Выйдя из поддельной тюрьмы Стэпа, я пребывал в тумане. Он до сих пор не рассеялся. Оул-Крик проглотил меня, наслал странные сны. Были ли они ложью? Вряд ли. Они были частью большой правды, уродливой и более сложной, чем хотелось вспомнить.
Некоторые подробности оживали. Я вспомнил, например, о том, где хранился мой старый револьвер. Это был наш с Мириам тайник.
На память я никогда не жаловался, пока не получил по голове двадцать с лишним лет назад, к тому же меня долгие годы обкалывали какой-то дрянью. Осталось чутье. На людей, места, предметы.
Даже после двадцати трех лет чувствовалось что-то не то. Я взял свой старый полицейский револьвер. Элис не сводила с меня глаз.
– На!
Я подал ей блестящий маленький пистолет Пола. Показал, как снять его с предохранителя, отдал и маленький устричный нож, прихваченный из кухни "Лумис энд Джейк".
– Я и оружие Стэплтона тоже взял. Ты найдешь его под перевернутой фруктовой вазой на серванте рядом с Полом, телохранителем Маккендрика. Возьми его, когда вернешься.
Она посмотрела на пистолет в своей руке.
– У меня уже есть оружие.
– То, что дала тебе Лао Лао. Отнеси его в музей. Возьми это.
– Я не уверена, что он мне понадобится, Бирс.
Ну вот, опять. Тот же вопрос, на который я не знаю ответа: какова ее роль во всем этом?
– Очень благоразумно, но тебе нужно думать наперед. Если по какой-то причине страсти накалятся, весьма вероятно, что мы не сможем действовать заодно. Я хочу, чтобы ты сняла с Пола веревки и дала ему пистолет. Вот этот, блестящий. Поскольку это его оружие, он с ним лучше знаком. Я думаю, что он хороший парень. Он нам может понадобиться.
– Зачем?
Я разозлился.
– Прекрати задавать мне вопросы!
Элис вертела в руке пистолет. Глаза у нее потускнели.
– Бирс… – сказала она тихо.
Ну вот… Нашла время. Я не хотел этого слышать. Я обнял Элис. Она была напугана. По ее лицу я увидел, что она немного стыдилась чего-то.
– Я хочу тебе кое-что сказать.
– Нет, – сказал я и приложил палец к ее теплым, гладким губам. – Я не хочу этого слышать.
– Хочешь. Я не могу…
– Прошу тебя. Что сделано, то сделано. Меня это не волнует. Все, о чем я думаю…
И замолчал. Думал я о ней. Я испытывал к Элис те же чувства, что и когда-то к Мириам, а жена каким-то образом предала меня, загнала в черную бессмыслицу и поплатилась собственной жизнью.
Элис Лун смотрела на меня со спокойной уверенной мудростью, которую я быстро в ней оценил.
– Что, если это был ты? – спросила она. – Эти двое не выглядят виновными.
– Ты заметила?
– Так почему нам просто не уйти? Взять деньги. Купить мотоцикл. Если ты ничего не помнишь, ты уже не тот человек?
– Думаю, что так, – ответил я.
Она обхватила мою шею и с надеждой заглянула в глаза.
– Мы оставили бы их китайцам. Уехали бы куда-нибудь. Прямо сейчас.
– Как далеко мы бы уехали? – спросил я. Она задумалась и горько ответила:
– Навсегда.
Записи были где-то. Должны были быть. Забывчивой из нас двоих была Мириам.
– Это слишком далеко, – ответил я.
Мы пошли по дорожке мимо южной стены, подошли к раздолбанным воротам, которые мы с Элис два дня назад проломили, выехав на почившем ныне "кавасаки". В этот раз мне не понадобилась лопата. Я поднял цементную крышку за ржавый крючок, откинул на сторону и заглянул внутрь.
Там что-то лежало, под коробкой, в которой я держал свой старый револьвер. Хорошее место для тайника. Только двое людей знали о нем. Одного из них не было в живых.
Я встал на колени и сунул в яму правую руку. Наконец дотянулся пальцами до мягкого знакомого предмета, покрытого грязью и заплесневелыми листьями. Вытащил его наружу.
На лужайку упал старый школьный портфель Рики, синий с красным кантом. На момент его гибели в школе были каникулы. Поэтому портфель ему был не нужен.
Элис смотрела на меня, пока я отряхивал паутину и грязь. Затем я расстегнул пряжки.
Мириам уложила все в три полиэтиленовых мешка для мусора, чтобы внутрь не попала вода. Я быстро открыл их. Внутри в пластиковых пакетах лежали три видеокассеты.
– Ты знал? – спросила она, и мне не понравился тон ее голоса.
– Догадывался. По крайней мере… Ты знал.
Сколько раз задавали мне этот вопрос? С тех пор прошла почти четверть века. Знал ли я? А если не знал, то что теперь думает Элис?
– Как ты мог до этого додуматься? – допытывалась она.
– Дело в том, что, когда живешь с женщиной, начинаешь понимать, как устроена ее голова.
Даже когда она оказывается другим человеком, в открытом платье с разрезом.
Элис я не убедил. Если честно, я ее в этом не винил. Тем не менее она сказала:
– Ты не должен…
– Нет. Должен. Мы должны.
Я отнес находку в подвал. Элис последовала за мной. Стэп и Маккендрик сидели молча. Я поднял кассеты.
Без Имени по-прежнему был там, и по какой-то причине мне это показалось странным. Это было наше частное дело. Спокойный, озадаченный Пол мне не мешал. Л вот Без Имени…
Я бросил ему еще денег.
– Это твои чаевые, – сказал я. – Иди на улицу. Послушай радио. Скажи дружкам, что я дам еще, когда мы уладим наш частный бизнес.
– Что за частный бизнес? – спросил Без Имени. Я показал ему кассеты.
– Частный бизнес. О'кей?
– О'кей.
Он пожал плечами и вышел.
На двух кассетах были проставлены даты. На третьей ничего не было написано. Не зная почему, я взял ту, что была без наклейки, вынул кассету, стоявшую в видеомагнитофоне, вставил новую и нажал на кнопку.
Элис была подле меня. Я смотрел на экран. Кажется, она сжала мне руку, хотя я не уверен. Спустя мгновение отошла от меня и встала в дальнем конце комнаты, за Маккендриком и Стэпом, рядом с напуганным, смущенным Полом.
Я был ей благодарен.
На экране появился клуб. Внизу дата, похожая на маленькую татуировку: 25 июля 1985, 12.52. Я вижу Мириам, свою жену. Она лежит обнаженная на какой-то кровати, лицом к камере, волосы разбросаны по подушке. Над ней мужчина. Они… занимаются любовью. Это – вежливое, но неправильное название. Они случаются. Грубо, как животные, и крики, исходящие изо рта Мириам, не те звуки, что знаю я. Я слышал тихие, любящие, взволнованные стоны. Сейчас я слышу рычание, в котором не удовольствие, не боль, а что-то среднее. Страсть, любовь в этом известном всем чуде полностью отсутствуют.
Я не могу понять, кто этот человек. Все, что вижу, лишь затылок. Темные волосы, бледная кожа. Изображение черно-белое. Это не помогает. Однако мне и не хочется его видеть. Такую Мириам я никогда не знал.
Меня охватывает дрожь. Я подхожу к видеомагнитофону и начинаю нажимать на кнопки. Ничего не работает.
Тем временем они доходят до апогея. Крики усиливаются. Она употребляет слова, которые с ней никак не вяжутся. Она орет и закатывает глаза.
Я отчаянно борюсь с машиной. Хочется выстрелить в экран.
Но тут изображение пропадает. На экране появляются прерывистые линии, слышится шипение.
– Это стоило миллион долларов? – спрашивает Кайл Маккендрик.
Я, сам не зная как, направляю в него дуло револьвера и еле сдерживаюсь, чтобы не отстрелить его уродливую голову.
Но на экране снова что-то появляется. Опять Мириам. Внизу время – 16:11. Незадолго до того, как я пришел домой, если то, что мне говорили в суде, верно. Ей и Рики остается жить около часа.
– Видишь, видишь… – шепчет она.
Ее лицо обращено к камере. Это где-то еще. Она напугана, страшно напугана. Волосы прилипли к голове. Она все время откидывает их назад дрожащими пальцами, чаще, чем следует.
– Послушай, – говорит она, – я не знаю, кто ты, посмотрит ли на это кто-то еще. Я хочу это спрятать. О'кей? Не знаю…
Она уходит от камеры. Мы видим подвал. Он чище. Немного. На столе вещи: одежда и другие предметы. В углу чемодан и дорожные сумки.
– Он скоро придет. Если повезет, мы с Рики уйдем. Знаю, я не должна…
Она делает паузу, снова нервно приглаживает волосы.
– Хочется, чтобы кто-то знал. Это был он. Бирс приказал мне делать это. Я не хотела…
Мириам останавливается. В ее глазах настоящие слезы. Похоже, она не владеет собой.
– Он заставил меня делать… эти вещи. С другими мужчинами. Мошенниками. Друзьями.
Ее рот болезненно кривится.
– Я не хотела этого делать, Бирс. Бога ради, зачем ТЫ заставлял меня это делать? Мы не так уж нуждались. Я чувствую…
Она ломает руки и трясет ими, словно они у нее мокрые, а вода с них никак не сливается.
– Ужасно.
Она смотрит прямо в камеру. Серьезное выражение. Мириам говорит:
– Сейчас я возьму себя в руки.
– Он посылал меня к чиновникам. Приказывал делать то, что они скажут. Все.
Пауза. Волосы.
– Все. И ждать, ждать. Потому что в конце концов я узнаю что-то ценное, то, за что заплатят огромные деньги. Таких денег коп за всю жизнь не заработает. С этими деньгами он сможет делать все что угодно. Уехать за границу. Стать кем-то другим. Возьмет меня и Рики, и вдали отсюда мы будем жить в большом доме на морском берегу. Он говорит…
Она судорожно сглатывает.
– …мы продадим информацию тому, кто больше предложит. Бандитам. Правительству. Кому угодно. И…
Мириам вздыхает. У нее усталый, напуганный вид.
– Я ему больше не верю. И не должна была. Бирс сумасшедший.
Она движется к камере.
– Послушайте меня. Бирс сумасшедший. На вид и не скажешь. Все, кто его видит, думает, что он нормальнее всех. Но это не так. Вы не видите того, что вижу я. Здесь. В доме. Он сумасшедший, жестокий и… Думаю, что мы с Рики ему не нужны. Я не хочу уходить. Это нехорошо. Я…
Снова слезы. Трагически приоткрытый рот.
– Я делала это. В том месте… А сейчас я боюсь, что исчезну. Он может это сделать. Он может сделать все, что захочет, и никто не узнает.
Она останавливается. Откуда-то слышится шум, хотя сохранившаяся во мне крошечная частица здравомыслия подсказывает, что это она сама громко стучит ногой по полу.
– О господи. Думаю, это он пришел. Он сказал, что убьет этих людей. Он пугает меня. А теперь он здесь. Господи… Господи! Нам нужно где-то спрятаться. Спрятаться…
Экран темнеет. Старый динамик негромко шумит. По пустому темному экрану пробегают полосы.
Все смотрят на меня, каждый – по-своему.
Взгляд Стэпа говорит: "Я всегда знал, что это ты!"
В глазах Маккендрика читаю: "Скажите на милость!"
И Элис. Бедная, потерянная Элис.
Элис смотрит на меня из другого конца комнаты. Ее глаза блестят от слез и гнева, губы дрожат, она силится сказать что-то…
– Нет, нет, нет…
Это слово выскакивает из ее рта, соединяется в нескончаемую мучительную цепочку.
Я не слышу. Не хочу слышать.
И она кричит:
– Это неправда, Бирс! Скажи мне, что это неправда, и я поверю тебе!
Я подношу дуло револьвера к своему виску.
Бормочу то, что всегда бормотал. Слова выходят легко, словно они запрограммированы в моей голове.
– Не помню. Ничего не помню.
Все так просто. Легкое нажатие на теплый кусок металла под указательным пальцем, мгновенная агония.
И не будет больше такой вещи, как память. Не будет боли. Ничего больше не будет.
Я чувствую сильный удар по затылку. Старая боль, знакомая.
Открываю глаза. Падаю. Слышу голоса.
Надо мной стоит человек с оружием в руке. На рукоятке кровь.
Я смотрю на его китайское лицо и думаю: "Ага!.."
Лежа на полуподвала, оглушенный ударом, я наконец прихожу в себя. У этого лица есть имя. Два имени. А я – дурак, самый глупый человек на свете.
Поднимаюсь. Мой револьвер катится по полу. Вижу Без Имени и остальных китайских подростков. Они нервные и немного испуганные, потому что вся ситуация приняла оборот, которого они не ожидали в своих подростковых фантазиях. Кто-то должен умереть. Это пугает их и одновременно волнует.
Человек, стоящий надо мной, смотрит на Элис Лун. Она подошла ко мне и неуверенно наставила пистолет мне в лицо. Ствол дрожит. Китаец держит собственное оружие дулом вниз. Уверенно.
– Слушайся своего дядю Джонни, – слышу я собственный спокойный голос и вижу ужас в ее глазах. – Или мистера Хо. Уж не знаю, как ты его называешь.
– Ты знал, – говорит она, и это не вопрос. – Думаю…
Ее лицо тревожно, даже нерешительно.
– …думаю, ты умеешь прятать эти вещи, Бирс. Даже иногда от самого себя.
Это правда? Я понятия не имею. Все, что знаю, это то, что не могу оторвать глаз от стоящей рядом с ней фигуры китайца с худым, покрытым шрамами лицом и тощим телом в темной куртке с капюшоном. Своей улыбкой он может издали распугать детишек. Элис этого не видит: как-никак родственник.
Джонни слегка кланяется.
– Конечно, он знал, – говорит он. – Он не дурак. Я же тебе говорил, детка. Он давно это понял, много лет назад. Когда он убил твою маму и всех других людей.
Джонни подходит и бьет меня ногой под дых. Не так больно, как могло бы быть.
– Бирс знал, что я убежал. Я правду говорю? Он просто не ожидал, что я вернусь.
Сейчас я почувствовал сильную боль в животе. Это не самое худшее, что происходит в этот момент.
– Нет, – вздыхаю я. – Я его не знаю. Я никогда не делал ничего…
Я смотрю Элис в глаза.
– Я уверен. Этого человека я вижу впервые. Моя амнезия прошла. Должно быть, удар по голове так подействовал. Извини…
Ее пистолет, направленный на меня, больше не дрожит.
– Ни ты, ни кто-то другой в это не поверит, – добавляю я. – Я тебя не виню.
Я трясу головой, стараясь прояснить мысли, и хорошенько оглядываю китайца.
– Значит, ты убежал? А потом вернулся?
– Вот теперь правильно.
Он гладит себя по лицу.
– Получил это в Сингапуре. Нравится?
Джонни держит в руке небольшой тупорылый пистолет. Похоже, не знает, над кем посмеяться. Надо мной или над своей племянницей, которая, что нехарактерно для нее, не видит, что происходит. У Элис на глазах слезы, и мне кажется, что ей это нравится, потому что слезы смягчают гнев от открывшейся ей правды.
– Восхитительно, – говорю я. – Ты не возражаешь, если я встану?
– Конечно, – улыбается он. – Ты наконец-то нашел записи?
– Да, – говорю я и показываю на две оставшиеся кассеты. Они лежат на видеомагнитофоне.
Стэп пытается вмешаться в разговор. У него серьезное, деловое выражение лица.
– Я представляю федеральное агентство, – говорит мой бывший партнер. У него дребезжащий голос пожилого человека. Он пытается выглядеть достойно, несмотря на веревки. – Обещаю, мы можем заключить сделку. Деньги. Защиту свидетеля. Назовите ваши условия.
– Защиту свидетеля? – хохочет Джонни и снова пинает меня ногой.
Элис по-прежнему целится в меня. Джонни чувствует себя раскованно.
– Зачем мне эти глупости? – спрашивает он.
– Безопасность, сэр, – очень серьезно отвечает Стэп.
Джонни молчит. Выслушивать лекции о безопасности от человека, привязанного к стулу в чьем-то подвале, в комнате с группой вооруженных китайских подростков, готовых сделать, что им прикажут… Я могу его понять.
– Скажи им все-таки, – прошу я. – Пожалуйста. Сделай это для меня. Нет. Сделай это ради Элис.
– Сказать им что, Бирс? – удивляется Джонни.
– То, что случилось, – говорю я, и от одних этих слов мне делается холодно и страшно.
Его улыбка делается еще шире, как у чеширского кота. Я представлял себе такого кота живущим на дереве, охотящимся на птиц. Кот толст, ему и жить-то лень.
– О! Что случилось?
Он слегка кланяется Элис.
– Послушай, Элис, – любезным тоном произносит Джонни Лун. – Ты – взрослая девочка. Хорошая девочка. Помогаешь своей семье. Значит, можешь выслушать взрослые вещи. Дело в том, что мы все были друзьями. Твоя мама, я, Мириам и Бирс. Хорошими друзьями. Иногда я трахал Мириам. Иногда Бирс трахал твою маму.
– Нет, нет, нет, – вскипаю я, но его пистолет поднимается, и я умолкаю. Не из-за пистолета, а из сострадания к боли на ее прекрасном лице.
– Мы вместе обтяпали это дельце. Мы работаем для этого человека. Берем его деньги. Получаем от него кое-что ценное. Продаем это. Только вот…
Он пожимает плечами.
– Только вот глупый белый подонок стал жадничать. Захотел все присвоить. Уничтожил людей. Убил твою маму. Убил Мириам.
– И Рики тоже, – вмешиваюсь я. – Его не забудь.
– Да. Он бы и меня убил, если бы я не сбежал.
Она смотрит на меня. Похоже, не знает, как к этому отнестись.
– Понимаешь? – спрашивает ее Джонни. – Я тебе говорил. С самого начала. Бирс – плохой человек. Убил бы нас всех, если бы смог.
Он кладет ей руку на плечо. Со стороны – заботливый дядюшка, желающий племяннице только добра.
– А сейчас? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами.
– Сейчас Элис знает.
Он смотрит на видеомагнитофон.
– Сейчас я хочу что-то продать.
Он смотрит на меня.
– Сейчас ты умрешь.
– Застрелишь этого подонка потом, – вмешивается в разговор Маккендрик. – Послушай, Лун. Выведи меня отсюда. Я дам тебе вдвое больше того, что предлагает федерал. И тебе не придется платить налоги.
– Куча денег за две кассеты, – говорит Джонни.
– Так и есть, – соглашается Маккендрик.
– Дело в том, – продолжает мой новый китайский друг, – что сегодня утром я говорил с людьми с востока. Им бы очень не хотелось, чтобы записи стали известны.
Маккендрик кивает, внимательно слушает, выражает готовность сотрудничать.
– Совершенно верно. Потому-то я и намерен очень щедро платить.
– Они говорят, что только полный придурок мог сначала потерять эти пленки, а потом не суметь их найти. Они платят лучше всех.
– Эй! – вопит Маккендрик, натягивая веревки. Его естество рвется наружу. – Хватит болтать, китаеза. Выведи меня отсюда! Обсудим сделку.
– Вот твоя сделка, – говорит Джонни и всаживает четыре пули в затянутый шелком торс Кайла Маккендрика.
В комнате наступает тишина. Лишь из угла слышатся тихие всхлипы Пола.
– Что случилось… – тихо повторяет Джонни и смотрит на Элис, а не на меня. – Что случилось?! Ты нас кинул, Бирс. У нас была сделка, а ты ее нарушил. Я тебя убью. Я долгие годы ждал этого.
Короткое черное дуло пистолета Джонни направляется в мою сторону. Там, по моему разумению, осталось две пули. Впрочем, на таком расстоянии мне и одной достаточно.
– Нет, – говорит он. – Элис?
Она смотрит на меня, и от ее взгляда мне становится хуже, чем когда-либо за прошедшие несколько дней.
– Он убил твою маму. У тебя все права. Ты его убьешь. Так будет справедливо. Мы возьмем наши деньги и будем делать с ними все, что захотим. Ты хорошая, умная девочка. Я давно за тобой наблюдаю. Мы многое сможем сделать.
Элис Лун не может отвести от меня глаз. Я вытаскиваю из-под стола старый пыльный стул, сажусь на него.
– Скажи что-нибудь, – бормочет она.