- Перемена кончилась! - крикнула она. - Загляните в укромное место и быстро возвращайтесь в класс! Я никому не позволю выходить во время урока!
И она исчезла так же быстро, как появилась. Если племянница не обратила на выходку больной никакого внимания, то Тарчинини не без труда восстановил драматическую атмосферу объяснений со Стеллой. Девушка встала и, подойдя поближе, склонила бледное личико к самому лицу Тарчинини.
- Почему вы назвали моего малыша сиротой? Я вовсе не хочу умирать, синьор!
- Что вы, я совсем не имел в виду, что он лишится матери… и так оно гораздо лучше для ребенка… во всяком случае, по-моему.
Стелла понизила голос, словно хотела поделиться с Ромео важной тайной.
- Что-то случилось с Нино?
- Да.
- И… и серьезное?
- Боюсь, хуже некуда.
- Он… он… умер?
- Вчера около полуночи.
Девушка закрыла глаза, пошатнулась и упала бы, не успей Ромео вовремя подхватить ее и усадить к себе на колени, как маленького ребенка. Комиссар думал о своей старшей дочери Джульетте, которую не раз утешал, точно так же взяв на руки. И Ромео Тарчинини, не замечая, что делает, начал тихонько укачивать рыдавшую у него на плече юную вдову, приговаривая, как некогда дочке:
- Ну-ну… agnellina mia… dolcezza de mio cuore… Не плачь больше… Ни один мужчина, кроме меня, не стоит того, чтобы о нем плакали. Но я, я уже занят… А малыш? Ты ведь его вырастишь, правда? Он станет таким же красивым, как его папа… нет, даже лучше, потому что унаследует и красоту мамы… Представляешь? Если родится мальчик, из него выйдет настоящий сердцеед!
Но Стелла погрузилась в такое отчаяние, что не слышала ни слова. Вздрагивая от рыданий, она замкнулась в своем горе. Несчастная девушка овдовела, не успев выйти замуж, и безвозвратно потеряла не только любимого, но и уважение соседей. А о малыше и говорить нечего…
Ромео никогда не мог спокойно смотреть на так тяжко страдающую женщину. Его тоже душили слезы. И не только потому, что Тарчинини вообще имел обыкновение плакать и от радости, и от грусти, а просто богатое воображение помогло ему мгновенно отождествить себя со Стеллой и разделить ее боль. Он ласково гладил волосы девушки.
- Успокойся, бедняжка… Подумай о малыше… Ты же не можешь накормить его слезами, верно?.. Disgraziata creatura… На свете нет ничего страшнее любви, и уж я кое-что об этом знаю!
Но Стелла не успокаивалась, и Тарчинини стал гладить ее по спине, по плечам, целовать в щеку и нашептывать все ласковые слова, какие только приходили ему в голову.
Войдя в контору Праделла на виа Пио Квинто, инспектор Дзамполь сразу понял, что там происходит что-то необычное. Секретарши, машинистки и стенографистки как угорелые метались по коридорам, словно муравьи в развороченном бессовестным прохожим муравейнике. На Алессандро никто не обращал внимания, и ему пришлось остановить какую-то рыжеволосую девушку, бежавшую по коридору со стаканом воды.
- Синьорина…
- Подождите минутку!
Девушка попыталась вырваться, но инспектор крепко держал ее за руку.
- Нет! Полиция!
- А?
- Что здесь происходит?
- Одна из наших коллег потеряла сознание, и мы никак не можем привести ее в чувство… Боюсь, как бы она не умерла, Santa Madre! Может, теплая вода с сахаром…
- Ну, если она при смерти, вряд ли это поможет, правда?
Девушка посмотрела на полицейского с крайним отвращением.
- Ma que! Неужто у вас совсем нет сердца?
Дзамполь пожал плечами:
- Когда-то было…
Он отпустил девушку, и та мгновенно исчезла. Зато откуда-то выскочил плюгавый человечек и, явно очень нервничая, сердито завопил на всю контору, еще больше переполошив всех вокруг. При виде полицейского он бросился в нападение, очевидно решив сорвать досаду и раздражение на незнакомце.
- Что вам здесь надо?
- А вам?
От возмущения коротышка так широко открыл рот, что полицейский увидел, в каком плачевном состоянии его зубы. Наконец зияющий провал исчез, гневливый малыш подскочил на месте, затопал ногами, и это принесло куда больший результат, нежели недавние крики и угрозы, - странный балет служащих прекратился в мгновение ока, и все они с живейшим интересом уставились на собеседника Алессандро.
- Вон отсюда! - завопил тот полицейскому.
- Нет.
- Ах нет? Ну, мы сейчас поглядим!
- И глядеть нечего - полиция!
- Что?
- По-ли-ция! Вы что, оглохли?
Человечек мгновенно успокоился и сменил тон:
- И что вам угодно?
- Сказать пару слов Изе Фолько.
Как волшебные слова в сказке, упоминание имени Изы оживило застывших от любопытства девушек. Они снова заволновались и застонали, а сердитый коротышка рявкнул:
- Ma que! Так ведь Иза Фолько - та самая, что сейчас лежит в обмороке!
Алессандро Дзамполь бросился в комнату, где уложили больную, и, выгнав всех, остался с ней наедине. По правде говоря, Иза вовсе не собиралась на тот свет. Просто кто-то из сослуживиц, услышав по радио о смерти Нино Регацци, передал ей, и девушка потеряла сознание. Отчаянно всхлипывая, Иза призналась полицейскому, что нисколько не сомневается: останься берсальер в живых, он бы непременно к ней вернулся, потому что никого, кроме нее, не любил. Дзамполь, сообразив, что рассуждения девушки, несомненно, почерпнуты из сентиментальных романов и модных шлягеров, в досаде покинул контору. Последний допрос позволял сделать лишь два вывода: что Иза неповинна в убийстве и что она непроходимо глупа.
Увидев, что его сестра сидит на коленях у пожилого господина, а тот ее гладит, целует и нашептывает какие-то нежности, Анджело Дани на мгновение остолбенел, потом так яростно выругался, что зазвенели стекла, Стелла вскочила, а из кухни вылетела тетушка Пия.
- Тихо! - приказала она. - Я все слышала! Анджело, ты пять раз напишешь фразу: "Я плохо воспитанный мальчик и прошу Господа простить меня за то, что оскорбил Его слух!" Стелла, садись вместо меня за кафедру и потом расскажешь, как вел себя Анджело!
Она ушла в кухню, Тарчинини, вытирая глаза, размышлял, уж не снится ли ему вся эта сцена, а Дани, вне себя от бешенства, отчитывал сестру:
- Ну а мне и за кафедру садиться не надо, я и так вижу, как ты себя ведешь! Afrontata! Vergogna della famiglia! Что, солдат тебе уже мало, шлюха?
Незаслуженная обида и напоминание о Нино так потрясли Стеллу, что она разразилась жутким, нечеловеческим воем. Соседи на верхних и нижних этажах распахнули окна и начали переговариваться: "Что случилось?" - "В чем дело, режут кого-нибудь, что ли?" - "Вы слышали, донна Мария?"
Анджело замахнулся на сестру, но Тарчинини бросился между ними.
- Piano!
Анджело попытался ребром ладони отшвырнуть полицейского, но тот крепко вцепился в него.
- Attenzione!
Парень в свою очередь схватил комиссара за лацканы пиджака:
- Это вы, синьор, поберегитесь, если сию секунду не объясните мне, по какому праву держали мою сестру на коленях!
- А разве отец семейства не имеет права утешить девочку, которая годится ему в дочери?
Анджело хмыкнул:
- Так, по-вашему, Стелла нуждается в утешениях?
Решив, что слова излишни, Ромео молча указал на девушку - та все еще рыдала, уткнувшись в спинку кресла.
- Что это с ней?
- Да все из-за берсальера Нино Регацци.
Анджело сжал кулаки и стиснул зубы.
- Лучше б этому типу добром попросить у меня руки Стеллы, до поживее!
- Он не придет!
- Вот как? И прислал с поручением вас?
- Нет, но мне все же пришлось сообщить вам…
- Я убью Нино Регацци!
- Нет!
- Нет? А кто мне помешает?
- Не кто, а что. Он уже мертв, синьор.
- Мертв? Нино мертв?
- Сегодня ночью его закололи кинжалом возле самой казармы.
Наступила тишина. Тарчинини внимательно вглядывался в лицо молодого человека.
- Поэтому она и плачет? - спросил Анджело.
- А по-вашему, не с чего?
- Да уж… и кто теперь даст имя ее малышу?
- Вы.
- Вы что, рехнулись?
- Почему? Хотите вы того или нет, а ребенок в любом случае будет носить фамилию Дани.
- Никогда!
- Ну, знаете, вас никто даже не спросит.
- Это мы еще увидим! И вообще, вы-то кто такой, синьор В-Каждой-Бочке-Затычка?
- Ромео Тарчинини, комиссар уголовной полиции.
Сообщение потрясло Дани как гром среди ясного неба.
- Из уголовной полиции? - тупо повторил он.
- Совершенно верно. Представьте себе, всякое убийство мгновенно вызывает у нас пристальный интерес, а искать убийц - наша прямая обязанность. Разве вы об этом не знали?
- Но это не объясняет, почему вы оказались в моем доме!
- Правда?
- На что вы намекаете?
- Ни на что я не намекаю, Анджело Дани, а просто и ясно говорю: вчера в присутствии дома Марино вы виделись с Нино Регацци и угрожали убить его, если он не женится на вашей сестре. Так или нет?
- Уж не собираетесь ли вы, часом, все свалить на меня?
- Если бы я предъявил вам подобное обвинение, синьор, то уж никак не случайно. Пока могу сказать только, что подозреваю вас в убийстве Нино Регацци…
Прежде чем Ромео успел почувствовать опасность, Анджело вцепился ему в горло. Стелла снова дико закричала, а из кухни, как кукушка из часов, выскочила больная тетушка.
- Анджело! - сурово одернула она племянника. - Когда же ты научишься вести себя разумно? Сейчас вовсе не время играть!
Глава 3
Комиссар после плотного обеда с удовольствием курил сигару и слушал рапорт инспектора Дзамполя о том, как тот допрашивал трех девушек. Алессандро с чувством описал немую скорбь Тоски, выразительно передал глупые, истеричные признания Изы и внешнюю холодность Валерии, чью душевную боль выдала лишь одна слезинка.
- Parola d'onore! - воскликнул удивленный его тоном Тарчинини. - Вы, кажется, становитесь похожим на человека, Алессандро!
Инспектор тут же взбеленился.
- Не понимаю, что тут особенного! - с раздражением воскликнул он. - Разве нельзя посочувствовать несчастным, опечаленным девушкам?
- Ma que, Алессандро! Особенное в этом только то, что их горе тронуло вас!
- Я же все-таки не бесчувственная скотина!
- Нет, конечно, только до сих пор сами не желали в том признаваться!..
И, пророчески воздев перст, Ромео добавил:
- Друг мой Алессандро, не за горами тот день, когда вы попросите меня стать крестным вашего первенца!
Однако, видя, что Дзамполь корчится от с трудом сдерживаемого бешенства, комиссар поспешил сменить тему:
- Короче говоря, инспектор, вы не считаете нужным и впредь донимать расспросами наших несчастных плакальщиц?
- Нет, синьор комиссар, они так же невинны, как новорожденные ягнята, или же самые потрясающие актрисы, каких я когда-либо видел.
- И тогда нашли бы работу получше… Стало быть, забудем о них, Алессандро, и попрощаемся (по крайней мере я) с Тоской, Валерией и Изой… А теперь моя очередь поведать вам о найденной мною несравненной жемчужине…
- О жемчужине?
- Ее зовут Стелла Дани.
И Ромео Тарчинини принялся рассказывать обо всем, что с ним случилось в доме Дани: о безумствах "больной тети" Пии, о красоте Стеллы, о том, в какое отчаяние ее привела гибель отца будущего ребенка, как комиссару пришлось ее успокаивать, наконец, о внезапном появлении Анджело и о том, как вмешательство больной, возможно, спасло ему, Тарчинини, жизнь.
- И вы не арестовали парня, синьор комиссар?
- Нет, Алессандро… Мне нужен убийца берсальера, а не бедолага, которого мысль о бесчестье сестры толкает на прискорбные крайности… И если мне придется посадить Анджело Дани за решетку, то сделаю я это вовсе не из-за того, что несчастный в минуту неизбывного возмущения поднял на меня руку.
- Вы очень великодушны, синьор комиссар.
- Да, помимо всех прочих, у меня есть и это достоинство… И потом, не надо забывать о Стелле, Дзамполь! Ради нее я готов простить ее брату что угодно… по крайней мере свои личные обиды…
Тарчинини вдруг умолк и пристально посмотрел на помощника.
- Что случилось, синьор комиссар? - спросил тот.
- Ничего-ничего… просто мне пришла в голову неплохая мысль… Да, пожалуй, это было бы замечательно и вовсе не так безумно, как выглядит на первый взгляд… Да, три человека сразу обрели бы счастье - малыша ведь тоже надо принимать в расчет, он-то ведь ни в чем не виноват, бедняжка! Вы меня понимаете, Алессандро?
- Нет, синьор комиссар, совершенно не понимаю…
- Может, это и к лучшему, во всяком случае, пока… А что до экспансивного Анджело, то, по-моему, парень вполне мог прикончить берсальера, тем более что у него нет ни намека на алиби. Говорит, будто, поужинав, ушел гулять в надежде успокоить разгулявшиеся после встречи с Регацци нервы…
- Хорошо еще, если Дани гулял далеко от казарм…
- То-то и оно, что совсем неподалеку!
- Ma que! И вы оставили его на свободе?
- Да, приказав не выезжать из города и работать в мастерской, как будто ничего не случилось. Такие люди никогда не пытаются сбежать, Алессандро… Дани уверяет, будто направился в ту сторону машинально, только потому, что слишком много думал о берсальере… Хорошенькая прогулка - туда и обратно… Так что никакие клятвы, что он вернулся домой не позже половины второго, не помогут…
- Я бы все же отправил парня в следственную тюрьму.
- Это потому, что вы не знакомы с его сестрой!
Утром на перекличке, узнав от сержанта Фаусто Скиенато о смерти своего товарища Регацци, берсальеры застыли, словно увидели труп Нино собственными глазами. А потом по рядам пробежал ропот - простые сердца солдат возмущались содеянным, и никто даже не пытался скрыть огорчение. Сержант почувствовал, что очень скоро не сможет заставить подчиненных стоять по стойке "смирно", как того требует дисциплина в подобных обстоятельствах, и уже собирался всех отпустить, как вдруг сквозь ряды солдат прошел лейтенант Паскуале де Векки. При виде любимого за элегантность и спокойное изящество шефа все подтянулись, а лейтенант скомандовал:
- Вольно!
Потом он окинул дружелюбным взглядом простодушные физиономии подчиненных, в основном горцев.
- Вы все уже знаете о смерти своего товарища… о его несправедливой гибели, ибо ни один солдат не должен умирать таким образом… Поэтому мы обязаны всеми силами помочь полиции найти убийцу, если, конечно, преступление не совершил какой-нибудь случайный бродяга… Я прошу всех, кто был особенно дружен с Нино Регацци, зайти ко мне в кабинет. И мы вместе решим, каким образом помочь следователям.
Как только лейтенант ушел, солдаты, разбившись на маленькие группки, стали лихорадочно обсуждать кончину красавца берсальера. Сержант Скиенато разглагольствовал посреди небольшого кружка, в котором стояли капрал Мантоли и солдат Нарди, едва ли не самые близкие друзья покойного.
- Не понимаю, чего лейтенант ломает голову! - ворчал Фаусто. - Регацци умер, как очень и очень многие бабники. Когда парень бегает от блондинки к брюнетке, лжет одной, обманывает другую, то рано или поздно рискует заработать нож под ребра, и, пожалуй, в какой-то мере заслуженно…
Мантоли не выдержал. Отстранив товарищей, он вырос перед сержантом.
- Только последний подонок может позволить себе говорить такие вещи, сержант!
Неожиданный и явно нарушающий дисциплину выпад капрала на некоторое время лишил Скиенато дара речи. Наконец, взяв себя в руки, он подошел вплотную к Мантоли и сунул ему под нос свои нашивки.
- Как по-вашему, что это такое, Мантоли?
- Нашивки!
- А вам известно, что они означают, капрал?
- Что вы - сержант!
- Вот именно! Так вот, позволив себе обругать меня, как вы это только что сделали, вы взбунтовались против начальства! Я составлю рапорт и готов съесть со своей униформы все пуговицы до последней, если вас не разжалуют, Мантоли!
- Разжалуют или нет, а все равно никто не помешает мне утверждать, что только законченный негодяй может так отзываться о мертвых, и я готов повторить это хоть при самом полковнике! Посмотрим, чью сторону он примет!
Страстную речь капрала Мантоли сопровождал одобрительный шепоток. Сержант Скиенато понял, что ни у кого не найдет поддержки и, коли начальству вздумается узнать, как было дело, его поведение наверняка осудят. Поэтому он решил замять дело.
- Я всегда относился к вам с уважением, Мантоли… Мне известно, что вы были лучшим другом Регацци, и потому, я думаю, ваши необдуманные слова вызваны печалью. Только скорбь могла заставить вас забыть о дисциплине и уважении к начальству. Но впредь постарайтесь держать себя в руках, Мантоли, поскольку я не прощу вам больше никаких дерзостей! Ясно?
И, не дожидаясь ответа, сержант повернулся на каблуках. Больше всего его сейчас занимало, какую бы работу поомерзительней взвалить на непокорного капрала. И Скиенато заранее радовался мести. А Мантоли вместе со своим приятелем Нарди пытался понять, кто, за что и почему убил Нино. Нарди, вспоминая о любовных подвигах Регацци, проговорил:
- Видишь ли, Арнальдо, сержант, конечно, подлец, но все-таки, возможно, в какой-то мере он прав… Бедняга Нино и в самом деле малость перебарщивал… менял девчонок каждые две недели! Помнишь, как его застукали в кино и втроем учинили скандал? Если кто-то из этих красоток оказался злопамятнее прочих… А может, одна из тех, кто, по его милости, оказался в очень скверном положении. Ну, ты меня понимаешь… А, Арнальдо?
- Еще бы не понимать, Энцо! И, если хочешь знать, Нино в самом деле здорово влип, сделав девице ребенка…
- Santa Madonna! Ты уверен?
- По-твоему, я стал бы такое выдумывать, да?
- И Нино не хотел жениться?
- Нет… Ты ведь его не хуже меня знал… Ну какой из нашего Нино отец семейства?
- И как он думал выйти из положения?
- Сказал, что даст девице денег, сколько та захочет, лишь бы оставила его в покое.
- Денег? А где бы он их взял?
Тут капрал рассказал Нарди, как накануне в казарму явились два богатых синьора и дали Нино огромную пачку банкнот.
- Почему?
- Ну, знаешь, старина… Об этом они не сочли нужным мне сообщить.
- А Регацци?
- Слишком торопился…
- Не знаешь, эти деньги при нем нашли?
- Нет.
Они молча прошли несколько шагов, потом Энцо Нарди посоветовал:
- На твоем месте, Арнольдо, я бы рассказал об этом лейтенанту.
Комиссар Тарчинини, пытаясь умерить негодование помощника, терпеливо объяснял: