– Наибольшее беспокойство сейчас доставляет диверсионный отряд НКВД. Его местонахождение нам, к сожалению, неизвестно. Зато мы знаем, где расположен довольно крупный отряд так называемого батьки Бажана. Они называют себя "Сталинцы", но особой активности не проявляют. Однако снабжают энкавэдэшников продовольствием и делятся разведданными. Кроме того, в нашей зоне ответственности действует комсомольский отряд "Смерть фашизму". Отряд небольшой, вооружение так себе, но они часто устраивают засады на автомобильных дорогах, обстреливают полицейские участки. С ними надо разобраться, а начать с самого крупного отряда. Мы, в свою очередь, проведем аресты среди гражданских лиц, которые помогают лесным бандитам. Церемониться с врагами в такое сложное время нельзя.
Комендант согласно кивнул.
Несмотря на победы вермахта и удачную летнюю кампанию сорок второго года, война затягивается. Скоро зима, а зимой русские всегда действуют активнее.
Глава 5
Тяжелые дни октября
Первый удар немцы нанесли по самому крупному в округе – отряду Бажана "Сталинцы". Обросший немалым хозяйством, партизанский отряд, насчитывающий сто шестьдесят человек, более полугода находился на одном месте. Местонахождение его было известно, и "Сталинцев" до поры не трогали, учитывая, что Бажан большого вреда немецким властям не приносил.
Но ситуация изменилась. После ряда диверсий на железной дороге, проведенных отрядом НКВД, было решено начать большую зачистку. Где находится база отряда НКВД, немцы не знали и начали операцию, рассчитывая выйти на ее след в ходе боевых действий.
Комендант округа и начальник районной полиции Тимофей Шамраев (он получил повышение в должности за несколько дней до начала операции) планировали покончить со "Сталинцами" в течение первых суток. Но все оказалось сложнее.
Не слишком инициативный и тяжелый на подъем, Илья Бажан наладил довольно крепкую охрану своей базы. На подходах к партизанскому лагерю находились круглосуточные посты, в том числе две дозорные группы, вооруженные пулеметами. Командир отряда лично обходил посты, поднимаясь для этого порой среди ночи.
Это принесло свои плоды. Когда Тимофей Шамраев и взвод наиболее надежных полицаев ранним утром приблизились к охраняемой зоне, то сразу угодили под плотный огонь. Дозорный пост во главе с лейтенантом Красной Армии Андреем Зиняковым ударил из станкового "максима" и нескольких винтовок, одновременно оповестив штаб отряда о нападении.
В отличие от растерявшегося капитана Лугового Зиняков отлично знал, что ему надо делать. Он сам вел огонь из "максима", хорошо понимая: главное сейчас – выиграть время.
Трое-четверо полицаев были убиты и тяжело ранены в первые же минуты. Никита Филин, помощник Шамрая, едва успел уйти от точной очереди лейтенанта и лежал, глядя, как ворочался пробитый несколькими пулями молодой полицай.
По "максиму" открыли огонь из ручного пулемета, но спустя минуту "дегтярев" захлебнулся. Очередь перехлестнула пулеметчика, который неплохо действовал, расстреливая заложников и евреев, однако поединок с "максимом" закончился для него смертью.
Шамрай хорошо владел винтовкой. Точным выстрелом вложил пулю в щит пулемета, рядом со смотровым отверстием. Удар был настолько силен, что Андрей на секунду выпустил рукоятки "максима". Следующие пули угодили в лицо второму номеру расчета и в кожух пулемета.
– Перевяжите его! – крикнул лейтенант, продолжая вести огонь.
Но был уже убит еще один партизан из дозорной группы, другому пробило руку. Молодой паренек, отложив винтовку, разорвал зубами индивидуальный пакет, с ужасом глядя на обезображенное лицо умиравшего пулеметчика.
Лейтенант Зиняков, расстреляв ленту, убедился, что "максим" вышел из строя. В кожухе кипели остатки воды, пахло горелым смазочным маслом. Выдернув и отбросив далеко в сторону затвор, лейтенант поднял стоявшую рядом винтовку.
– Ребята, надо еще немного продержаться.
Он выпустил обойму, бросил две гранаты. Полицаи вели непрерывный огонь. В живых остались лишь Андрей Зиняков и партизан с пробитой, кое-как перевязанной рукой.
– Уходим, лейтенант! – в отчаянии крикнул партизан.
Он уже не мог держать в руках оружие, а полицаи окружали их с трех сторон. Андрей швырнул последнюю гранату и вместе с товарищем побежал прочь. Пули свистели над головой, одна ударила в человеческое тело.
Партизан лежал лицом вниз. Андрей перевернул его и увидел на телогрейке рваное выходное отверстие, из которого торчали клочья окровавленной ваты. Лейтенант понял, что остался один. Минута промедления едва не стоила ему жизни: очередь из ручного пулемета прошла рядом, рванула рукав шинели.
– Жрите, сволочи!
Отступив за дерево, Андрей выпустил оставшиеся в обойме заряды и побежал прочь. Он закончил полный курс пехотного училища за год до начала войны и был хорошо подготовленным командиром. Свою задачу лейтенант выполнил до конца и теперь торопился к базе, чтобы присоединиться к остальным.
В операции были задействованы значительные силы, и большинство партизанских постов было смято, уничтожено с ходу. Ожидая нападения и готовясь к нему, Илья Бажан старался предусмотреть все детали отхода, но все складывалось хаотично и суетливо.
Под минометным огнем метались женщины с детьми, которых не эвакуировали на запасную базу. Комиссар отряда набивал бумагами и какими-то ненужными вещами свою повозку.
Бажана теребила за руку жена и кричала:
– Нас всех убьют! Что делать?
Рядом с ней топтались двое сыновей. Старшему было семнадцать, он числился во взводе снабжения.
– Беги с малым к повозке, – оттолкнул ее Илья Карпович. – Здесь оставаться нельзя. А ты, Геннадий, быстрее в свой взвод. Твое место в строю.
– Не пущу! – добавляя паники, продолжала кричать жена, пытаясь удержать старшего сына. – На погибель его гонишь, кровинку нашу…
– Евдокия, – теряя терпение, заорал на жену командир отряда, – возьми себя в руки!
Мина взорвалась неподалеку. Илья Бажан успел толкнуть и свалить на землю жену и обоих сыновей. Крупный осколок выбил кусок коры и крошево древесины из сосны. Начальник штаба Луговой подбежал к командиру с охапкой журналов и бумаг:
– Куда грузить? Можно к комиссару?
Но Бажану было не до него. Он втолкнул в свою повозку жену, младшего сына и приказал ординарцу:
– Головой отвечаешь. Гони!
Отряд пока спасали дежурный взвод и два станковых пулемета. Отчаянно оборонялась группа партизан-подрывников. Бажан запрещал им выход на операции, но запретить сражаться, спасая своих близких, родню и товарищей, он не мог.
Отряд отходил, неся потери. Его выручало мужество многих бойцов и запас оружия, который собрал хозяйственный, но далеко не боевой командир.
Немецкая комендантская рота, состоявшая в основном из пожилых, повоевавших солдат, выписанных из госпиталей, на рожон не лезла. Они потеряли несколько человек и обстреливали партизан издалека.
Эсэсовцы из зондеркоманды наседали упорно и настойчиво. Они имели опыт борьбы с партизанами, были хорошо вооружены и считали себя элитным подразделением. Минометы вели непрерывный огонь, выкашивая партизан и их семьи, которые бездумно разрешил оставить в отряде Бажан.
Он считал, что это самое безопасное место. Однако пули и осколки настигали взрослых и детей. Эсэсовцы сумели вклиниться в ряды отступающих партизан. Но, несмотря на свою смелость, они тоже допустили ошибку.
Расстреливая в упор всех подряд, эсэсовцы уже разрывали отряд на две части, которые проще уничтожить. Но, оказавшись лицом к лицу с врагом, они невольно угодили в рукопашную схватку, в которой их многочисленные автоматы не играли решающей роли.
Бородатые мужики и молодые парни с ревом кинулись на эсэсовцев. Они хорошо знали, что эти солдаты с "молниями" в петлицах и "черепами" на пилотках и касках несут смерть и не знают пощады. Отступать было некуда.
Падали убитые, расстрелянные в упор, но живые уже вцепились в рослых эсэсовцев, опустошивших магазины своих автоматов. Для перезарядки времени не оставалось. Взлетали и опускались приклады винтовок, которыми партизаны действовали как дубинками.
Большинство эсэсовцев не носили касок – они притупляли в лесу слух. Удары прикладов проламывали черепа, глушили тех, кто был в касках. Когда разлетался от удара приклад, люди били своих врагов металлическими казенниками и стволами.
В ход шли саперные лопатки, ножи, все, что попадалось под руку. Один из партизан ударил эсэсовца по голове тяжелой самодельной гранатой. Те, кто был поблизости, шарахнулись прочь, ожидая взрыва. Но обрезок трубы, начиненный тротилом, не сработал. Капитан Луговой, оказавший в гуще схватки, тщетно пытался выбраться.
Он растерял штабные бумаги, с ужасом видел, как мины разрывают и калечат людей. Теперь это безжалостная рукопашная схватка. На глазах капитана партизан из взвода снабжения обычной лопатой разрубил шею немецкому солдату. Кровь брызнула в разные стороны. Партизан окинул Лугового непонятным злым взглядом и куда-то побежал, занося лопату для нового удара.
Помощник Лугового стрелял с колена из винтовки, что-то выкрикивая. Капитан побежал к нему, словно ища защиту. Путь преградил молодой эсэсовец и кинулся на Лугового, выставив узкий блестящий кинжал.
Грузный капитан отшатнулся. Лезвие пропороло шинель, гимнастерку и кожу на боку. Впервые за долгое время Юрий Луговой вспомнил, что у него имеется пистолет, и дважды выстрелил в нападавшего. Немец выронил кинжал и схватился за живот, зажимая рану.
– Капитана хотел зарезать… я вас, сволочей, как собак бешеных перебью!
Осмелевший начштаба не успел заметить опасности. Шарфюрер СС сумел сменить магазин автомата и прошил Лугового очередью в спину. Затем навел ствол на бородатого партизана с окровавленным лицом, но тот опередил его ударом приклада.
Шарфюрер свалился рядом с умирающим капитаном, который из последних сил сдавил горло врагу. Партизан добил шарфюрера, отбросил винтовку со сломанным прикладом, подобрал автомат, запасные магазины и покачал головой, оглядев начальника штаба:
– Прости, Юрий Евсеич. Ничем я тебе не помогу. Насмерть тебя подшибли.
В эти минуты в схватку вмешался Андрей Зиняков вместе с тремя партизанами дальнего поста. Лейтенант проткнул штыком одного из эсэсовцев, отогнал другого и повел за собой людей.
Отряд с трудом пробивался из кольца окружения. Последний оставшийся "максим" и десяток партизан во главе с лейтенантом Зиняковым по приказу Бажана прикрывали отход.
Из ста шестидесяти человек сумело пробиться не более пятидесяти. Шли через болото, толкая повозки с ранеными. Вслед летели мины. Одна из них взорвалась рядом с комиссаром. Он брел, упрямо держась за свою повозку, с которой сбросили его бумаги и вещи.
Тело комиссара исчезло в мутной жиже. Кто-то из партизан попытался его вытащить, но неподалеку рванула еще одна мина. С края леса наугад рассеивал длинные очереди "МГ-34". Пули косили камыш, заросли ивняка, но большинство уцелевших партизан были уже в безопасности.
Люди шли всю ночь. Получилось так, что теперь рядом с Бажаном, кроме начальника разведки Аркадия Снитко, постоянно находился лейтенант Зиняков. К нему обращались с разными вопросами, и бывший взводный решал их быстро, без суеты.
Илье Карповичу Бажану доложили, что от пулевой раны умерла его жена. Минуту-другую он молчал, затем спросил:
– Сыновья живы?
– Живы. Старшего слегка контузило.
Бывший директор совхоза окинул окружающих его партизан странным отрешенным взглядом. От бравой выправки командира отряда не осталось и следа. Волосы на непокрытой голове (кубанку он потерял, переходя болото) торчали в разные стороны, усы обвисли, кожаная куртка лопнула под мышкой. Шея, задетая осколком, была перемотана серым бинтом.
– Пойду попрощаюсь с Евдокией.
Аркадий Снитко снял с головы шапку, протянул командиру:
– Наденьте, Илья Карпович.
Бажан молча надел шапку и после паузы сказал, ни к кому не обращаясь:
– Надо бы человека к капитану Журавлеву послать. Может, на помощь придет или ударит по фрицам… отвлечет от нас.
– Уже послал, – ответил Зиняков.
– Тогда двигаемся дальше. Андрей Викторович, веди людей.
– Есть, товарищ командир отряда!
Лейтенант заученно кинул ладонь к виску. Никого не удивило, что Бажан передает командование ничем не выделявшемуся до сегодняшнего дня взводному.
Впрочем, измотанным, чудом вырвавшимся из смертельного кольца людям было все равно, кто их ведет. Каждый из уцелевших потерял друзей, многие – родню. Погибли комиссар и начальник штаба. Кому-то надо было командовать остатками отряда.
– Аркадий, – отдал распоряжение лейтенант, – пойдешь впереди. Если что, сразу докладывай.
Снитко кивнул. На плече разведчика висел автомат без патронов. Оставался еще трофейный пистолет. Затем Зиняков приказал командиру хозвзвода пересчитать людей, боеприпасы.
– Сколько раненых, уточни. Кому необходимо оказать помощь.
– Прямо на ходу?
– На ходу. Привал устроим через час-два, когда окончательно убедимся, что оторвались от погони.
Илья Карпович Бажан шагал, держась за край повозки, где лежала его жена, с которой они прожили без малого тридцать лет. В начале войны погиб старший сын. Две младшие дочери прятались у дальних родственников. Живы ли они? Теперь вот не стало Евдокии.
Он присел вместе со всеми, когда объявили привал. Ординарец налил ему самогона, протянул краюху хлеба и ломтик сала. Командир выпил, но от еды отказался.
– Сам поешь. Я не хочу.
Девятилетний сын, прижавшись к отцу, спал. Незаметно задремал Илья Карпович.
На поляне, в двух десятках шагах, лейтенант Зиняков выслушивал доклады, отдавал распоряжения. Осталось немногим более четверти отряда. Пять человек были тяжело ранены, но осталось всего две повозки.
– Освободите командирскую бричку, – приказал лейтенант. – Умерших от ран похоронить. На повозки положите тяжелых и тех, кто не может идти.
Раздали часть продуктов, которые захватил предусмотрительный командир хозвзвода. Патронов почти не оставалось: по две-три обоймы на винтовку. Гранаты израсходовали во время прорыва, а к двум ручным пулеметам имелось по неполному диску.
На привале незаметно исчезли четверо партизан. Один был ранен и торопился домой за помощью. Двое считали, что с отрядом покончено и надо спасаться, пока не поздно. Еще один партизан уводил подальше от опасности жену и сына. Не сегодня завтра немцы догонят и добьют оставшихся. Вряд ли они пощадят женщин и детей. Отряд прорывался с боем, у фрицев и полицаев тоже имеются потери – будут мстить.
Андрей Викторович Зиняков обдумывал, что делать дальше. Когда ему доложили, что исчезли сразу четверо партизан, он лишь поджал губы. Этого следовало ожидать после полугода бездействия. Требовалось найти безопасное место, передохнуть день-два и сразу нанести ответный удар, пока люди совсем не пали духом.
К Илье Бажану подошли двое партизан и, сняв шапки, сказали, что надо похоронить его жену.
– Что, здесь, в лесу? – вскинулся бывший директор совхоза и, наверное, теперь уже бывший командир отряда.
– Здесь, – подтвердил один из партизан. – Двое раненых умерли, и Евдокию Семеновну с ними положим. Братскую могилу уже вырыли.
– Кто приказал?
– Товарищ лейтенант Зиняков.
Бажан хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой. Поцеловав жену в лоб, помог завернуть ее в брезент и донести до места.
Связной, посланный Зиняковым, сидел перед капитаном Журавлевым и возбужденно рассказывал о нападении на отряд. Говорил он, поминутно вскакивая, размахивая руками и глотая обрывки фраз:
– Фрицы и полицаи со всех сторон навалились. Эсэсовцы сплошь с автоматами, всех подряд косят. Пулеметы бьют, мины летят. На глазах у меня дружка разорвало. Обе ноги в разные стороны, и кровь как брызнет… меня… я гляжу, а они цепями идут.
– Сядь и успокойся, – резко оборвал его капитан.
– Может, водки ему налить? – негромко подсказал Федор Кондратьев.
– Он от страха себя не помнит, а от водки вообще растечется. Воды ему холодной! Наталья, парень контужен?
– Непохоже, – покачала головой отрядный врач. – Насмотрелся всего, от возбуждения в себя не придет.
– От страха он одурел. Сидели сиднем полгода, а как до дела дошло, тут этот страх наружу и вылез. Говори толком, что Бажан передал.
Связной, парень лет двадцати, клацая зубами, жадно выпил холодную воду. Понемногу пришел в себя.
– Хорошо, что винтовку не потерял, – усмехнулся капитан.
– Как можно! – Парень встал по стойке "смирно" и доложил: – Товарищ батька Бажан контужен. Его обязанности лейтенант Зиняков исполняет, толковый мужик. В бою из пулемета с десяток полицаев положил. Пропадает отряд. Он просил помочь или нанести отвлекающий удар.
– Пропадает… гибнет. Чего ты панику разводишь? Может, и к лучшему, что лейтенант командует, а не ваш батька. А насчет помощи… Поздновато ты пришел. Да и что мы сделаем, если, по твоим словам, там несколько сотен фрицев и полицаев действует.
– Надо бы помочь. Убьют всех.
– Ладно, иди, посиди в сторонке. Мы поду-маем.
Когда связной ушел вместе с санитаром, Журавлев приказал Кондратьеву:
– Лагерь срочно сворачиваем и переходим на запасную базу. Наталья, сколько у нас раненых, которые идти не могут?
– Трое. Еще четверо, которые в санчасти, на своих ногах могут шагать.
– Раненых эвакуируем в первую очередь. Яков Павлович, обеспечь повозки и все остальное. Санчасть на тебе.
– Так точно, – козырнул Будько.
– Возьмешь с собой Николая Мальцева. Он парень надежный, обеспечит со своими ребятами охрану и сопровождение.
Лагерь зашевелился, как улей. Жалко было бросать обжитое место. И сырые землянки казались уютными. Их успели утеплить, в каждой соорудили печку, застелили пол жердями и сосновыми ветками. Но все понимали, что оставаться опасно.
Чтобы не привлечь внимания немецкой авиаразведки, лагерь покидали группами. Самая большая, во главе с заместителем командира отряда Федором Кондратьевым, направлялась в сторону станции Унеча. Крупная узловая станция, откуда идут железнодорожные пути на Брянск, Орел, Гомель, Оршу.
Ударить по станции сил у одного отряда маловато. Это город с крупным гарнизоном, но если взорвать в нескольких местах железную дорогу на подходах к Унече, то шум поднимется большой. Застрянут на станции проходящие эшелоны, остановятся поезда на полустанках, всполошится начальство.
В какой-то степени это отвлечет немцев от преследования и окончательного уничтожения отряда батьки Бажана. Впрочем, там, кажется, уже другой командир. Да и наша авиация, глядишь, вмешается. Разведуправление Брянского фронта уже предупреждено. Рискованно, конечно, сообщать о своих планах даже шифрограммой, но таковы обстоятельства.
При подходе к железной дороге Кондратьев разделил свою часть отряда на четыре небольшие группы. Места хоть и разведанные, но шли без обычной подготовки, а значит, вполне могли нарваться на засаду.