Подарок произвел невероятный эффект. Сторож принял его с детской радостью.
- Грациа, сеньор. Я всегда мечтал о таких прекрасных часах! Пусть все святые возьмут вас под свое покровительство. - Ему не терпелось похвастать перед другими сторожами. - Но теперь я должен сказать вам: "А мас вет".
- Скажите лучше: "Хаста ла виста", - сказал Бишоп.
- Хаста ла виста, - охотно повторил сторож. - Прощайте, сеньор!
Он так торопился покинуть камеру, что даже забыл о сигаретах, которые хотел выпросить.
Бишоп сел на кровать и захрустел суставами пальцев. Всю свою жизнь он беспокоился по поводу то одного, то другого обстоятельства. Из-за первого самолета… из-за офицерских погон… из-за Тони. Потом потянулись долгие годы, горькие и безрадостные, проведенные в усилиях забыть…
Жара, казалось, еще усилилась к ночи. Его грязная рубашка и белые брюки были мокрыми от пота… Заглушая зловонный запах тюрьмы, туда проникал аромат диких апельсиновых деревьев, смешанный со свежим запахом моря - такими близкими и такими далекими…
Некоторое время спустя ночной сторож впустил в его камеру отца Альварадо.
- Вы, вероятно, очень несчастны, сын мой, - сказал священник.
Бишоп встал.
- Со мной бывало и хуже.
Альварадо вынул из своей сутаны маленький флакон.
- Может быть, это немного вас подбодрит…
Бишоп поднес горлышко флакона к губам. Алкоголь жег ему горло, но придал бодрости.
- Спасибо, мне это было очень нужно.
- Садитесь сюда, сын мой. Если даже, к сожалению, мы исповедуем разную веру и я не могу принести вам облегчение, вы все же будете себя лучше чувствовать, если мы поговорим. Вы согласны с тем, что должно произойти завтра утром?
- Нет.
- Вы убили человека.
- Я воспользовался законной защитой.
- Но это была драка пьяниц!
- Мы пили оба, - согласился Бишоп. - Но он первый вынул револьвер. Все это вранье, что говорили его друзья. Теперь уже ничего нельзя изменить…
Старый человек медленно покачал головой.
- Мне частенько приходится печалиться накануне казни, так же, как сегодня вечером. Я дал себе труд проверить все обстоятельства вашего дела. Вы здесь не на своем месте, сын мой.
- Вот уже 6 месяцев, как я это говорю.
- Вы происходите из очень хорошей семьи в вашей стране. И вы всегда хотели быть авиатором, и вы стали им очень рано. Вам пришлось много потрудиться, чтобы получить офицерский чин. Вы прошли войну за штурвалом самолета в Европе и Азии. Вам поручали очень важные задания. К концу войны вы стали "сеньор колонель". У вас тот же чин, что у человека, которого вы убили.
Бишоп встал и стал ходить по камере.
- Если вы не возражаете, мне бы не хотелось говорить обо всем этом.
Священник молча согласился.
- Перед вами было блестящее будущее, но потом что-то случилось.
Бишоп остановился.
- Совершенно верно.
- Вы покинули вашу страну и поехали на юг. Ваша храбрость, ваше мужество стали легендой, вы перевозили такие грузы, которые другие никогда не решались даже брать, и в такие места, в которые другие боялись летать. Почему?
Бишоп достал сигарету.
- Чтобы заработать на жизнь.
Отец Альварадо отрицательно покачал головой.
- Нет. Я не знаю, отдавали ли вы себе в этом отчет, но вы лишь старались погубить себя. Вы пили, вы ссорились, у вас было много женщин. Десять лет вы старались вытравить из себя все, что было в вас хорошего, благородного. Десять лет вы искали смерти. И теперь, когда Провидение и суд этой страны исполняют ваше желание, вы боитесь совершить это большое путешествие.
- Не совсем так.
- Да, - согласился Альварадо, - вы не боитесь, но это вам не нравится. Даже самые храбрые страшатся неизвестного. Особенно, если они не готовы переступить через этот порог. Что же произошло, сын мой? Женщина обманула ваше доверие?
- Предположим, что это было так.
- Но это не та молодая девушка, которая приходила к вам после полудня?
- Нет.
Бишоп хотел добавить, что до того момента, когда Кончита переступила порог его камеры, он никогда ее не видел, но во время удержался и решил, что лучше этого не говорить даже отцу Альварадо.
- Я тоже так подумал, - сказал тот. - Я находился в конторе начальника, когда она пришла за пропуском. Она, к тому же, слишком молода для той, которая довела вас до состояния, в котором вы находитесь. Не хотите ли вы, чтобы я уведомил ту, другую женщину?
- Нет.
- Ну что ж, - закончил отец Альварадо, вставая. - Я бы очень хотел помочь вам, сын мой. Может, оставить вам это? - прибавил он, указывая на флакон с алкоголем.
- Нет, спасибо, - ответил Бишоп.
Священник подошел к двери, чтобы позвать сторожа.
- Я буду молиться за вас… Я буду молиться всю ночь.
Думая о словах отца Альварадо, Бишоп растянулся на кровати. Священник был прав. После того, как его покинула Тони, он наделал немало глупостей: пьянствовал во всех притонах в разных уголках страны, знал много женщин и в Мексике и в Буэнос-Айресе, очень часто совершал рискованные вещи.
И все же он никогда не замечал, что старается уничтожить все лучшее, что в нем было. Он никогда не отдавал себе отчета в том, что в сущности делал все, чтобы покончить с собой. Он просто считал, что живет так как ему это нравится.
Он достал из кармана бумажник и посмотрел на фотографию Тони - красивой, молоденькой девушки. Вне всякого сомнения, теперь она очень красивая женщина. Может быть, даже сейчас он все еще влюблен в нее. Он положил бумажник обратно в карман. Дальнейшее его существование зависит от того, что произойдет завтра утром.
"Осталось, подумал он, не более четверти часа до того, когда погаснет свет".
Но в этот момент капитан в сопровождении солдат вошел к нему в камеру.
- Зачем? Вы могли все же подождать до завтрашнего утра!
Капитан Рейс сильно ударил его кулаком по лицу.
- Слушайся!
Сплевывая кровь, которая текла из его разбитых губ, Бишоп повернулся к стене.
- Я это вспомню.
Рейс обшарил его опытной рукой.
- Это на случай, - пояснил он, - если ваша гостья принесла вам револьвер, который она скрывала в своих трусиках.
Повернув голову, Бишоп с улыбкой бросил ему:
- А если у нее не было трусиков?
- Теперь повернись!
Рейс подал знак одному из солдат.
- Ты можешь дать ему бритву, - сказал он, вынимая револьвер из кобуры, - А двое других пусть держат зеркало и мыло.
Бишоп вспомнил, что здесь существовал порядок, благодаря которому, приговоренному к смерти давали возможность побриться и выдавали чистую одежду.
- К чему этот револьвер? - спросил он. - Не думаете ли вы, что я перережу себе горло и лишу вас маленького удовольствия?
Темное лицо Рейса осталось невозмутимым. Если и были приняты "меры", то капитан во всяком случае не давал повода думать о них.
- Брейтесь, если вам это светит.
Бишоп намылил щеки теплой водой, которую ему протянул в кружке солдат, и стал бриться, насколько позволяла тупая бритва. Потом он посмотрелся в зеркало, которое так же держал перед ним солдат: у него был не лучший вид, но во всяком случае хоть без бороды. Третий солдат протянул ему рубаху и брюки из чистого белого полотна. Бишоп переоделся. Он хотел сунуть в карман новых брюк плоский бумажник, но Рейс вырвал его.
- Простите, - извинился Бишоп, - но вы уже взяли все, что было со мной, когда я прибыл сюда. Вы разве этого не помните?
Рейс удостоверился, что бумажник пустой, но, шаря в нем, наткнулся на фотографию Тони.
- Красивая. Очень красивая. Я, к сожалению, не был на службе сегодня после полудня, но, судя по тому, что мне сказал начальник гарнизона, если бы тебе не предстояло завтра подохнуть, я бы позавидовал. Мне кажется, что у тебя отличная коллекция непотребных женщин!
Бишоп ударил его изо всей силы. Он почувствовал удовольствие, ощутив, как его кулак раздавил оливковую кожу капитана, но тот неожиданно стал дубасить его дулом револьвера. Под градом сыпавшихся на него ударов Бишоп упал на колени. Рейс пнул его еще несколько раз ногой.
- Навоз! Дрянь! Североамериканская свинья!
Прохлада каменного пола освежила Бишопа. Он довольно долго лежал на полу, глядя на фотографию Тони в бумажнике, который Рейс бросил около него.
Еще один удар от Тони! Она опять выиграла по большому счету!
Если даже неизвестные, которые прислали Кончиту, действительно договорились с Рейсом, теперь он, Бишоп, уж обязательно взлетит на воздух. Любая казнь была в тюрьме обычным ритуалом, банальным происшествием, но теперь Рейс "хотел" по-настоящему убить его.
Когда зазвучал колокол, оповещающий о времени отключения света, в камерах погасли огни. Бормотание заключенных стихло. Последние отзвуки вечерней молитвы замерли вдали.
Бишоп встал и бросился на кровать. Его белая рубашка и брюки теперь были такими же грязными, как и те, которые он снял. В течение десяти лет он всегда выигрывал тем или иным способом, а теперь ни в чем не был уверен… У него оставалась лишь одна уверенность - ночь должна и будет продолжаться исключительно долго.
3. Побег из тюрьмы
Приближение зари покрыло молчанием тюрьму. Сквозь толщу морского тумана слышны были только шаги экзекуционного взвода солдат и легкий шорох их перевязей, когда они проходили через железные ворота тюрьмы.
Бишоп старался различить фигуру Рейса, но было слишком темно. Если кто-нибудь и договорился с этим великолепным капитаном насчет Бишопа, то, во всяком случае, он сделал все, чтобы продлить его агонию.
Когда они подошли к наружной стене тюрьмы, где должна была состояться казнь, другой шум обратил на себя внимание Бишопа. Недалеко от него какой-то человек рыл твердую землю.
Рыли могилу… для него…
Капитан Рейс приказал своим людям остановиться и повел Бишопа к изрешеченной пулями стене. Теперь приговоренный хорошо видел лицо Рейса, оно было совершенно невозмутимо.
- Пусть вам поможет Бог, сеньор, - сухо проговорил он. - Вы должны понимать, я лишь выполняю свои обязанности.
Со сжатым горлом Бишоп пытался говорить. Каков бы ни был конец этой авантюры, он не собирается дать Рейсу возможность насладиться его испугом.
- Я отлично понимаю.
- Хотите, чтобы вам завязали глаза?
- Нет.
Рейс сунул ему в губы сигарету и дал огня. Потом отошел и из тумана раздались его короткие и резкие приказания.
Бишоп жалел, что ему связали руки. Дым сигареты ослеплял его и он выплюнул ее, стараясь держаться как можно прямее, хотя тело невольно сгибалось от слабости. Плотный туман почти скрывал солдат, но голова и плечи Бишопа были видны. На таком расстоянии они не могли промахнуться, даже если бы и хотели. Ноги, обутые в башмаки со шпорами, замерли, руки вскинули ружья наизготовку. Послышался треск затворов.
- К щеке! - приказал Рейс. Потом он крикнул: - Пли!
Залп разорвал тишину утра, удары сыпались на стену. Бишоп почувствовал, как четыре пули тронули его плечо, грудь, руку и живот. Удар в плечо заставил его скользнуть по стене. Ему не надо было делать вид, что он падает.
"Прохвост! Грязный прохвост! подумал он. Взял плату и надул их!".
Растянувшись на земле, носом вниз, он заметил сквозь туман приближение пары сапог.
Леденящее дуло револьвера приближалось к его уху. Послышался пятый выстрел, сильнее предыдущих. Потом Рейс нагнулся к нему, как бы для того, чтобы убедиться, что он мертв.
- Не шевелитесь, - прошептал капитан, - пока не услышите, что закрылись ворота. Тогда, в тот же момент, бегите и живей!
Сапоги исчезли в тумане. Солдаты стали печатать шаг. Потом он услышал стук прикладов. Наконец, после команды, экзекуционный взвод удалился в сторону тюрьмы. Фуражки с кожаными козырьками и головы солдат теперь были видны поверх полосы тумана, который стал рассеиваться.
Бишоп глубоко вздохнул. Рейс превосходно сыграл свою роль. Пули, которые бросили на землю приговоренного, были из бумажных шариков. Рейс не выстрелил ему в ухо: выстрелил в землю. А теперь? Бишоп очень хотел знать, что произойдет теперь. Он жалел, что Кончита не сказала ему, что он должен делать, в каком направлении бежать.
Тяжелые створки тюремных ворот захлопнулись. Колокол на часовне стал звонить и он услышал, как отец Альварадо протестовал против времени проведения казни… Рейс что-то ответил ему…
Бишоп поднял голову, чтобы осмотреться. Восток стал алеть, туман почти испарился. Он встал на ноги и, согнувшись пополам, устремился по наиболее короткому пути в почти непроходимую чащу ползучих растений и лиан у подножья скалы. Чтобы достичь этого места, ему пришлось пробежать мимо человека, который работал лопатой. Тот не поднял даже глаз. Он слишком был занят своим делом. Но на этот раз он не рыл, а засыпал могилу, которую сделал раньше.
Когда Бишоп заметил машину, остановившуюся у края дороги, было уже слишком поздно.
Над морем поднялось солнце. Туман исчез. Из часовни вышел отец Альварадо и направился по пыли к месту расстрела. Человек зарывавший могилу, снял свою шляпу и бросил ее на землю.
Бишоп снова заполз в убежище. Он, вероятно, должен был проскользнуть к машине, но теперь это было решительно невозможно. Ему придется оставаться здесь до наступления ночи. К тому же, шофер машины, вероятно, подумал о том же, потому что быстро развернулся и исчез в направлении Коралио.
День стал настоящим кошмаром, наполненным удушающей жарой и ползающими и кусающими насекомыми. Утром зазвонил колокол на подъем. В 7 часов пришли рабочие, немного позднее девяти часов тюремная колымага привезла новую партию заключенных…
Дети, не обращая внимания на крики сторожей, стали, как все дети, играть на дороге. Маленькие девочки одевали своих кукол и прыгали смешно через веревочку, мальчики дрались и играли в разбойников. После полудня они стали играть в бейсбол. В какой-то момент игрок лет девяти нырнул за мячом в кусты и прополз так близко от Бишопа, что тот мог до него дотронуться. В течение дня две дюжины солдат и заключенных проходили мимо кустов, в которых прятался Бишоп, но никто его не искал. Он не только был мертв, но и отлично похоронен. И отец Альварадо благословил молитвой его могилу…
Наступил час "сиесты". Рабочие вышли из ворот. Потом солнце спряталось за горами и полдень перешел в вечер… Потом наступила ночь…
Около половины девятого Бишоп услышал, как подъехала какая-то машина и остановилась по другую сторону кустарника. Водитель оставил работать мотор на малых оборотах. Бишоп выполз из своего убежища и подошел к машине сзади. Ему показалось, что это была та же самая, которая приезжала утром.
- Добрый вечер, сеньор. Вы случайно не ждете кого-нибудь?
Шофер был совсем молодым парнем, не старше 20 лет. Он ответил, не поворачивая головы:
- Да, если вы тот, кого я жду. Поскорее влезайте. Скорее! И ложитесь на пол. Оставайтесь там до тех пор, пока я не скажу вам.
В течение дня Бишопу удалось освободиться от веревок, связывавших его руки, но кожа была содрана и изъедена насекомыми. Он открыл заднюю дверцу машины, влез в нее и уселся на пол.
- Куда мы едем?
- Вам это необходимо знать?
- Нет.
Ни тот, ни другой не произнесли ни слова, пока машина не достигла окраины Коралио. Тогда водитель, все еще не поворачивая головы, спросил:
- Что же произошло сегодня утром? Почему вы не прыгнули в автомобиль?
Бишоп хотел сказать, что Кончита не сказала ему про машину, но раздумал.
- Я немного оплошал и побежал не в ту сторону, а когда туман поднялся, решил что это будет опасно и нужно подождать.
- Мы тоже об этом подумали, - сказал молодой человек. - Но мне хочется сказать, что вы здорово заставили нас поволноваться. Вы очень нужны нам. - Он протянул Бишопу пачку сигарет. - Курите?
Бишоп с трудом ворочал языком, ему казалось, что он превратился в шершавую тряпку.
- Спасибо. Нет ли у вас капли воды?
- Очень сожалею, но я об этом совсем позабыл.
- Тем хуже. Потерплю.
Бишоп слышал смех и шутки, они неслись по Коралио. Они теперь ехали по дороге, идущей из порта и направляющейся в горы. Он еще ниже прижался к полу. Когда поднял голову, огни Коралио уже были позади и машина ехала вдоль аэродрома, заросшего сорняком и плохо содержащегося. Он выпрямился и перекинул свои длинные ноги через спинку переднего сидения, чтобы сесть рядом с шофером.
- Надеюсь, что это вас не стеснит, - сказал он. - Там, сзади, немного тесновато. По правде говоря, из-за заключенных, которые проходили мимо меня, и играющих детей я не имел никакой возможности вытянуть ноги. Это было очень неприятно. А с кем я говорю, мой спаситель?
- Меня зовут Мигуэль, но все называют Майк.
- А я - Джим Бишоп.
Майк притворился удивленным.
- Не может быть!
По тому, как его молодой спутник произносил испанские слова, Бишоп старался определить его национальность. Он не говорил, как житель этой страны. Бишоп заметил то же и в отношении Кончиты. Молодая девушка и Мигуэль говорили на чистом кастильском наречии, с примесью акцента Нового Света и небольшого арго, - для усиления впечатления. Ему показалось, что он догадался.
- "Портенос", да?
Майк нахмурился.
- Откуда вы узнали, что я аргентинец и именно из Буэнос-Айреса?
- Послушайте, малыш, - сказал Бишоп, - я же так давно болтаюсь по небу над банановыми, кофейными странами и пампасами, что мне не нужно туристической брошюры, чтобы ориентироваться.
По мере того, как они поднимались вверх, становилось холодней. Рубашка и брюки из полотна плохо держали тепло. Даже с поднятыми стеклами и включенным отоплением в машине было холодно. В какой-то момент, когда Майк делал особенно крутой поворот, Бишопу показалось, что он увидел фары другого автомобиля.
- Кажется, за нами следят, - сказал он.
- Возможно, - невозмутимо ответил Майк.
Через несколько километров машина свернула на частную дорогу и остановилась перед домом, сильно освещенным и прилепившимся наподобие карниза у крутой горы. Бишоп знал лишь один такой дом, который принадлежал гватемальскому генералу, игравшему важную роль в политической жизни страны своими вхождениями и выходами из правительства, пока в один прекрасный день эта игра не закончилась справедливым возмездием.
Из темноты возник мужчина, его правая рука была опущена в карман толстого теплого пальто. Он открыл дверцу автомобиля со стороны Бишопа.
- Не слишком ли поздно, черт возьми! У тебя, что были неприятности с его доставкой?
Майк выскочил из машины.
- Нет. Он провел весь день в кустарнике в двухстах метрах от тюрьмы.
- Неплохо. Но если вспомнить о всех тех деньгах, которые мне пришлось заплатить Рейсу, то тот должен был подать нам его на серебряном блюде.