- Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - произнес Томанцев, глядя поверх плеча Реаниматора. - Не волнуйся. Я всегда держу свое слово. Ты меня понял?!
Вот теперь в потухших, пустых глазах Реаниматора вспыхнул явственный блеск.
Леха молча опустил веки, развернулся и в сопровождении контролера отправился в камеру.
Глава 27
Судебный процесс над "одним из лидеров питерской криминальной группировки, правой рукой бандитского авторитета Мальцева" власти вдруг решили сделать открытым. Леха, в котором еще теплилась надежда избежать непоправимого, узнав о таком развитии событий, с холодной обреченностью осознал - это конец! Первое же заседание только утвердило его в мысли, что исход громкого уголовного дела уже предрешен, несмотря на все усилия регулярно навещавшего его в "Крестах" постаревшего, ставшего очень нервным майора Томанцева выполнить данное им Реаниматору обещание. Увы, состав на полной скорости катился под откос, и помочь Лехе Гольцову, стараниями прессы превратившемуся для многих простых питерцев в олицетворение абсолютного зла, могло разве что чудо...
И вот настал день вынесения приговора. Все было как во сне - обвинительная речь адвоката, холодные лица заседателей, ленивое торжество журналистов, красные огоньки нескольких бесшумно работающих видеокамер и лютая, всепоглощающая ненависть, застывшая на бледных лицах родственников Лобастого - бабки Степаниды и недавно откинувшегося с зоны отца.
Когда судья потребовал встать для оглашения приговора, Леха лишь презрительно ухмыльнулся, сплюнул себе под ноги и так и остался сидеть. Не моргая, смотрел он через прутья решетки на колышущиеся за окном зала заседаний ветви тополей и мысленно прощался с этим хмурым небом и этими облезлыми крышами, с бесконечной слякотью лабиринта улиц и бездушным величием возведенного великими зодчими старого города.
Увидев неожиданно опустившегося на карниз, с внешней стороны грязного зарешеченного окна, серо-черного облезлого голубя, Реаниматор вдруг ощутил, как по его щеке торопливо сбежала и обожгла уголок рта одинокая соленая слеза. Больше он не увидит даже голубей. Откуда им взяться в глуши вологодских лесов, на острове?..
А голос председателя суда тем времением гремел, эхом разносясь по битком набитому залу, где от спертого донельзя воздуха трудно было дышать. До сознания Реаниматора доходили лишь обрывки уже ничего не значащих фраз:
- Именем Российской Федерации... признать Гольцова Алексея Борисовича виновным... в качестве наказания высшую меру - смертную казнь!
По затихшему, словно обезлюдевшему залу волной прокатился вздох облегчения. Кто-то особо эмоциональный даже захлопал и закричал "браво", но его, к счастью, вовремя остановили и заставили заткнуться. Оглашение приговора было еще не окончено.
- В связи с принятием России в Совет Европы... учитывая... подписанный Президентом Российской Федерации мораторий... суд считает возможным заменить смертную казнь на пожизненное заключение... с правом обжалования приговора через двадцать пять лет... без права на переписку и права на свидания...
Как ни старался Реаниматор сохранять видимость хладнокровия, ничего не получалось. В животе и под ребрами образовалась пустота, словно невидимая рука вырвала все внутренности, кроме медленно и натужно бьющегося метрономом сердца.
- Повезло тебе, сука! - отчетливо донеслись до Лехи слова отца Лобастого. - На зоне, бля буду, ты не прожил бы и месяца!
...Четверо вооруженных солдат открыли клетку и вывели Реаниматора из зала суда по служебной лестнице, но лишь после того, как зал покинули все до единого зрители и участники процесса. Пребывающего в трансе, безразличного ко всему окружающему, кроме крохотного клочка неба в окошке "воронка", Леху снова отвезли в "Кресты". Там парикмахер обрил его наголо, контролеры заставили скинуть провонявшую потом и тяжелым камерным духом гражданскую одежду, принять душ и облачиться в новенькую черную робу. Затем Реаниматора в наручниках и соединенных цепью кандалах на ногах провели по длинным гулким переходам и лестницам СИЗО в блок смертников. Контролер, как-то странно взглянув на Леху, распахнул дверь и втолкнул его в камеру-одиночку. Закуток три на два метра, без окон, с вмурованными в стену узкими металлическими нарами без матраца и дыркой-парашей в левом ближнем углу.
Часа через полтора тюремные баландеры принесли и подали в кормушку ужин - тарелку с серого цвета варевом, ломоть черного хлеба и подкрашенную пресную водичку, называемую компотом. Реаниматор неподвижно лежал на нарах и глядел в потолок. Есть ему совершенно не хотелось. Но, подчиняясь громкому рыку контролера, он все-таки встал, подошел к окошку в двери и молча принял пайку. Кормушка захлопнулась, шаги в коридоре стихли. Леха вернулся назад на нары, от нечего делать поковырял ложкой накиданную в шлемку грубую перловую кашу и вдруг оторопел, заметив в ней слегка присыпанную крупой скользкую, с зелеными разводами, тягучую харчу. Своего рода пламенный привет, видимо - от кого-то из крестовских контролеров...
Скрипнув зубами, вмиг вышедший из состояния аффекта Реаниматор размахнулся и что есть силы, с диким, отчаянным криком запустил миской в металлическую дверь. Сволочи! Сявки гнусные! Знают, что останутся безнаказанными, вот и глумятся!
"А каково мне будет чалиться там, на Каменном?!" - впервые с момента оглашения приговора с содроганием подумал Леха. Как тамошние охранные псы, на которых есть лишь одна управа - начальник тюрьмы, обращаются с осужденными на пожизненное заключение узниками?! Жутко даже представить...
Наверное, именно в эту самую секунду Леха осознал, какой именно беспросветный кошмар, длиной во всю оставшуюся жизнь, ждет его впереди. Склеп, куда тебя замуровали навсегда! И больше в его жизни не будет ничего, кроме изученной буквально до миллиметра крохотной камеры, двух получасовых ежедневных прогулок в тюремном дворе, безвкусной баланды и, если очень повезет, собеседника, такого же, как и он сам, душегуба, с опостылевшей до икоты тусклой рожей прирожденного мокрушника и изверга. И никаких радио и телевидения, никакой музыки и никаких писем. Только книги из скудной, специально подобранной ГУИНом библиотеки. И... вера в Бога, которую невозможно отнять вместе со свободой. Только есть ли она в его душе, вера?! Вряд ли...
Однажды Леха читал статью в питерском еженедельнике "Невский репортер" о священнике отце Павле, настоятеле церкви на острове Каменном. Статья, написанная известным журналистом Дмитрием Нагайцевым, рассказывала о полной драматизма судьбе человека, много лет назад сменившего погоны офицера ВДВ на рясу священнослужителя...
Он просто сидел, обхватив бритую налысо голову руками, и медленно раскачивался взад-вперед, а перед его глазами кадр за кадром прокручивалась вся его не такая уж долгая жизнь. Жизнь, в которой, как в голливудском триллере, было все - и кровь, и деньги, и настоящая, обретенная совсем недавно любовь. Теперь эта жизнь кончилась. Навсегда. Впереди у Лехи Гольцова был только кромешный ад...
Даже если произойдет невозможное, если он протянет на острове положенные до подачи прошения о помиловании двадцать пять лет и его прошение удовлетворят, то каким он выйдет на волю? Дряхлый, больной старик, без дома, без родных, без средств к существованию. Лучшее, на что можно рассчитывать, - это быстрое угасание в вонючей богадельне для неимущих в компании спившихся завшивленных бомжей. Так лучше уж сдохнуть там, на Каменном...
Вдруг Реаниматор со щемящей тоской вспомнил, что у него сегодня день рождения. Ему, человеку без будущего, исполнилось всего тридцать пять...
"...Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы..." - сказал классик совковой литературы. Если бы все было так просто! Увы, понять, какими они были, эти безвозвратно умчавшиеся в бесконечность годы, можно только остановившись у самой черты, у края, за которым нет уже ничего.
Глава 28
Состояние, в котором Леха пребывал по ночам, вряд ли можно назвать сном. Скорее это было балансирование на краю бездны, из которой он то и дело выныривал, чтобы увидеть тускло мерцающую под потолком лампочку в проволочном наморднике. И так - десятки раз подряд, ночь за ночью...
Когда на двенадцатые сутки его пребывания в камере смертников в двери среди ночи распахнулась и тут же закрылась кормушка, он даже не шелохнулся. И лишь когда щелкнул замок, Реаниматор опустил ноги в тяжелых, без шнурков ботах на бетонный пол и сел, уставившись воспаленными глазами в открывшийся проем. Сознание подсказало: происходит что-то необычное. До сих пор по ночам его ни разу не будили...
Когда пухлогубый контролер сделал шаг в сторону и в камеру не спеша вошел одетый в гражданское майор Томанцев, Леха понял, что предчувствие не обмануло его.
- Спасибо, Андрей... А теперь оставь нас, - сказал, не удосужившись взглянуть на охранника, майор.
Выкрашенная зеленой краской дверь захлопнулась, однако замок в ней почему-то не заперли. Видимо, встреча обещала быть недолгой... Опер сел на нары рядом с Реаниматором, молча протянул открытую пачку "Петра Первого". Леха, не произнося ни слова, взял предложенное курево, нагнулся к заплясавшему в руке у мента оранжевому огоньку.
- Прости меня, - качнув головой, глухо проговорил Томанцев. - Я сделал все, что мог... Но был приказ из Смольного, поддержанный начальником ГУВД. Генералу не терпелось отчитаться о разгроме мальцевской группировки. Вот и устроили... шоу.
- Я понимаю, - бесцветно буркнул Леха. - Ты зачем пришел, майор? Сюда ведь, насколько я знаю, визиты запрещены.
- Знаешь, как говорят: "Если нельзя, но очень хочется, то можно"? - с трудом растянув уголки губ, грустно заметил Томанцев. По глазам опера можно было понять - он пришел не для того, чтобы прощения просить. Предстояло нечто особенное. - Я здесь так, связующее звено, - наконец сказал майор. - В общем... встречай гостей, Леша...
Томанцев встал, подошел к двери и вышел.
"А если сейчас рвануть? - машинально подумал Реаниматор, разглядывая светящуюся полоску между дверью и косяком и чувствуя, как в груди расплавленным свинцом растекается нестерпимый жар. - Больше, чем пожизненное заключение, уже не дадут, даже если положу или покалечу пару собак... Так хоть душу отведу напоследок".
Дверь камеры снова открылась, и Реаниматор увидел Алену. Все мысли разом испарились. Случилось то, о чем он сразу же подумал после слов майора, но во что все-таки никак не мог поверить.
Красивая, невероятно красивая, в серебристом платье, она стояла сейчас, среди ночи, на пороге камеры, смотрела на него полными сострадания зелеными глазищами, хлопала ресницами и не решалась сделать первый шаг навстречу.
- Алеша... милый, - дрожащим голосом прошептала Алена. - Господи... что они с тобой... сделали?!
В голове Лехи помутилось. Он сам не понял, как оказался на ногах, кинул на пол тлеющую сигарету и бросился ей навстречу, сжал в объятиях, покрывая лицо, шею, руки горячими поцелуями и шепча только одно слово: "Аленка... Аленка... Аленка..." А она, такая близкая, такая хрупкая, легкая как пушинка, нежно-нежно обвила его могучую шею своими ручками и опустила веки, из-под которых одна за другой катились слезинки.
- Лешенька, - жарко шептали ее алые, влажно приоткрытые для поцелуя губы. - Любимый мой...
А он не верил своим ушам, он упивался ее близостью, больше похожей на сладкий сон, чем на реальность. Реаниматор нашел в себе силы на секунду оторваться от Алены только тогда, когда в проеме все еще открытой двери мелькнул силуэт майора Томанцева.
- Ну-ну... - покачал головой и тут же отвел взгляд оперативник. - Вы бы хоть дверь-то закрыли.
- Извините нас, - положив голову на плечо Реаниматора, тихо выговорила Алена. - Мы просто слишком давно не виделись, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Правда, любимый? - Девушка встала на цыпочки и потерлась кончиком чуть вздернутого носа о колючий подбородок Лехи. Лицо ее раскраснелось, губы и обвивавшие шею Реаниматора руки чуть заметно подрагивали, волосы падали на плечи сверкающими ручейками.
- Это правда, - подтвердил одетый в черную робу смертника Леха. - Спасибо тебе, майор. Ты... самый правильный мент среди всех, кого я встречал в своей жизни. Век не забуду.
- Да уж, - со вздохом прошептал майор. Поймал взгляд Реаниматора, тоскливо покачал головой, выдавил с отчаянием: - Э-эх, ребята!.. Да как же все по-глупому... Да почему так... А-а! - сокрушенно махнул рукой, сморщился, словно от зубной боли, и, прежде чем закрыть дверь, грустно предупредил, пряча глаза в пол: - У вас, к сожалению, тридцать минут, не больше. Не подставляйте меня, лады? Я и так уже на срок насшибал...
- Мы успеем, - уткнувшись лицом в грудь Алексею, чуть слышно пообещала Алена. И как-то странно, почти мечтательно улыбнулась. Реаниматор подумал, что вот это и есть настоящее счастье...
Когда дверь с громким стуком закрылась, а снаружи недвусмысленно лязгнул замок, девушка мягко отстранилась от любимого, долго разглядывала его лицо, а потом ласково сказала:
- Ты зашел не к тому парикмахеру.
- Зато бесплатно, - вздохнул Леха, на миг отведя глаза в сторону. И тогда Алена не выдержала - тихо всхлипнула, уткнулась в его плечо и разрыдалась. А он гладил ее, пытаясь утешить, хотя знал, что это абсолютно бессмысленно.
- Лешенька, - справившись с рыданиями, жарко прошептала Алена, слушая учащенное биение его сердца. - Я очень хочу, чтобы... ты был мой, а я - твоя. Понимаешь?
- Да, - ответил Реаниматор. - А ты не...
- Я не пожалею! - отчаянно вскрикнула девушка.
- Но мы ведь больше никогда не встретимся, - из последних сил сдерживаясь, напомнил приговоренный к высшей мере зэк Гольцов. Только вот руки его и горящая желанием плоть не хотели слушать голоса рассудка. Спустив с загорелых плеч Алены тоненькие бретели, он стянул вниз, до бедер, серебристое облегающее платье и, упав на колени, припал к торчащим вверх на упругой юной груди твердым коричневым соскам.
Как же разительно все происходящее отличалось от торопливого спаривания полов, в обиходе называемого "сексом"! Сколько в движениях Алексея и Алены было ласки, нежности, страсти и безграничного желания доставить близкому человеку высшее наслаждение!
В какой-то момент Леха ощутил, как невидимые глазу крылья буквально поднимают их с Аленой над грешной землей и они оба парят в невесомости.
- Я всегда мечтала принадлежать только тому, кого люблю, - сквозь всхлипы, прошептала Алена и, чуть откинув голову назад, блаженно прикрыла глаза. - И я счастлива, что Бог дал мне возможность испытать это счастье... Не говори больше ничего... милый! Иди ко мне! Я так хочу...
- Я люблю тебя, девочка моя ненаглядная.
Подхватив невесомое, послушное тело на руки, Реаниматор, сделав два шага по камере, осторожно, словно спящего ребенка, опустил Алену на тюремные нары. На удивление быстро высвободился из мешковатой робы, остался совершенно голым. Его налившееся желанием и энергией естество конвульсивно подрагивало. Бережно стянул со стройных длинных ножек Алены шуршащее платье.
- Возьми меня, пожалуйста! - умоляла девушка. Ее обнаженная грудь вздымалась, полуоткрытые губы звали к поцелую, ноги, согнутые в коленях, обхватили ягодицы Лехи и настойчиво предлагали войти в жаркое, по-девичьи неподатливое, зовущее в сладкий плен влажное лоно. - Ты - мой муж... А я - твоя жена, - сорвалось с пылающих губ Алены и разрядом молнии отразилось в мозгу Реаниматора. - Навсегда, только ты и я!
- Ты и я, навсегда. И ты - моя жена, - эхом отозвался Леха, совершенно искренне, с пьянящим наслаждением. Без труда нащупав влажную ложбинку, он уперся руками в неудобные, жесткие нары и начал медленно, почти незаметно, входить в трепещущую под ним, закусившую нижнюю губу девушку, чувствуя, как все сильнее и глубже вонзаются в его спину длинные розовые ноготки.
- Боже, как сладко! - шептали ему в ухо горячие губы. - Любимый мой...
Чувствуя, как едва продвинувшийся вглубь фаллос уперся в теснину, Реаниматор на секунду остановился, дал Алене возможность несколько раз глубоко вздохнуть, накрыл ее рот истовым поцелуем и, в тот же миг быстрым толчком бедер вошел в глубь ее расступившегося, полыхавшего жаждой тела. Алена охнула, застыла, напряглась всем телом, широко открыв глаза. Не сдержав переполнивших ее ощущений, дикой кошкой полоснула ноготками от лопаток до поясницы, оставляя на Лехиной спине кровоточащие царапины. Полуобморочный тихий стон Алены потонул в его животном, вместившем в себя радость и боль рыке.
Вот и произошло... Теперь они муж и жена. Навсегда. По крайней мере, для живущего в ожидании своего последнего конвоя Лехи Гольцова.
Лаская гибкое тело Алены, изгибающееся, инстинктивно пытающееся отстраниться, выскользнуть из-под него при каждой отзывающейся легкой болью фрикции, пребывающий в блаженной нирване Реаниматор очень быстро достиг пика, а крепко стиснувшие его поясницу именно в этот момент ноги любимой не позволили ему выйти...
Минуты две-три они лежали почти неподвижно, с невероятно счастливыми лицами. Потом Леха, в глазах которого снова появились грусть и опустошение, поцеловал Алену, осторожно встал, поднял с пола камеры робу и принялся облачаться в черную грубую одежду, которую ему суждено носить до конца дней.
Алена, поняв, какие чувства бушуют сейчас в душе любимого, молчала. Надев трусики и натянув платье от Жана Поля Готье, она присела на краешек нар возле застывшего Лехи и крепко прижалась к нему.
- О чем ты сейчас думаешь? - прошептала одними губами, завороженно глядя на лежащий в центре крохотной камеры окурок сигареты.
- О смерти, - даже не пытаясь обнять Алену, мрачно произнес впавший в прострацию смертник. - Как было бы хорошо, если бы меня прямо сейчас повели на расстрел. Ты даже представить себе не можешь, какая мука - знать, что ничего этого уже никогда не повторится.
- Не говори так... - ласково гладя колючий, щекочущий ее ладонь затылок Лехи и сдерживая вновь подступающие к самым глазам, предательски опускающие вниз уголки губ слезы, жалобно попросила Алена. - Пожалуйста! Мне страшно.
- Ладно, не буду, - выговорил он бесцветно.
- Мне было так хорошо с тобой, - призналась Алена, чуть помолчав.
- Мне тоже, - не стал лукавить Леха.
- Скажи... ты жалеешь о том, что спас меня? - спросила Алена.
- Нет, - качнул головой Реаниматор. - Видно, такая у меня судьба - гнить заживо...
- Перестань, умоляю! - всхлипнула Алена, обхватив его обеими руками. - Неужели нет ни единого шанса? Я ведь очень богатая, не забывай...
- Ни единого, - жестко констатировал Реаниматор.
- А вот и нет! - Похоже, Алена всерьез думала над темой его освобождения. - Я читала в "Криминальном курьере", что были случаи, когда человека выкупали, спасая от смертной казни! Там даже цифру называли - пять миллионов долларов!..
- Ты серьезно? - Леха повернулся и посмотрел в зеленые глаза дочери Тихого. Усмехнулся покачал головой. - Какая же ты еще наивная, Господи. Анекдот слышала? На сарае тоже слово из трех букв написано, а в нем, оказывается, дрова лежат...
- Ты мне не веришь? - обиженно спросила Алена. - Статья, во-от такая, аж на три полосы!