- Если уж вы решили быть настолько откровенной со мной, - сказал Гескин, аккуратно укладывая коробочку на место, ответьте мне на другой вопрос: вы замужем?
- А что, это так сильно бросается в глаза?
- И никогда не были?
- Господин Гескин, ваша проницательность меня пугает.
- У вас очаровательная манера отвечать на вопросы. Вы можете хоть минуту быть серьезной?
"Старый ты британский осел! - устало подумала я. - Да я еще никогда в жизни не была такой серьезной. Господи, может быть, именно эта легкость, этот опьяняющий антураж шикарных ресторанов, роскошных отелей, светских разговоров
и ощущении неотменимой причастности к миру богатства, цивилизации и свободы, к которому ты принадлежишь от рождения, и толкает таких людей в объятия Лубянки? Надо же: "постараться расположить его к себе, привязать на время поездки, использовать обширные связи и безупречную репутацию в мире литераторов..." Да его даже не пришлось кадрить, тоже мне, интеллектуал в законе, воспаленная простата в шевиотовых брюках!
Наша вахтерша тетя Нюся, скинь ей годков сорок, отучи от привычки любой разговор начинать фразой "А почем это?" и вели ей решением партбюро прочесть десяток книг об экзистенциалистах и "новых левых", без особого труда справилась бы с заданием, на которое меня благословил сам Юрий Владимирович, покровитель искусств и талантов, а по совместительству ГПСНС - Главный Провокатор Страны Недоразвитого Социализма. Деньги, общественная безопасность, налаженный быт и комфорт, отсутствие необходимости вставать в семь утра по будильнику, чтобы тащиться на службу в обществе таких же злых и невыспавшихся людей, полностью лишили всех гескинов в мире устойчивого социального иммунитета. Боже, неужели все они такие же остолопы, как этот развалившийся рядом со мной пенек? Неужели они не понимают, как это страшно - доверяться людям, которых не знаешь, открыто улыбаться, делиться сокровенным, не думать о последствиях сказанного просто так, от наплыва чувств или переизбытка презрения?.. Неужели им не вдолбили в школе, на улице, в институте или на службе, что за каждый промах когда-нибудь придется платить? А может, пока не поздно, сказать этому борову открытым текстом: "Слушай, дядя, ты, конечно, великолепно откормлен и вымыт, твоей породы хватило бы для выправления исковерканного генофонда всей Восточной Европы, Сибири и, возможно, братской Монголии, но все это, увы, мелочи по сравнению с заложенными во мне, как взрывчатка, неприятностями, которые омрачат остаток твоих дней, исковеркают твою незапятнанную репутацию и превратят тебя в парию. В мире, где ты живешь, связь с сатаной и связь с КГБ - синонимы. А я - это КГБ. Понял, папашка? А теперь - вали в свой первый класс, отвянь, не вводи в соблазн, побереги себя, возможно, ты еще проживешь лет десять и даже успеешь вручить свою фамильную обручалку очередной телке с портативным молокозаводом..."
- Валя, вам нехорошо? - на лице Гескина читалась трогательная отеческая забота.
- Могу ли я еще раз взглянуть на ваше прелестное колечко?
...Он спал, причмокивая во сне с какой-то детской незащищенностью. Очевидно, затянувшаяся оргия платонического жениховства на борту современного авиалайнера вконец утомила барона, и он прикорнул с сознанием исполненного долга, подперев седую породистую голову рукой, поросшей рыжеватым пухом и усеянной коричневыми пятнышками неумолимой старости.
Я представила себе, что лежу с ним в одной постели, и вздрогнула. Б-р-р! Уж лучше с Витяней, хотя ничего более страшного в тот момент я придумать не могла.
"Все, Валентина, прекрати паниковать!" - приказала я себе и попыталась сосредоточиться. Что, собственно, происходит? Что мне грозит? И чего я боюсь? Ну, лечу, лечу я в Буэнос-Айрес. Так это же замечательно! Никогда не бывала в Аргентине, посмотрю диковинную страну, в которую попасть и не мечтала, увижу новых людей, поброжу по выставкам, музеям, накуплю шмоток... Но почему же так гнусно на душе? Задание КГБ... Телевано... А если представить себе, что нет никакого задания? Просто нет - и все тут! Я ведь нигде не расписывалась, клятв не давала... Ну не нашла я вашего конгрессмена. Пыталась, но не смогла, тогда что? Уволят с работы? Деклассируют? Зарежут в моей собственной подворотне? Нет, конечно, я же не враг народа в конце концов! Ту тысячу долларов, которую дал мне Витяня, я верну. Всю до копейки. Господи, что я несу? Бред какой-то!.. Стоп! Надо разобраться с другого бока. Анализируй, Валентина, природу своей пакостности. Раз ты человек КГБ, значит, ни на что другое не способна, так? Допустим. Итак, что я собираюсь сделать? Передать рукопись заморскому парламентарию. Но что, собственно, в этом плохого? Я читала - нормальная антисоветчина, причем довольно талантливая. Так КГБ за такие задания Гонкуровскую премию вручать надо. Значит, где-то здесь скрыт подвох. А я - маленький винтик со стальной, лишенной мозгов шляпкой, какая-то деталь в пружине непонятной игры. Ясно, что Андропов и его команда что-то замыслили, а меня используют в качестве подставки. Что же они замыслили? Если я разберусь в этом, то смогу что-нибудь придумать, выкрутиться, а уж потом, разыграв дурочку, каковой они меня, видимо, и считают, вернусь в Москву с чувством глубокого удовлетворения. "Казнить нельзя помиловать", - вспомнила я пример без знаков препинания и подумала, что все не так уж страшно. А если взять и честно пойти к этому Те-левано, сознаться во всем, отдать рукопись, и пусть он сам ломает свою интеллектуальную башку?..
- Стоило мне на минуту вздремнуть, как вы вновь окунулись в свои проблемы... - Гескин потянулся и взглянул на свой "роллекс". - Через три часа приземляемся.
- Вы часто летаете, барон?
- Всю жизнь.
- И ни разу ваш самолет не терпел аварию при посадке?
- Какие странные мысли, Валя! Нет, конечно.
- К сожалению, мой тоже...
14
Буэнос-Айрес. Гостиница "Плаза"
2 декабря 1977 года
Гостиница "Плаза", куда нас с бароном привез на оливковом "мерседесе" один из распорядителей симпозиума, располагалась на авениде Флорида, в самом центре Буэнос-Айреса.
- Открытие - завтра в десять, - сказал на прощанье распорядитель, молодой симпатичный парень с алым тюльпаном в петлице приталенного зеленого пиджака. - В "Плазе" живут практически все участники симпозиума. Автобус будет подан в половине десятого. Будьте так любезны, господа, не опаздывайте...
Гескин выглядел уверенно и импозантно. По-хозяйски оглядевшись в гигантском мраморном холле, он пожал мне руку и сказал:
- Валя, я даю вам ровно полтора часа. А затем мы поедем в одно потрясающее местечко, где я намерен угостить вас самым экзотическим обедом в мире. Не отказывайтесь, помните, что вы - советская журналистка и вам просто необходимо знать нравы буржуазного общества. Хотя бы для того, чтобы убедительнее рассказывать своему читателю, как оно разлагается изнутри...
Мальчик в красной ливрее и кокетливо сдвинутой набок шапочке, очень похожей на турецкую феску, торжественно проводил меня до двери номера 1921, открыл дверь ключом и сказал на хорошем английском:
- Располагайтесь, мэм...
Номер был прекрасен: просторная гостиная с изящной современной мебелью, ошеломительная ванная, небольшая спальня, в центре которой на постаменте возвышалась почти квадратная кровать, застланная шелковым покрывалом. Я осторожно села на краешек, почувствовала вдруг всю тяжесть навалившихся на меня испытаний, сбросила туфли и рухнула навзничь на постель, широко раскинув руки. На потолке я увидела симпатичную, хорошо сложенную даму во цвете лег с разметавшимися светлыми волосами. Если еще убрать тени под глазами и глубокую складку на высоком лбу, то ее вполне можно было бы назвать эффектной и даже красивой. Потом до меня дошло, что это я сама: в потолок было вмонтировано огромное зеркало.
"Где же ты, мой ласковый и продажный друг? - подумала я о своем редакторе. - Если бы не ряд новых обстоятельств, нам было бы весьма недурно здесь, на этой царской кровати. Я ведь знаю, почему ты осчастливил меня своим постоянством, почему мы кочевали с тобой из постели в постель почти шесть долгих лет: я никогда не признавалась тебе в любви, не предъявляла претензий, не спрашивала шепотом: "А что потом?.." Я была для тебя удобной во всех отношениях бабой. Порцию секса? Угощайтесь, мой принц! Имеете желание побрызгать интеллектом? Бога ради, брызгай на здоровье - затаенное дыхание и восторг в глазах гарантируются. Может быть, охота пожаловаться на тяготы жизни? Вот грудь моя, уткнись в нее, хоть всю обрыдай - я ведь могила..."
...Я сияла платье, стянула чулки, в одной комбинации подошла к полураспахнутому окну и взглянула поверх изумрудного парка с яркими красочными цветниками, поверх верхушек джакаранды, ощущая легкое дыхание теплого ветерка. Внизу зеленым ковром расстилался Буэнос-Айрес - огромный, красивый, яркий, таинственный. Все вокруг казалось изумительно легким, воздушным. Только я одна не вписывалась в это великолепие. На какое-то мгновение почудилось, что у меня начинается раздвоение личности. Словно это не я, Валя Мальцева, преданная, оболганная, сломленная угрозами и шантажом, стою у окна в пятизвездочном отеле и взглядом Наполеона обозреваю один из красивейших городов мира, а мой бестелесный дух - та семнадцатилетняя девчонка, которая жила в мире добра и иллюзий. Господи, как давно все это было! Знать бы тогда...
К действительности меня вернула мелодичная музыкальная фраза. Только после третьего повтора я поняла, что это звонит телефон.
- Мадемуазель, пора спускаться с заоблачных высот на бренную землю, - пророкотал в трубке чуть надтреснутый баритон Гескина. - Я жду вас в холле, умирая от голода...
- Дайте мне пятнадцать минут, господин Гескин.
- Договорились. Но учтите, на шестнадцатой у меня начнется агония...
Выйдя из "Плазы", мы увидели на табло, показывающем температуру по Фаренгейту и влажность воздуха в процентах, две одинаковые цифры - 94. Асфальт под ногами честно возвращал поглощенное за день тепло южноамериканского солнца. Жизнь в Буэнос-Айресе кипела: двигались нарядные красивые люди, пестрели всеми цветами радуги цветочные киоски, искрились броские витрины магазинов и кафе. Пурпурные и желтые деревья обрамляли улицы, вдоль которых летело наше такси, - ну прямо рай.
- Валя, сейчас мы с вами едем по авениде имени 9 июля, - Гескин пригнулся ко мне и сообщил эту новость почти на ухо, словно какую-то страшную тайну. - Это самая широкая магистраль в мире...
- Кто это сказал?
- Насколько мне известно, генерал Перон. Впрочем, он всегда любил преувеличивать.
- Куда мы едем, господин Гескин?
- В одно очень любопытное место... - Гескин перехватил мой взгляд и добавил: - Общение с вами, Валя, не только весьма приятно, но и... э-э-э...
- Господин Гескин, существует только одна информация, которая может поразить воображение одинокой женщины...
- Какая же?
- Сообщение о предстоящем венчании. Я надеюсь, мы едем не в церковь?
- Мы едем в "Жокей-клуб". Это местечко для избранных, но я состою его членом с 1954 года...
Гескин что-то говорил о клубе, его традициях и неповторимой кухне, а я вновь ушла в свои мысли. Что же все-таки мне уготовили хозяева Витяни? Если уж КГБ заинтересовался Телевано, то даже ежику понятно, с какой именно целью. Во всяком случае, не для того чтобы пополнить его духовный багаж общением с представительницей второй древнейшей профессии из СССР. Может быть, внимательнее просмотреть рукопись? Да нет, там вроде все в порядке. Типичный набор деталей диссидентского потока сознания - лагеря, Лубянка, Суслов, самиздат, психушки... Они не настаивали на моем сближении с Телевано. Обычное дело: познакомиться, произвести впечатление и уже потом передать рукопись. Никаких вздохов под луной и оргий в постели...
Стоп! А если?.. Меня охватила оторопь от одной только мысли, родившейся где-то на периферии мозга, на границе с затылком: а если они решили просто подставить меня? Ведь могут же они доказать, что я - сотрудница или осведомительница КГБ. Тогда все просто как день: мы знакомимся с Телевано, я втираюсь к нему в доверие, вручаю рукопись, а потом... Крупные заголовки в газетах: "Колумбийский сенатор в объятиях агента КГБ!", "Связная Лубянки передает видному западному интеллектуалу роман, написанный морально сломленным диссидентом под диктовку советских спецслужб!" Ну да, все становится на место, если сообщить во всеуслышание о том, какое отношение к Лубянке имеет журналистка В. Мальцева. Да, но ведь это тоже надо доказывать. Чтобы политически скомпрометировать представителя законодательной власти суверенного государства, необходимо иметь неопровержимые улики против меня. Нет, здесь что-то не вяжется. В конце концов, я могу заявить, что никакого отношения к разведке не имею, никаких заданий не получала, что рукопись действительно принесли мне в редакцию. Понятно, что даже ради падения Телевано они не засветят не только Андропова, они и о несостоявшейся звезде советского балета Вигяне Мишине, столь удачно окопавшемся в Швейцарии, будут молчать в тряпочку.
Что же тогда должно доказать мою причастность к КГБ? Или кто? Мой интимный и продажный друг? Этот может, вопрос весь в том, кто на Западе поверит советскому комсомольскому функционеру. Нет, редактор явно не тянет. А если?..
Я взглянула на Гескина, перешедшего к описанию столового серебра "Жокей-клуба", и мне стало нехорошо. До меня вдруг дошло, что ему поверят в любом варианте. Даже если он скажет, что в момент убийства Кеннеди я сидела между Жаклин и губернатором Коннэли. По чтобы подтвердить мою связь с КГБ, он сам должен быть...
Голова моя пошла кругом, к горлу подступил тяжелый вязкий ком, как тогда, в самолете, когда я выпила водки. Самое ужасное заключалось в том, что я не видела практической возможности проверить свою догадку. Конечно, Гескин вполне мог быть не бароном, не англичанином и даже не мужчиной - от КГБ можно ждать чего угодно. Но Эдмонду Шарль-Ру я знала по фотографиям. Тогда, в Париже, с ним сидела именно она, ошибки быть не может. Ладно, пусть он тот, за кого выдаст себя. Что мешает ему быть человеком КГБ? А черт его британскую душу знает! Я напрягла память, пытаясь выудить из ее глубин то немногое, что когда-то читала или слышала о суперагентах "конторы" на Западе, но, кроме Зорге, Радо, Филби и Маклина, никого не вспомнила. В конце концов, шпионаж - не моя тема. Вот если бы агентом Лубянки был Астафьев или, скажем, Вознесенский - тут я эксперт, тут мне было б о чем поразмыслить.
- Валя, расслабьтесь, пожалуйста, вы же в Буэнос-Айресе, а не в Москве! - голос Гескина звучал непринужденно и слегка иронично. Этакий светский лев, направляющийся в свой клуб в перерыве между двумя деловыми встречами, чтобы выкурить "гавану".
- Простите, я просто задумалась.
- О чем же, если не секрет?
- О вас, барон...
15
Буэнос-Айрес. Гостиница "Плаза"
2 декабря 1977 года
С моей точки зрения, обед в "Жокей-клубе" прошел преотвратно. Я была так поглощена своими внезапными подозрениями, что даже не обратила внимания на фантастическую сервировку стола, бутылку "Вдовы Клико" и великое множество изысканных блюд, которые Гескин в приступе несвойственного жмотоватым бриттам загула скормил моему омертвевшему от ужасных догадок, но не потерявшему аппетита организму.
Когда такси подъехало к "Плазе" и мы вошли в буквально пылавший огнями вестибюль (я, грешным делом, подумала, что аргентинцы по забывчивости готовятся торжественно отметить очередную годовщину сталинской конституции), Гескин чуть изменившимся голосом предложил:
- Может быть, поднимемся ко мне и выпьем по чашке кофе?
Скажи он такое утром, я, вне всякого сомнения, послала бы этого старпера так далеко, что перелет через Атлантику показался бы ему легкой прогулкой без зонтика. Но к вечеру я уже была другим человеком.
- Разве родители не знакомили вас в далеком детстве с классическим постулатом джентльменов о том, что приглашать даму в гостиничный номер пошло?
Гескин замалиновел, как мальчишка. А я продолжала:
- Знаете, как на вашем месте поступил бы типичный советский мужчина?
- Любопытно...
- Он бы сказал: "Слушай, мать, проводить-то я тебя проводил. Но, сама видишь, на метро я уже не успею, в кармане у меня тридцать копеек, а вставать завтра в семь. Так что выбирай, подруга: либо ты мне кинешь трешник до получки, либо я ночую у тебя..."
- Увы, мадемуазель, - Гескин развел руками, - в Буэнос-Айресе, насколько мне известно, нет метро.
- А у меня нет трешника - одни доллары. Стало быть, вам придется переночевать в моем номере...
Когда мы вошли в лифт и Гескин уверенно утопил в панели кнопку с номером 19, я взглянула на него, пытаясь найти хоть внешнее подтверждение своим выводам. Увы, гладкое, почти не тронутое морщинами лицо барона выражало лишь то, что и должно было выражать: сытость, сознание собственной важности и с трудом скрываемую похоть. "Дважды два - четыре", - подумала я и вздохнула.
Мы вошли в номер, и я услышала, как Гескин за моей спиной защелкнул "собачку".
- А если вдруг пожар, а вы в панике не сможете открыть дверь? - поинтересовалась я, не оборачиваясь. - Что тогда? Сгорим в огненных объятиях?
- Валя, вы, наверно, самая умная женщина, которую мне доводилось встречать на своем веку!
- Если бы, - снова вздохнула я.
Гескин обнял меня сзади и осторожно поцеловал в шею.
Меня передернуло.
- Что-то не так? - все-таки у этого хрыча на его, как он точно выразился, веку сменилось шесть жен, следовательно, какие-то нюансы, даже несмотря на революционный возраст, он просто обязан был различать.
- Барон, как и всякая советская девушка, получившая воспитание в здоровой семье и пионерской дружине, я не могу заниматься сексом на пороге. Учтите, я щажу ваш снобизм: по-русски это называется "в подворотне". Торопиться нам некуда, так что давайте пить кофе.
- Я сейчас позвоню в бар, - гоном пай-мальчика сказал Гескин и направился к моему музыкальному телефону.
- Да бросьте свои мелкобуржуазные рефлексы! Давайте подумаем о моих аргентинских братьях по классу. Уже поздно, зачем беспокоить людей?
- Да, но где тогда взять кофе?
- Идите сюда, сэр Джеральд, и я вам покажу такое, чего не сможет вообразить вся палата лордов и даже Ее Величество королева Елизавета!
Я открыла чемодан и извлекла на свет банку бразильского растворимого кофе, пакетик сахарного песку и самодельный кипятильник из шести использованных лезвий "Нева", с которым никогда не расставалась в поездках.
- Боже, что это? - искренне поразился барон, указывая пальцем на "самодельный обогревательный прибор, способный привести к немедленному самовозгоранию" (именно так обозвала однажды мой кипятильник разъяренная администраторша сургутского караван-сарая "Нефтяник"),
- Успокойтесь, это не из списка товаров, запрещенных к вывозу из СССР. С помощью данного приспособления я приготовлю вам кофе, по сравнению с которым тот "эспрессо", что подавали в "Жокей-клубе", покажется вам... э-э-э... как бы тут поинтеллигентнее изъясниться?
- Не надо, - протестующе поднял руки барон. - Мне кажется, я понял, что вы хотели сказать.
- Ну и прекрасно! Снимайте свой пиджак, туфли, короче, все, что считаете нужным снять, и располагайтесь. А я пошла колдовать над "эликсиром молодости". Признайтесь: многое бы отдали за такой эликсир, а, барон?