Желающих осмотреть достопримечательности столицы Дании едва набралось на один автобус, и уселись в него в основном отупевшие от бесконечной пьянки; они не хотели оставаться на ускользающей из-под ног палубе, и в то же время были не в состоянии твердо ходить по земле.
Муха цвел, как полузасохший кактус. Вот бревно хреновое! Я прямо кожей ощущал на себе взгляды наружки, а ему хоть бы хны. Или он такой дурак, или воздух зарубежной свободы сыграл с ним злую шутку.
– Балдеж… – Пахан зачерпнул пригоршню воды из фонтана и плеснул себе в лицо. – Жить хочется, Гренадер, до чего хорошо.
– Может, пойдем того… – Я с многозначительным видом указал на глотку. – Времени валом, в самый раз попробовать, что хавают датчане. И пьют.
– Погодь, не суетись. – Он что-то сверял по бумажке, извлеченной из штанин, приглядываясь к табличкам на домах. – Нам туда, – указал он совсем в другую, чем я предлагал, сторону.
Куда это туда? Что он задумал?
Мы топали не спеша, разглядывая по дороге грудастых датчанок и обсуждая достоинства припаркованных автомобилей.
Муха посвистывал и выглядел спокойным, как никогда прежде. Этот дурень нацепил на себя черный костюм и шелковый галстук; они шли ему как корове седло. От его похабной рожи за версту несло уголовщиной, неистребимой, как старая ржавчина под любой краской.
Нет, не зря на душе у нас с Акулой кошки скребли. Не зря. Такого поворота событий не ждал ни я, ни моя группа сопровождения, ни те, кто…
Впрочем, все по порядку.
Меня ни с того ни с сего остановил полицейский, детина с меня ростом, но, к сожалению, при форме и с револьвером в белой кобуре.
– Документ, документ… – начал он вякать неизвестно на каком языке, став на моем пути как скала.
– Тебе чего, служивый? – спросил я на русском – не раскрывать же перед Мухой, что говорю на четырех языках.
– Гав, гав… гув, гув… – И все, как мне показалось, по-датски.
– На, держи, – протянул я ему свой паспорт. – Тебе паспорт нужен?
– Я-я, паспорт, – наконец заговорил он на немецком, а потом спросил поанглийски: – Мистер меня понимает?
Еще чего, так я тебе и распахнул кошелку. Я рашен турист, горилла хренова, и не более. А русские и своего-то, родного, увы… даже со словарем…
Полицейский листал мой паспорт с таким вниманием и прилежанием, будто это был бестселлер известного писателя.
Я скосил глаза: Муха отошел к газетному киоску – от греха подальше – и делал вид, что просматривает журналы. Хитер курилка…
Машина появилась возле киоска, словно ее черти приперли. Я не успел и ахнуть, как Муху подхватили под руки и стали запихивать в салон.
– Э-эй, вы что, мать вашу! – заорал я, выхватывая из рук полицейского свой паспорт. – Стой!
– Куда?! – гаркнул полицейский – теперь я уже понял, что он сказал. – Стоять! Лицом к стене!.. – пролаял он заученное наизусть полицейское "Отче наш".
– Смотри, чтоб тебя! – показал я ему на борьбу возле киоска – Муха с дикими воплями сражался, как дьявол. – Человека похищают!
– Лицом к стене! Руки!.. – Болвана в форме зациклило; он даже пистолет потянул из кобуры.
– Ты что, сука, русского не понимаешь?! – заорал я прямо ему в лицо. – Там бандиты, гангстеры… твою… вашу… дивизию!
– Гав, гав! Гув, гув! – Он был непрошибаем.
Тем временем возле киоска произошли изменения – там завязалась драка по всем правилам боевых искусств. Появились какие-то новые люди, и тем, кто пытался похитить Муху, стало туго. Пролилась и первая кровь – кому-то размозжили голову.
Пахан уже сидел на заднем сиденье машины, но тот, кто его держал, справлялся с ним не без труда.
Нет, наступила пора и мне вмешаться.
– Я тебя просил по-хорошему – или отстань… – с этими словами я впечатал тупоголового копа в стену, по которой он и сполз на тротуар в беспамятстве, – или помоги человеку… Отдыхай, дубина стоеросовая…
Я ворвался в кучу малу как ураган. Хорошо, что вовремя заметил Акулу, – он отчаянно жестикулировал, чтобы подсказать мне, кто пришел на выручку Мухе, а то наломал бы я дров семь телег и восьмую тачку.
Не мудрствуя лукаво, я подскочил к машине и рывком выволок наружу сторожа Мухи; пахан последовал за ним немедленно, словно нитка за иголкой.
– Мочи, Гренадер! – орал мой подопечный, пиная кого-то ногой.
Что я и сделал, отвесив такую затрещину обидчику Мухи, что тот улетел метров на пять.
– Атас! – Я схватил за рукав Муху и побежал, куда глаза глядят.
На миг оглянувшись, я заметил, что наших преследователей тут же отсекли ребята Акулы. И еще я успел увидеть, как мучительно медленно поднимается, держась за стену, гореполицейский.
Я поневоле восхитился – ну и башка у парня! После такого удара мои противники обычно отдыхали минут десять, а этот… Теперь я начал понимать, почему древнерусские князья приглашали в свои дружины викингов.
Мы уже сворачивали за угол, когда рядом с нами, визжа тормозами, остановился "мерседес".
– В машину, быстро! – кто-то позвал нас на родном языке. – Муха, это я!
Я на мгновение остолбенел: ну и дела!
– Постой! – придержал я пахана, намеревавшегося последовать приглашению. – Это ловушка!
– Не бей понты, Гренадер! Садись в тачку, это свои!
Я не стал дожидаться повторного приглашения – квартал наполнил вой полицейских сирен.
"Мерседес" ввинтился в поток машин, как черный бурав. Мы все глубже и глубже вползали в бурлящее людьми и машинами чрево Копенгагена.
Киллер
Мое "второе пришествие" в лавку Бхагат Синга отличалось от первого, как небо от земли. Все так же в проходном дворе толпились разные неприятные с виду личности, а странные торговцы уныло торчали над своими вечно не продающимися товарами; и дверь лавки ни на сантиметр не стала выше, а свет люстры внутри торгового зала не сделался ярче; но сам Бхагат Синг засиял, когда я вошел, словно новая копейка.
– Какая честь! Заходите, уважаемый сахиб! Все лучшее, что у меня есть, – к вашим услугам! Сюда, прошу. Посмотрите, вот китайский меч, изготовленный почти пятьсот лет назад. Секреты стали, из которой его выковали, утрачены, и вы один из немногих счастливчиков, имеющих возможность, заплатив очень небольшую сумму, владеть таким чудом древнего кузнечного искусства Поднебесной империи. А этот камень в рукояти…
– Я пришел не за твоим барахлом, Бхагат Синг.
– Сахиб?.. Мы… уже знакомы? – Льстивая улыбка спряталась в усы, и из совиных глаз пройдохи на меня уставился крохотный злобный карлик, готовый в любой момент метнуть ядовитую стрелу.
– А как же… – Я криво ухмыльнулся, достал из своего кармана серебряный мохар и согнул монету пополам; похоже, если судить по сноровке, это был мой любимый трюк в прежней, теперь забытой жизни.
– Са-а-ахиб… – не слово, а целый благозвучный аккорд, казалось, исторгли не голосовые связки, а солидное, но еще упругое брюшко сикха. – О, как я счастлив вас видеть! Где это вы пропадали?
– А ты разве меня искал?
– Нет-нет, я просто боялся, как и любой бы торговец на моем месте, что сахиб решит продать свои камни другому купцу.
– Я не продаю камни.
– Как?! Разве не за этим?..
– Нет. Мне нужно кое-что узнать.
– Хе-хе… Что может ведать такой ничтожный человек, как потерявший родину сикх?
– Как зовут того человека, что купил самолет у Аттар Синга и где мне его найти?
– Чел… Аттар… – Хозяин лавки вдруг побледнел. – С-сахиб шутит… Я… я не знаю никакого человека!
– Подумай. Это в твоих интересах. – Я готов был разобрать Бхагат Синга по косточкам, лишь бы узнать то, что хотел.
Лавочник, видимо, понял мое состояние. Не сводя с меня буркал, он медленными шажками забрался за прилавок и спрятал под ним руки.
– Видишь эти камни? – Я развязал мешочек и высыпал часть его содержимого перед сикхом. – Имя, адрес – и можешь забрать половину.
– Сахиб щедрый человек… – Я с удивлением увидел, как лицо лавочника, еще минуту назад перекошенное от страха, расплылось в наглой и злобной ухмылке. – Камни очень дорогие, и они нравятся Бхагат Сингу. Но он никогда не продает чужие тайны. Наверное, Аттар Синг забыл об этом, направив сахиба сюда. – Он снова показал свои крупные желтоватые зубы в хищном оскале. – И я очень не люблю, когда на меня пытаются надавить. Поэтому предлагаю сделку – сахиб дарит мне свои камни, а я сохраню ему жизнь. Хе-хе, клянусь Буддой, из нас двоих прогадал я – жизнь такого важного сахиба стоит гораздо дороже, хе-хе…
Я услышал, как позади скрипнула дверь, и за моей спиной раздалось дыхание нескольких человек.
Я обернулся. И узнал огромного гуркха, которого видел мельком во время первого посещения лавки. За ним толпились рожи, одна страшней другой. Это были обитатели дна столицы Непала, готовые за медяк пустить кровь кому угодно.
– Мои друзья. – Бхагат Синг по-прежнему скалил зубы. – Они долго искали уважаемого сахиба, да все зря. А тут такая радость, он сам пришел в гости, хе-хе…
Внезапность появления бандитов меня не удивила; судя по всему, под прилавком была кнопка срочного вызова на случай щекотливых ситуаций.
А то, что бандиты искали меня, я не считал особой новостью. Лавочник был не из тех, кто легко расстается с чужим кошельком, если он сам идет к нему в руки; и кто знает, сколько глупцов оказалось без единой монеты в кармане, посетив лавку, спрятанную на задворках супермаркета.
Тем временем Бхагат Синг жадно схватил кошелек и высыпал на прилавок остальные камни. Это была его стихия, и лицо пройдохи озарил какой-то магический свет, мгновенно испещривший смуглую кожу лица неестественно алыми пятнами лихорадочного румянца.
Кто-то из бандитов задвинул засов. Гуркх смотрел на меня, а я на него. Я был совершенно спокоен, потому что знал – передо мной уже покойники.
Видимо, гуркху не понравилось выражение моего лица, и он как-то нерешительно переминался с ноги на ногу. Стоящее позади него отребье, поглядывая на вожака, тоже не спешило проявить ретивое.
Пауза несколько затянулась…
Вдруг раздались какие-то кашляющие звуки. Я отступил немного в сторону и мельком взглянул на Бхагат Синга, до этой минуты забавлявшегося драгоценными камнями.
– Нет-нет-нет! – Он, как безумный, махал руками на своих подручных – словно отгонял назойливых мух. – Остановитесь! Подите прочь! Уйдите все! Вы что, оглохли, бараны?!
По-моему, были удивлены все: и громила гуркх, и его шакалы, и я, уже готовый проломить вожаку грудную клетку.
Бандиты исчезли почти бесшумно, как будто были не людьми, а ночными вампирами. Я невозмутимо наблюдал за трясущимся лавочником.
– Сахиб… сахиб… – Он тыкал мне под нос пустой мешочек. – Вы знаете… знаете Великого Мастера Юнь Чуня?!
Я взглянул на мешочек, которым снабдил меня отшельник, и только теперь разглядел вышитые на нем иероглифы. Возможно, я видел их и раньше, но не придал особого значения, так как по-китайски я немного говорил, а вот читать не умел.
– Это мой учитель, – коротко ответил я, все еще не понимая, к чему клонит Бхагат Синг.
– О-о-о!.. У-у-у!.. – Казалось, что лавочник разучился говорить; он лишь издавал звуки, подразумевающие высшую степень восхищения и ликования.
– В чем дело? – спросил я, немного отступив назад, чтобы на меня не попадала слюна юродствующего сикха.
– Юнь Чунь… Я ему обязан жизнью… да что там жизнью! – он спас меня от разорения и бесчестья. Оо-о, Великий Мастер Юнь Чунь…
– Вовремя ты об этом вспомнил, – холодно ответил я лавочнику. – Еще немного – и тебя, и твоих шакалов не спас бы и сам Будда.
– Я знаю, я знаю… О-о, ученик Мастера Юнь Чуня…
– Давай закончим этот балаган. Я пришел сюда искать ответы на два вопроса. Тебе они известны. Говори.
– Конечно, конечно, сахиб! Знай я раньше, кто ты и откуда, мы уже пили бы дружеский чай. Тот человек – русский.
– Как? – Мне почему-то не хотелось в это верить.
– Он служил в русском посольстве.
– Служил?
– Теперь вместо него другой. А этот вернулся в Россию.
– С другим ты тоже общаешься?
– Иногда… – Видно было, что лавочник заколебался.
– Как его зовут?
– Пхопхо, – с трудом выговорил Бхагат Синг. – Уф…
– Попов?! – изумился я.
– Да, да, уважаемый! Он. Я его называю сахиб Рус.
– И что тебя с ним связывает?
– Хе-хе… Бизнес. Ма-аленький бизнес. Немного золота, камни, разные антикварные вещицы… То, се…
– Я так понимаю, что с Поповым тебя познакомил покупатель самолета.
– Сахиб очень проницательный человек!
– И первый тоже занимался бизнесом?
– Без денег всем плохо, сахиб. Кошелек пустой – и ты уже никто, ничто и звать тебя никак. Такова жизнь. А русские такие же люди, как и мы. Хотят сытно кушать, мягко спать, хехе… Конечно, первый был побогаче, чем сахиб Рус. Он здесь проработал почти восемь лет. Я с ним познакомился давно, но вместе мы занимались бизнесом только последних два года. Он был очень скрытным человеком. И очень жестоким. – Сикх даже вздрогнул, будто увидел нечто ужасное.
– Ты его боялся? – Я удивился – Бхагат Синга трусом можно было назвать только с известной натяжкой; я совершенно не сомневался, что в прошлом сикх и контрабандой грешил, и грабил караваны, а такие "профессии" требуют вполне определенных качеств, в перечень которых не входит робость.
– Однажды мы повздорили… – Бхагат Синг покачал головой. – Я тогда был самоуверен и не по годам глуп. Он мне показал, чего стоит моя жизнь…
Я больше не стал ворошить его прошлое.
– Спасибо за откровенность, – поблагодарил я сикха. – Половина камней, как я и обещал, твои.
– Нет-нет, сахиб, зачем обижаешь бедного сикха! Ты – ученик Юнь Чуня. И этим все сказано. К камням я и не притронусь. Разве что… вон тот, небольшой… просто на память! Об ученике Великого Мастера.
– Бери два, – сказал я. – Один на память обо мне, другой – о Юнь Чуне.
– Сахиб! – торжественно провозгласил Бхагат Синг. – Отныне вы лучший мой друг! Если что вам когда понадобится – только свистните, и Бхагат Синг прилетит!
– Уже понадобилось. – Я предвкушал, как помрачнеет сияющая физиономия ловкача. – Нужно, чтобы ты помог мне встретиться с Поповым. Только так, чтобы он об этом не знал.
– Слово Бхагат Синга – алмаз! – ударил себя в грудь лавочник; если честно, то я такого рвения не ждал. – И место найдем подходящее, и время – все, как пожелает сахиб.
Наверное, Попову до его предшественника было далеко. Если уж какой-то лавочник его не ставит ни во что… А ведь сикх наверняка догадывался, что я не собираюсь с Поповым чаи гонять.
Провожаемый Бхагат Сингом, я вышел из лавки – и попал под обстрел десятков удивленных и настороженных глаз.
Уж не знаю, что наболтали бандиты во главе с гуркхом, но, похоже, появление вместе со мной еще и лавочника, вьющегося вокруг меня словно лиана, напрочь доконало подозрительный сброд, кучкующийся в проходном дворе.
Скорее всего, "торговые ряды" возле лавки Бхагат Синга служили прикрытием торговли наркотиками и оружием. Думаю, что и сам сикх не был так прост, как казался, и играл не последнюю скрипку среди собравшихся на пятачке проходного двора весьма мрачных личностей.
Бхагат Синг пообещал доставить мне "сахиба Руса" к завтрашнему вечеру, как он выразился, "в праздничной обертке и с бантиком".
Волкодав
Пригласить меня на сходку наших копенгагенских братанов не сочли уместным. Вот так всегда: те, кто возводят короля на трон, становятся ему не нужны, едва он напялит на свою башку какое-нибудь золоченое ведро.
Знал бы этот сукин сын Муха, сколько умных голов сушили себе мозги, чтобы доставить его сюда без сучка и задоринки. Хотя… и хорошо, что он об этом не знал.
Я сидел в столовой особняка на окраине столицы Дании, жевал и отчаянно скучал. Где-то на втором этаже происходил междусобойчик мафиозных светил из "новой русской волны", привечавших пахана Муху, а я трескал колбасу и запивал апельсиновым соком – похоже, в этом доме для обслуживающего персонала и охраны спиртное не полагалось.
А меня как раз и злило, что я попал в разряд слуг – докатился Волкодав. Я сидел и постепенно наливался желчью.
За стеклянной дверью столовой маячил охранник, судя по михрюткинской роже, из наших. Земеля. Иногда он сурово посматривал в мою сторону: мол, гляди, парень, каких орлов за бугор берут, не тебе чета.
Ага, я так и понял. Сейчас…
Я встал и решительно направился к двери.
– Ты куда? – загородил мне дорогу "михрютка".
– Соврать или как? – нагло оскалил я зубы.
– Ты че? – тупо удивился страж. – Чего врать-то собрался?
– Ну я мог сказать, что чешу в сортир, например, а сам – на второй этаж и грохнул бы всех твоих боссов. Слабо?
– Туалеты там… – буркнул обескураженный охранник, вяло махнув рукой в глубь столовой; это я и сам знал.
– Про туалет я сказал для завязки разговора. Тебя как зовут, братан?
– Серега.
– Серый, значит, – уточнил я. – Слышь, Серый, надо для сугреву… – Я выразительно погладил живот, а затем пальцами изобразил стопарик.
– Не положено! – отрезал "михрютка" – до него постепенно начало доходить, что я над ним издеваюсь.
– Командир, командир, чего ты заводишься? – с наигранным миролюбием развел я руками. – Всего бутылочку водки. И пивка. Мы же с тобой земляки, сам знаешь, как тяжко русскому человеку без молочка из-под бешеной коровы. А?
– Слушай, не испытывай моего терпения! Сядь за стол и жри, что дали! – Он надвинулся на меня потной мясистой глыбой.
– Эх, паря, не любишь ты свой народ… – Я говорил, а мои руки тем временем выворачивали "михрютку", что называется, наизнанку. – А ведь чему учили в школе? Помнишь? Ну этот, как его – моральный кодекс? Нет, не помнишь… Я так и знал… Посиди отдохни, а я немного прогуляюсь. В буфет…
Оставив обеспамятевшего "михрютку" на диване – я слегка прошелся по его "сонным" точкам, как учил меня тренер-якудза в спецучебке, – и насвистывая бравурный марш, почесал исследовать первый этаж.
Вместо буфета здесь оказался бар.
О-о, там было на что посмотреть и что попробовать… Я достал стаканы – вдруг кто захочет присоединиться? – лед, пиво, какой-то напиток и прозрачную как слеза бутылку "Столичной", естественно, не из наших подпольных винокурен, а в экспортном варианте, многократной очистки… Кейф, кто понимает!
– Привет? Ты кто?
Я обернулся. На меня с удивлением глядело милое ангелоподобное создание лет двадцати – бровикрылья вразлет, светлая бирюза глаз, оправленная в золотой загар овального лица.
– Дед Пихто. Тяпнешь? – подмигнул я девахе.
– Ну ты даешь… – Бирюза потеплела. – Конечно, мог бы и не спрашивать.
Она шустро забралась на стул-вертушку, сама себе плеснула водки, добавила лед, еще чего-то, и отпила с маху едва не полстакана.
– Класс… – Девушка слизнула розовым язычком капельку, которая попала ей на руку, когда она смешивала свой коктейль. – Меня зовут Эльжбет.
– Я так понимаю, по-нашему просто Лизка. Лизавета.
– Как ты догадался? – Она рассмеялась.
– Чего проще – как красавица у нас на Руси, так и Елизавета, как мужикбогатырь, так Максим.
– Я знаю по-другому: как Иван – так дурак, как Манька – так и… – Девушка прыснула в кулачок.