Глава четвертая
– Ты уверен? – спросил я.
– Уверен, – ответил старший сержант.
– И я уверен, – заявил ефрейтор Ассонов.
– Значит, бывает живое пламя, от которого исходит дым. Живое и разумное? При этом оно нам невидимо. Дыма же без огня не бывает… Когда-нибудь и с этим разберемся, как разобрались со шлемом и с креслом.
– Да… Бывают живые и разумные кресла, мотоциклы и шлемы… – Камнеломов говорил категорично, словно ломом размахивал. – И даже пауки… Почему бы не появиться разумному огню? Я вполне верю в такую возможность.
Говорил старший сержант разумно и интеллигентно, если можно интеллигентно ломом размахивать. Его фамилия, помнится, меня начала смущать еще тогда, когда Коля попал ко мне во взвод. Внешне он никак не подходил к своей фамилии. Ни лица, высеченного из камня, ни рук, в которые хочется вложить лом, у старшего сержанта не было. Тогда, правда, после окончания срочной службы, только подписав свой первый контракт, Коля был еще младшим сержантом и ко мне во взвод попал в качестве командира отделения. Через два года он стал сержантом, а еще через полгода – старшим сержантом и моим заместителем, поскольку у его предшественника на этом посту кончился срок контрактной службы, и он уехал домой в далекую Якутию. Камнеломов же при первой встрече показался мягким интеллигентным пареньком с нормальным образованием – Коля еще до службы в армии окончил автодорожный колледж, но работать по профессии не захотел.
Срочная служба в спецназе ГРУ помогла ему стать настоящим бойцом, и он решил службу продолжить. Грамотные люди в спецназе всегда нужны. Не меньше тех, кто умеет хорошо драться и стрелять. Но грамотные люди в спецназе должны иметь жесткий неуступчивый характер и обладать умением проявить волю там, где у обычного человека ее может не хватить. Драться и стрелять при наличии характера можно научить каждого. А мягкий, почти добродушный взгляд старшего сержанта был таким же обманчивым, как и мой взгляд. Но в нужный момент он умел быть сосредоточенным и колючим. Даже в разговоре со мной.
Сейчас, как я понял, старшему сержанту показалось, что я слишком легкомысленно отношусь к гуляющему дыму, хотя он может попасться нам на пути. Я постарался своего заместителя разуверить:
– Да, вероятно, здесь ты прав, и мы не знаем, с чем можем столкнуться. При этом любая неприятность может оказаться серьезнее, чем встреча с первым "монстром". Первому из них, пауку, мы помогли. Вторые могут это каким-то образом узнать и воспринять как действия, направленные против себя. Они же не зря друг с другом дрались. Старый принцип: друг моего врага – мой враг! Короче говоря, выступаем дальше. Приказ прежний! Осторожность максимальная. Ни к чему не приближаться, ничего не касаться. Звать меня! Пашинцеву предупреждение особое. Любопытство наказуемо!
Мой голос в наушниках звучал весомо и категорично.
– Пашинцев! Уловил?
– Так точно, товарищ старший лейтенант, – вяло отозвался рядовой.
– Я его в случае чего как собачку на поводок посажу, – пообещал младший сержант Рахметьев. – Жалко, ошейника нет. Но и веревка сгодится.
Конечно, первый номер гранатометного расчета всегда отвечает за своего второго номера. Не случайно во всех взводах нашей роты первый номер всегда – опытный контрактник, второй – солдат срочной службы. Официально это называется наставничеством. Неофициально иногда называют другими терминами, но эти термины больше придумываются всякими правозащитниками и различными материнскими комитетами, мечтающими помешать воспитанию нормальных бойцов. Не зря правозащитников к спецназу ГРУ стараются близко не подпускать. Я такие меры поддерживаю.
Едва я занял место ведущего, как на связь вышел майор Ларионов:
– Корреспондент Семьсот сорок первый. Слушаю вас, корреспондент Сто пятнадцать.
– Власаныч, что-то я ничего от тебя не получил.
– Не успел монтаж завершить, товарищ майор. Теперь только через пару часов на следующей стоянке. На ходу у меня никак не получится.
– Много недоделал?
– Только треть сделал.
– Понял. Объемный труд получился…
– Так точно, товарищ майор, объемный. Объемный и интересный. Особенно для телевидения. Эксклюзив, так сказать. Удалось даже заснять настоящего инопланетного пилота. И получилось спасти его.
– Даже так? И где он?
– Улетел на своем скутере.
– А что сказал?
– Спасиба… – я старательно повторил акцент паука.
– И все?
– Интервью взять не получилось. Ему было не до нас. Он улетел на наших глазах, как только ожил.
– Крупный?
– Очень.
– Кого напоминает?
– Паука-птицееда.
– Значит, не человекообразный?
– Нет. Абсолютно…
– Как же он говорит?
– Рот у него есть. И очень зубастый. Наверное, есть и язык, и связки в горле. А говорит с кавказским акцентом.
– Да. От такого поседеть можно.
– Я и поседел, – ответил я. – Но все это есть на видео. В том числе и моя седина. Я пришлю, как только закончу. Это одновременно будет и моим докладом о событиях.
Я напомнил, что майор не потребовал с меня доклада о том, что взвод сделал и в какой ситуации находится.
– А сейчас мы на марше. Торопимся.
– Куда?
– Мне тут, товарищ майор, была предоставлена возможность полетать над местностью на мотоцикле. Я полетал, провел разведку – нашел четверых летчиков и остатки банды Арсамакова. Арсамаков может попытаться захватить летчиков. Мы спешим им на выручку. Остальное потом, товарищ майор.
– Может, сможешь видеосюжет побыстрее прислать? Мы уж посмотрим так, без обработки.
– Что, товарищ майор, американцы торопят?
– Какие американцы? О чем ты вообще говоришь? – Майор удивился искренне, и я насторожился.
– Вы сами делали мне предложение, товарищ майор. И рассказали об американском телеканале, который согласился купить мои сюжеты.
– Я?
История возникла неприятная. Или майор пытается переиграть ситуацию и дурачит меня, или тут снова вмешиваются какие-то инопланетные силы, которые говорили со мной голосом майора, как я раньше якобы разговаривал с рядовым Пашинцевым. Но на любой случай у меня была собственная подстраховка. Я разговаривал с Ларионовым тогда, когда велась запись видеосюжета. Тогда же автоматически был записан и наш разговор. Я без раздумий сообщил начальнику штаба, что у меня записан разговор с его финансовым предложением.
– Нич-чего не понимаю! – возмутился Ларионов. – О чем ты, Власаныч, говоришь?
– Я пришлю видеосюжет отдельным куском от общего материала, там есть запись нашего разговора. Прослушаете, вспомните, товарищ майор.
Я вроде бы даже слегка угрожал ему своим тоном. Не люблю, когда меня дураком пытаются выставить.
– Присылай, – строго произнес начальник штаба и отключился, не попрощавшись.
Признаться, меня такая беседа с начальником штаба сводного отряда расстроила не сильно. Я не настолько зациклен на финансовых вопросах, чтобы воспринимать подобное с душевной болью или даже, как с некоторыми случается, с расстройством и паникой.
Конечно, заработать в дополнение к основному заработку было бы неплохо. Я смог бы приобрести себе хороший мотоцикл. И пусть он не летал бы по воздуху, зато на земле не имел бы себе равных. Но что-то, видимо, изменилось, и майор Ларионов пошел на попятную – взял и отказался от своих слов. Но я только вот совсем недавно, когда занимался монтажом видеосюжета, вновь прослушал этот разговор и вырезал его из копии файла. Но слова эти остались на основной записи, остались и отдельным куском на вырезанном фрагменте, который я сохранил отдельным файлом.
Я, как все нормальные люди, не люблю, когда меня обманывают. А обманывают, когда за дурака считают, потому что умного обмануть трудно, и умных стараются не обманывать. Но если это не обман, если инопланетный разум имеет возможность вмешиваться в разговоры по закрытым кодированным каналам связи, то нам всем, землянам, без сомнения, угрожает большая опасность. Справиться с суперразумом мы пока не в состоянии. Никто, никакой спецназовец не сможет сладить с таким пауком, который нам недавно встретился.
Такие мысли наряду с мыслями об обмане не доставляли мне удовольствия и не поднимали настроение. Я только, сам для себя незаметно, увеличил от этих мыслей темп марша и, лишь глянув в свой "планшетник", убедился, что мои бойцы растянулись по склону. Значит, темп следует снизить, чтобы не "загнать" бойцов, как загоняют лошадей неразумные всадники. Уставшие, задохнувшиеся бойцы будут не в состоянии вступить с марша в бой. Мы к этому моменту уже миновали дно ущелья и поднимались на следующий, небольшой, в сравнении с предыдущим, склон. В одном месте меня позвал рядовой Пашинцев:
– Товарищ старший лейтенант, посмотрите, что это такое?
Я остановился, отыскал рядового взглядом. Он замер на склоне метрах в пятнадцати от меня. Пришлось спуститься. Но идти до Пашинцева не потребовалось, потому что я сам увидел то, что привлекло внимание бойца.
По камням и по траве, выжигая их и оставляя какой-то маслянисто-горелый след, что-то явно проползло. И проползло не так давно, иначе сверху села бы пыль, и солнце высушило бы этот след, и земля бы его впитала.
– Змея, что ли, товарищ старший лейтенант? – спросил Пашинцев.
След, извиваясь зигзагом, проходил вокруг кустов и кочек и тянулся ко мне. Я снова натянул на одну руку перчатку и едва-едва потрогал след мизинцем. Перчатка сразу оплавилась.
– Сдается мне, здесь прогулялся тот сиреневый дым, что мы в прицелы рассматривали, – сообщил я подошедшему старшему сержанту Камнеломову. – Если это так, то этот дым очень разумный. Посмотри, как он дорогу себе выбирает. Обходит кочки и камни, чтобы не споткнуться. Не любит крутые подъемы, ищет более пологое место. Есть у кого-нибудь стеклянная банка? Любого размера. Главное, чтобы с крышкой была.
– Пашинцев! – позвал старший сержант. – У тебя какая-то баночка была. С сахаром. Рядовой у нас сластена…
Пашинцев поспешил к нам, снял рюкзак, вытащил маленькую стеклянную банку с металлической крышкой, быстро пересыпал из нее маленькие кусочки сахара себе в карман, саму баночку потряс и тряпочкой изнутри протер. Протянул Камнеломову. Тот передал мне. Я острым лезвием ножа соскреб с камней липкое маслянистое вещество, из которого в основном и состоял след, и переложил в баночку, которую плотно закрыл и убрал в кармашек своего рюкзака. Перед этим не поленился посмотреть, не прожжет ли взятая с камней "проба" стекло. Нет, не прожигала. Желая поберечь ножны, я вытер лезвие ножа о черный ствол старой ели. Кора сразу обуглилась, но нож очистился. И только после этого я убрал его в ножны за плечо.
Носить нож за плечом мне казалось удобным. Но место для ножа обычно не регламентировалось. Его можно было носить и на поясе, и на предплечье, и вообще крепить "липучкой" к бронежилету – кому где было удобнее до рукоятки дотянуться. Хотя мне в моем боевом опыте ни разу в жизни не доводилось использовать нож как боевое оружие. Да и для боевого оружия этот нож был тяжеловат и великоват.
Такой нож как боевой, помнится, использовал Рембо в одноименном фильме. Отсюда, наверное, и пошло – большие ножи стали звать боевыми. Хотя в действительности боевого ножа спецназа не существует в природе. Есть разные ножи, которые можно отнести к боевым, но это отношение весьма условное.
В первую очередь это относится к метательным ножам. Это ножи, как правило, с тяжелым лезвием при отсутствии рукоятки или с очень легкой рукояткой. Я бы вообще отнес их к категории кортиков, потому что резать ими что-то невозможно – только колоть. Но стандартные метательные ножи в спецназе ГРУ используются редко. В основном потому, что они, даже если воткнутся при броске в противника, нанесут ему только небольшую рану, которая зачастую не в состоянии вывести противника из строя. Показывали мне как-то самодельные метательные ножи, выкованные из лезвий двух опасных бритв и запаянные так, что образуют букву "S". Затачиваются эти ножи особым образом, и при любом варианте попадания за счет остроты своего лезвия наносят страшные рубленые раны. Если противник с такой раной и не потеряет сознания, то драться в ближнем бою он уже точно не сможет.
А использовать большой нож, например мой заплечный или нож Рембо, в качестве метательного можно только при расчете, что рукоятка угодит противнику в лоб и таким образом "вырубит" его.
Есть в арсенале спецназа еще знаменитый "НРС-2" – нож разведчика стреляющий. Отличается он тем, что в рукоятке скрыт стреляющий механизм, способный без звука поразить цель на дистанции до двадцати пяти метров. Глушителя в рукоятке, естественно, нет. Нож стреляет специальным патроном СП-4, имеющим в гильзе поршень, который выталкивает пулю, но сам же и закрывает гильзу, не выпуская наружу горячие газы, которые, как известно, при соприкосновении с атмосферным воздухом и создают звук выстрела.
Есть и другие ножи, настоящие боевые. Я такой ношу на предплечье, куда пристегиваю ножны. Это достаточно тонкий обоюдоострый нож из мягкого металла, предельно остро заточенный, с лезвием длиной в человеческую ладонь. Примерно такими ножами, только пластиковыми или деревянными, мы в спецназе учим солдат фехтованию на ножах. Согласно постулатам нашей школы, нож должен наносить в схватке множественные резаные раны, тогда он годится для использования в качестве оружия. Колотая рана – исключение. И тому есть физиологическое основание. Получивший колотую рану, человек испытывает болевой шок, при котором мышцы резко сокращаются и так зажимают лезвие, что вытащить нож из тела бывает порой труднее, чем воткнуть в него. А если противник тоже вооружен ножом, пока ты свой нож из него вытаскиваешь, он может тебе и горло перерезать.
Спрятав баночку с "пробой", я двинулся дальше, снова занимая место во главе взвода. Но, когда дела отвлекли меня от неприятных мыслей, я пошел уже в нужном темпе, не давая возможности своим бойцам устать слишком сильно.
– Пашинцев! – позвал я по связи.
– Я! – отозвался рядовой.
– Как твоя седая старость? Выдерживаешь темп?
– Без проблем, товарищ старший лейтенант. С сединой сил вроде как прибавилось. У вас, я вижу, тоже…
Значит, излишне высокий темп передвижения бойцами взвода замечен. Но никто не возразил, хотя и отнесли его, возможно, как и рядовой Пашинцев, к действию того самого шлема или кресла. Ну и, конечно, все понимали, что я спешу, чтобы летчиков подстраховать. Разубеждать я никого не стал. Последний аргумент был самым доступным для общего понимания. Пусть так и будет…
* * *
На следующем привале я почти закончил монтаж видеосюжета. Осталось сделать совсем немного. Тем не менее я не стал растягивать взводный привал, чтобы завершить начатое. Тем более нам осталось пройти не так уж и много. По крайней мере, белый дым костра от сырых еловых лап я уже видел вдали с одного из последних хребтов, где и остановил взвод на привал.
Это был тот самый костер, что разводили летчики. Это намекало на то, что у них все пока в порядке. Дым валил густыми клубами. Значит, сырую хвою в костер по-прежнему подкладывали. То ли банда Арсамакова не увидела этот столб дыма, потому что двигалась ущельем, не поднимаясь на хребты, что давало нам направление преследования, то ли просто еще не дошла до места. Но мы не расслаблялись.
Я хорошо знал, что сам эмир Магомет Арсамаков – человек грамотный, с университетским образованием, и он может знать в соответствии со своим общим интеллектом, что летчиков должны искать вертолеты. И, естественно, предполагал его желание или уничтожить прилетевшие вертолеты, или даже захватить один из них, чтобы бежать на нем за границу. Или даже не за границу, а просто в одну из соседних республик, где он сможет найти поддержку и укрытие, чтобы отлежаться в норе перед следующей дерзкой вылазкой. А каждая его вылазка бывает дерзкой и непредсказуемой. Он так любит действовать. Всегда появляется там, где его не ждут. Предварительно проводит тщательную разведку, а потом нападает. Причем нападает, как правило, на хорошо охраняемые объекты, где опасно и куда не рискуют соваться другие эмиры. Я даже могу предположить, что эмир Арсамаков в состоянии рискнуть и устроить засаду на мой взвод где-нибудь около костра летчиков. Любой специалист-диверсант скажет, что правильно организованная и проведенная засада сразу даст преимущество тому, кто ее устраивает. Эффект неожиданности часто способен посеять панику среди тех, кто в засаду угодит. Многие к подобному бывают не готовы. Это одинаково относится и к бандитам, и к федералам. Но не относится к спецназу ГРУ, бойцы которого всегда настороже, всегда готовы принять бой, хотя случаи бывают самые разные, и за всех спецназовцев я поручиться не могу.
Едва после привала мы успели спуститься на дно ущелья, как мой коммуникатор опять показал, что меня вызывают по внешней связи. Только это уже была не прямая линия с майором Ларионовым. Не ожидая другого вызова, я подумал, что майор сам сильно занят или не имеет при себе шлема и коммуникатора, и попросил узел связи о соединении.
– Корреспондент Семьсот сорок первый. Слушаю.
– Дежурный офицер узла связи подполковник Овчинников, – представился вызывающий. – Старлей, с тобой желает Москва поговорить. Головное управление ГРУ.
– Соединяйте, товарищ подполковник, – согласился я, не понимая, что вообще в головном управлении ГРУ могут знать обо мне, простом командире взвода.
Вызов прошел сразу.
– Кто это? – властно спросил незнакомый голос.
– Корреспондент Семьсот сорок первый. Слушаю.
– Ты сам, старлей?
– Так точно.
– Полковник Мочилов, командующий войсками спецназа ГРУ, – представился голос.
Дар речи от удивления я не потерял. Сказалась психологическая подготовка.
Я знал, что такой человек существует, но никогда с полковником не то чтобы не встречался, даже по связи не общался. И вообще не был уверен, что командующий подозревает о существовании старшего лейтенанта Троицы.
– Слушаю вас, товарищ командующий.
– Я слегка в курсе того, что у вас там происходит. Но этого мало. Доложи мне обстановку и нынешнее положение вещей. Все, что видел, и все, чем занимаешься в настоящий момент.
Легко сказать… Это получился долгий доклад, хотя я и постарался быть предельно кратким. Но полковник Мочилов, видимо, был в курсе основных событий и несколько раз перебивал меня уточняющими вопросами. На такие вопросы я вынужден был отвечать с подробностями, вдаваясь в детали и психологию.
Говорил я на ходу, одновременно с докладом давая рукой отмашку взводу идти вперед. На месте ведущего меня сразу же сменил старший сержант Камнеломов. Ему можно было это место доверить без сомнений. При этом я и сам не забывал по сторонам посматривать и заметил еще один змеей извивающийся след. И даже обратил внимание, как мои бойцы старательно этот след обходят стороной, хотя рядовой Пашинцев в одном месте через след попросту дважды перешагнул – в одну и в другую сторону пересек зигзаг. Мне показалось, что частицы следа метнулись за его ногами, но все обошлось. Пашинцев не пострадал. Наверное, мне показалось.