* * *
Тарантул пытался снова подползти к Димке, схватить его своими мохнатыми щупальцами.
- Господи… - прошептала Лиза одними губами. - Господи, защити его!
Тарантул двигался неуверенно, шаткие длинные его ножки топали по маленькому Димкиному телу. Лиза отмахнулась.
Где-то раздавался мерный стук, как будто в соседней комнате рушили стену.
Лизе было так страшно, что холодный, липкий пот начал струиться по ее коже, и она закричала:
- Господи, да огради же нас от этой ужасной твари!
Темный мир завертелся и лопнул, разрываясь на мелкие разноцветные шары.
Она проснулась оттого, что Виктор тряс ее за плечо.
- Лиза, что с тобой? Опять?
Она бессмысленно таращилась в темноту, и, когда поняла, что отныне даже в снах Димка будет приходить только вместе с тарантулом, унесшим его, она заплакала.
Не было в этих слезах облегчения, потому что сердце ее пожирала жажда мести. Где-то под этим жарким солнцем и голубым небом, в мире, где для ее Димки больше нет места, продолжает жить виновник его смерти. Виновник ее мук. Виновник… Он пьет вино, веселится, смеется - а Димкино хрупкое тельце в этот момент подвергается могильному тлению…
Она могла бы справиться с болью, уничтожающей ее. Но с этой яростью, которая не имела выхода, - о, с этим Лизе было не совладать! Не помогали ни увещевания, ни молитвы, ни самовнушение.
Ясно и четко она видела огромного, мохнатого, ядовитого тарантула, уносящего от нее в своих жадных лапах драгоценное тельце ее маленького сына.
Глава 2
Я проснулась от легкого ветерка, коснувшегося моей щеки. День еще не наступил окончательно, в комнате господствовал полумрак. Потянувшись, я с удивлением обнаружила, что спать мне совсем не хочется, напротив - весь мой организм наполнился энергией, а я ощущала небывалый интерес к жизни.
Вскочив, я вылетела на кухню и поставила чайник. Подпевая незатейливой мелодии, льющейся из приемника, умылась и посмотрела на часы.
Была половина шестого утра. На улицах еще царила тишина, утренний воздух был свеж, а поэтому я охотно подставила свое лицо первым лучам солнца.
- Ну, здравствуй, солнышко, - поздоровалась я с ним. - Ты уж сегодня не пеки нещадно мою бедную голову…
- Неужели моя дочь на кухне появилась, - услышала я за спиной голос мамы. - Что заставило мою драгоценную девочку подняться в такую рань?
- Жажда жизни, ма, - улыбнулась я. - Удивительно, не правда ли?
- Да уж, - согласилась она. - Я как-то привыкла к тому, что на тебя жажда жизни нападает не раньше одиннадцати.
- Так я же сегодня иду на работу!
- Господи, Саша, да разве это работа? Ты бы выбрала что-нибудь более для себя подходящее, - продолжила мама вчерашний спор. - Подумай сама - какой из тебя детектив? Этот Лариков просто шарлатан какой-то! Я бы поняла еще - секретаршей. Но - детективом! Тоже мне, Майка Хаммера нашел!
- Я очень скромно и ненавязчиво буду послеживать за изменницами и изменниками. Так что не беспокойся!
- Саша, а вот это безнравственно! - сердито высказалась мама. - Что это за работа - подглядывать? Ты что, филерша?
- Мама, за это платят деньги! А изменять, между прочим, как раз безнравственность и есть! Сама мне это внушала.
- Не нам с тобой судить. Это я тебе тоже внушала!
- Ма, я и не собираюсь устраивать суды с присяжными! Но - кушать-то нам с тобой хочется? Поэтому давай не будем подвергать критике мою новую работу!
Она рассеянно кивнула. Спорить со мной было бесполезно - это она поняла уже давно, поскольку упрямство было моей отличительной чертой. Как и чувство противоречия.
Может быть, поэтому я и люблю Вийона, чьи стихи сотканы из противоречий?
* * *
Телефон надрывался, как больной в припадке истерики.
Пенс посмотрел на часы.
Какой идиот мог звонить в такое время?
"Не обманывай себя, Сереженька, - приторно ласково прощебетал внутри его отвратительный голос опасности. - Сам знаешь, кто это".
Он сел на кровати, протянув руку к трубке, и тут же отдернул ее. Укус бывает смертельным, Пенс. Может быть, сделать вид, что тебя дома нет?
Но он знал - это ни к чему не приведет. Они будут звонить все время, пока его не достанут. Они знают, что он здесь, ему некуда деться.
"Ты в мышеловке, мой птенчик, ты в силках, умело расставленных чьей-то недоброй рукой…"
Если бы Пенс мог заткнуть этот голос внутри его, обдающий холодом страха, он бы так и сделал.
Но…
Жизнь надо принимать такой, какая она есть. Даже если она тебе не очень нравится в ее теперешнем обличье.
Сколько раз Пенс думал, что ему поможет самоубийство. Просто возьми в руки лезвие, малыш, а? Сам увидишь, как вместе с кровью уходят твои проблемы!
Но решиться на это не было сил. Он оставлял это на крайний случай. Если не хватит денег, вырученных от продажи "Судзуки", тогда конечно. Тогда он это сделает, но не сейчас.
Он собрался с силами, судорожно вздохнул, поднял трубку и тихо произнес:
- Я слушаю.
- Надо же, он нас слушает!
Голос был омерзительным, а то, что абонент считал смехом, более напоминало Пенсу карканье ворон над его могилой.
- Как с выплатой долга, дружок? Разве ты не знаешь, что счетчик включен?
- Я его еще не видел, он пропал!
- Меня уже не интересует Толстый, дружок, - ехидно пропел голос в трубке. - Толстый почти труп, а вот ты… Последний срок - завтра. Не будет денег - не будет твоей квартиры.
Трубку повесили. Пенс закрыл глаза. Ему хотелось закричать. На пороге возникла мать и обеспокоенно спросила:
- Сережа, что случилось? Кто звонил в такую рань?
Пенс сглотнул комок, появившийся в горле, и пробормотал:
- Ошиблись номером, мама. Всего лишь ошиблись номером…
* * *
Лариков встретил меня у входа в дом. Он стоял и ежеминутно посматривал на часы, что говорило о его крайнем нетерпении.
- Простите, что я опоздала, - подошла я к нему.
Он взглянул на меня и улыбнулся. Улыбка у него была мальчишеская.
- Что вы, Саша! Просто я спешу, а ключ вам вчера передать забыл.
Он протянул мне ключ и уже развернулся, чтобы уйти, но я остановила его вопросом:
- А что мне делать?
- Сегодня? - удивился он, как будто, по его соображениям, сегодня все дела были неуместны. - Ну, отвечайте на звонки. Придумайте что-нибудь, пока я не вернусь, ладно?
С этими словами он умчался вдоль по улице с быстротой болида.
- Да уж… - пробормотала я. - Ничего себе работа - придумай что-нибудь…
Я покачала головой и поднялась на третий этаж. Открыв дверь, я осмотрелась. А ничего и не надо придумывать вам, Александра Сергеевна, весело подумала я. Тут уборки на целый день.
Засучив рукава и найдя у него тряпку и старую, облезлую швабру, я принялась за эти авгиевы конюшни.
По местной радиостанции передавали новости, а я вытирала пыль, разбирала завалы из бумаг, созданные талантливой рукой Ларчика, и думала о том, сколько же надо было потратить усилий для создания такой свалки.
* * *
Каждое утро превращалось для Лидии Владимировны в пытку. Она просыпалась, и сон, ее спасительный сон, приносящий забвение, уходил, оставляя ее один на один с бессмысленным и страшным дневным одиночеством.
Первое время Лидию Владимировну не оставляла надежда, что ее муж вернется. Произошла ошибка, говорила она себе. Просто маленькое недоразумение, не более. Сейчас дверь откроется - и он появится на пороге.
Но со временем это ожидание стало болезненным, разрушающим ее куда более, чем скорбь.
Однажды она проснулась так же, как теперь, и с удивлением обнаружила, что боли больше нет. Она ушла, ушла вместе с мужем, оставив после себя только шрам на сердце. Вместо боли в ее душу вошли ярость и страстное желание отомстить тем, кто так немилосердно разрушил ее жизнь, превратив существование в сплошное чувство вины за тот день, когда ее муж лежал, как брошенный щенок, один. А она, ничего не подозревая, покупала себе платье. Странно, тогда ей безумно понравилось черное платье, и теперь она не снимала его - и поклялась не снимать до того момента, пока виновник не будет повержен точно так же, как он поверг в прах всю ее жизнь.
Питаясь чувством мести, Лидия Владимировна перестала плакать о муже. Потом она позволит себе эту роскошь, когда увидит, как кровь вытекает вместе с жизнью того существа, которое… Нет, не надо об этом пока.
Она еще не знала, как она это сделает. Однажды она попросила своего знакомого, бывшего работника милиции, раздобыть для нее оружие. Он посмотрел на нее и спросил:
- Лида, зачем?
- Чтобы спокойно спать по ночам, - передернула она плечами, радуясь, что в этих словах есть правда.
Когда она сможет отомстить, сон вернется к ней. Спокойный сон. Где ей перестанет сниться Тарантул, уносящий жизнь из тела ее мужа.
А пока она ждала. Терпеливо ждала, зажигая свечу перед фотографией, на которой еще молодой и грустный Игорь смотрел на нее, словно прося оставить его убийцу в покое.
"Тебе не принесет это облегчения", - как бы говорил его взгляд.
- Нет, милый, - грустно улыбалась Лидия Владимировна. - Я не смогу жить, пока его жизнь преисполнена животной радости. Я не смогу жить, пока он не наказан.
* * *
Никто не звонил. А Лариков явно не торопился возвращаться. Наведя идеальный порядок, я сидела, скрестив ноги, задумчиво рассматривая потолок и слушая радио. Сигарета в моих пальцах дымилась, кофе стоял передо мной, и жизнь казалась мне прекрасной.
Можно было сосредоточиться на Вийоне. Моя светлая любовь к этому поэту превосходила рамки разумного. В юности я даже написала стихотворение, выражающее всю глубину моего нежного чувства. Не помню уже его, но конец почему-то сохранился в моей памяти: "Коль ты в аду, дойду до ада - там поцелую наконец".
Засунув беднягу в ад, я, конечно, испытала легкие угрызения совести - с чего бы ему там оказаться? В конце концов, если ему и были свойственны пороки, то все это с лихвой окупалось его мастерством слагать стихи. Так что скорее всего мой возлюбленный поэт прекрасно распевал свои стихи пред лицом Божиим.
По радио музыка сменилась истерическими завываниями восторженной девицы, которая сквозь радостные всхлипы поведала, что завтра в Тарасов, наконец-то, приедет великий Тарантул, и по этому поводу состоится прямой эфир с ним, таким замечательным, таким грандиозным, таким неповторимым. Я усмехнулась. Этого козла я ненавидела. Уж лучше всю жизнь слушать Натали, она хотя бы безвредна. Тарантула, или Александра Кретова, я слушать не могла. Эти его глупые вопли про "Люцифера - нашего князя" наводили меня на грустные размышления, что с возрастом некоторые люди не умнеют, а впадают в маразм. Тарантул, по моему подозрению, пребывал в нем постоянно, так, что стал опасен для окружающих.
Восторженная девица не преминула порадовать мой слух бездарным творением Тарантула, в котором он пригрозил скорой смертью всем евреям. Почему он решил с ними расправиться, для меня осталось загадкой. Впрочем, на месте психотерапевтов я бы уже давно сделала его подопытным кроликом для испытания новых психотропных средств. Что-то у парня все-таки с головой не в порядке.
Потом, когда он наконец утихомирился, девица еще раз проворковала, что завтрашний день станет самым великим в жизни нашего города, и заткнулась.
Слава богу, пробурчала я про себя. И вспомнила, что надо бы позвонить Пенсу. Узнать, как у него сегодня настроение. Мои логические рассуждения ни к чему не привели - наверное, я еще недостаточно в этом преуспела. Что за темные силы гнетут моего бедного друга?
Набрав его номер, я долго слушала длинные гудки. Пенса дома не было. Меня это немного удивило. Обычно Пенс приходил домой поздно, спать ложился ближе к утру, и дрых часов до двенадцати. Значит, сейчас он должен быть дома.
Подождав еще, я повесила трубку, и весьма кстати. Потому что дверь хлопнула, и на пороге показался Лариков, изумленно и немного недовольно вытаращившийся на прибранную комнату.
- Что это? - спросил он, облизнув пересохшие губы.
Я почла это за выражение безграничного восторга и скромно улыбнулась.
- Я навела порядок, вы не против?
- Н-нет…
Он присел в кресло и опять окинул комнату печальным взглядом.
- А бумаги? - наконец спросил он. - Вы их выкинули?
Наверное, он принимает меня за идиотку, вздохнула я.
Встав с кресла, я открыла шкаф и показала ему на аккуратно сложенные в папочки драгоценные листочки.
- Вот. Здесь все по номерам.
Он бросился их просматривать так, что мне стоило обидеться. Но я решила сдержаться. Пока.
Наконец он обернулся, и в его глазах сверкнула радость.
- Сашенька, да вы сокровище! - вскричал он.
Слава богу, что ты это признал, подумала я. Потому что мне очень понравилось это место. И я хотела бы остаться здесь надолго.
* * *
Вера поставила свечу, перекрестилась и уже собралась выйти из церкви, как услышала:
- Вера!
Обернувшись, она встретилась глазами с отцом Георгием.
- Подожди, - попросил он ее.
Вера вернулась к нему.
- Когда ты придешь на исповедь? - тихо спросил он.
Вера опустила глаза и промолчала.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - сказал отец Георгий. - Предоставь мщение Господу, Вера. Не наше это с тобой право и дело…
Она кивнула.
- Я знаю, батюшка. Не бойтесь за меня.
- Приди завтра на исповедь, хорошо? - попросил он, продолжая смотреть на нее обеспокоенно.
- Я… Пока я не могу, батюшка, - почти прошептала Вера.
Он коснулся ее головы и сказал:
- Благословляю тебя, но не на то, о чем ты мечтаешь каждый день и каждую ночь. Вспомни, Вера, разве в мести находим мы утешение? Грех порождает грех, зло порождает зло… Знаю, что иногда тебе больно дышать, когда ты вспоминаешь про это. Но - девочка моя, укрепись и потерпи во имя Господа. Прочти псалмы - разве нет там ответа?
Она опять машинально кивнула, зная, что он прав. Но в груди ее сжалось сердце. И оно молило об отмщении.
Только так я смогу уничтожить память о Тарантуле, подумала Вера, пристально глядя туда, где среди других заупокойных свечей стояла ее свеча.
За упокой души ее убиенного жениха, с которым они должны были обвенчаться несколько лет назад…
Она тряхнула головой, пытаясь избавиться от головной боли. Последнее время головная боль была такой же непременной спутницей, как и душевная.
А тот, кто тогда стоял, усмехаясь, рассматривая ее, Веру, поверженную, в растерзанной одежде, тот, кто спокойно наслаждался, наслаждается и сейчас.
- "Нет! - донесся до Вериного слуха голос из прошлого. - Не смей ее трогать! Не смей! Не смей!"
- "А что ты мне сделаешь? Ну? Оч-чень интересно…"
Вера снова видела это лицо - уже начинающее полнеть, в жирных складочках прятались маленькие глаза, - а рабы выполняли приказ… Нет, Вера на рабов не злилась. Они и злобы не заслуживали… Они просто участвовали. Как в демонстрации с красными флажками и шариками. Точно так же…
Главный в той компании, которая насиловала ее, вот кто волновал Веру.
А он был жив и здоров, доволен жизнью и - черт его подери - знаменит и богат.
"Прости, Господи, но у меня никак не получается с этим смириться", - прошептала Вера.
* * *
Пенс шел, почти не различая дороги. В глазах его было темно. То, что он сейчас узнал, заставило его сердце бешено колотиться.
Поднявшись по ступенькам, он вошел в подъезд, поднялся на пролет и в недоумении остановился.
Прямо на него из полумрака смотрели две физиономии.
В висок ткнулся ствол револьвера, сразу ударил в нос запах пороха.
- Ну, Пенс? Что там у нас нового с Толстым?
Пенс зажмурился, чтобы не видеть этого парня.
- Оставьте меня в покое, - сказал он, надеясь, что голос у него будет звучать нормально, но горло сдавила холодная рука страха, и поэтому голос получился хриплым.
- Оставим, если подпишешь вот эту бумажку. Что берешь все на себя. И не вздумай орать, я выстрелю. Ты понял, Пенс?
Пенс кивнул. Сейчас он надеялся только на одно - на то, что слезы, притаившиеся в уголках глаз, не прольются. Дрожащими пальцами он взял предложенную ручку и расписался. Прекрасно понимая, что в данный момент, возможно, подписал себе смертный приговор.
- Вот и умница, - насмешливо протянул один из нападавших. - Просто леденцовый мальчик…
Потрепав Пенса по голове, он ласково пропел:
- А револьверчик был незаряженный, детка.
С этими словами он махнул рукой второму, и они стали спускаться с лестницы.
На последней ступеньке он обернулся и сказал:
- Завтра приедет Хозяин, сынок. Приготовься к встрече…
Они ушли, оставив Пенса сидеть на ступеньке, ошарашенного и испуганного. Но в последний момент Пенс вскочил, ярость переполнила его.
- Я приготовлюсь, - прошептал Пенс одними губами. - Я хорошо приготовлюсь к встрече Хозяина!
* * *
Мой рабочий день подошел к концу. Назвать его "рабочим" - какое кощунство! За весь этот день никто ни разу не набрал наш номер. Лариков постоянно куда-то исчезал, потом возвращался ненадолго, прятался в проявочной, что-то искал в компьютере и опять исчезал. Наконец, появившись в очередной раз, посмотрел на меня изумленно и сказал:
- Сашенька, девочка моя! Уже половина восьмого! Вам давно пора домой!
Я поперхнулась, потому что я так и не поняла, зачем я ему вообще нужна.
- Андрей, - начала я. - Я вас не устраиваю?
Он вылупился на меня и переспросил:
- Не устраиваете? С чего вы взяли, Сашенька?
- Дело в том, что за целый день я не получила от вас ни одного задания. Вы взяли меня к себе в качестве уборщицы? Или просто из милости - как специалиста никому не нужного старофранцузского языка?
Кажется, обида все-таки пробралась незаметно в мой голос - он предательски дрожал.
- О боже! - воскликнул Лариков, схватившись за голову. - Саша, ангел мой, что вы придумываете? Да ничего подобного! Просто пока я не могу вас взять с собой - извините. Да и нужны вы мне именно в офисе, потому что я жду звонка. А насчет вашего комплекса по части старофранцузского языка - почему вы считаете этот предмет таким ненужным?
- Да чем он может пригодиться? - горько усмехнулась я. - У нас что, астральная связь с французами тринадцатого века?
- Нет, Саша. Просто я думаю, что человек, выучивший этот язык, обладает завидным терпением и недюжинным интеллектом. Так что не надо вам комплексовать по поводу своих умственных способностей. Давайте-ка мы завтра с вами обо всем поговорим, а сегодня вы устали.
Он взглянул на меня неожиданно жестко, и я без труда догадалась, что сей приговор обжалованию не подлежит. Впрочем, на душе стало спокойнее - мне нравился мой босс, и, значит, если он ничего не имеет против, мы будем работать вместе.