– Привет, – беззаботно помахала Эльвира ладошкой перед носом ничего не понимающего охранника. – Как протекала здешняя болотистая жизнь в мое отсутствие? Сереженька, не стесняйся, проходи! Сейчас я представлю тебе все общество! Ну, – перевела она взгляд на оторопевшего вконец охранника. – Чего ты на меня смотришь, будто я тень отца Гамлета, потревожившая твой незыблемый и тупой покой? Что-нибудь случилось?
– Да, – пробормотал охранник.
– Ах, – воскликнула Эльвира, поднося ладонь ко рту. – Неужели матушка убежала с Филиппом, украв его из-под венца?
– Филипп Владимирович почил в бозе, – мрачно сказал охранник.
– В чем он почил? – переспросила Эльвира. – Впрочем, меня не волнуют подробности его ночного туалета…
– Филиппа Владимировича… убили.
– Да ладно врать-то! – поморщилась Эльвира, отмахнувшись.
– Правду говорю, – насупился охранник.
– Лешенька, какой ты нынче остроумный, – Эльвира не собиралась сдаваться. Если честно, она просто никак не могла придумать, как отреагировать на давно известный ей факт. – И кто же нашего красавчика замочил? Неужто подружка в приступе ревности?
– Невеста!
Ох, сколько ужаса было в его глазах!
– Ну и не фига было жениться, – меланхолично произнесла Эльвира. – Где он? С маменькой чай распивает?
– Эльвира Андреевна, ей-богу, помер наш Филипп!
– Я тебе верю. "Как верит солдат убитый, что он проживает в раю…"
С этими словами Эльвира шагнула за порог, почти насильно втаскивая туда и Пенса.
В зале сидела заплаканная матушка, которая тут же уставилась на Эльвиру, как на привидение. Здесь же мирно лежал виновник торжества.
Эльвира ухватилась за рукав Пенсовой куртки и шепнула:
– Прости, дорогой, но тут я должна вскрикнуть и зарыдать, прижимаясь к твоей мощной груди…
Она весьма натурально вытаращилась на Филипповы останки и, вскрикнув, прильнула к Пенсу. Он немедленно обхватил ее плечи и прижал к себе.
– О, нет! Этого не может быть! – закричала Эльвира, пытаясь вырваться и подлететь к драгоценному своему родственнику.
Но Пенс держал ее крепко, и Эльвира сотрясалась от "рыданий" в его объятиях.
"Какая же талантливая девица", – подумал Пенс. Впрочем, от зрелища, которое было перед его глазами, ему и самому было немного не по себе.
* * *
Под ватным одеялом я довольно быстро согрелась, и, что самое печальное, мои мозги охотно размягчались под действием тепла, и меня неудержимо клонило в сон.
Безжалостный Лариков тем не менее смотрел на меня, требуя ответа на свой вопрос.
Почему я считаю, что с Поздяковым что-то не так?
Соображать в своем теперешнем состоянии мне было крайне затруднительно, и я сонно забормотала, наивно полагая, что мои измышления покажутся ему вполне логичными:
– Потому что я тебе повторяю, что прекрасно видела, как он ушел! Даже уселся в машину!
Или не усаживался?
Черт побери, ну откуда я знала, что Волкова убьют? Знала бы, конечно, провела бы заранее предварительное расследование.
Шум машины мне послышался, это точно.
Значит, машина была. Сейчас я вспомнила, что слышала и шум машины, и хлопок дверцей.
– Значит, все-таки было, – продолжала я решительно. – Машина шумела, дверца хлопала, и старичок отъехал. А через пятнадцать минут заявилась Эльвира и сказала, что она только что видела этого старикана у Филиппа. То есть даже не через пятнадцать минут, а когда она ходила за фужерами!
– Сашка, я ни черта не понимаю! – вскочил Лариков. – Ты можешь говорить связно и перестать зевать?
– Не могу, – снова зевнула я. – Потому что спать мне ужасно хочется. Я, между прочим, сегодня ни минуточки не спала. Ты не хочешь видеть меня красивой?
– При чем тут твоя красота?
– Красивая женщина, – назидательно изрекла я, – должна много спать и много есть.
– Ну, спи, раз это нужно для твоей внешности, – разрешил он. – Но только я представляю, как ты шикарно выспишься в тюрьме!
В тюрьму мне совсем не хотелось. Поэтому я встряхнулась и послушно затаращила на него свои засыпающие глаза.
В это время раздался голосок моей по-утреннему бодрой мамы, напевающей какую-то песню, и очень скоро она возникла на пороге, с вопросом:
– А что это вы, милые мои птенчики? Не спали всю ночь?
– Не было возможности, – проворчала я. – Похоже, такую роскошь я смогу позволить себе только в гробу.
– Саша! – укоризненно всплеснула руками моя несчастная мать. – Как ты можешь так шутить?
– Могу, – сурово сообщила я.
Мамочка поняла, что сражаться с такой невыспавшейся фурией, как я, опасно для жизни, и решила сменить тему.
Обведя комнату растерянным взором, она спросила:
– А где Леночка с Пенсом?
Почему она называет Эльвиру этим именем? Разве она не знает, что это имя у меня накрепко связано с бесконечными пропажами моих возлюбленных? Я уже изучила, что стоило появиться какой-нибудь чертовой Лене в моей жизни, как это становилось роковым! Даже если эта Лена была страшна, как черт, выскочивший из самого адова пекла, какой-нибудь мой страстный обожатель немедленно спешил в ее объятия! Может быть, моя мама видит внутреннюю сущность, постигнув философию дао? И в женщине с невинным именем Эльвира на самом деле спрятана все та же ведьмочка, и Пенса ждет участь моих поклонников?
– Ее зовут Эльвирой, ма, – отчеканила я, глядя на мою несчастную мать с неодобрением.
– Как? – искренне удивилась она. – Разве ты не у нее была на даче?
"На какой даче?!" – чуть не вырвалось у меня. Но Лариков вовремя подал мне знак и мило улыбнулся моей ненаглядной маман.
– Нет, Эльвира просто была вместе с Сашкой там же. У этой Лены.
Я чуть не взорвалась, но Ларчик нежно сжал мою руку, будто собирался объясниться мне в любви, и прошептал в ухо:
– Я тебе потом объясню. Не надо волновать ее.
В принципе, я так устала, что была заранее со всем согласна. И мама ведь не виновата в том, что мне сначала пришлось пережить кучу приключений, а потом мне мешали выспаться, да еще уволокли моего Пенса.
Ах, Пенс!
Моему мысленному взору тут же предстали ужасные картины. Пенс в Эльвириных объятиях. Пенс, идущий с ней под венец. Коварная Эльвира, впивающаяся в его губы страстным поцелуем.
Я чуть не разрыдалась от жалости к себе.
Мамочка, потрогав мой лоб, воскликнула:
– О, боже! Андрей, она же вся пылает! Я сейчас принесу чай с медом и аспирин!
Ларчик осторожно дотронулся до моего лба и тоже перепугался.
– Нет, Сашка! У тебя точно температура! А я тебя мучаю расспросами, негодяй! Ты выспись немножко, а потом уже поговорим.
Я кивнула. Кажется, я действительно умудрилась так не вовремя простудиться. И откинулась на подушки, укрываясь одеялом почти с головой.
* * *
Эльвира проявила потрясающее хладнокровие. Прошествовав к выставленному на всеобщее обозрение несчастному Филиппу, она осмотрела его с некоторой недоверчивостью, потом хмыкнула и спросила, не поворачиваясь:
– И кто же его так вот неплохо уделал?
Присутствующий в зале помимо ее мамаши дородный господин с невзрачной доченькой сурово приподнял левую бровь.
– Эльвирочка! – всплеснула руками мамаша. – Что ты говоришь?
– Ма, ну что ты кудахчешь! – поморщилась недовольно Эльвира. – Его все равно в разборке бы пристрелили!
– Неправда! – патетически воскликнула мать, вскакивая с места. – Вот Поздяков сколько лет живет, и ничего!
– На то он и Поздяков, – раздался за спиной Пенса веселый голос, совершенно не подходящий к обстановке. Он обернулся, заинтересованный, и увидел перед собой лицо довольно молодого человека с высокими скулами и той типичной внешностью обитателя рабочих окраин, когда внешность отца причудливо переплетается с внешностью матери, придавая грубоватым чертам некоторую странную женственность. Он даже нашел определение этому типа лица – "бабье".
– О, Лешенька! – простонала мамаша Эльвиры, прижимая кулачок к массивной груди. – Лешенька, милый ты мой! Что же мы теперь станем без Филиппушки делать?
– Да ничего, – ухмыльнулся этот доверенный гость. – Элька права – все равно Фильку бы пришили. Так что печаль, конечно, дело достойное, но только ко времени.
Эльвира весь диалог слушала, насупившись, и, словно назло гостю, вдруг разрыдалась. Так у нее это получилось неожиданно и искренне, что Пенс не удержался и в порыве утешения прижал ее к плечу.
– Голубки, – насмешливо процедил Лешенька, неодобрительно рассматривая Пенса. – И откуда к нам такой вот голубь залетел?
– Это Эличкин друг, – прошептала мамаша, всем своим видом показывая, что Пенс ей глубоко неприятен.
– Ага, – многозначительно протянул Лешенька. – Была вот у этого жмурика тоже подруга. Теперь с простреленной башкой лежит. Ты бы, Элька, была осторожнее!
– Пошел ты, Маркел, – грубо выругалась Эльвира и дернула Пенса за руку. – Пойдем отсюда! С Маркелом можно только одну минуту общаться, потом он становится вреднее радиации!
Она вытолкнула Пенса в коридор под насмешливый и многообещающий взгляд Маркела и, хлопнув дверью, прислонилась к стене.
– Ух, – выдохнула она. – Просто кошмар. Лучше бы убили этого козла, честное слово! Может быть, мне скосить под маньяка и пришибить его самой?
– А за что ты его ненавидишь? – спросил Пенс.
– За дело, – коротко и ясно ответила Эльвира. И в этот момент сверху, стуча высокими каблучками, спустилась такая фемина, что у Пенса перехватило дыхание.
Такой красавицы он никогда еще не видел в жизни!
* * *
Выпив чай, я умиротворенно откинулась на высокие подушки и отдалась приятным размышлениям о моих несчастьях.
Глаза я закрыла, старательно рисуя перед мысленным взором, как я, такая несчастная, бреду по городу, в дождь, с начинающимся воспалением легких, в то время как Пенс наслаждается жизнью в объятиях этой профурсетки Эльвиры! Наконец, измученная, с температурой под сорок, я вползаю в подъезд, и там меня и находят наутро, как бедненькую девочку со спичками.
Конечно, теперь начиналось самое приятное в моих фантазиях. Боль и позднее раскаяние Пенса. Его хриплые рыдания, которые сотрясали его тело, и слезы, капающие прямо мне на лицо. "Я белая птица, теперь я на воле".
Как я перешла через зыбкую границу, отделяющую явь от сна, я уж и не помню.
Только вот оказалась я почему-то во Франции, на стогу сена, а рядом со мной сидел Вийон, причем рожа у него была точь-в-точь как у Филиппа.
– Что ж это ты, мать моя? – осведомился он на безукоризненном русском. – Почему замуж за меня не захотела?
Я от изумления уставилась на него и спросила:
– Ты Филипп?
– А какая тебе разница? – ухмыльнулся он. – Теперь мы с твоим Филиппом равны.
Вокруг нас почему-то носились какие-то клочки бумаг, и, ухватив один из них, я ничего не смогла разобрать.
– Слушай, – спросила я у поэта, прикинувшегося по неизвестным мне причинам вором Филиппом. – Ты знаешь, кто его убил?
– Кого?
Вот зараза! Делает вид, что не знает, о ком я говорю.
– Филиппа, – смиренно повторила я.
– Тебе это важно? – лениво покусывая травку, спросил он, смотря вдаль затуманенным взором.
– Конечно, иначе ведь обвинят меня!
– Мы не имеем права сообщать имена. Но если ты прочтешь мою подсказку…
Он встал.
– Подожди! А подсказка?
– У тебя мозги есть? – поинтересовался он, начиная таять, как Чеширский Кот. – Вот и найди ее сама…
И исчез.
Почему-то вдруг в тишину вторгся пронзительный голос, который рыдал и требовал какого-то ребенка, и я проснулась.
Орали в телевизоре, из кухни пахло котлетами, а мама переговаривалась с Лариковым.
Мир незыблем, а Вийон мне приснился.
Может, и приключение с Волковым тоже?
Я потянулась к магнитофону и задела книжку, лежащую рядом. Она раскрылась и упала на пол.
Чертыхнувшись, я подняла ее с пола. "Вийон. Баллады".
Я машинально прочла:
– "Мне из людей всего понятней тот, кто лебедицу вороном зовет".
"Ничего себе подсказочка", – усмехнулась я.
Но что-то в этом было. Я опять вернулась взглядом к строчкам.
"От жажды умираю над ручьем,
Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя".
Нет, не это.
Я перелистнула страницу. Быстро нашла ту строчку.
Лебедицу – вороном.
Странно, что же он имел в виду?
Со вздохом закрыв книгу, я посмотрела в зеркало и крутанула пальцем у виска.
Честное слово, Сашенька! Нельзя же так серьезно относиться к снам и фантазиям!
* * *
Ее светлые волосы были распущены по плечам, а осиная талия перетянута широким ремнем.
– Привет, – сказала она, немного разочаровав Пенса голосом. Голос у нее был довольно неприятный. – Пришли соболезновать нашему семейству?
– Ты-то в нем с какого перепугу? – агрессивно осведомилась Эльвира.
Красавица не удостоила Эльвиру взглядом – она была слишком занята Пенсом.
– Кстати, меня зовут Елена, а вас?
– Сергей, – смутился он.
Эльвира дернула его за руку. Елена хмыкнула.
– Ты боишься, ангелочек? Я его не уведу, не бойся…
– Пошла ты, – выругалась Эльвира. – Что ты, что Маркел – ходячие дурные предзнаменования. Надо запретить вам появляться в приличном обществе!
Елена на Эльвирины слова отреагировала неожиданно. Резко схватив ее за шею, она развернула ее лицом к себе и прошипела:
– Послушай, ты, принцесса наследная! Молчи, а то я расскажу, как сначала вы со своей новой подругой ночью выходили из кабинета Филиппа, а потом вместе удирали отсюда! Поняла?
Эльвира побледнела, прижавшись к стене, а Елена совершенно спокойно улыбнулась, провела пальчиком сначала по своим, а потом по Пенсовым губам и нежно промурлыкала:
– До встречи, красавчик!
После чего растаяла в проеме дверей, подобно видению, оставив Пенса и Эльвиру в некоторой растерянности.
– Гусыня, – прошипела ей вслед Эльвира. – Не смотри на нее так восхищенно, Сереженька! Сашке наябедничаю. Кроме того, перед тобой только что продефилировал плод прекрасной пластической хирургии. Видел бы, какой носяра у нее наличествовал до счастливого вмешательства!
– Длинный? – поинтересовался Пенс.
– Нет, – усмехнулась Эльвира. – В виде расплющенной картофелины.
И, толкнув дверь, она втащила Пенса, все еще не сводящего глаз с того места, где только что стояла сногсшибательная красавица, в свою комнату.
Глава 11
Дома царил отвратительный холод. За окнами начинался уже первый снег, но топить, как всегда, не спешили.
– Как вы тут живете! – простонал Лариков. – Я за сегодняшнюю ночь промерз, как во льдах Антарктиды!
– Мы с маменькой, видишь ли, принадлежим к роду Виндзоров, – поведала я. – А у них это традиция – жить в холоде. Привычка, милый. И ностальгия по туманному Альбиону.
– Как так к Виндзорам? – уставился на меня Лариков. – Вы что, родственники английской королевы?
– Скорее уж английской коровы, – раздался за моей спиной голос мамы. – Просто они там любят поддерживать традиции и не пользуются отоплением. На это моя ехидная врушка-дочь и намекает.
Я фыркнула. Маменька моя, урожденная "Виндзорша", стояла на пороге, уже практически одетая и готовая к подвигам на ниве образования, и укоризненно покачивала головой.
– Ма, перестань изображать китайского болвана! – попросила я, с трудом сдерживая смех.
– А ты прекрати смеяться над Андреем Петровичем! – сурово ответствовала она и, поцеловав меня в макушку, попросила своего возлюбленного Ларчика: – Ты уж присмотри за ней, Андрюша! Кажется, она простудилась, и незачем ей по улицам разгуливать!
– Какая разница, что улица, что мой родной холодный и печальный дом! – горестно воскликнула я. – Холод везде одинаковый…
Мама иронично усмехнулась и не снизошла до ответа, оставив мои размышления повисшими в воздухе, отчего он не стал теплее.
– И не пей много кофе, – строго приказала мама. – От него температура поднимается. Лучше чай с медом.
– Чай с медом и с сигаретой – это круто, – проворчала я. – Никто еще до таких изысков не дошел. Я буду первой и единственной.
– Как ты ее выносишь, Андрей? – печально апеллировала мамочка к дражайшему шефу. – Это же законченная нахалка.
– Твое воспитание, ма шери, – ласково чмокнула я ее в щеку. – Ладно, не бойся. Я буду честно пить чай с молоком и медом, торчать под одеялом, как и подобает настоящей Морковке, и не вылезу в эту серую смурь, даже если объявят воздушную тревогу. Так что иди спокойно и посвящай себя посторонним детям – твое дитя под охраной частного сыска!
Она ушла, свято поверив моим обещаниям.
Ничего, если я нарушу их, всегда есть повод списать их на больную голову. Вряд ли состояние моей головы можно охарактеризовать словами: здравый рассудок и трезвая память.
Кстати, о трезвой памяти…
Стихотворная фраза из сна мигом явилась в моей голове и теперь устраивала там подобие канкана. Так славненько выплясывала, поганка, что я даже зажмурилась, пытаясь заставить ее остановиться.
"Кто лебедицу вороном зовет… Я сомневаюсь в явном – верю чуду…"
– Кто лебедицу вороном зовет, – повторила я вслух. Мое бормотание заинтриговало Ларикова.
– Что? – переспросил он. – Ты что-то сказала?
– Так, строчки из Франсуа, – кивнула я. – "Я сомневаюсь в явном, верю чуду, нагой как червь, пышнее всех господ. Я всеми принят – изгнан отовсюду". Черт!
Я подпрыгнула.
– Что с тобой? – испугался Лариков, отнеся мои ярко вспыхнувшие щеки к поднимающейся температуре.
– Это же про Филиппа! Значит, все не лишено смысла, ведь так?
– Ты о чем, Сашенька?
Я отмахнулась от него. "Мне из людей всего понятней тот, кто лебедицу вороном зовет".
Казалось, я вот-вот ухвачу за маленький хвостик чертенка, устраивающего абракадабру и запутывающего ниточки.
Но в этот момент раздалось мощное "т-р-р", свидетельствующее о присутствии в моей квартире чудовища по имени телефон.
Чертенок весело подмигнул и, противно хихикая, убежал со своими клубочками.
Я подняла трубку. Честное слово, я была готова убить этих извращенцев, разбивших мой сложный мыслительный процесс!