- Не могли бы вы вспомнить, когда последний раз видели дочь? - Лоррейн приготовилась конспектировать.
Констебль Эйнсли отвечал за запись разговора на магнитофон. Они договорились работать именно так - без всяких формальностей, но предусмотрев возможность послушать важные показания Фрайтов позже. Лоррейн никогда не переставало удивлять, сколько же значимой информации можно было упустить в первый момент.
- Миссис Фрайт?
- В прошлую субботу, - сухо вставил мистер Фрайт, до сих пор хранивший молчание. - Дафна заскочила, чтобы увидеться с ней, не так ли?
Он пристально взглянул на жену. Лоррейн показалось, что этот человек все еще не оправился от шока и скорбит в душе, хотя его слова звучали бесстрастно, так, словно все произошедшее было лишь мелкой неприятностью.
Миссис Фрайт кивнула в знак согласия.
- В котором часу это было? - уточнила Лоррейн. Она наклонилась ниже в надежде, что на сей раз миссис Фрайт ответит сама.
- Утром, - тихо ответила убитая горем мать. Ее тело безудержно била дрожь.
- Поздним утром, - добавил мистер Фрайт.
- И как Салли-Энн выглядела? - Лоррейн мельком взглянула на констебля Эйнсли.
- Превосходно. Она была приятно оживлена, хотя и нервничала по поводу родов.
- Насколько мне известно, у нее было назначено кесарево сечение.
- Да.
Не было никакой надобности спрашивать, почему врачи приняли такое решение. В больнице уже подтвердили, что у Салли-Энн выявили предлежание плаценты - состояние, при котором плацента разрастается, перекрывая естественные родовые пути. Акушер принялся обстоятельно объяснять Лоррейн, почему в данном случае без кесарева сечения не обойтись, но прервался, когда инспектор сообщила, что обе ее дочери появились на свет точно так же - и по той же самой причине. "Не повезло", - только и сказал врач, и Лоррейн оставалось лишь согласиться с ним.
- Значит, было крайне важно, чтобы Салли-Энн не начала рожать сама, естественным путем, - высказала мысль Лоррейн.
Миссис Фрайт кивнула. И Лоррейн вспомнила, как много лет назад ее предупреждал акушер: если она станет рожать сама, начнется опасное для жизни внутреннее кровотечение, а ребенок лишится кислорода, как только плацента отслоится. Это точно не принесет пользы ни матери, ни малышу, и лучшим вариантом в такой ситуации станут заранее спланированные роды хирургическим путем. Оставалось только правильно выбрать дату операции.
- Какой ужас… - выдавила из себя миссис Фрайт. - То, что она все равно умерла.
Бедная женщина перехватила взгляд мужа, словно знала, что за этим последует. Ее глаза наполнились слезами.
- Бог захотел забрать к себе ее и ее внебрачного ребенка - так или иначе, - заметил мистер Фрайт и перекрестился.
- Я понимаю, в вас говорит горе, мистер Фрайт, - промолвила Лоррейн, пытаясь хоть немного развеять гнетущее чувство, схватившее всех присутствующих за горло.
- Нет, вовсе нет, - жалобно произнесла миссис Фрайт. - Ему была ненавистна сама мысль о том, что у Салли-Энн будет ребенок.
- Почему же? - Именно по этой причине Лоррейн и решила записать показания на пленку.
- Она не была замужем, - прошептала миссис Фрайт так, словно даже произносить эти слова было грехом.
- А мой внук не должен был родиться вне брака. Хватило и того потрясения, что его отцом оказался Рассел Гудол. - Лицо мистера Фрайта налилось краской ненависти и гнева. Иссиня-черные вены, шевелившиеся под кожей его щек и пористого носа, свидетельствовали о самом что ни на есть нечестивом образе жизни.
- Вы уверены в том, что Рассел Гудол был биологическим отцом ребенка?
Тест ДНК должен был в самое ближайшее время ответить на этот вопрос, но Лоррейн хотела узнать мнение родителей убитой.
- Салли-Энн сказала нам, что он - отец, - то ли вздохнул, то ли тихо прорычал мистер Фрайт.
- Нет, Салли-Энн не была уверена, Билл, - поправила миссис Фрайт. - Она была… популярной девочкой.
- Потаскушкой, ты имеешь в виду.
- Продолжайте, - сказала Лоррейн миссис Фрайт.
- У нее было два бойфренда. Она никак не могла решить, кого же из них выбрать. Когда Лиам узнал о ребенке, он больше не захотел иметь с ней ничего общего. Сказал, что ребенок не может быть от него, - кротко пояснила миссис Фрайт.
- Чертова шлюха - вот кем она была!
- Билл! - одернула миссис Фрайт так громко, как только могла. - Наша дочь не была… не была такой.
- А как фамилия Лиама, миссис Фрайт?
- Райдер. Лиам Райдер.
- И кстати, женатый, со своей собственной семьей. - Ладони мистера Фрайта сжались в крепкие кулаки. Он втянул воздух ртом так, словно в комнате не осталось кислорода. - Немудрено, что грязного ублюдка и след простыл, когда Салли-Энн забеременела!
- Значит, вы не можете точно сказать, кто был настоящим отцом ребенка? - уточнила Лоррейн. И подумала, что гораздо важнее было то, кто из двоих мужчин считал себя отцом.
- Салли-Энн пыталась справиться с этим потрясением. Когда Лиам не захотел иметь с ней ничего общего, она постаралась забыть его, - объяснила миссис Фрайт. - Она хотела вычеркнуть его из своей жизни, но это было непросто. Она любила его.
"Причем вычеркнуть в буквальном смысле", - подумала Лоррейн, вспомнив вымаранное имя в медицинской карте.
- Рассел оказался на высоте, пришел на выручку. Он - отзывчивый парень, - продолжила мать.
- Он - неудачник, вот что, - снова вмешался мистер Фрайт.
- Где Салли-Энн познакомилась с Лиамом Райдером? - поинтересовалась Лоррейн. - Кого она встретила раньше?
- Расса она знала с начальной школы. А с Лиамом познакомилась позже, когда записалась на тот курс в колледже. Он учил ее бухгалтерскому учету. Все изменилось, когда она встретила Лиама.
- Скорее учил ее распутству! - рявкнул мистер Фрайт. Его лицо, казалось, раздулось от негодования и приобрело темный свекольный оттенок, а потом бедняга разразился резкими, отрывистыми рыданиями. Закрыв лицо ладонями, он бессильно уронил голову. На его макушке разметались пряди седых сальных волос.
Лоррейн взглянула на Патрика. Они помолчали, дав убитому горем отцу немного времени.
- Не держи в себе это, дорогой, - попыталась утешить миссис Фрайт, но он сбросил ее руку со своей спины. Мистер Фрайт явно не собирался делиться переживаниями с другими.
- Еще один вопрос, - вздохнула Лоррейн, но осеклась. Ей хотелось спросить, почему Салли-Энн указала Расса Гудола в анкете медицинской карты в качестве ближайшего родственника, не вписав в эту графу кого-либо из родителей. Но потом поочередно смерила взглядом Фрайта и его жену, и в голове мелькнуло нечто вроде догадки.
Лиама Райдера дома не оказалось. Дверь открыла озадаченная женщина лет тридцати пяти, за спиной которой, из глубины прихожей, выглядывала парочка детей. Это был славный одноквартирный особнячок 1950-х годов с ухоженным палисадником и горшком анютиных глазок у входной двери. Аромат готовящейся еды - печеной или жареной картошки - струился изнутри, пока женщина во все глаза смотрела на удостоверение инспектора полиции. От голода у Лоррейн заурчало в животе.
- Все в порядке? - спросила женщина, немного бледнея. - С Лиамом все хорошо?
Она схватилась за дверной косяк, и Лоррейн поспешила заверить, что все в порядке, никаких несчастных случаев не произошло. Инспектор не смогла заставить себя сказать, что все живы.
- Мне хотелось бы поговорить с мистером Райдером, - объяснила Лоррейн. - Вы знаете, где я могу его найти?
- В колледже, полагаю, - ответила хозяйка дома, и ее глаза вспыхнули из-под аккуратной белокурой челки.
Эта женщина не была похожа на супругу, которой изменяют. Впрочем, Лоррейн не причисляла к категории обманутых жен и себя до тех пор, пока Адам в приступе пьяных угрызений совести не решил поведать ей о своей короткой - ну такой короткой! - интрижке на стороне. Лоррейн прогнала от себя эти мысли. Сейчас было не самое подходящее для них время.
- Кампус на Крейвен-Роуд? - спросила Лоррейн.
Женщина кивнула. Это было то самое место, где ее муж работал и гулял налево, о чем она наверняка понятия не имела. "У нас есть кое-что общее, у вас и у меня", - так и порывалась сказать Лоррейн, но сдержалась.
"Короткая… ничего не значащая… уже в прошлом…" Помнится, Адам все говорил и говорил, что был дураком, что напился, что во всем виноват переживаемый им кризис, что та, другая, преследовала его и в произошедшем нет его вины. Лоррейн спрашивала себя, какой совет могла бы дать этой молодой женщине. Уйти от мужа, пока может? Сделать в отместку то же самое? Обобрать его до нитки? Но при том, что дом выглядел довольно мило, не вызывало сомнений: Лиам Райдер - явно не из богачей, которых можно ободрать как липку. Не относился к таковым и Адам, хотя это обстоятельство не мешало Лоррейн мечтать о возмездии.
- Если он придет домой раньше, чем я поговорю с ним, не могли бы вы попросить его позвонить мне? - Лоррейн протянула женщине визитку. - Это срочно.
- Он ведь ничего не совершил, не так ли? - Жена Райдера замахала приблизившимся к двери детям, отгоняя их.
- Нет. Он нужен лишь для того, чтобы помочь навести кое-какие справки, - кратко улыбнулась Лоррейн и поспешила в колледж.
* * *
- И ты знаешь, что он мне сказал первым делом? - Лоррейн восседала на высокой табуретке на кухне. Как только дочери разбрелись по своим делам после ужина, инспектор вернулась к мыслям о работе.
Адам покачал головой.
- "Вы ведь не скажете моей жене, правда?"
Муж состроил гримасу. Он не присутствовал при допросе.
- Ну естественно.
Он только что вернулся с пробежки и теперь обливался потом, несмотря на то что тротуары и ограды уже стали покрываться инеем. Адам вытер лицо кухонным полотенцем. Лоррейн тут же схватила полотенце и бросила его через дверной проем в кладовку.
- Это отвратительно, - продолжила Лоррейн. - Причем как в том, так и в другом отношении.
Она не смогла удержаться от этого комментария вскользь. Еще и года не прошло с той поры, как Адам признался в измене. По большей части ей удалось справиться, выбросить это из головы, вернуться к своей обычной жизни. И все-таки временами она уставала мириться с произошедшим и хотела лишь одного: сделать остаток жизни Адама как можно более невыносимым.
- А что еще должен был сказать Райдер? - Адам вгрызся в мякоть яблока. - Он согласился пройти тест ДНК?
- Райдер слышал о Салли-Энн в новостях, так что у него была пара дней, чтобы оправиться от потрясения. Тем не менее он все еще очень расстроен. Согласись, это ужасно - узнать такое. Он сказал, что Салли-Энн была перспективной студенткой, которая пыталась чего-то добиться, осваивая его курс, и все в таком духе… - Лоррейн перевела дух. Главным сейчас было не это. - И - да, он согласился без промедления сдать мазок.
Адам стащил с себя яркую спортивную кофту, бросил ее на пол кладовки рядом с кухонным полотенцем и спросил:
- Приблизительное время смерти уже установлено?
- Я говорила с патологоанатомом. Наиболее вероятное предположение: к моменту обнаружения Салли-Энн была мертва минимум тридцать восемь часов и максимум сорок один. Райдер сказал мне, хотя я не успела и заикнуться об этом, что может подтвердить свое точное местонахождение в течение всей прошлой недели. Именно тогда он стал слезно умолять меня ничего не говорить его жене. "Это ее убьет", - кажется, так он выразился.
Лоррейн прикусила щеку. Похоже, Адама эта история нисколечко не смутила.
- Райдер поставил точку в отношениях с Салли-Энн пару месяцев назад, когда она начала настаивать, что ребенок - его. Она хотела от Райдера денег, а ему нечего было дать. И разумеется, он не желал, чтобы жена узнала об этой связи или о ребенке. Лично я считаю, что он серьезно рискнул, бросив ее. Райдер сказал, что, если бы все выплыло наружу, он с пеной у рта отрицал бы связь. - Лоррейн встала и прислонилась к столешнице. Сердце мучительно перевернулось в груди. - А знаешь, что он еще мне сказал? Заявил, что, если человек не пойман на месте преступления, никто не может считать его виновным. - Лоррейн вспомнила, как в тот момент ей захотелось съездить Райдеру по физиономии.
- Что ж, я буду это помнить, - угрюмо бросил Адам и зашагал наверх, чтобы принять душ.
9
Когда не можешь забеременеть, хуже всего то, что все в жизни вдруг оказывается связанным с детьми. Приходится сочинять великое множество историй, ведя двойную жизнь и едва успевая выдумывать одну ложь за другой. А в такой жизни хуже всего то, что истории эти становятся все глубже и глубже, все запутаннее и лживее, настолько, что в конечном счете с трудом вспоминаю, какая я на самом деле.
Но, учитывая все обстоятельства, я решаю, что на сегодняшний день быть кем-то другим не так уж и плохо, что быть самой собой в моем нынешнем затруднительном положении опасно и бесполезно. Я нахожусь здесь лишь по одной причине, и мое время скоро придет. Это ожидание само по себе - будто беременность.
- Итак… - тянет Пип, пытаясь заполнить образовавшуюся паузу.
Наш разговор себя явно исчерпал. Лилли и близнецы играют в детской. Похоже, они ладят довольно хорошо. До меня доносятся грохот, болтовня и, время от времени, вопли - что ж, по крайней мере, они не убивают друг друга. Мы с Пип сидим за кухонным столом Клаудии (обо всем в этом доме я думаю как о принадлежащем Клаудии) и обмениваемся добродушными шуточками о детях, младенцах, беременности и родах. И тут Пип ударяет меня под дых:
- Неужели вы никогда не хотели иметь собственных детей?
Это один из вопросов, не имеющих ответа. Как бы то ни было, мне не стоит вылезать из своего мыльного пузыря лжи и уловок, если я хочу сохранить работу. А то наделаю ошибок с самого начала и окажусь уволенной с позором. Нет, объяснять что-либо решительно невозможно.
Стараясь избежать ответа, я пробую засмеяться. Потом пытаюсь сделать глоток побольше из кружки с чаем. Ну а дальше окликаю детей - проверяю, что они по-прежнему мило играют. Смотрю на свои наручные часы, пялюсь на настенные, но Пип сидит здесь всего десять минут. Она еще не собирается уходить. Кроме того, я не ответила на ее вопрос.
"Неужели вы никогда не хотели иметь собственных детей?"
- Я… - мнусь, бормоча что-то невнятное. Понятия не имею, что сказать. - Ну…
Заинтересованная улыбка медленно сползает с лица Пип, и теперь собеседница тоже ищет способы прервать мои дальнейшие объяснения. Язык моего тела говорит о нервном напряжении: страдальческое выражение лица, скрещенные руки, обнимающие бесконечно далекое от беременности тело, нервно трясущиеся ноги, стучащие по плиткам пола, - более очевидно донести до Пип, что я не желаю говорить на эту тему, нельзя. И все-таки сейчас мне придется это сделать.
- Все довольно сложно, - говорю я. Слоги режут мне рот, будто бритвы.
Пип молча смотрит на меня, явно чувствуя неловкость, ругая себя на чем свет стоит и мечтая никогда не задавать этот злосчастный вопрос. Только поглядите на нее, восседающую на красивом кухонном сосновом стуле Клаудии, всю такую беременную, раздавшуюся вширь, переполненную жизнью, надеждой и любовью! Ее огромные налитые груди вздымаются под безразмерным свитером. Она наверняка связала его сама - спокойная ручная работа, которой можно заниматься в мирном ожидании ребеночка. Как мило. И до чего же не похоже на меня.
- Я просто еще не встретила подходящего человека.
Мне не нужно больше ничего объяснять. Следует остановиться прямо сейчас. Она все равно никогда не поймет. Прекратим этот разговор, Пип станет легче от того, что ее бестактность сведена на нет, и мы сможем болтать о выпечке, школе или о том, как давно она знает Клаудию. Но вместо этого, по какой-то неизвестной, но ужасающей причине, я продолжаю:
- Это не потому, что я не пыталась, смею вас заверить. Знаю, о чем вы думаете. О том, что я явно разменяла четвертый десяток, мужчины в моей жизни нет, так что лучше бы мне поторопиться, но как я смогу сделать это без партнера…
"Что я несу?.." - мелькает у меня в голове.
Впиваюсь ногтями в ладони, чтобы заставить себя замолчать. Уж кто-кто, а я-то слишком хорошо знаю, что существует множество способов заполучить ребенка и без партнера. Дело лишь в том, что ни один из этих способов до сих пор не сработал.
- Вам уже есть тридцать? - делано удивляется Пип в никудышной льстивой попытке сменить тему. Ее щеки наливаются багровым. Беременные женщины легко взвинчиваются до предела.
- Тридцать три, - отвечаю я ей. - Тридцать три, старая дева и никаких детей.
Я смеюсь, но это напоминает смех слабоумной. Так и слышу слова своей матери из могилы: "Ну и ну, она не замужем, у нее нет детей! А ведь я говорила…" Тут у меня вырывается еще один слабый смешок - просто чтобы немного остыть и разрядить обстановку. Мне почему-то хочется, чтобы Пип - кто угодно, хоть кто-нибудь - почувствовала мою боль, но я не должна позволять этому желанию разрушить все. Последнее, что мне сейчас нужно, - это чтобы Пип сказала Клаудии, что я какая-то там одержимая детьми психичка. Тогда Клаудия вышвырнет меня в мгновение ока. Тут же вылечу отсюда, можно не сомневаться. Я перевожу дыхание.
- Но все в порядке. Мне посчастливилось работать с детьми. - И я снова смеюсь. На сей раз мои слова звучат убедительнее.
- Рада это слышать, - отзывается Пип со вздохом, который явно означает облегчение.
Наконец-то этот разговор закончен - точка.
- Мамочка, Ноа сломал Барби, - жалуется Лилли, протягивая матери искореженную голую куклу.
- Ой, ну надо же! - сокрушается Пип, искоса глядя на меня, словно это почему-то моя вина. - Дай-ка посмотреть.
- Ноа, - окликаю я с наигранной надменностью, - зачем ты это сделал?
На самом деле я с трудом удерживаюсь от желания погладить его по голове и похвалить: "Молодец, отлично сработано!"
- Потому что Барби - глупая и ненастоящая, - отвечает он, эхом повторяя мои собственные мысли.
- Это нельзя считать веским доводом, позволяющим ломать чужую куклу, - объясняю я мальчику. - Что ты скажешь Лилли?
Ноа пожимает плечами. Он кусает губу, пока из той не начинает идти кровь.
- Попроси прощения, - подсказываю я ему.
- Она не сломана, - говорит Пип, отдавая Лилли починенную куклу. - Просто немного искривилась.
Дети уходят с кухни, и я наблюдаю, как глаза Ноа внимательно следят за Лилли и немного перекошенной Барби. Не сомневаюсь, он попытается довершить свое темное дело. Я понимаю, что Ноа напоминает меня: не может жить спокойно, так и тянет нарваться на неприятности.
Когда Пип наконец-то уходит, волоча за собой насупившуюся Лилли и обещая устраивать такие совместные детские игры каждую неделю, я решаю приготовить мальчикам ужин. Обещала ведь домашний суп, не так ли?