Я взяла из рук ходячего сексуального призыва (на шейке - пестрый платочек, на рукаве - эмблема "Эр Франс") запотевший стакан с толстым дном и заботливо торчащей сбоку долькой лимона. Горький ледяной глоток обжег мне нутро. Водка всегда вызывала у меня тошноту, и, если учесть мое тогдашнее состояние, делать подобный заказ было просто неумно: вокруг сидели степенные джентльмены, спрягавшие ноги на манер Франклина Делано Рузвельта под мохнатые шотландские пледы, холеные дамы с толстыми журналами в руках и спутниками таких же габаритов иод каблуком; все было чинно, пристойно, сугубо по-западному, и блевать в роскошном салоне "боинга" мне, конечно, не стоило бы. А в желудке между тем разрастался бурлящий ком и медленно, словно сонная змея, поднимался к горлу... Ох, много дерьма я наглоталась в последние дни!
- Мадам нехорошо?
Я окунулась в широко распахнутую синеву глаз стюардессы и, поддерживая ее в профессиональном порыве платонической любви ко всем пассажирам "Эр Франс", закивала:
- Да, да, мадемуазель, мне очень плохо, мне так хреново!
- Расслабьтесь, мадам, я сейчас принесу вам подушку. А может, накрыть вас пледом? Вы вся дрожите. Или лучше кофе с аспирином?
Я вяло махнула рукой, купаясь в лучах непривычной заботы.
- Потерпите еще немного, - стюардесса заботливо вынула из моих рук пустой стакан. - Через пятьдесят минут мы приземлимся в Орли. Париж ждет вас, мадам!
"Как же, - зловредно подумала я. - Париж меня ждет. На хрена я этому Парижу сдалась?! Андропов меня ждет да друг Витяня Мишин. С нетерпением... Господи, сдохнуть бы, не приходя в сознание!.."
11 Париж, Ресторан отеля "fuu"
1 декабря 1977 года
Кажется, я задремала. Разбудил меня толчок шасси о бетонную полосу. Я взглянула в иллюминатор, по которому в разные стороны разбегались девичьи слезы дождя. Гигантское здание аэропорта высилось в туманной пелене облаков, как величественный памятник загнивающему капитализму.
Через пять часов мне предстояло лететь дальше, в Буэнос-Айрес, на рейсовом самолете авиакомпании "SAS". Впрочем, и эти несчастные пять часов мне тоже не принадлежали. Некто весьма мудро и предусмотрительно распланировал мое пребывание за рубежами любимой родины. Два часа отводилось на отдых и легкий туалет в отеле "Риц", который располагался в пятнадцати минутах езды от аэропорта, а потом... Потом мне предстояла случайная встреча с одним человеком. Впрочем, это только для него она будет случайной - я-то хорошо знала, кого и почему должна неожиданно встретить в ресторане.
...Я шла по толстому ковролину, мучительно извлекая свои "шпильки" из упругой, вязкой синтетики и бормоча под нос нетленные строки любимой песни детства: "Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих..." По обе стороны широченного холла, на витринах и прилавках фирменных лавок, декорированных с такой любовью, словно все трудовые коллективы готовились к посещению Брежнева, громоздились совершенно невообразимые роскошества из области промышленных и продовольственных товаров группы "Б" - прямое следствие нещадной эксплуатации трудящихся Франции.
Толкнув вращающуюся зеркальную дверь в ресторан, я взглянула на свои уродливые часы производства Второго МЧЗ, почему-то названные "Заря": до случайной встречи оставалось еще минут двадцать.
Я подняла голову и нос к носу столкнулась с...
Первая ассоциация была чисто рефлекторной: мне вдруг почудилось, что судьба свела меня с членом Политбюро ЦК КПСС, фотография которого по каким-то загадочным причинам осталась в тайне от советского народа. Внушительных размеров господин в добротно скроенном костюме из темно-серого твида, в невыразимо снежной сорочке, крахмальный воротничок которой был затянут на жилистой шее аккуратным узлом темного, с бордовыми крапинками, галстука... Его особа внушала разом верноподданнические чувства и каверзное желание вывести ее из состояния врожденного равновесия.
- Мадам желает пообедать? - осведомился "член Политбюро" на чистом французском, без малейших признаков днепропетровского "гаканья".
- Да, конечно, - ответила я и покорно поплелась за метрдотелем. Он двигался неторопливо и уверенно, словно ледокол, прокладывая себе путь между айсбергами ослепительно белых, сервированных фарфором и хрусталем столов. Следуя в его кильватере, я напоминала себе утлый катерок затерянного на краю тундры рыбсовхоза, промышляющего мойвой.
С почестями, приличествующими разве что покойной Эдит Пиаф, я была усажена в подставленное кресло, снабжена меню, обдана ароматом хороших духов и интимным голосом проинформирована об имеющемся в наличии спектре вин, названия которых чуть не заставили меня покраснеть от невежества.
Мобилизовав область своих познаний, которую с натяжкой можно назвать гастрономическим интеллектом, я заказала салат из цветной капусты, бифштекс с кровью и черным перцем и бокал божоле.
...Он появился в ресторане на пять минут раньше, чем должен был. Я наблюдала за тем, как уверенным шагом завсегдатая он проследовал в угол зала, уселся за столик, небрежно, словно пепел с сигареты, стряхнул, взяв его за кончик, туго скрученный рог крахмальной салфетки и неуловимым движением фокусника или профессионального брадобрея заткнул ее за воротник. Позабыв обо всех инструкциях, я следила за ним откровенно до неприличия. Мне было одновременно страшно, интересно и тошно. В памяти всплыл отрывок шпиои-релиза Витяни Мишина:
"Сэру Джеральду Гескину семьдесят четыре года. Барон в третьем поколении, член палаты лордов, владелец одной из грех крупнейших в Англии библиотек. Прожил бурную жизнь, был шесть раз женат, имеет множество детей, внуков и правнуков. Весьма состоятелен. Является одним из самых тонких на Западе ценителей литературы. Свободно владеет тринадцатью языками. Помимо женщин, книги - его единственное хобби. Не вздумай шутить с ним насчет его фамилии. В 1975-м на приеме в Брюсселе у короля всех бельгийцев Бодуэна сэр Джеральд публично залепил плюху послу Германии только за то, что тот поинтересовался, не еврей ли он. Гескин - типичный островитянин: умный, заносчивый, влиятельный, скуповатый. Он вылетает из Парижа тем же самолетом "SAS", что и ты, но - в первом классе. В ресторане у него назначена деловая встреча с Эдмондой Шарль-Ру..."
Имя Эдмонды Шарль-Ру было, пожалуй, единственным приятным моментом этого дикого шпионского фарса, участницей которого я стала из-за собственного идиотизма. Я обожала эту писательницу, до дыр зачитала ее роман "Забыть Палермо" - изумительную вязь женских ощущений, наблюдательности и эротики, переведенную на русский, полагаю, только благодаря тщательно скрываемой сексуальной озабоченности какого-то чиновника от литературы. Могла ли я вообразить, что наступит день, когда встреча с Шарль-Ру - и не где-нибудь - в Париже! - станет реальностью?..
Я узнала ее сразу, едва знаменитая писательница вошла в ресторан. Шарль-Ру уверенно направилась к столику Гескина, по-свойски расцеловалась с ним, сказав при этом, видимо, что-то очень веселое, поскольку барон трубно заржал на весь кабак, обнажив тридцать два ослепительных творения британских дантистов. Я ощутила острую зависть к этой паре, смешанную с жалостью к собственной персоне. Почему они могут спокойно сидеть в фешенебельном ресторане, заказывать диковинные яства, не думая о том, сколько долларов или франков выдано им по статье "командировочные расходы", а главное - не выполняя идиотских заданий злых гениев тайных служб?
Неожиданно я почувствовала, что не могу вдохнуть в легкие воздух. Что-то заклинило в горле, во рту мгновенно пересохло. Это был секундный всполох подсознания. Я вдруг ощутила истинные масштабы происшедшей со мной катастрофы, поскольку поняла, с кем по собственной тупости связалась.
"Господи, - думала я, - ну откуда они все знают? Где Москва, где Париж, где Андропов и где какой-то там лорд с еврейской фамилией и родословной кокер-спаниеля?! Откуда им это известно, Господи? И что барон придет в этот кабак, и что она должна с ним встретиться, и что разговор между ними займет не больше получаса?.." Раньше такое же ощущение бессилия и полной растерянности я испытывала только, задумываясь о бесконечности...
- Кофе, мадам? - фигура официанта заслонила объект моей дилетантской слежки.
- Да, будьте добры.
В этот момент я могла согласиться на что угодно, даже на коктейль из мышьяка с ртутью, - мне было все равно...
Взглянула на часы: до вылета оставалось два с половиной часа. Гескииу пора было закругляться. Следовательно, наступала моя пора, будь она проклята и неладна...
12
Париж. Ресторан отеля "Риц"
1 декабря 1977 года
Я расплатилась за обед и направилась к столику пожилого барона, за которым он продолжал непринужденный греи с модной писательницей. Приблизившись, я чисто автоматически отметила, что, несмотря на свои шестьдесят с гаком, Шарль-Ру сохранила не только великолепный цвет лица, но и прекрасную фигуру.
- Простите, мадам... - мобилизовав свой достаточно фундаментальный, но порядком подзабытый французский, а также нюансы добропорядочного произношения, я отчаянно грассировала. Наверно, со стороны это выглядело просто вульгарно. Но задача формулировалась четко, а отступать от плана я не могла по двум причинам: во-первых, из-за не покидавшего меня ни на секунду животного страха перед Лубянкой, о могуществе которой мне только что напомнило мое подсознание, а во-вторых - вследствие врожденной исполнительности.
- Извините за назойливость, мадам, но было бы самой большой ошибкой моей жизни упустить такой шанс и не взять у вас интервью...
Писательница уставилась на меня с недоумением, барон - с нескрываемым интересом.
- Судя по произношению, вы... полька?
- Русская.
- Русская? - Гескин довольно бестактно хмыкнул. - Неужели в России известно имя Эдмонды Шарль-Ру?
- Не только известно, но и весьма популярно...
- Что вы говорите?! - писательница как-то по-крестьянски всплеснула руками. - Да вы сядьте, мадам!
- Благодарю... - я присела на краешек мягкого стула. - К сожалению, у меня совсем немного времени, через два часа я должна улетать...
- Как жаль, - писательница улыбнулась. - Я бы, в свою очередь, с огромным удовольствием проинтервьюировала вас. Не так уж часто дамы из России бывают в Париже...
- Да еще знающие о существовании Эдмонды Шарль-Ру, - подхватил барон.
Сэр Джеральд, перестаньте смущать молодую даму, в голосе француженки неожиданно прозвучала нотка обиды. - Не дай Бог, она еще подумает, что я абсолютно неизвестна на вашей родине...
Милая Эдмонда, пророкотал англичанин, не сводя с меня тяжелого взгляда, - вы - изумительный прозаик, и высшее проявление справедливости заключается в том, что у вас есть почитатели именно в России. Хотя узнал я об этом только минуту назад.
- Так как насчет интервью? - рискуя выглядеть невежливой, я тем не менее решила перевести разговор в деловое русло.
- Увы, я назначила встречу и, к сожалению, уже опаздываю. Может быть, в следующий раз?..
- Боюсь, это нереально... - я без особого труда изобразила на лице огорчение. - Сейчас я лечу в Буэнос-Айрес, а потом...
- Да что вы говорите! - Гескин вновь выпялил на меня свои аристократические зенки. - Так мы летим вместе?
- Ну, не буду в таком случае вам мешать, - писательница изящно поднялась. - Я рада, Джеральд, что благодаря моей популярности в России вы обзавелись столь очаровательной попутчицей. Что касается вашей просьбы, мадам, то вот моя визитная карточка. - Шарль-Ру протянула мне сиреневый прямоугольничек мелованного картона: - Ведь обратно вы тоже возвращаетесь через Париж, не так ли?
- Да, мадам.
- Позвоните мне, и мы обязательно что-нибудь устроим... - она перевела взгляд на Гескина. - Джеральд, я желаю вам приятного полета и обещаю подумать над вашим предложением.
Барон тяжело вознесся со стула и поцеловал протянутую руку.
Мы молча проводили взглядом стройную фигурку Эдмонды.
- Ах, время, время! - тяжко вздохнул барон. Видели бы вы ее лег тридцать назад в Риме...
- Тридцать лет назад меня не было - Москве предстояло томиться в ожидании еще два года...
- Ну-с, мадам, - своим упоминанием о Белокаменной я определенно вернула его с небес на землю. - Я так понял, что мы - коллеги?
- В каком смысле?
Меня разбирала злость. Ситуация развивалась в точном соответствии с планом шефов Витяни Мишина, а этот болван барон со своими родовыми связями, деньгами, библиотеками и столетними пластами британской спеси лез в расставленные силки, как безмозглый щегол в голодуху - на шелуху от семечек.
- В литературном.
- Почему вы так решили?
- Меня зовут Джеральд Гескин, - барон слегка наклонился. - А вас?
- Валентина. Или Валя, вам, наверное, так будет удобнее...
- Вы всегда заботитесь об удобствах мужчин?
- А вы считаете, они этого не заслуживают?
- Вам говорили, что вы немного похожи на Гертруду Стайн?
- Я давно уже не разглядывала себя в зеркале, но хорошо помню, что в последний раз признаков слоновой болезни у меня не было...
- Господи, вы и это знаете?
- Что?
- Сдаюсь! - барон шутливо поднял свои массивные руки, похожие на два телеграфных столба без проводов, но с изоляторами запонок. - А теперь признайтесь: вам очень нравится Хемингуэй, верно? Он ведь был такой же современный и острый на язык, как вы.
- Совсем не нравится.
- Тогда кто? Кроме Эдмонды Шарль-Ру, разумеется?
- Я не настолько хорошо владею французским, чтобы уловить нюансы. Вы что, иронизируете?
- А я не должен?
- А вы как думаете?
- Уф-ф! - барон отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула. - С вами нелегко общаться, прямо скажу.
- Но интересно.
- Но нелегко.
- Какую газету вы представляете, если не секрет?
- Разве я похож на журналиста? - Гескин пристально взглянул на меня.
- Простите, если я вас невольно задела.
- Ну что вы, Боже упаси! - барон щелкнул пальцами, подзывая официанта. - Я даже полыцен. Мне всегда хотелось писать, но, увы, создатель обделил меня талантом. Долгие годы это мучило меня, а потом я обрел успокоение в книгах. Куда интереснее, на мой взгляд, находить ошибки у других, нежели самому быть на кончике злых языков. Вы не находите?
Последнюю фразу Гескин произнес по-русски.
- Да вы полиглот, господин Гескин! - произнесла я с восторгом в голосе, втайне надеясь, что мое изумление разыграно достаточно убедительно. - Сколько еще языков вы знаете?
- О-о, дайте посчитать... - барон закатил глаза. - Итальянский, испанский, немецкий, шведский, венгерский, греческий, турецкий... О французском и русском умолчим... Ну, еще два-три восточных, впрочем, не настолько блестяще, чтобы дискутировать на них о творчестве столь любимой вами мадам Шарль-Ру.
- А русский вы выучили только за то, что им разговаривал Ленин?
- Отчасти. В основном же своим знанием русского я обязан господину Платонову. Я прочел "Джан" на испанском и впервые в жизни пожалел, что не знаю русского. это было давно, еще в конце сороковых... Ну, а вы? Чем занимаетесь вы, Валя?
- Пропагандой и агитацией.
- Что именно вы пропагандируете и кого агитируете?
- Господин Гескин, я думаю, что нам с вами пора зарегистрироваться.
- Что-о-о?
- Не пугайтесь, Бога ради! Я всего лишь о том, что до вылета осталось меньше полутора часов...
13
Небеса. Авиалайнер компании "5А5"
Ночь с 1 на 2 декабря 1977 года
Мне всегда казалось, что английские аристократы, тем более дожившие до преклонных лет, как-то плохо сопрягаются с понятием "суетливость". Но Гескин, очевидно, был либо уродом в разобщенной семье британских патрициев, либо все-таки евреем. Так или иначе, твердо решив провести весь полет через Атлантику рядом со мной, барон проявил столь кипучую энергию, что я начала тревожиться за его давление. Сперва он перемигнулся со стюардессой, затем обменялся нарой реплик с седовласым итальянцем в своем ряду, а под конец загнул такую замысловатую, на испанском, фразу в сторону сухой, как швабра, особы, сидевшей рядом со мной, что ту как ветром сдуло в первый класс.
Активность барона начала меня пугать. Все разворачивалось настолько по плану, что невольно закрадывались подозрения. Я поразмышляла на эту тему несколько минут и пришла к выводу, что беспокоиться не о чем. "Все-таки все мужики одинаковы, - думала я без всякого уважения к собственной персоне. - Что британский аристократ, что редактор комсомольской газеты, что путешественник с мировым именем, что шеф КГБ... В основе их поступков лежит убежденность в собственной исключительности и стремление прежде всего понравиться. Потом они будут тебя любить, шантажировать, расспрашивать, терзать ревностью или жлобством, продавать с потрохами... Но первое дело - понравиться, произвести впечатление, продемонстрировать весь набор достоинств. Павианы по сравнению с мужчинами дети из образцово-показательного интерната с музыкальным уклоном..."
- О чем вы думаете, Валя? - поинтересовался Гескин, уже устроившийся в кресле и, видимо, составивший план дальнейших завоеваний.
- О подготовке к отчетно-выборному партийному собранию нашей первичной организации, - безучастно ответила я по-русски.
Гескин заржал:
- Какая прелесть! Вы и с начальством так шутите?
- Если бы я вам сказала, сэр Джеральд, как я шучу со своим начальством, вы бы мне не поверили.
- Насколько я понял из вашей реплики, вы член коммунистической партии?
- Да, но очень вялый... Вам знакомо такое понятие, господин Гескин?
- В идеологическом смысле?
- А существует другой?
- Валя, вы просто прелестны. Я очень рад нашему знакомству и предлагаю закрепить его бокалом шампанского. Чему вы улыбаетесь?
- Я мысленно перевела вашу фразу на русский и вспомнила одного своего старого друга...
- Неприятное воспоминание?
- Как раз наоборот: воспоминание очень приятное. Человек неприятный.
- Вы мне определенно нравитесь!
- Ого, господин Гескин, мне послышались в вашем голосе деловые интонации. Вы приняли какое-то важное решение?
- Вы поразительно догадливы... - барон запустил мощную пясть во внутренний карман роскошного темно-синего пиджака с зологисто-черной эмблемой Саутгемптонского крокет-клуба и извлек изящную коробочку. - Не хотите взглянуть?
Коробочка была невесомой. Я осторожно открыла ее и не смогла сдержать вздох восхищения: это было платиновое обручальное кольцо, настолько плотно и ровно усеянное мелкой пылью алмазной крошки, что, казалось, держишь в руках диковинную елочную игрушку, хрупкую и нежную. Вне всякого сомнения кольцо это было шедевром ювелирного искусства.
- Изумительная и тонкая вещь.
- Правда? - Гескин обрадовался, как пионер из сибирской деревушки, получивший путевку в "Артек". - Это патент семьи Гескин. Все женщины нашего рода носили только такие обручальные кольца...
- Вы даже не представляете себе, как я рада за женщин вашего рода, - я осторожно закрыла коробочку и вернула ее барону. - Может быть, вы хотите, чтобы в порядке культурного обмена я рассказала вам, какие обручальные кольца носили женщины моего рода?