Рики исполнилось три года, когда он дал прозвище своему дяде. Дело было на пляже. Мириам тайком от меня поглядывала на красивые дома Гринпойнта. Должно быть, мечтала когда-нибудь там поселиться. Она думала, что я ничего не замечаю, но я-то видел. В этих мечтах не было ничего дурного. Рики строил большой и сложный песчаный замок. Скорее, это была крепость. Даже тогда было заметно, что он пошел в папу. Вдруг он оторвался от своего занятия, указал на Шелдона и сказал: "Таинственный Мамфорд! Как сандвич с арахисовым маслом".
Мириам вынуждена была дать мне пояснение. Я не смотрел днем телевизор, да и вечером тоже.
Но на следующий день я уселся вместе с сынишкой, и мы целый час смотрели "Улицу Сезам". Оба радостно визжали, когда на экране появлялся таинственный Мамфорд, очень похожий на Шелдона Джея Седжвика.
Длинные черные грязные волосы были немного фантастичнее, лысина отчетливее и усы неопрятнее, но, судя по всему, трудно отразить все эти реальные подробности в кукле, сделанной из фетра и картона. И все же сходство было велико. С этого момента Шелдон стал Мамфордом, хотя Мириам как-то отвела меня в сторонку и попросила перестать использовать это прозвище, потому что Шелдон наконец-то набрался смелости и пожаловался ей.
Такой уж он был человек, робкий, но исполненный достоинства. Он совершенно не был способен заниматься настоящей работой, однако верил в то, что его маленькая автомастерская, которую он завел после того, как его выгнали из колледжа, когда-нибудь принесет ему состояние.
Шелдон – я перестал называть его Мамфордом, хотя до сих пор ассоциирую его с этим персонажем – жил в мире, который существовал лишь в его голове, и, насколько могу судить, он был в нем вполне счастлив. Жил он в комнате над мастерской: так дешевле. У него были постоянные клиенты. Они не могли позволить себе отремонтировать транспортные средства нигде, кроме как в этом месте, где для решения проблемы – большой или маленькой – использовалась главным образом простая грубая сила. Друзей у него почти не было – особенно женщин, потому что человеческий контакт внес бы в его жизнь неудобства.
Он был единственным человеком, который писал мне в тюрьму. Кто бы мог подумать?
За то время, что я был в тюрьме, город мог измениться, но только не автомастерская "Шангри-Ла Мотор". Во дворе стояло шесть выпотрошенных автомобилей. Они ржавели, то ли потому, что владельцы не заплатили, то ли потому, что не пришли за машинами. Возможно также, что Шелдон, обладавший весьма скромными познаниями в механике, попросту не справился с ремонтом. Половина неоновой вывески, которую Шелдон приобрел за большие деньги, не горела.
В то время, когда он собирался совершить эту покупку, я отговаривал его, поскольку работал он только днем, да и то не всегда, и неоновая вывеска являлась ненужной роскошью. Мириам мне возразила: советовать что-либо Шелдону было бесполезно. Они с Мириам не были близнецами, но их отец, чудесный человек, фермер с полуострова Пейтон, видел в них смысл своей жизни. Его жена умерла, когда дети были совсем маленькими. Отец обожал своих отпрысков, что понятно в отношении Мириам и разорительно в отношении Шелдона. К тому времени, когда Седжвик умер, Шелдон истратил семейные накопления, а позже заложил ферму. Я знаю это из письма, присланного в тюрьму, в котором он единственный раз сообщил мне что-то конкретное. Письмо это говорило о Шелдоне больше, чем он сам сознавал. Он был не просто праздный, ненадежный и одинокий человек. Он хотел, чтобы все об этом знали.
Я протиснулся мимо полуобгоревшего "фольксвагена" и "вольво" (у этого автомобиля был такой вид, словно в багажнике у него поселились крысы). Из мастерской не доносилось ни звука, и это меня ничуть не удивило. Двери были раскрыты настежь – любой вор мог свободно войти и взять то, что обладало хоть какой-то ценностью. Сразу за дверью висели часы. Я решил, что они идут правильно, потому что стрелки указывали на начало четвертого, а это, по моим ощущениям, соответствовало действительности.
Если Элис Лун проявила благоразумие, то она должна быть сейчас на полпути к аэропорту. По дороге она придумает, куда лететь. Я на это надеялся. Но с другой стороны, считал, что это маловероятно. Эти размышления и радовали меня, и огорчали. Элис рассказала мне лишь половину истории, а может, и того меньше, но я не знал, хочу ли узнать остальное и понять скрытый смысл того, что произошло.
Где-то работал телевизор: знакомые звуки, стоны и вздохи. Я повернул за угол, в контору, и там нашел Шелдона. Он сидел, положив ноги на стол, заваленный бумагами, на многих из которых был текст, отпечатанный кричащим красным цветом. Он держал банку пива и пялился на экран, где показывали порнофильм. Две силиконовые женщины орудовали пластмассовыми членами. В "Улице Сезам" такого не показывали.
– Как сандвич с арахисовым маслом, – сказал я и нажал на кнопку выключателя на грязном маленьком переносном телевизоре, стоящем на шатком шкафу для документов.
Немытое, в жирных пятнах, лицо Шелдона исказилось от страха и растерянности.
– О, черт, – пробормотал он и глотнул из банки, при этом большая часть пива полилась по замызганному синему комбинезону. – О, черт…
И снова поднес банку ко рту.
Он потолстел и, к моему удивлению, потерял так много волос, что остались лишь тонкие черные пряди, прилипшие к нижней части блестящего черепа. Они напоминали свиные хвостики, прикрепленные канцелярскими кнопками. Усы стали больше и уродливее, но не настолько велики, чтобы скрывать дряблое лицо Шелдона.
Он выглядел ужасно. Старый, толстый, больной. А теперь еще и напуганный.
– Какого черта ты здесь делаешь, Бирс? – спросил ни наконец.
Захотелось увидеть единственного оставшегося в живых родственника. А чего еще ты можешь ожидать от человека, только что выпущенного из тюрьмы?
– Выпущенного? – изумился Шелдон. – Когда, черт возьми, это случилось? Как?
Я стряхнул крошки пиццы со второго стула (в комнате их было только два), принес его к столу и уселся напротив Шелдона.
– Разве ты не следишь за новостями? – спросил я.
– Какими новостями?
На столе – надо отдать ему должное – лежала газета. Я взял ее, посмотрел передовицу и местные новости. Заглянул во вчерашний номер. Ничего.
– Они вчера выпустили меня из тюрьмы. Фрэнки Солера сознался. Ты слыхал о нем?
– Фрэнки Солера?
Он покачал головой. Жидкие пряди беспорядочно замотались.
– Нет, – твердо сказал он. – Никогда.
– Сегодня утром возле своего дома я увидел человека, пригвожденного к столбу. Это был мертвый Тони Моллой.
Шелдон глотнул пива и закашлялся.
– Поскольку Тони Моллой каким-то образом был связан с Фрэнки Солера, с человеком, которого ты не знаешь, – продолжил я, – думаю, что тебе он тоже незнаком.
– Тебя выпустили?
– Потому что я невиновен, Шелдон. Я думал, ты это понимаешь. Думал, что поэтому ты и писал мне раз в год.
К его чести, он отставил банку.
– Я писал тебе, потому что не верил в то, что ты сделал это, Бирс. Но я так и не понял, почему ты им ничего не доказал. Я считал, что у тебя все получается.
Я промолчал.
– Я подумал, – добавил он, – что ты сам себя в этом не убедил.
– Интересное наблюдение.
Я оглянулся по сторонам. Один телефон. Кипа счетов. Работы не видно. Дешевое порно по телевизору.
– Итак, – спросил я, – как дела в "Шангри-Ла"?
– Затишье перед бурей, – сказал он, перегнулся через стол, взял отвратительную на вид беспроводную компьютерную клавиатуру и затыкал в нее толстыми пальцами.
Что-то начало появляться на крошечном плоском экране. Что-то не имеющее отношения ко мне.
– Понимаешь, сегодняшний бизнес требует знаний. Надо быть на шаг впереди. То, чего не знают бездельники в больших автомастерских, убьет их. Помнишь вторую серию спортивного "Фольксвагена-поло GTI", хэтчбэк, 97-2001?
– В ожидании исполнения смертного приговора ни о чем другом мы и не говорили.
Он что-то набрал и указал на экран монитора.
– На него больше нет гарантии. Но есть проблема с верхними клапанами. Об этом мало кто знает. Нужно понимать, где искать информацию. Изготовитель не отремонтирует его даже за большие деньги. Необходима модификация, а для этого нужно обращаться в Германию. Если только…
Он снова отхлебнул пива и широко улыбнулся. Стало заметно, что регулярное посещение дантиста Шелдона не слишком заботило.
– …ты меня знаешь. У меня есть запасные части. Я обладаю информацией. Когда эти машинки начнут кашлять, чихать и разваливаться, люди будут обивать мой порог. Большие деньги.
Я оглядел пустую мастерскую.
– Когда прольется золотой дождь?
Он нахмурился.
Через шесть недель. Самое большее, – через восемь. Парень, что продал мне запасные части, говорит, что проблема созреет при перемене погоды, когда жара сменится холодом. К концу сентября улицы заполнятся мертвыми "фольксвагенами", и некому будет их чинить. Владельцам придется выложить огромные деньги такому человеку, как я.
В углу офиса были составлены восемь картонных коробок с корейскими и японскими надписями. Картинка с изображением автомобиля казалась нарисованной рукой трехлетнего ребенка.
– Ты это купил на распродаже или получил как непроданный товар?
– Что?
– Ничего. Послушай, Шелдон. Мне нужно…
– У меня нет денег.
– Деньги мне не нужны. – Я посмотрел на ступеньки, ведущие на чердак. Там находилась квартира Шелдона, с тех пор как он оставил ферму. В отчаянных обстоятельствах… – В аэропорту "Рамада" неожиданно много народу. Мне нужно где-то остановиться. Всего на одну ночь. К тому же я хочу кое о чем с тобой поговорить.
Он встревожился. Открыл еще одну банку пива, но не подумал предложить мне.
– Кое о чем? – нервно пискнул Шелдон.
Об этой его особенности я уже и позабыл.
Я сразу перешел к делу.
– Мы были счастливы, Шелдон?
Он поерзал на стуле.
– Откуда я знаю? Это был твой брак.
– Мы выглядели счастливыми? Я имею в виду Мириам.
– Да, – ответил он, кивая. – Я никогда не видел ее такой счастливой, как в день вашей свадьбы.
– А после?
– Она и после казалась счастливой. Мы с ней мало говорили. Кажется, ей хотелось, чтобы ты побольше бывал дома. Чтобы больше зарабатывал. Седжвики всегда любили деньги. Семейная черта.
Он огляделся по сторонам.
– Мириам знала, что я растранжирил отцовское наследство. Это ее злило. Она не раз давала мне понять.
Мы с Мириам несколько раз говорили об этом.
– Дело было в тебе, Шелдон. Не в деньгах.
– Нет, – возразил он. Казалось, он осторожно подбирал слова. – И в том, и в другом. У Мириам были идеи, Бирс. Может, ты не заметил, но у нее были идеи.
Я покачал головой. Это не совпадало с картиной, запечатленной в моем мозгу. Картина эта была во многих отношениях ясная, поскольку я отполировал ее, сидя в душной камере Гвинета.
– Что за идеи?
– Обыкновенные. Большой дом. Большой сад. Возможно, бассейн и вид на море.
– Она не мечтала поехать в Гринпойнт и выйти замуж за копа? К тому же за честного?
– Нет. – Он снова заговорил осторожно. – Думаю, не мечтала.
– Может, она мне изменяла?
– Конечно, нет! Что за?…
Он бросил в мою сторону недопитую банку. Для Шелдона это было проявлением страшного негодования.
– Я не потерплю, чтобы ты оскорблял память моей бедной сестры. Понял?
– Мне нужно было спросить. Ты знаешь, какие намеки делают в суде.
– Я ни разу не был в суде. И ни слова не читал об ном в газетах. Не мог. Папа к тому времени заболел. Ты, наверное, не знаешь об этом. Я просто…
Он опустил голову и вздохнул.
Я просто хотел быть рядом с ним.
– Вопрос о наследстве, – сказал я и возненавидел себя за то, что сказал это.
– К тому времени денег уже не осталось, – сказал он уныло.
– Мне говорили, что она меня обманывала. Ты, должно быть, слышал это.
– Слышал, но ничего не хочу об этом знать.
– С одним прохвостом по имени Кайл Маккендрик. В суде его не упоминали, но на допросах говорили.
Он вздрогнул и взял газету.
– Могло это быть правдой, Шелдон?
Он сложил пополам одну из страниц и отдал мне. Там была напечатана длинная статья о неком благотворительном фонде и о пожертвовании, которое этот фонд передал в одну из городских больниц. Я внимательно прочитал текст. Снова Кайл Маккендрик. Я помнил лишь, как в Сент-Килде привлек его к ответственности, когда заметил, что он сажает в свою "хонду" дешевых проституток.
Статья описывала Маккендрика как "городского миллиардера и филантропа". Его фонд пожертвовал больнице двадцать миллионов на новую детскую палату. Тут же была и фотография – мужчина среднего возраста с ухоженными седыми волосами и лицом падшего ангела, молодого и одновременно старого. Он передавал чек хорошенькой молодой медсестре. Я удивился тому, что опубликовано именно это фото. Передавая чек, мистер Маккендрик откровенно заглядывал сестре в декольте. Может, у фотографа было чувство юмора?
– Кажется, он стал достойным человеком, – заметил я. – Порядочным, щедрым.
Шелдон хмыкнул.
– Он может себе это позволить. Единственное, чем в нашем городе не владеет Кайл Маккендрик, так это церквями и кладбищами. Не удивлюсь, если в эту минуту он ими и занимается. Ты знаешь, кому я плачу ренту? Если плачу.
– Ему лично?
– Нет! Он богат, Бирс. Богатые люди так прямо не действуют. Деньги поступают в компанию его дочери, на один из Карибских островов, а потом – прямиком к нему. Я тебе вот что скажу.
Он помолчал, кажется, пожалев о своих словах.
– Да, я слушаю, – сказал я.
– Все в конце концов приходит к Кайлу. Все. Руки у него загребущие. Ничего не пропускает. Ему не о чем беспокоиться. Все в его власти.
– Понимаю. Значит, правда то, что мне сказали? О Мириам?
– Почем я знаю?
На столе лежала телефонная книга. Вещи выглядели сейчас по-другому. Судя по тому, какой толстой была эта книга, сюда переписали телефонные номера всех жителей планеты.
– Как мне ему позвонить? Нам надо поговорить.
Шелдон вскочил и выхватил книгу из моих рук.
– Ты не в своем уме?
– Возможно. Тем не менее мне бы хотелось поговорить с этим человеком. Нужно кое-что выяснить. Ты, наверное, и сам понимаешь?
– Нет, нет и еще раз нет. Ты не будешь звонить Кайлу Маккендрику. Не вздумай к нему приближаться. Я не знаю, как тебе удалось выйти из тюрьмы, но он тотчас отправит тебя обратно, так что не успеешь и вопроса ему задать.
Люди постоянно говорят подобные вещи, и это меня раздражает.
– Может, пока я был в тюрьме, законодательство изменилось? А как же "независимое правосудие"? Это теперь анахронизм?
– Это ты анахронизм. В нашем мире все решают деньги. Если они у тебя есть, делай, что хочешь. Нет денег – помалкивай и радуйся тому, что прожил день. Мы всего лишь мелкие блохи, поедающие одна другую и отдающие часть добычи другим блохам, потому что те крупнее. Так вот, Кайл Маккендрик – самая крупная блоха.
– Как это все произошло? – недоумевал я.
Шелдон покачал головой.
– Не знаю. В самом деле не знаю.
– Так почему ты соглашаешься?
– Потому что так все устроено! Послушай, я не хочу, чтобы ты носился с глупыми идеями. Я знаю, какой ты упрямец, а потому, шурин, скажу: ты не прав. Знай, что пик цивилизации пришелся на весну 1985 года, а с тех пор мы катимся под уклон…
– Как красноречиво ты излагаешь…
– Да перестань! Какими мы были, такими и остались. Просто некоторое время этого не понимали.
– Цинизм не к лицу мужчине. Может, предложишь мне наконец пива?
Оказалось, это была последняя банка. Вот почему он так суетился.
Шелдон, вздохнув, швырнул ее мне. При попытке открыть я потерпел неудачу. Послышалось ругательство.
– Дай сюда! – заорал Шелдон, поднялся из-за стола и вырвал банку у меня из рук.
Он вдруг рассвирепел. Из-за банки? Или из-за меня?
– Если ты даже банку не можешь открыть, на что надеешься?
Я пригляделся. В мое время крышки открывались полностью. При этом требовалось проявлять осторожность, потому что острые как бритва края могли порезать пальцы. Сейчас надо было лишь потянуть на себя язычок, и он повисал, мягкий и гладкий.
– Прогресс, – сказал Шелдон и уселся. – Видишь?
– Да, – согласился я. – Травмы можно не опасаться.
Сделал глоток. Пиво было теплым, но замечательным. Первый алкогольный напиток после двадцатитрехлетнего перерыва.
– Пойду еще достану, – сказал Шелдон.
– Хорошо бы чем-нибудь закусить.
– Твои пожелания?
Я подумал.
– Хлеб. Прямо из пекарни, чтобы пахло. Ростбиф. Яблоки. Салат, только чтоб свежий, ароматный. На, держи…
Я протянул ему деньги. В этот момент почувствовал к нему расположение. Должно быть, хорошее пиво так на меня подействовало.
И вдруг, неожиданно для самого себя, спросил:
– Говорит ли тебе что-нибудь название "Сестра дракона"?
Шелдон задумался. Я его не торопил, потому что, произнеся эти слова, почувствовал, что в голове что-то шевельнулось. Должно быть, алкоголь сдвинул камень, застрявший в мозгу. Под этим камнем обнаружилось убеждение в том, что "Сестру дракона" я запомнил только потому, что во время допросов меня о ней часто и безуспешно спрашивали. Правда, было что-то в контексте – моем контексте, в ситуации, в которой задавали вопрос. В эти минуты я пугался так же, как и во время рассказа Элис. Если это и был допрос, то уж точно необычный.
– Хочешь сказать, что никогда туда не ходил? – спросил Шелдон.
– Куда не ходил?
– На Гумбольдт-стрит. Двадцать лет назад это место закрыли. Неожиданно. Ночью, словно там случилось что-то нехорошее. Долго не работали, но… открыли отличный коктейль-бар. Вначале все было хорошо, по-честному. Правда, скоро испортилось. Что поделаешь, такова жизнь. Танцы, стриптиз, представление с участием зрителей… если догадываешься, что я имею в виду.
В моей памяти ничто не шевельнулось.
– Меня туда водила Мириам! – продолжил Шелдон. – Помню, мы с ней заказывали "Маргариту". Хорошие коктейли:
– Мириам? "Маргарита"?
Я не помнил, чтобы жена пила что-нибудь, кроме вина, да и то очень умеренно.
– Да. Она вроде бы знала владельцев. Не помню. Это ж давно было. Она должна была и тебя туда водить, Бирс. В этом месте она чувствовала себя как дома.
– Может быть, – согласился я, уверенный в том, что никогда не переступал порог бара со стриптизом под названием "Сестра дракона".
– А почему такое название? – поинтересовался я.
– Должно быть, связано с женщиной, владелицей бара. Впрочем, кто его знает? Двадцать лет ведь прошло. Больше. Да какая разница?
– Скорее всего, никакой. Купи мне цветов. Белые розы.
У меня заболела голова. Слишком много информации.
– Цветы?
– Я просто хочу их понюхать. Разбуди меня, когда вернешься. И спасибо.
Я поплелся на чердак, стараясь не думать о том, какая, должно быть, там холостяцкая берлога.
Оказалось, он не такой уж плохой малый. На полу его каморки лежал матрас, стояли коробки, набитые беспорядочно сложенной одеждой, лежали журналы. Мерзкие, как я и предполагал.