***
Спустя пару минут Дмитрий Петрухин вылез из салона милицейского "жигуленка" и направился к "фердинанду", а его место занял первый инспектор.
– Ну как? – спросил Зеленцов, когда Петрухин сел за руль "фольксвагена".
– Порядок, – ответил Дмитрий, – познакомились.
Он сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой и добавил:
– А сейчас продолжим знакомство… углубим, как говорил один выдающийся политический мудак.
Петрухин сделал пару затяжек, ткнул сигарету в переполненную пепельницу и выскочил из автобуса.
…Инспектор в "Жигулях" увидел, как Петрухин с озабоченным лицом вывалился из-за руля своего "фолькса" и быстро направился обратно. Инспектор слегка насторожился… Только что он получил взятку, и, хотя нарушитель-взяткодатель произвел на него самое благоприятное впечатление, инспектор слегка насторожился. У него уже были некоторые проблемы с руководством из-за склонности к употреблению алкоголя, а два дня назад зам командира батальона сказал ему: "Смотри, Скворцов! Ты меня уже достал… Я тебе все равно подловлю и вые…у по полной схеме…" А вдруг этот питерский нарушитель и есть подстава майора? Вдруг денежка меченая?
Петрухин сел в машину. Он не мог знать, о чем думает старший сержант Скворцов, но по его напряженному взгляду кое-что все же просек… Дмитрий шлепнулся на заднее сиденье.
– Выручайте, мужики, – сказал он. Старший сержант "выронил" на коврик себе под ноги сторублевую купюру. Он уже понял, что никакая это не подстава. Была бы подстава – машину уже окружили бы опера в штатском, но ничего этого не было… Он уронил купюру "на всякий случай" и нервно спросил:
– А что случилось, Дмитрий Борисыч? Что-то забыли?
– Позарез нужно установить двух орлов, – сказал Петрухин. – Только сейчас сообразил, что проще всего мне сделать это через вас… Разумеется, не за "спасибо". Я, мужики, сам бывший сотрудник, все понимаю… выручайте.
Оба гаишника озадаченно молчали. Возможно, они даже не до конца поняли, что именно Петрухину нужно. Дмитрий продолжил:
– Тут вот какое дело: есть два урода, которые в Питере изрядно наколбасили. Не буду даже всего вам рассказывать… потому что противно. Потому что оба – мразь редкостная. Я за ними приехал… Вы только не подумайте чего дурного – никто их убивать не собирается. Я вам свой паспорт покажу, и – если вдруг что – вы всегда знаете, где меня можно найти. Но до этого не дойдет. Гарантирую… Поможете пробить адреса?
– Э-э, друг, – сказал старший, – мы не горсправка… ты чего-то не того.
– Я понимаю, – ответил Петрухин. – Вы мне ничего не должны. Но мы же по-человечески говорим… Вот, кстати, мой паспорт… А мои права вы уже видели. Я ведь прошу о помощи. Я так или иначе их все равно установлю. Только потрачу больше времени. И денег… Вот, кстати, деньги.
Дмитрий достал из бумажника две "стохи" с портретом Бенджамина Франклина, хотел положить их на "торпеду".
– Уберите, уберите, – быстро и нервно воскликнул Скворцов.
– Твое дело, – пожал плечами Петрухин. – Неволить не буду. (Он уже понял, что дело выгорит. Раз ему с ходу не сказали решительное "нет" – значит, дело выгорит…) Неволить не буду, но только зря. Я ведь играю в открытую. Говорю то, что есть. Помогите мне, и вам воздастся.
– А что они там натворили? – неуверенно спросил младший из инспекторов.
– Вошли в доверие к женщине… кстати, в матери им годится… потом ограбили ее и избили. Сломали челюсть, нос, два ребра, – быстро, не задумываясь, ответил Петрухин. Он знал, насколько важны в его ответах интонации и уверенность, вместе с тем говорить правду не стоило. Какое-то время все молчали. Потом Петрухин спросил:
– Ну так как, мужики?
– Ну, не знаю, – сказал Скворцов и покосился на доллары, которые Дмитрий так и держал в руке. – Не знаю, не знаю…
Петрухин:
Я ждал его в кафе рядом с вокзалом. Было душно, пахло подгоревшим маслом из кухни, воздух рассекали толстые мухи. На столах стояли вазочки с жалкими букетиками искусственных цветов. По углам зала свисали с люстр черные, закручивающиеся, липкие ленты – мухоловки… я помню такие с детства. Я впервые увидел их в деревне в Псковской области, у деда. С детства я испытывал к ним отвращение или, по крайней мере, чувство брезгливости.
Борис появился, как и договаривались, в двенадцать. В штатском он выглядел скорее как школьник-старшеклассник с короткой прической… Во всяком случае ничего гибэдэдэшного в нем не проглядывало. Борис увидел меня, подошел и сел за столик.
– Пивка? – спросил я нейтрально.
– Нет, – сказал он, – спасибо…
– Не за что, – ответил я. – Ты принес?
Он зачем– то оглянулся на дверь и кивнул головой. Я положил на стол газету, приоткрыл ее и показал две купюры, вложенные внутрь. Он снова кивнул, облизнул губы и сказал:
– Дмитрий Борисыч…
– Аюшки?…
– Дмитрий Борисыч, вы можете гарантировать, что эти двое… ну, Петров и Крушинников… что с ними…
– Да, Боря, – сказал я. – Я даю тебе слово. Никто не собирается их убивать. Попинать, конечно, попинают. Не без того. Но уж это – извини – заслужили. А дня через два-три они уже вернутся в Тверь. Это легко проверить. Согласен?
– Да, – сказал он, – конечно… проверить это легко.
Над верхней губой у него блестели бисеринки пота. Я вспомнил, как закончился наш утренний разговор…
– Ну, не знаю, – сказал старшой. А сам зыркнул на две зеленые бумажки у меня в руке… Мне все уже было ясно: сладится у нас свадебка. Без любви, зато с приданным. – Не знаю, как же тебе помочь-то?
– Да брось ты, старшой… все ты знаешь. Тебя как зовут?
– Юрий Матвеич, – солидно он так это ответил, с уважением к себе.
– Так вот, Матвеич: двести баков гонорарий. А дело-то плевое.
– Что у тебя есть на них?
– Фамилии, инициалы и номера паспортов. За глаза хватит.
– А если ты их в расход пустишь? – спросил Юрий Матвеевич. – Мы тебе адреса, а ты их вывезешь в лес – и в расход. Потом начнется, понимаешь, следствие и нас с Борькой поникают… а?
Мне все это уже стало надоедать, я понял, что хитрый Юрий Матвеевич просто набивает цену. Он уже согласен, но набивает цену.
– Матвеич, – сказал я проникновенно. – Матвеич, очнись! Ты, наверно, сериалы ментовские смотришь? "Забойную силу"? Я же тебе показал свои документы. Я могу тебе написать расписку и даже оставить свои "пальчики"… Ну ты голову-то включи. А не хочешь – не надо. Я, в конце концов, других найду… Даже полковники в управе вашей двести баксов съедят – не поморщатся. И водочкой запьют… ну?
Алкаш в погонах подергал себя за мочку уха и сказал:
– Поглядим, что тут можно сделать… так, Борис? – Борис неуверенно кивнул. – В двенадцать, в кафе "Встреча", у вокзала.
…Борис положил на стол листок бумаги размером в восьмую часть листа из школьной тетради… Да он, скорее всего, оттуда и был – листок в наивную синюю клетку. Я взял и собрался опустить его в карман, но Борис сказал поспешно:
– Бы лучше прочитайте и запомните. Так спокойнее…
Я пожал плечами, развернул листок, прочитал текст, написанный корявым почерком: "Крушинников Александр Павлович, 1973 года, ул. Железнодорожная, дом 9. Петров Андрей Геннадьевич, 1976, ул. Третьей Пятилетки, д. 17, кв. 41".
Я свернул листок и отдал его Борису. Листок мгновенно исчез, как будто его и не было. Боря потянул к себе газету.
– У Крушинникова не указан номер квартиры, – сказал я.
– Железнодорожная – это самая окраина. Там частные дома… деревня. Какой же номер квартиры?
"Значит, – подумал я, – Крушинников".
Муха, прожужжав, как бомбардировщик, врезалась в ленту и приклеилась. Ленты-мухоловки напоминали нем-то хищных болотных гадин… так мне казалось в детстве, так же кажется и сейчас. И где-нибудь каждого ждет своя мухоловка.
– Ну… я пошел? – спросил Борис. – Иди, – ответил я.
Он встал, сунул мне потную ладонь и вышел вон. Он все-таки сильно нервничал… но желание заработать было сильнее. Таким образом, за смехотворную сумму (по сто долларов на брата) двое служителей правопорядка совершили должностное преступление. В нашем случае они помогли правому делу, но ведь гарантий-то у них не было. Завтра они точно так же помогут конкретному бандюку или сумасшедшему, который затеял злодейство… И все потому, что государство платит сотрудникам МВД сущие крохи, провоцируя их на предательство.
Борис вышел из жаркой кафушки. Вслед за ним вышел и я. На противоположной стороне улицы, в тени, меня ждали прохладный салон "Фердинанда", Зеленец и "группа захвата".
***
На столе в салоне "фердинанда" развернули карту-схему Твери. Зеленцов быстро нашел Железнодорожную. Она действительно лежала на окраине.
– Вот с нее, пожалуй, и начнем, – сказал Петрухин.
– А почему с нее? – спросил любознательный борец Витя.
В принципе, Петрухин мог бы ответить: "А тебе какое дело? Тебя наняли за полтонны баков, чтобы ты произвел захват… Да еще вопрос: понадобишься ли ты вообще? Может быть, вся работа выпадет на долю боксера?…" Петрухин мог бы так ответить, но он отлично понимал, что ребята рискуют ничуть не меньше, чем он, а даже больше. Они рискуют и здоровьем и, не исключено, свободой. Он ответил:
– Видишь ли, Виктор, в чем дело… Везти в Питер обоих – довольно хлопотное и рискованное дело. Придется выбрать кого-то одного… Кого – мы пока еще не знаем. Нам нужен тот из них, кто лично контактировал с заказчиком. Тот, кто может заказчика опознать и дать показания на очной ставке: вот этот человек заказывал убийство предпринимателя Образцова… Понятно?
– Чего же не понятного? Но почему все-таки мы начнем с Железнодорожной улицы? – снова спросил любознательный.
– Да просто потому, что она на самой окраине. Возможно, там более благоприятные условия для операции… А возможно, что это и не так. Тогда придется посмотреть адрес на улице Третьей пятилетки… сейчас мы едем на разведку, на Железнодорожную.
– А засады там быть не может? – спросил осторожный Саша. Петрухин и Зеленцов переглянулись. – Вдруг гибэдэдэшники нас сдадут?
– Навряд ли, – ответил Петрухин. – В милицию наши гаишные друзья не обратятся. Это точно. А к альтернативной стороне… для этого нужно, чтобы кто-то из них был лично знаком с Петровым либо с Крушинниковым. А это крайне маловероятно.
– Вы сами говорили, что Тверь – город маленький.
– Маленький, но не настолько, чтобы все всех знали. Так что крайне маловероятно. Не бери, Саша, в голову.
Саша кивнул. Петрухин перебрался за руль, Зеленцов с картой в руках сел рядом. "Фердинанд" затарахтел дизелем, помигал левым "поворотником" и двинулся на окраину Твери.
***
У Петрухина вдруг зазвонил телефон. Дмитрий четырхнулся: какого там черта кому надо? – и вытащил трубу:
– Але.
– Димка, – сказала труба голосом Купцова. – Але, Димка… как у тебя дела?
– О-о! – дурашливо произнес Петрухин. – Никак это сам инспектор Купцов? Как там, на берегу Онеги? В сказочном краю Калевала?
– Не придуривай, Митька… Я в Питере, и ты прекрасно это знаешь, напарничек.
– А что такое? Не поехали вы с Брюнетом в Петрозаводск? – удивился Петрухин.
– Ладно, потом потолкуем, – сказал Купцов. – Ну как ваши дела?
– Нормально, Леня. Ты не беспокойся, все будет хоккей.
– То есть вы еще ни одного не…
– Сейчас едем к первому. Купцов помолчал, потом сказал:
– Ну, гляди сам… Ты там поосторожней, Митя. Дело-то стремное.
– Да ладно… все будет тип-топ, старый.
– Кстати, – сказал Купцов, – для информации: телефоны в GSM регистрировал один и тот же человек. Рост: ниже среднего, лысый, в черных очках, с несколько приблатненными манерами.
– Откуда информация?
– От нечего делать прогулялся в оба джиэсэмовских офиса. В обоих случаях дали характернейшее описание. Он приходил с паспортом Нечаева и объяснял, что Нечаев, дескать, его директор и приказал срочно – кровь из носу! – зарегистрировать трубу.
– Спасибо, понял, – ответил Петрухин.
– На хрен мне твое спасибо? – нарочито грубо сказал Купцов. – Лучше поинтересуйся у Кости: не знает ли он этого кадра?
Петрухин быстро передал описание лысого Зеленцову. Не раздумывая, Костя сказал:
– Это Бодуля.
– Это Бодуля, – продублировал его ответ Петрухин.
– Я так и думал, – ответил Купцов, сделал паузу, потом добавил:
– И все-таки: на рожон-то не лезь. Всяко может обернуться.
– Постараюсь.
– Тогда… ни пуха ни пера.
– К черту! Иди к черту, Ленька.
***
Железнодорожная лежала на окраине, за переездом. Улица имела вид как бы деревенский, но на самом деле таковой уже не была. По утрам здесь кричали петухи, на лугах за домами паслись козы. Возле каждого дома был огород. Но деревне все это уже не принадлежало… Как не принадлежало и городу. Эта полугородская-полудеревенская жизнь с кроликами и козами в сараях, бочками квашеной капусты, самогоноварением, мотоциклами ИЖ в тесных гаражах, газовыми баллонами, сохнущим на веревках бельем, пьянством восьмидесяти процентов жителей, сериалами с утра до вечера, сплетнями, драками на дискотеке… Как все это было далеко от Казанской улицы в Санкт-Петербурге, золотой птицы в языках пламени и выстрела карабина "Вепрь".
От улицы с социалистически-дебильным названием Железнодорожная за версту тянуло тоской, желанием напиться с утра и набить кому-нибудь морду. Более тягостное ощущение производят только шеренги панельных пятиэтажек в ноябрьских сумерках, когда мокрый снег, ветер, нет троллейбуса и денег на, водку… и только вывеска над остановкой – скрип-скрип… скрип-скрип…
…Александр Павлович Крушинников колол дрова во дворе своего дома. Он был гол по пояс. По мускулистому телу тек пот, на левом плече синела стандартная вэдэвэшная наколка. Петрухин наблюдал за ним в шестикратный полевой бинокль сквозь тонированное стекло "фердинанда". Разумеется, Дмитрий не мог знать, что видит именно "Крушинникова Александра Павловича, 1973 г. р.". Но интуиция, соответствие по возрасту и наколка на плече подталкивали именно к такому выводу.
Крушинников колол дрова умело. Играли под потной кожей мышцы, метался на груди крест на серебряной цепочке, взлетал топор.
– Посмотрите, мужики, – протянул бинокль Петрухин спортсменам. "Фердинанд" находился примерно в полутораста метрах от дома № 9, возле уродливого строения без окон. – Посмотрите, мужики. Вот этого другана нам нужно "пригласить" в Питер. Хочу, чтобы все посмотрели и на него и на дом с прилегающими строениями, а потом высказали свои соображения.
Первым бинокль взял в руки Зеленцов.
***
К двум часам дня температура достигла тридцати градусов в тени, и Крушинников решил: шабаш… хватит. Потом доколю эту березу. Че надрываться-то?… Он вогнал топор в плаху, сел в тени сарая и закурил "Кэмел". Крушинников не знал, что этот "Кэмел" поддельный. Он ловил кайф оттого, что все в его жизни вдруг самым волшебным образом переменилось, и он стал богат. Он может курить не "Приму", а "Кэмел", он может купить себе наконец-то тачку, и это только начало…
Саша Крушинников закурил, откинулся назад и прислонился голой спиной к шершавой стенке сарая… По улице шли два нетрезвых мужика. Говорили громко, размахивали руками, плевались. Один, рыжеватый и усатый, похожий на голодного кота, который ищет, что бы такое украсть, увидел Крушинникова.
– Слышь, братан, – сказал он, останавливаясь у штакетника и обращаясь к Крушинникову. – Слышь, братан, дай прикурить…
Вставать, чтобы дать прикурить какому-то алкашу, не хотелось. Но Крушинников все же встал, подошел к заборчику, облокотясь на который стояли Зеленцов и боксер Саша. По знойной улице медленно ехал микроавтобус "фольксваген". Крушинников протянул руку, поднеся огонек розовой зажигалки "Крикет" к сигарете Зеленцова. Костя обхватил его запястье, и Александр Крушинников увидел вдруг его глаза… Он понял. Внезапно он все понял. И попытался рвануться назад, но сильные пальцы Зеленцова не отпускали запястье. А боксер Саша выбросил вперед кулак левой руки, обернутый в несколько слоев ткани. Александр Крушинников опустился на траву. Он был в глубоком нокауте. Зеленцов посмотрел на боксера с уважением – от не очень-то грозного на вид Саши он определенно не ожидал нокаутирующего удара. Да еще с левой, да еще из неудобного положения.
К дому номер девять подкатил "фердинанд". Спустя несколько секунд он отъехал. На траве осталась лежать зажигалка.
***
– Пей, – сказал Петрухин и протянул Крушинникову открытую бутылку водки.
– Зачем? – спросил тот, отстраняясь, закрываясь руками, скованными наручниками. В предложении Петрухина ему чудилась какая-то скрытая угроза… Возможно, месть за попытку бегства.
– Так надо, Саша, – сказал Петрухин, трогая языком разбитую внутреннюю сторону губы и морщась.
Крушинников отрицательно качнул головой: не буду. Он подумал, что его хотят убить, а водку предлагают для того, чтобы имитировать какой-нибудь несчастный случай в пьяном виде. Например, пьяный уснул на рельсах… или утонул в Тверце.
– Не буду, – сказал Крушинников. – Ты же обещал. Ты же обещал отпустить, если все расскажу…
Петрухин смотрел на него тяжелым, немигающим взглядом. Левая сторона лица у него на глазах меняла цвет и опухала. Внезапно Александр Крушинников понял, что все бессмысленно, что здесь, в лесу, с ним сделают все, что захотят… Так, может, действительно лучше выпить?… Чтобы не так страшно?
Он протянул вперед скованные руки и обхватил бутылку.