя, потому что я начала терять присутствие духа под этим пронзительным взглядом.
- Много слышал о вас, мисс, - пророкотал хозяин кабинета на весьма сносном русском языке и показал на стул: - Прошу садиться.
Я села. Юджин остался стоять у дверей, прислонившись к стене.
- Итак? - Уолш уставился на меня внимательно и серьезно, как патологоанатом.
Я беспомощно оглянулась.
- Это сказал я, мисс, а не тот господин, который подпирает стены моего кабинета! - брюзгливо проскрипел Уолш. - Извольте смотреть на меня.
- Я слушаю вас.
- Нет уж, мисс, это я вас слушаю!
- Право, я не знаю...
Я чувствовала себя полной идиоткой. Уолш совсем не походил на типичных американцев: не острил, не улыбался, не делал попыток похлопать меня по плечу и вообще как-то расположить к себе. Совершенно не к месту я вдруг подумала, что Уолш чем-то похож на моего школьного учителя рисования со странной фамилией Голгофов и ущербной привычкой подрифмовывать к именам и фамилиям учеников всякие обидные словечки. Меня, например, он величал не иначе, как "Валентина-дубина", а в хорошем расположении духа - "Валя-краля". Если бы Уолш сказал что-нибудь подобное, я бы не удивилась. Но он молчал и ждал. Я же никак не могла понять, чего хочет от меня таинственный шеф Юджина, карающая рука ЦРУ, человек - судьба Валентины Мальцевой. В голове у меня пронесся вихрь вариантов:
...грохнуться в ноги и зарыдать: "Кормилец ты мой!"
...рвануть на груди блузку с воплем: "Стреляй, гад!"
- Вы что-то хотели мне сказать? - вернул меня к действительности Уолш. - Во всяком случае, этот господин, - он кивнул в сторону Юджина, - намекал именно на такое развитие событий.
- Да. Я хотела сказать, что... - в горле у меня пересохло, и я с ностальгией вспомнила молчуна-водоноса Вирджила. - Я хотела бы что-нибудь выпить...
Ничуть не удивившись, Уолш отъехал на своем роскошном кресле куда-то вправо, нагнулся над маленьким столиком, уставленным стаканами и бутылками, и, не поднимая головы, спросил:
- Виски? Мартини? Водку?
- Простую воду, если можно.
- А чем угощал вас Бердсли?
- Ничем... Он был слишком занят беседой со мной.
- Беседа записывалась? - Уолш вернулся в исходное положение и протянул мне высокий стакан с толстым дном. Кивком поблагодарив, я жадно напилась и тут же испытала жуткое желание повторить эту процедуру, но постеснялась и осторожно поставила стакан на краешек стола.
- Да. У Бердсли был диктофон.
- А где кассета с записью вашей беседы?
- Ее забрал Витяня... ну, Мишин.
- Вместе с диктофоном?
- Нет, просто вытащил бобину.