Принц выслушал. Подошел к письменному столу. Положил руку на плечо устало сидящего за ним человека и сказал, как ни в чем не бывало, как будто его перебили посторонней, не имеющей к делу, но довольно забавной историей:
– А потом Россия подпишет Лондонский протокол. Но и это еще не все…
* * *
Капитан пограничной службы Чагин вышел из такси и огляделся. Приземистое здание с куполом, очевидно, являлось Таврическим дворцом, традиционной вотчиной партийных и правительственных собраний этого города. На специальных мачтах трепетали маленькие флажки разных государств, и три побольше – флаг ООН, флаг ЕС и российский триколор посредине. Будто стая причудливых тропических птиц взмыла в жемчужно – серое с кофейным отливом местное небо.
В Петербурге такими бывают облака зимой, но сейчас плотная волокнистая пелена неслась по небу в западном направлении. Все небо застилал дым, и слабый, но настойчивый запах горящего торфа преследовал Чагина от самого аэропорта.
Не допущенные на мероприятие два менеджера – "ТНК – ВР" и "Роснефти" – спорили, кто оплатит гимн в исполнении Бритни Спирс на открытии офиса "Севера" в Окладинске. Сразу же следом за Чагиным подъехал какой‑то байкер в зеркальном шлеме и крагах. Лихо развернувшись, он запарковал мотоцикл на площадке перед дворцом, как раз между лимузинами с посольскими флажками.
Два бойца в краповых беретах вгляделись в приехавшего, поскольку его мотоцикл тоже украшал флажок. Только черный, с черепом и костями.
"Его приняли за сомалийского пирата", – подумал капитан Чагин. Таможенник извлек из кармана аккуратно сложенный конверт, а оттуда приглашение, красивое, с голографическим изображением Кремля и Биг Бена, и протянул вежливо козырнувшему берету. Берет потер плотную шершавую бумагу в области защитной полосы и поглядел с сомнением.
– Свои, свои! – сказал, проходя мимо, здоровенный парень, одетый по случаю сумасшедшей жары в нейлоновую футболку, но и в ней сохраняющий неуловимо офицерский вид. И протянул такое же приглашение.
"Подполковник", – решил про себя капитан Чагин.
Сегодня Таврический сад был закрыт для посетителей и оцеплен. Зато внутри оказалось симпатично. Чагин шел по аллее, украшенной изображениями героев английской литературы, и считал разноцветные ленточки "С днем варенья, Принц", протянутые между фонарями. На мосту через живописную канаву Чагин оглянулся.
В пруду плавали утки, а на отмели у дворца кто‑то даже купался, с визгом и водяными брызгами. Город окружал сад, за деревьями и ажурной решеткой забора угадывались то угрюмые доходные дома, то старинная водонапорная башня, словно переглядывающаяся поверх парка с рыцарским шлемом Суворовского музея, и крестом на старинной больнице.
А над старой эстрадой возвышалось нечто вроде шатра из бело – сине – красной материи. Казалось, это вырос до неба патриотично настроенный пивной павильон. Оттуда гремел духовой оркестр, и неслись нежные девичьи голоса:
Но ты человек, ты же сильный и смелый.
Своими руками судьбу свою делай!
Чагин подумал было расстегнуть верхнюю пуговицу кителя, но тут же велел мысленно: не раскисать!
В маленькой раковине парковой эстрады устроители организовали нечто вроде президиума. За укрытым бархатом столом сидели в ряд какие‑то незнакомые Чагину старики, старухи и адмиралы. Столько брегетов одновременно Чагин видел лишь однажды, на юбилее таможенной службы федерального округа. Моложавый румяный человек стоял у микрофона и улыбался. А школьницы, одетые в блузки и шотландские юбочки, пели в стороне – на импровизированной сцене в кузове военного грузовика.
Рядом установили плазменную панель, такую огромную, что хоть слонов в полный рост показывай. Сейчас на ней проецировались стоп – кадры, изображающие суровые скалы африканского побережья, мужественное лицо Принца, прямиком из репортажа CNN. И вертолет "Магма", палящий из всех стволов на полигоне в Вязьме.
Укрытый скатертью длинный стол перед эстрадой был уставлен разной снедью, но более всего бутербродами с икрой и самоварами. Шампанского не предлагалось.
И именинника тоже не было видно.
Капитан пограничной службы прошел вдоль стола. Найдя карточку с фамилией "Чагин", сел и оглядел соседей. Слева стремительно ел палочками китайскую лапшу человек с круглыми, словно бы удивленными вкусом лапши глазами. Справа чинно располагалась семейная пара. Рыжеволосая женщина и ее спутник, тихий, спокойный, в очках на слегка вогнутом, но при этом носатом лице. Такие мужья водятся на кухнях малогабаритных квартир в спальных районах больших городов. Их очень ценят на работе. И они никогда не ездят на рыбалку.
"Надо будет Верочке позвонить", – подумал Чагин.
Песня закончилась. Гости похлопали девочкам, которые растерянно пошли к эстраде, дарить воздушные шарики в виде сердечек Лотте Карловне Коган, Валерке Бондарю и адмиралу Дзюбе, сидящему во главе бархатного стола. Девочки казались разочарованными. Им обещали Принца.
– А где Принц‑то? – спросил Чагина человек с круглыми глазами. Он доел лапшу и как бы ненароком положил на стол книжку.
Чагин прочел на корешке "Алишер Курамов. На путях к вечному".
– Принц купается, – мягко пояснил муж женщины с рыжими волосами, – жарко потому что.
– Это точно… – Алишер Эдгарович Курамов, убедившись, что капитан Чагин не расположен к разговору, ничуть этим не смутился, а продолжил беседу с неувядающей жизнерадостностью: – я на вас‑то удивляюсь, все в кителях, в пиджаках…
– Должность такая, – потупился муж. Он и правда был в пиджаке, пусть бледно – голубом, летнем, но все равно потел.
Страшно было посмотреть на байкера, который, так и не удосужившись снять шлем, в поисках свободного места бродил вокруг стола. Черная кожа его облачения немилосердно скрипела. "Ты таблички проверь, – мысленно посоветовал капитан Чагин: – наверняка есть тарелка, где написано – "байкер в шлеме".
Чагин испытывал соблазнительное желание подняться, выйти за линию охраны, купить в аэропорту открытку с видом Исаакиевского собора для Веры, и все, и домой. Из‑за икры. Трудно смотреть на людей, которые с наслаждением поглощают икру. После десяти лет охраны осетров трудно смотреть на рожи, что ее поедают.
Офицер мысленно усмехнулся. Напишу Принцу поздравительное электронное письмо. А Верочку попрошу отправить. Та грустно посмотрит и спросит: "Проверяешь, да?".
Слава богу, байкер нашел куда сесть и все‑таки поднял свое забрало. Лицо у этого грозного типа оказалось бледное, некрасивое и конопатое, было что прятать. Проворный официант поставил перед ним угощение, без икры и тут не обошлось. Подцепив бутерброд рукой в перчатке, байкер немедленно отправил его себе в рот, то есть в шлем.
Блюда из фарфора, подумал Чагин, или одноразовые тарелочки, но и на тех и на других лежит икра. Для тех, у кого течет слюна. Слюна "ну, уж я‑то могу себе позволить" или слюна "случайно сюда попал, обожру сволочей". Вот как у этого парня, запихивающего бутерброд прямо под черный мотоциклетный шлем.
– А сейчас слово предоставляется…
– Это Бутов! – пояснил несносный Курамов. Он больше не чавкал лапшой, зато крутил в ладони два стеклянных шарика, которые мелодично позванивали при соударении: – Это Оюшминальд Бутов, полярник. Знакомство с Принцем сделало его крупной шишкой. Он теперь…
– …Мэр нового наукограда. Человек безусловной честности и бескомпромиссный борец за сохранение отечественных природных ресурсов…
Румяным конферансье при ближайшем рассмотрении оказался летчик – космонавт Филимонов. Он не скупился на поздравления, полные скрытого яду. "Защиту природных ресурсов", он произнес так, будто сообщал, что выступающий до сих пор триумфально играет в солдатики.
Женщина с рыжими волосами захлопала, за ней муж, за ними все остальные. На плазменной панели показали несколько птиц, летящих над скалами вдоль морского берега. То одна, то другая стукались о скалы мощным клювом, кувыркалась и, озадаченно встряхнув головой, снова начинала трепыхать крыльями.
– Это уморительные птицы. Называются топорки, – весело воскликнул профессор Курамов, а когда капитан Чагин обернулся к нему и смерил взглядом, охотно пояснил: – шарики стеклянные, древний буддийский и конфуцианский символ. Используются для медитации и очистки мыслей от всего агрессивного…
Бородатый дядька на трибуне говорил о климатическом оружии. О том, что пожары, и о том, что мы сами себя губим. Говорил очень горячо и аргументировано. Его голос разносился по всему парку приколоченными к деревьям репродукторами. И это составляло приятный шумовой фон для беседующих за столом. На экране стали показывать какие‑то графики, видимо, темпы иностранного инвестирования в город Окладинск, а завершился доклад игривой картинкой – человек протягивает дереву руку дружбы.
– Полстраны в пожарах, – громко сказала женщина с рыжими волосами: – пир во время чумы!
– Катюша, – мягко попросил ее муж.
"Красивая, – подумал капитан Чагин, – ей бы в кино сниматься".
Сергей Вихорь привел еще двоих опоздавших, мужа и жену, и усадил по другую сторону от супругов Щукиных, у тарелок с маленькими государственными флажками республики Латвия. В президиуме сразу возникло некоторое оживление. Худой старикан в неуловимо штатском костюме толкнул локтем милицейского генерала, который как раз было задремал на приятном освежающем сквознячке, и указал на латышскую парочку. Генерал вгляделся, а потом сокрушенно развел руками – что мол, поделаешь.
Кажется, он отказывался арестовывать иностранных гостей непосредственно за праздничным столом.
– … Короче говоря, – как‑то невесело завершил свое выступление полярник Бутов, увидев на экране панораму генеральной застройки Окладинска, выполненную в компьютерной графике, и синюю надпись "Спасибо за внимание!" с кокетливым смайликом, – может быть хоть что‑то получится сделать с экологической обстановкой и глобальной ответственностью. Может, кому‑то это надо… Северная навигация опять же…
Летчик – космонавт Филимонов захлопал, за ним остальные. Бутов поднял обеими руками чучело топорка, поискал глазами Принца, чтобы вручить подарок, не нашел и поставил топорка на бархат.
"А подарка‑то никакого у меня и нет, – подумал капитан Чагин: – приперся, называется, на именины".
Вместо Оюшминальда Бутова на эстраду поднялся худощавый и необыкновенно загорелый артист с фигурой мальчика и лицом мудреца. Заговорщицки подмигнул мигом притихшей публике и негромко, без музыки начал:
На недельку, до второго
Я уеду в Комарово…
Черт знает что. Кругом все задвигались, заулыбались, начали прихлопывать в ладоши. Даже рыжеволосая Катя Щукина не сделала попытки выкрикнуть "позор правящему режиму". Даже латыши оживились, что‑то смутно припомнив.
"Кажется, это называется корпоративная вечеринка, – подумал Чагин: – мне Вера рассказывала".
Изображение на экране пришло в бурное движение. Константин Хабенский в широкополой шляпе, сурово вглядывающийся в огромный водопад с носа моторной лодки. Константин Хабенский бьется на ножах с Михаилом Пореченковым. Темнокожая красавица утирает кровь с рассеченного лба Константина Хабенского.
СКОРО! НА ЭКРАНАХ СТРАНЫ! ВЕЛИКИЙ ФИЛЬМ О ВЕЛИКОМ ЧЕЛОВЕКЕ!
Водолазы ищут клады,
Только кладов мне не надо!..
Певец был все‑таки хорош. Он пел для всех присутствующих, а вот тут, каким‑то неуловимым движением микрофона заставил всех обернуться. Оно стоило того, чтобы посмотреть. По пыльной, иссушенной зноем траве шли двое…
Принц и Тамара были в купальных костюмах, они держались за руки, с них на сухую траву лила ручьем вода. И на них приятно было смотреть хотя бы потому, почему в жару приятно смотреть, как кто‑то купается, если сам ты не рискуешь обнажить даже предплечье.
– Здрасте, джентльмены! – крикнул Принц задорно, дружелюбно: – И леди, конечно! Спасибо, что пришли! Водичка класс! У меня есть для вас одно очень важное… Да, Тамара? Очень важное…
Тамара обняла его за плечи и поцеловала.
– Мы с Тамарой собираемся поехать в путешествие. Примерно на месяц!
Оба стола – в бархате и укрытый крахмальной скатертью, уставленный тарелками и самоварами – казалось, зашатались от приветственных восклицаний, аплодисментов и просто от того, что жующие икру стали поворачиваться, чтобы посмотреть на счастливую пару.
Капитан Чагин быстро огляделся. Не все в восторге. Точно не все. Здоровенный Вихорь, всю дорогу мелькавший то тут, то там, теперь остановился и тоже быстро озирался. Напряженное лицо у латыша и его жены. Курамов с Бутовым как‑то подобрались, Лотта Карловна выцеливала что‑то в праздничной суете своим дальнозорким взглядом. А рядом поднималась на ноги Катерина Щукина. Девочка из космоса. Женщина, с волосами цвета осени.
– Принц, можно тебя на минуточку?
Аплодисменты и восклицания стихали волной. Как будто от Кати Щукиной повеяло холодом, погасившим сразу и жару, и радостное возбуждение. Девочка из космоса сказала "на минуточку", и все словно бы вспомнили, что в жизни не бывает хэппи эндов.
Тамара выжидательно посмотрела на Принца. Потом легонько толкнула его в плечо. Иди, мол, ладно, поговори на прощание с вековечной своей зазнобой.
Худощавый длинноволосый юноша в плавках, и рыжая стройная женщина в белой блузке и джинсах скрылись за поворотом тропы. В Таврическом саду не так много троп, совершающих резкие повороты и тут же укрывающие ушедших зелеными портьерами подстриженных кустов. Но они есть, эти тропы. И кому их не знать, как тем, кто гулял здесь каждый день после школы.
Алик Щукин, муж и биолог, оставшись за столом один, огляделся. Понял, что большая часть глаз направлена сейчас на него. И не нашел ничего лучше, чем обратиться к своему соседу, которым оказался молчаливый Чагин…
– Уже мощности, запустили, – сказал он извиняющимся тоном. – Вот не думал не гадал. Еще весной в город приехал, без работы, без денег. Но, выходит, и генная инженерия на что‑то нужна в государстве нашем? Дело конечно секретное. Мне даже вот, – он расстегнул пуговицу и немного приоткрыл полу пиджака, показывая ремешок на плече: – выдали. Вы, я вижу, человек свой, военный. Сами‑то откуда будете?
– Туркестан, – коротко ответил Чагин. Слушать поток слов было неприятно и неловко.
– В нашем городе впервые, стало быть?
* * *
– Пир во время чумы! В то время, как полстраны в огне…
– Катюша. Я‑то здесь при чем? Это аномальная жара.
– Эта аномальная жара – следствие бездеятельности правительства, которое плюет…
– Катя. На это плюют все правительства. Хорошие и плохие.
– Хороших правительств не бывает!
– Катюша, не кричи на меня, пожалуйста. Нас наверняка фотографируют.
– Мне все равно! Теперь мне все равно!
Они свернули еще за один поворот. Тут были скамейки и белый, как снег, памятник Сергею Есинину. Поэт сидел в одуванчиках, и вид у него был грустный, потому что на белом камне никогда не исчезали следы чьих‑то ботинок.
– Мы, может быть, и по – разному смотрим на некоторые вещи, Катюша.
– Это не ты сказал, – резко поправила Катя Щукина: – это я тебе говорю, что мы по раз ному смотрим на вещи. И тут уж поделать нечего.
– Ерунда, джентльмены.
Катя Щукина прерывисто вздохнула и взяла Принца за руку. Дорожка кончилась. И она отпустила руку.
– Знаешь, почему я вышла замуж за Алика?
– По любви.
– По любви. И для того, чтобы ты убрался из моей головы. Доволен? Тогда убирайся.
– Ерунда, джентльмены.
– Нет, не "ерунда, джентльмены"!
Они уже вернулись обратно к праздничному шатру. За длинным столом, словно на веранде старой дачи, сидели приглашенные гости. Гости делали вид, что заняты разговором. На самом деле они смотрели на плазменную панель. Сейчас там крупным планом были лица Принца и Девочки из Космоса. Так, крупно, показывают на табло во время матча футболиста, забившего гол. Или не забившего.
– Понимаешь, Принц. Человек думает, что он сам может решать, что для него ерунда, а что нет. Тебе этого не понять, ты прыгаешь по своим горам и водопадам. И даже не задумываешься, что тебе это позволяет элита. Та элита, для которой люди – марионетки. Та, которая всегда врет и веселится, врет, веселится и жрет икру. И если человек замешкался, если человек соврал один раз, это все, это навсегда. Он будет говорить не то, что думает. Он будет делать то, чего делать нельзя. Вот что я хотела тебе сказать. А теперь, убирайся из моей головы…
Принц протянул руки и прижал спутницу к себе. Анжела затихла, чувствуя, как он поцеловал ее в волосы цвета осени.
– Так хорошо, как с тобой, Принц, – сказала она чуть слышно, – мне не было ни с кем. Но этого уже не будет. Нельзя дважды войти в одну реку. Прости меня, Принц. Я замужем.
И резко отстранившись, ударила его ладонью по левой щеке.
Принц схватился за лицо, поглядел на нее сквозь пальцы.
– Анжела, – сказал он.
И тут же раздался выстрел.