Они двинулись в глубь двора. И когда глаза привыкли, двор показался не таким уж темным. Слабый рассеянный свет наполнял его, свет этот лился из освещенных окон окружающих домов, от лампочек над бесчисленными подъездами, он исходил, казалось, даже от белого, снежного покрова под ногами.
Двор был полон звуков, близких и дальних. Дальние были привычным фоном, близкими двор жил, это были его звуки. Музыка, ребячьи возгласы, голоса взрослых, чей-то свист, шорох полозьев по снегу.
Виктор различил длинную скамью за деревьями, увидел желтоватое пятно света на снегу и, наконец, столб посреди этого пятна и неяркую лампу на нем. На скамье виднелись две темные фигуры. Люди беседовали о чем-то.
- Мое почтенье,- прогудел, подходя, Федченко.- Как здоровьице?
Семен Матвеевич оказался общительным и говорливым. Когда разговор свернул на ребят во дворе и коснулся как бы невзначай Толи Карцева, Семен Матвеевич убежденно сказал:
- Паренек скромный. Не нагрубит старшим, не обидит младших. Тихий паренек, что говорить. Если и постоит тут с кем...
- Друзья?
- А что же, он неживой по-вашему? - недовольным тоном спросил Семен Матвеевич.
- Друзья должны быть,- ответил Виктор.- Обязательно. Хорошие, конечно.
- Вот и я говорю.
- У меня тут спокойные хлопцы живут,- басовито вставил Федченко.- А иначе разговор короткий.
Семен Матвеевич заметил ворчливо:
- Всякие имеются. И посторонние захаживают. Совсем не ангелы, доложу.
- И наших, случится, обижают,- добавила сидевшая до того молча его супруга.- Вот хоть как с Толей вчера. Ударили ведь его.
- Карцева? - насторожился Виктор.-Кто же это? И за что?
- Понятия не имею и кто и за что. Я вот тут сидела, а они вон оттуда шли.- Женщина махнула рукой по направлению к воротам.- Идут, потом остановились, тот его спросил чего-то - и р-раз!..
- Кто?
- Да, тот, чужой, значит. И пошел себе. А Толик, бедный, вон до той скамейки добрался, чуть не плачет. И кровь по лицу размазывает. Я уж ему платок дала. Спрашиваю: "Кто это тебя?" А он говорит: "Ладно, Серафима Андреевна, сами разберемся".
- А какой из себя тот, чужой?
- Как сказать? Ну, невысокий, плотный, пальто черное, волосы светлые, без шапки был. И ведь немолодой, а с мальчишкой связался. Да вы еще у Зои спросите, вон с коляской сидит. Она его в воротах встретила.
Виктор даже боялся поверить, что появилась первая ниточка. По опыту он уже знал: то, что идет само в руки так быстро, с такой легкостью, чаще всего оказывается несущественным и может лишь увести в сторону от главного. Чаще всего, но порой...
И Виктор слушал, стараясь не упустить ни одной детали, запомнить каждое слово. В его работе все может пригодиться, и наперед в ней ничего предсказать нельзя. Потом встал и сказал, что хочет расспросить ту женщину о вчерашней драке.
- Зоя, говорите, ее зовут?
Молодая женщина, мерно покатывая возле себя коляску, с возмущением рассказывала ему:
- ...Ударил, понимаете, и идет прямо на меня как ни в чем не бывало! Я ему говорю: "Ты как смеешь драться, паршивец эдакий!" А он...
- Это вы взрослому человеку так? - удивленно спросил Виктор.
- Сопляк он еще, а не взрослый человек! А мне говорит: "Ты, тетка, помалкивай". Ну, тут уж я...
- Постойте! Но какой же он был из себя?
- Как так-какой? - Женщина на секунду задумалась.- Ну, длинный, в клетчатом пальто, чернявый такой, наглец.
- В шапке? - на всякий случай спросил Виктор.
- Ага. В черной такой "москвичке".
Виктор только пожал плечами. Ведь обе женщины видели одного и того же человека. Как же можно так по-разному описывать его?
- А куда этот парень пошел, вы не заметили? - спросил он.
- Как он мне такое сказал, я его за рукав хвать! Я эту шпану, слава богу, знаю. На заводе у нас тоже водятся. Ну, а он вырвался и бежать.
- Куда?
- А вон туда, к троллейбусной остановке. Потом видит, что я за ним бежать не могу - наследник-то мой при мне,- она указала на коляску,- так еще остановился, папиросы покупал.
Женщина разрумянилась от волнения, глаза ее заблестели, а рассказ свой она сопровождала такими энергичными жестами, что Виктор с улыбкой подумал, глядя на нее: "Ну, эта спуску не даст".
Подошел Федченко:
- Ну, налюбезничались? - добродушно прогудел он.- Какого я тебе, Зоя, кавалера привел, а?
- Вы бы его года два назад привели,- засмеялась та.- А сейчас я для него безопасная.
Выйдя на улицу, Виктор сказал:
- Погодите, я сейчас.
Он подошел к табачному киоску. Федченко видел, как он нагнулся к маленькому окошку, что-то спросил, потом обошел киоск и скрылся за маленькой дверцей.
Тут только Федченко смог наконец собраться с мыслями. Появление Панова обеспокоило его. Выходит, он, Федченко, проморгал какую-то группу? Быть того не может! Глупая баба чего-то наплела, а эти развесили уши. Чуткость, видите ли, проявляют. А спрос в случае чего с него. Ну, нет. Если что и есть, то он сам докопается и все оформит как надо.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем Виктор вернулся. Вид у него был усталый и недовольный. Федченко с напускной тревогой спросил:
- Ты чего это?
- Мистика,- усмехнулся Виктор.- Чистая мистика. Та тетка,- он кивнул головой на киоск,- тоже вспомнила этого парня, она даже видела, как он вырвался от Зои. И что вы думаете? Она дает совершенно другие приметы! По ее словам, он невысокий, в кожаном пальто, лицо круглое, курносое. Ну, что вы скажете?
- М-да,- неопределенно проговорил Федченко.- И в самом деле...
- Это просто становится интересно. Какой-то трансформатор попался. Артист.
Федченко снисходительно покачал головой.
- Тут, милый человек, ничего интересного нет. Ошибаться все могут. А ребята эти... Ну, повздорили, дал один другому по роже. До группы еще далеко.
- Вы думаете, далеко? И что же вы предлагаете?
- Давай-кэ я этого Тольку к себе вызову. Нажму, как полагается. И все-то он мне расскажет.
- Сомнительно. На этот счет у меня другая мысль есть.
- Как знаешь,- буркнул Федченко и насмешливо прибавил: - Ты же философский университет кончал. Тебе в нашем деле виднее.
Глава II. ЧП В ИНСТИТУТЕ
- Зачем тебе туда ездить? - быстро и строго спросил Бескудин.- Зачем? Тебе не старые, тебе новые его связи надо изучать, новые.
Виктор стоял на своем.
- Без старых не поймешь и новых, Федор Михайлович.
- Опять философствовать? - Бескудин подозрительно посмотрел на своего молодого сотрудника.- Опять?
Внешне совсем неприметный паренек этот Панов. Среднего роста, худощавый, на узком лице светятся, просто освещают его большие серые глаза, то лукавые, бойкие, то задумчивые, глубокие. Светлые, золотистые волосы падают косым треугольником на лоб. Да, если приглядеться, то Панов этот только с первого взгляда неприметный. И мысли у него часто интересные бывают, неожиданные для Бескудина. Но философствований его он в рабочее время побаивается.
- Я и не философствую,- покрутил головой Виктор.- Мы говорим - преступность. Пытаемся разобраться в причинах. Особенно у молодежи. Говорим, допустим, семья. Неблагополучная, конечно. Или, там, пьянство. Или отсутствие здоровых интересов. Причины этой преступности?
- Ну, причины. Хотя и не все перечислил. Не все.
- Ладно. Но вот пьянство, допустим. Ведь оно, я вам скажу, и причина и следствие.
- Чего следствие?
- Вот именно! Чего следствие - пьянство?
- Слушай,- не выдержал Бескудин.- Я тебе серьезно говорю: ты хоть в рабочее время не философствуй. Понял? Не философствуй. Дел тут и так невпроворот, а ты...
- Да не философствую я, Федор Михайлович! Я же докопаться хочу. Вот хоть в случае с этим Карцевым. Мало узнать его теперешние связи. Надо еще выяснить, как они возникли. Вот почему меня эта институтская история интересует. Тем более девушка там замешана. Что за девушка?
- Узнаешь эту историю, а потом дальше копаться начнешь,- усмехнулся Бескудин.- А что еще до нее было? Знаю я тебя.
И сразу пожалел о своей шутке, потому что Виктор вздохнул и ответил совершенно серьезно:
- Надо бы. Ведь еще Макаренко писал: человек вое-питывается до пяти лет, потом он уже перевоспитывается.
- Знаешь что? Если мы так работать будем, нас из милиции в Академию наук передать надо будет. Ну да ладно. В институт, так и быть, поезжай. Но дальше не зарывайся. Все-таки конкретное дело у нас с тобой. Конкретное, говорю.
- Слушаюсь,- сразу повеселев, откликнулся Виктор.- Ясное дело, кое-что и ученым оставить надо. А то они в этих вопросах плавают еще больше, чем мы.
Бескудин в ответ добродушно и не без облегчения проворчал:
- Ну, ну. Ты, однако, не заносись. И ступай, ступай, ради бога.
Нет, все-таки интересный парень этот Панов. Уж сколько раз ловил себя Бескудин на том, что не может не ввязаться в спор с ним, в дискуссию, что ли. Но времени все нет. Нет его, времени, хоть тресни! А надо бы собраться, потолковать. Ведь самое что ни на есть главное- докапываться до причин тех явлений, с которыми им, работникам милиции, приходится сталкиваться, особенно еслй - вот как их отдел - с молодежью работаешь, с подростками.
Вздохнув, Бескудин задумчиво откинулся на спинку кресла.
Но тут резко, казалось, даже резче, чем обычно, зазвонил телефон. И пошли дела...
Виктор приехал в институт, когда там шли лекции. В громадном пустом вестибюле стены были увешаны афишами, объявлениями, расписаниями, графиками. Вахтер с любопытством заглянул в необычное удостоверение и почтительно осведомился:
- Может, вызвать вам кого?
- Ничего, папаша. Я и сам разберусь.
Но разобраться было не так-то просто. Почти полгода уже, как не учился в институте Толя Карцев. Что произошло в ту злополучную ночь в общежитии, Виктор так и не понял из сбивчивого рассказа Марины Васильевны. Он даже не знал точно, где, на каком факультете и в какой группе учился Карцев. Вот с этого, видимо, и следовало начать.
В отделе кадров пожилая женщина в очках на вопрос Виктора брезгливо поморщилась и сказала:
- Ах, это то самое дело.
Виктор улыбнулся.
- Громкое дело?
- Еще бы. На весь район наш институт опозорили.
- А что же произошло?
Женщина сердито махнула рукой.
- Вспоминать даже противно.- Потом вдруг испытующе поглядела на Виктора.- Неужели вы по этому делу приехали?
- Ну, что вы. Меня только Карцев интересует.
- Насколько я помню, отвратительный мальчишка.
Сидевшая напротив аккуратненькая девушка, кудрявая и розовощекая, подняла на свою начальницу круглые, чуть подведенные глаза и тоненько воскликнула:
- Что вы, Вера Ильинична! Он был меньше всех виноват. Я знаю девочек из их группы.
- Ах, оставь, пожалуйста,- сердито ответила та.- Твои девочки ничего не знают...
Видимо, дело это продолжало волновать и вызывать споры. Виктора разбирало любопытство. Что же в конце концов там произошло?
Когда он вышел из отдела кадров, уже прозвенел звонок, и коридор был полон шума и сутолоки. Прогуливались, взявшись под руку, девушки. Группами, что-то горячо обсуждая, стояли ребята, другие сновали с озабоченным видом, в конце коридора кто-то заразительно смеялся.
Такая милая, веселая и беззаботная, такая дружная и вовсе не легкая, до всех мелочей знакомая студенческая жизнь!
Вон невысокий белобрысый паренек, вроде него самого, Виктора, что-то, смущаясь, говорит худенькой, лукавой девушке в красивом свитере и смотрит на нее, так неосторожно смотрит. А та как будто равнодушно слушает его. Любовь у них, наверное. И у него она была, да еще какая! Где-то ты сейчас, Светка? Где ты, милая?
Сколько прошло событий за эти пять послестуденче-ских лет, какие неожиданные повороты делала судьба, скольких друзей он растерял, скольких приобрел.
А паренек тот все говорит что-то девушке и смотрит на нее... Виктор тряхнул головой и заставил себя отвести глаза.
- Где тут у вас комитет комсомола? - спросил он у стоявших возле окна ребят.
Ему объяснили.
Виктор не спеша прошел по коридору, поднялся на следующий этаж и увидел табличку: "Комитет ВЛКСМ". Он решил, что сейчас бесполезно идти в комитет,- пока не кончился перерыв, там, наверное, полно народу и поговорить все равно не удастся.
Но вот зазвенел звонок и медленно опустел коридор.
Виктор возвратился к уже знакомой двери и, открыв ее, очутился в небольшой комнате. Здесь никого не было. Около следующей двери стоял столик, очевидно, технического секретаря. На столике лежала раскрытая тетрадка со списком фамилий, против некоторых из них стояли крестики, рядом лежали потрепанный телефонный алфавит и два больших ключа на металлическом кольце. Напротив столика у стены стоял громадный кожаный диван с высокой спинкой, облезлый и продавленный. С плаката на стене улыбались портреты космонавтов, рядом висели турнирная таблица футбольного первенства и расписание каких-то дежурств. .
Заметив ключи на столе, Виктор укоризненно покачал головой и положил их в карман, потом направился к следующей двери, за которой слышались возбужденные голоса.
В большой светлой комнате у длинного, покрытого старенькой зеленой скатертью стола для заседаний стояли человек шесть и громко что-то обсуждали. Когда Виктор зашел, девушка, которую он сразу узнал, худенькая, лукавая девушка в красивом свитере, горячо говорила необыкновенно высокому парню в синей футболке:
- А я тебе точно говорю: он не из их института, и другой, помнишь, с перевязанной коленкой? Это нечестно! Игру надо...
Она увидела Виктора и умолкла.
- Здравствуйте, товарищи,- сказал он.- Мне бы секретаря вашего повидать.
- Это можно.
Виктор почему-то подумал, что сейчас подойдет к нему из этой группы тот самый белобрысый паренек, но подошел другой - плотный, черноволосый, крупные черты лица, резко очерченный рот, густые брови вразлет. Парень крепко пожал руку и сказал:
- Виктор.
- О! Тезки, значит.
Парень добродушно улыбнулся.
- Тогда придется по фамилии. Шарапов.
- Панов. Надо нам потолковать кое о чем.
Виктор показал удостоверение.
Шарапов обернулся к товарищам и с затаенной усмешкой сказал:
- Братцы, товарищ из милиции. Так что спасайся, кто может,- и, обращаясь к худенькой девушке в свитере, добавил:-Ты, Леля, останься. Мой зам,- пояснил он Виктору.
- Но имей в виду,- сказал Шарапову длинный парень в футболке, последним направляясь к двери,- мы эту игру решили опротестовать.
Дверь за ним закрылась.
- Так, теперь мы вас слушаем,- сказал Виктору Шарапов.- Чем мы, грешники, провинились?
Когда Виктор рассказал о своем деле, он хмуро процедил:
- Докатился, значит, парень. Все логично.
- Еще не докатился,- возразил Виктор.- На нашем языке это называется профилактикой.
- Так докатится. Он такой.
- Витя, ты лучше не пророчествуй,- сказала девушка.
- А все-таки что это за история? - поинтересовался Виктор.
Шарапов вздохнул.
- История безобразная.- Он покосился на девушку.- При Леле даже неудобно рассказывать.
Та вспыхнула и резко сказала:
- Я все-таки заместитель секретаря комитета. И историю эту знаю не хуже тебя.
- Что верно, то верно,- кивнул головой Шарапов.- История нашумевшая. А в двух словах случилось вот что. В тот вечер в общежитии ребята из семнадцатой комнаты решили справить день рождения одного из них, Бухарова. Собрались, выпили. Часов в одиннадцать, уже изрядно пьяные, вышли в коридор. Видят, идет незнакомая девица, в комнаты заглядывает. Они ее окружили, спрашивают: вам, мол, кого? "Да вот,- говорит,- зашла к такому-то, а его нет". Эти парни и говорят: "Пошли тогда к нам, у нас весело". Пошла, представляете? С охотой даже пошла. Ну, опять пили, безобразничали. К часу ночи девица, уже пьяная, уснула. Эти опять в коридор вышли. Шумят, песни поют. Тут к ним и Толя Карцев присоединился. Он у товарища ночевал. Ключ взял, девицу эту запер и объявляет: по очереди, мол, пускать буду. И ведь трезвый, подлец, был. Те хоть пьяные. И одного, значит, пустил. Но тут наши дипломники подошли. Ключ отобрали, девицу вышвырнули, пьяных спать отправили, а его, Карцева,- по шее. Вот такая возмутительная история.
- По правилам, их судить надо было!-гневно сказала Леля.- Только наша милиция иногда удивительно либеральной бывает.
Шарапов усмехнулся.
- Следовало бы, конечно. Но тут девица оказалась такой, что неизвестно еще, кого сначала судить, ее или их.
- Ну, а дальше что было? - спросил Виктор.
- А дальше мы, по совету райкома, предали дело гласности. Обсудили на институтском комсомольском собрании. Серьезный урок из этого дела извлекли, только Карцев все отрицал. И конечно, нашлись защитники.
- У Карцева?
- Именно у него. Комсомольская группа не смогла правильно разобраться. Абсолютную незрелость проявили.
- А ребята там хорошие,- задумчиво произнесла Леля.
- Хорошие - это еще ни о чем не говорит,- строго поправил ее Шарапов.- Вообще хорошие, добренькие.
Леля, вспыхнув, запальчиво возразила:
- И вовсе они не добренькие. Как Бухарова отделали, помнишь? Ты всегда рубишь сплеча. Всегда!
Шарапов усмехнулся.
- Вот так мы и живем. Не зам у меня, а тигра какая-то.
Виктор улыбнулся, потом спросил:
- А остальные ребята жаловались потом?
- Ну что вы! - снова вступила в разговор Леля.- Дело же ясное! Только Карцев вел себя так вызывающе. Я просто не понимаю, как он мог...
Она говорила запальчиво, и столько горечи и стыда было в ее голосе, что Виктор невольно заразился ее настроением. "Хорошая девушка",- подумал он и опять вспомнил того белобрысого паренька в коридоре. Видно, что-то отразилось в его взгляде, потому что она вдруг спросила:
- Вам что-то не ясно?
Виктор улыбнулся.
- А вам всегда все ясно?
И Леля тут же засветилась ответной улыбкой и сразу ^тала другой, снова лукавой и смешливой.
- Ой, что вы! Разве так бывает?
И Шарапов заулыбался.
- Главные неясности у нее на личном фронте.
Леля, зардевшись, махнула на него рукой.
- Витя, перестань!
Расстались они дружески.
В коридоре звенел звонок на большой перерыв.
Виктор направился искать группу с мудреным шифром, в которой когда-то учился Толя Карцев.
По дороге он вдруг вспомнил: "Неясность на личном фронте",- и усмехнулся. С тем пареньком, наверное.
И то ли по схожести своей с ним, то ли по какой-то другой причине опять подумал о Светке. У нее тоже были сначала неясности...
На четвертом этаже Виктор наконец разыскал нужную аудиторию. Девушке, которая стояла в дверях, он задал удививший ее вопрос:
- Скажите, кто у вас был комсоргом перед теперешним?
- Кто был? Саша Вайнштейн.
- А где он?
- Вон, видите, стоит у окна, в очках? Между прочим,- улыбнулась девушка,- он разговаривает как раз с теперешним комсоргом, Борей Волковым.
У окна стоял высокий, спортивного вида паренек в очках и что-то оживленно говорил румяному и улыбчивому блондину.
Виктор направился к ним.
Волков поначалу был сдержан и насторожен, но Саша Вайнштейн не смог скрыть любопытства.