- Меня Дягилев тогда с собою взял, в Лондон... К великому князю... Его дочка породнилась с британским двором, жила в замке, отца поселила на мансарде, раньше там слуги жили... Поселила там неспроста: пил старик, людей стыдно... Вот он-то нас к себе и зазвал, палец к губам приложил, шепнув: "На красинькое не хватает. Уступлю реликвию, письма Пушкина, а вы мне деньги тайком от дочки передайте, спаси бог, узнает - отымет!" Шутник был. В молодые годы, когда Кшесинская танцевала, дробь на сцену кидал - ревновал к государю, что правда, то правда... Назавтра мы получили пушкинские письма, положили реликвии в банк, понеслись в Монте-Карло - там была наша балетная труппа, а наутро после радости Дягилев умер. Министр просвещения Франции предложил мне выкупить письма, дал рабский контракт, чтоб денег заработать; я танцевал, как приговоренный. А там - война. В день, когда Париж был объявлен открытым городом, меня вызвали американский посол Буллит и его испанский коллега, попросили срочно поехать в Виль-де-Пари, в префектуру; там заседает человек двенадцать, все в полнейшей прострации, а по городу уже конные немцы ездят, молоко раздают детишкам, там все было не так, как в России. Принимают меня: "У нас к вам большое уважение, поэтому мы и обращаемся к вам". - "К вашим услугам". - "Если сегодня Опера не будет возглавлена кем-либо из наших, немцы ее конфискуют. Дирекция бежала, в городе никого нет. Мы желаем, чтобы вы ее заняли... Даем вам карт-бланш на все ваши аксьон. Деньги, фонды - все в ваших руках". Что ж, я принял эту миссию, гран онёр [большая честь (фр.)]... Никто тогда не знал, на сколько дней или недель взят Париж; я должен был решиться. Иду в девятый арондисман [район (фр.)], где помещалась Опера, мне вручают банковские счета и ключи, отправляюсь к с е б е, в директорский кабинет, и сразу же делаюсь вахтером, танцовщиком, пожарным, машинистом сцены... Я правил Опера четыре года... И если де Голль вернул французам Родину, то я создал им балет! Шварц, Анье, Гебюсси - это все мои ученицы, чьи же еще?! На второй день стали приходить машинисты сцены, пожарники, оркестранты. "Можно аванс?" - "Конечно. Сколько?" - "Да хорошо б тысячи три". - "Десять хочешь?" - "Хочу!" - "Бери!" - "А что делать?" - "Ничего! Приходить на службу и делать вид, что работаешь!" А уж и на Эйфелевой башне свастика, и на Кэ д'Орсе; все, что плохо лежало, немец немедленно прикарманивал... И вдруг в Опера раздается телефонный звонок... Это было так странно - телефонный звонок в Опера, в м о е м кабинете. Звонил первый комендант Парижа фон Гроте из отеля "Ритц", где был штаб оккупантов. Вызывают туда... "Вызывают" - это если полицейские приезжают на открытой машине, если в закрытой - значит, арестовывают. Смешно, в "Ритце" раньше самые богатые буржуа Америки останавливались... Вхожу в апартаман, поднимается генерал с моноклем и говорит на чистейшем русском: "Сергей Михайлович, как мы рады вас здесь встретить!" Каков подлец, а?!
Ростопчин знал, что этих стариков нельзя торопить, пусть выскажет то, что на сердце; свидетельства очевидцев помогут потом отделить правду от лжи; к главному надо подходить постепенно, в самом конце, после того, как размякнет...
"Когда я стану таким же? - подумал он. - Лет через пять. Мне тоже есть что вспомнить о первых днях немецкой оккупации Парижа, только я был в подполье, а он - в Опера".
- Я опешил, - продолжат между тем Лифарь. - Такой прекрасный язык, такой петербуржский, то есть ленинградский... "Вы - русский?!" - "Нет, немец, но служил в лейб-гвардии Его Императорского Величества! Я знаю все ваши балеты, обожаю французскую культуру, купил виллу под Парижем!" Ушам не верю! "Мы пришлем вам в театр из рейха молодого ляйтера, он возьмет на себя бремя хозяйственных забот, чтобы вы целиком отдались искусству!" - "Так, значит, все-таки берете театр? Кто же будет править - вы или я?" - "Нет-нет, вы! Не хотите ляйтера - не дадим. Обращайтесь ко мне по всем вопросам, к вашим услугам!" Я поклонился - и к двери, а он меня останавливает: "Сергей Михайлович. У вас будет секретная миссия, и вы должны ее принять!" - "В чем же она заключается?" - "Вы сегодня должны остаться ночевать в Опера". - "Почему?" - "Потому что сегодня в Компьене подписывают мир. А после этого Хитлер пожелал быть в Опера". И - при слове "Хитлер" - вскидывает руку. "Отвечаете за все вы, вопрос жизни и смерти". Я бегом к моему министру эдюкасьон насьональ [народного просвещения]; тот выслушал; "все на вашей ответственности, вы приняли полномочия, только, молю, никому ни слова!" Но я решил дезертировать - первый раз в жизни... Зашел в Опера, дат пожарнику на красненькое, "оставлю тебя на ночь", и со страху отправился в еврейский дом - нашел убежище, а?! Хочу обо всем этом написать в моих "Мемуар д'Икар" [Мемуары Икара]... С первым метро лечу в театр, а мой пожарник рассказывает рабочим сцены, как ночью в зал ворвались немцы, много немцев, а с ними был один с усиками, очень хорошо знал про Опера, рассказывал остальным, где и что. "Я решил, что это немецкий певец, - продолжает мой пожарник. - Когда он спросил, где президентская ложа, я ответил: "А черт ее знает, их столько у нас, этих самых президентов". Певец с усиками рассмеялся и похлопал меня по плечу, а я - его. Когда все уходили, певец велел дать мне денег за экскурсию, но я отказался, - "от бошев не берем". Рабочие стали его бранить, деньги не пахнут, а я спросил, как звали того певца. "А черт его знает. Рулер или Фулер". - "А он был в военной форме?" - "Да". - "С усиками?" - "С усиками. Как у Шарля Чаплина". - "Так это ты Хитлера по плечу хлопал!" Пожарник - бах и в обморок! Увезли в больницу, он там и умер от шока... Представляете?! Не от пули, но от одного имени Хитлера! Да... Я бегу в телефон, соединяюсь с префектурой: "Алло, знаете новость, в Опера был Хитлер!" Звоню всем друзьям и знакомым: "Хитлер в Париже!" Я ж таким образом хотел сообщить в Лондон, что он здесь, пусть действуют! А через три дня французское радио передает из Англии: "Серж Лифарь принял в Опера Хитлера! За это он приговаривается к смерти!" У меня волос дыбом! Но и немцы это радио слушали, и они были убеждены, что я принимал Хитлера, и поэтому не я им кланялся, а они мне. А скольких я спас грузинских пленных когда ставил балет "Шота Руставели"?! О, сотни! Да... Однажды на репетицию приходит страшный, небритый кавказец и говорит: "Ну, здравствуй, товарищ!" Рядом сидит Кокто, настроение у всех приподнятое, союзники идут на Париж... Но ведь есть и коллаборанты осведомители! Я подмигнул музыкантам, те как бабахнут на барабане! А этот грузин закричат: "Огонь! Пли!" Воцарилась мертвая тишина... И тогда этот грузин, - его звали князь Нижерадзе, - спросил так, что всем было слышно: "Ты кому делаешь балет? Хитлеру?" А я - не думая ни секунды: "Почему Хитлеру, а не Сталину?" Тогда он падает на колени, достает из своего грязного пальто револьвер, протягивает его мне и говорит: "Убей меня, ты - мой брат!" Да... А пришли союзники - и во всех газетах статьи: "Лифарь с немецкими миллиардами удрал в Аргентину!" Я к генералу Леклерку; тот - "держись, мы тебя не дадим в обиду!" А в театре суд: "Лифарь - друг Хитлера, приятель Абеца, - к расстрелу! Он танцевал для немцев!" А судья: "Вы уверены, что он танцевал для немцев?" - "Конечно". -"Наверное, вы пользуетесь слухами... Сами-то что делали в то время?" - "Как что? Ставил Лифарю декорации! К расстрелу его!" - "Погодите, но получается, что вы тоже работали на Хитлера, если ставили Лифарю декорации?" Я вернулся в театр только через два года... А спустя тридцать девять лет Миттеран наградил меня "Почетным легионом"...
- Вы рассказали новеллу, - заметил Ростопчин. - Сценарий фильма.
- Мое умение рассказывать сюжетно первым отметил Шаляпин, - улыбнулся Лифарь. - На моей Пушкинской выставке он предложил: "Сережа, давай откроем с тобою драматическую студию, а?!" Но ведь он был великий артист и, как все великие, хотел, чтобы его постоянно славили... А это так трудно... Он ведь отчего заболел, знаете?
- Нет.
- Ну как же... Поехал в Китай, в Харбин... А там его русская эмиграция в штыки встретила: "продает белую идею, с красными встречается, советский павильон на Всемирной выставке посетил!" Свист в зале, крики. Он это так переживал, что заболел раком крови... Я его на вокзале встречал: уехал - могучий, громадный, сильный, а вернулся, словно жердь. С трудом довез его до дома, - он ведь целый дом купил, - у него там и студия была, окнами во двор выходила, он мне здесь в былые-то времена по памяти "Моцарта и Сальери" читал... Как раз там я его и попросил бесплатно выступить для моей Пушкинской выставки. "Ишь чего хочешь! Бесплатно только птички поют! Ха-ха-ха!" - "Но у меня денег нет, чтоб вам уплатить!" - "Заработай!" - "Как?" - "Играй со мною Моцарта. А я - Сальери!" - "Но я же не драматический актер!" - "Научу! Эй!" Тут к нему мальчишка-слуга со всех ног. "А ну, графинчик нам!" Вот мы водочку-то клюк-клюк, пошло хорошо, он и начал читать "Моцарта и Сальери" на два голоса. А как кончил, я весь холодный, и волос дыбом торчат... Да." За два года до его смерти это было. А в тот день прихожу его навестить... Как обычно, семья чай пьет, дочки сытые такие, веселые, а возле его постели два доктора, Заленский и Васильев... А Федор Иванович рвет на себе сорочку и хрипит: "Эх, не звучит, не звучит, не зву-у-у-учит". Потянулся на подушках и замер. Залсвский пощупал пульс, говорит, скончался... Я первым об этом в "Фигаро" напечатал, они единственные вышли. А хоронить? На что? Ведь еще тело не остыло, как начали делить имущество... А Борис с Федором, главные Шаляпины, в Америке... Вот и пошли мои денежки на похороны... Отправился к директору Опера, к министру, - надо ж устроить проезд катафалка по городу, следует организовать государственные похороны. "Нет, он не наш, он русский, мы только Саре Бернар делали такое". Подавленный и униженный, обращаюсь к префекту полиции месье Маршану... Почему меня к нему занесло? Наверное, оттого, что Шаляпин был жалован командорской степенью Почетного легиона... "Как, командору не дают права проехать в последний раз но Парижу?! Городом управляю я! Всех ко мне!" Ну, и поехали мы по бульвару Осман, а я уж хор нашего Афинского заказан... Процессия остановилась, и грянуло русское пение... Больше такого никогда не было... И памятник Феде я поставил... Двадцать лет спустя... Ничего я за это не хочу, счастлив, что смог сделать...
- Как было бы прекрасно, сохрани вы письма Пушкина для России... Это был бы еще один ваш подвиг, Сергей Михайлович...
Лифарь закрыл глаза:
- Я знал, что вы этим кончите... Я не стану их продавать на нонешнем аукционе, обещаю... Но и бесплатно Москве не верну... Федор Иванович учил: "только птичка бесплатно поет", а я добавлю: "и комарик - танцует".
...На берегу темного Женевского озера - после трудного трехчасового разговора с Лифарем - Ростопчин остановил машину, спустился к берегу и долго сидел без сил, не мог ехать дальше, прижало сердце...
Степанов посмотрел на часы; боже ты мой, опаздываю к Савину, Александру Ивановичу; Розэн ждет на улице; вот он, симптом подкрадывания возраста, - неумение контролировать время, раньше оно тикало во мне, я мог не смотреть на стрелки, угадывал с точностью до пяти минут, даже если просыпался ночью; бросился к телефону; пролистал книжку; номера "Космоса", где остановился Розэн, не было; похолодел оттого, что надо вертеть "09"; девицы с норовом, кидают трубку не выслушав, да здравствует демократия и права рабочего человека, - можно подумать, что я рантье, да и все те, кто к ним звонит за справкой, стригут купоны со своих банковских счетов, а не Снимаются таким же, как они, общегосударственным делом... Дозвонившись наконец до администратора отеля, он представился; по счастливой случайности администратор читал его книги; пошел на улицу, к выходу, искать маленького человечка в дымчатых очках, туфли крокодиловой кожи, стоит где-нибудь возле колонны, он всегда норовит спрятаться, этот малышок, такая уж у него странная натура, вы ему скажите, что я опаздываю, пусть ждет.
...Да, конечно, да здравствует сервис на Западе! И красивая архитектура деревушек, и эстетический вкус законодателей мод текстильной промышленности, которая ежегодно - без понуканий центральной печати, а сама, лапушка, - полностью меняет ассортимент тканей, кофточек, колготок, и обилие бензоколонок, где не надо простаивать по часу в очереди, чтобы получить свои десять литров, - это все прекрасно, но где, кроме как у нас, можно ощутить столь заботливое отношение человека, самых разных людей, когда тебе нужна помощь?! И кроме того, отношение к тому, кто сделал взнос обществу, - то есть достиг чего-то в области музыки, литературы, хирургии, театра, космонавтики, кино, живописи - у нас куда как более уважительное, чем где бы то ни было.
Савин принял их в громадном кабинете, отделанном деревянными панелями, пригласил двух заместителей; выслушан Степанова, который объяснил, что визит его обусловлен двумя исходными позициями: во-первых, мистер Розэн занимается продажей наших станков на Западе, и хорошо этим занимается, бизнес его растет, вполне престижен, и, во-вторых, поскольку мистер Розэн хочет войти в дело по возвращению русских ценностей, он, Степанов, не мог не привести его к своему другу, союзному министру; у бизнесмена есть кое-какие вопросы; целесообразно решить сразу же, на самом высоком уровне...
Розэн побледнел еще больше, уровень был для него неожиданным; сцепил свои маленькие пальчики на груди, грустно улыбнулся:
- Спасибо...
- Спасибо потом будете говорить, - заметил Савин. Войну он кончил лейтенантом, за три дня до Победы получил приказ захватить вокзал; отступали эсэсовцы, шли напролом, на запад; ему тогда было двадцать, очень хотелось жить, всем было ясно: не сегодня-завтра наступит мир; из сорока человек, которые держали оборону, осталось в живых семь; он потом год валялся по госпиталям; Звезда Героя нашла его в Крыму, в Мисхоре; закончил университет, поступил в заочную аспирантуру и уехал в Воркуту, мастером; за семь лет вырос до главного инженера комбината; повздорил с начальством; с х а р ч и л и; защитил докторскую; назначили начальником строительства нового завода; сдан в срок; перевели в Москву, заместителем министра; три года работал в Госплане; оттуда - в этот кабинет.
- Да, но визит к вам - инициатива мистера Степанова, - осторожно заметил Розэн. - Я благодарен объединению, у меня прекрасные отношения со всеми работниками ваших фирм; компетентные, доброжелательные специалисты...
- Значит, ко мне и моим коллегам у вас просьб или пожелании нет? - уточнил Савин. - Что ж тогда Дмитрий Юрьевич панику наводил?
- Конечно, какие-то проблемы есть, - испуганно посмотрев на Степанова, сказал Розэн, терзая свои маленькие руки, - но они так незначительны, что я даже не знаю, можно ли вас ими тревожить...
- Если пришли - тревожьте, - сказан Савин, глянув на Степанова с неким подобием улыбки.
- Да, но это никак не должно бросить тень на работников вашего объединения, господин министр, речь идет всего лишь о сроках платежей.
- Вы хотите иметь резерв во времени, чтобы получать определенные процентные отчисления со всей суммы?
- Нет, нет! Процентные отчисления меня не волнуют! Только резерв во времени!
- Странно, - сказан Савин, обернувшись к Степанову. - Первый бизнесмен, которого не интересует прибыль, даже нас вопросы прибыли стали наконец заботить...
Степанов повернулся к Розэну:
- Иосиф Львович, я предпочитаю, - да и Александр Иванович с коллегами тоже, - чтобы карты были открыты. Конечно, вас интересует прибыль, хотя и резерв времени вам нужен, необходим прямо-таки. Так что называйте кошку кошкой...
- Да, но господин министр может подумать, что я жалуюсь! А те господа, с которыми я имею дело, вправе на меня обидеться. - Розэн был явно испуган происходящим; уровень не тот, понял Степанов; как всегда, я принимаю желаемое за действительное, малышка привык работать п о л з у ч е, эдакий вкрадчивый коробейник, он, наверное, не понимает, почему литератор дружит с министром, это не по правилам, у них такого нет, все живут по своим сотам, как пчелы.
- Александр Иванович не подумает, что вы жалуетесь, - сказан Степанов, не скрывая раздражения. - Сформулируйте свои пожелания. Все вопросы можно обговорить прямо сейчас, детали решите в объединении...
- Да, но я просто хотел сказать, что мне очень приятно... - Розэн совсем смешался. - Такое внимание... Если бы еще можно было как-то помочь со сроками платежей.. Станки идут очень хорошо, их поставляют по графику, но когда я получу резерв во времени и - в результате этого - лишний процент, можно будет построить хорошие складские помещения, появится маневренность в торговых операциях.
Савин сразу же спросил:
- Вы купите землю под склады? Или намерены арендовать?
- Конечно, купим, - ответил Розэн, - на аренде пущу по миру моих детей, никаких гарантий.
- Разумно. - Савин обернулся к одному из своих заместителей, попросил; - Евгений Васильевич, свяжитесь с нашими банкирами, надо, чтобы они проработали этот вопрос с господином Розэном... Как ваш советский содиректор? - поинтересовался Савин. - Понимает толк в работе? Или краснобай?
- Замечательный работник, - ответил Розэн. - Им можно гордиться, такой он компетентный...
- Еще что? - спросил Савин. - У вас только один вопрос? Больше ничего?
- Ну, я, конечно, хотел бы, если вы не возражаете, затронуть вопрос о цене на станки...
Савин рассмеялся: