* * *
Меньше всего я ожидал, что окажусь в военной прокуратуре. Пока мне оформляли пропуск, я, как всякий в меру законопослушный гражданин, думал о том, какое обвинение сейчас мне могут предъявить. Скорее всего, Довгий начнет припоминать недавние события на границе, когда я оставил поле боя. Кто-то, значит, оказал мне недобрую услугу и накатал донос. Кто? Игнатенко? Комбат? Командир полка?
Но то, что на самом деле сказал мне Довгий, шокировало меня своей неожиданностью и кажущейся абсурдностью.
- Заходите, - пригласил он меня в кабинет. - Садитесь.
Это был совершенно лысый, но с густыми черными бровями полковник, роста выше среднего, смуглый, сухощавый, движения его были плавными и, как мне показалось, таили в себе скрытую угрозу.
Я сел в кожаное кресло по другую сторону стола и ждал, пока полковник оторвется от своих бумаг. Наконец, он поднял свои мохнатые, как гусеницы, брови, снял очки в тонкой оправе и пристально посмотрел на меня.
- Ну, что? - задал он вопрос, на который я даже при большом желании не мог ответить.
Полковник, впрочем, удовлетворился моим молчанием, зашнуровал папку, которую изучал, отложил ее в сторону, а перед собой положил еще совсем новый, плохо разработанный на сгибе, скоросшиватель, раскрыл его и стал перелистывать бумаги. Я не мог прочесть ни слова, но заметил, что там было три документа, написанных от руки, разными почерками и чернилами, предписание и еще какие-то бумаги.
- Неважны ваши дела, - сказал Довгий. - Видите? - И он постучал рукой по скоросшивателю. - На вас заведено уголовное дело.
Круто он начал. А вдруг я человек нервный, сердце слабое, и после таких слов - хлоп! - и готов? Я не сводил взгляда с его черных мохнатеньких глаз. Довгий выжидал паузу, рассматривая мое лицо. Это, должно быть, профессиональная привычка, особая манера поведения - говорить не совсем приятные вещи и при этом наблюдать, как меняется физиономия у собеседника. Наверное, полковнику было приятно.
Он не дождался от меня града вопросов, невнятной, рваной речи и восклицаний, и вбил гвоздь по самую шляпку:
- За самовольный выезд из Душанбе. Иными словами - за уклонение от службы. Статья оч-ч-чень серьезная.
Нельзя сказать, что у меня гора свалилась с плеч, но некоторое напряжение спало. Я тотчас усмехнулся. Эх, родная армейская бюрократия! И здесь все напутали и перевернули с ног на голову.
- Чего это вы головой качаете? - удивился полковник. - Будете отрицать, что… - он нацепил очки и посмотрел в папку. - Что двадцатого числа самовольно покинули пределы гарнизона, в данном случае - Душанбе?
- Нет, это отрицать не буду, - ответил я. - И все-таки уклонения не было, потому что двадцатого я уже был уволен из армии.
- Что вы говорите! - покачал лысой головой полковник. - Снова обратимся к делу. Вот выписка из приказа. Цитирую: "М-м-м… на основании Закона о прохождении контрактной службы… так… так… считать контракт - номер, дата - недействительным и полагать Вацуру Кирилла Андреевича уволенным со службы по статье такой-то на основании приказа командира части от двадцать второго сентября сего года. Подписано: врио командира войсковой части, заверено: начальник строевого отдела". От двадцать второго, - повторил он, поворачивая папку так, чтобы я мог увидеть выписку.
Я не поверил своим глазам.
- Да, это действительно любопытно, - признался я, доставая из нагрудного кармана выписку из приказа, подписанного Локтевым. - А как тогда объяснить вот это?
- Что это? - Довгий взял у меня выписку, положил ее на стол рядом с той, которая была подшита, стал крутить головой, сличая документы.
- Странно, - пробормотал он. - Вы меня озадачили. Это что же получается? Два приказа на увольнение? Но какому верить?
- На этот вопрос нетрудно будет ответить, если вы скажете мне, кто дал вам команду завести на меня уголовное дело.
- А вот это, гражданин Вацура, уже не ваше дело, - сухо ответил Довгий.
- Хорошо. Тогда позвоните в строевой отдел, пусть там отыщут приказ, подписанный Локтевым, и зачитают его от начала и до конца.
- Давайте позвоним, - на удивление быстро согласился Довгий, поднял трубку, попросил телефонистку соединить со строевым отделом, когда ему ответили, представился и попросил поднять все приказы об увольнении за двадцатое сентября. Что ему ответили, я, естественно, не услышал, но лицо полковника вытянулось.
- Вот как, - растерянно ответил он. - И как долго они там пробудут?.. Ах, вот как!.. Ну что ж, извините.
Он положил трубку и развел руками.
- Неувязка, Кирилл Андреевич. В связи с самоубийством Локтева в штабе работала комиссия из Москвы, ворошила всю его служебную деятельность, и приказы, которые он подписал за последнюю неделю, увезла с собой в Москву.
Я повторил вопрос, который полминуты назад задал Довгий в телефонную трубку:
- И как долго они будут ворошить его служебную деятельность?
- Пока не будут выяснены мотивы и обстоятельства самоубийства.
- А на это уйдет неделя…
- Может быть, неделя.
- Или месяц?
- Все возможно, - охотно кивнул полковник.
- И как в таком случае вы намерены поступить со мной?
Полковник вздохнул, стал щелкать замком скоросшивателя, передвигать папки, тетради, авторучки, лежащие на столе.
- Вы должны меня арестовать, - помог я ему.
- Видите, как хорошо, что вы сами все знаете.
Я невольно привстал. Полковник насторожился. Улыбка, застывшая на его лице, вмиг слетела, скулы напряглись. Он оперся руками о край стола, будто тоже намеревался вскочить со стула. Переборов нахлынувшее на меня волнение, я сказал:
- Тогда я вам вот что скажу, полковник. Я скажу вам, что будет дальше. Вы отправите меня в следственный изолятор, и пока я буду там сидеть, приказ, подписанный Локтевым на мое увольнение, бесследно исчезнет. Я потребую, чтобы вы допросили двух работниц строевого отдела - ту, которая печатала приказ, и ту, которая носила его на подпись Локтеву вечером двадцатого, но обе женщины в один голос скажут, что не помнят такого, чтобы Локтев подписывал приказ на увольнение Вацуры. Адвокат ничего не сможет сделать, чтобы оправдать меня, но до суда дело не дойдет. При невыясненных обстоятельствах я повешусь в камере на альпинистском шнуре, который невесть каким образом попадет в капэзэ.
- Кирилл Андреевич! - Довгий откинулся на спинку стула и стал теребить дужку очков. - Во-первых, сядьте и не волнуйтесь. Во-вторых, ответьте мне, почему у вас такие мрачные прогнозы? Если вы уверены в своей правоте, то вам нечего волноваться. Я немедленно пошлю запрос в Москву, наличие или отсутствие приказа Локтева подтвердят мне буквально через два-три дня.
- Этого приказа не окажется в папке, - твердо повторил я.
- Вы хотите сказать, что какой-то злоумышленник вытащит его из папки? Но зачем? Кому надо сажать вас в тюрьму?.. Что вы молчите? А насчет свидетельских показаний служащих - полный абсурд! Женщин, в самом деле, я допрошу, заранее предупредив об уголовной ответственности за дачу ложных показаний.
- За большие деньги, полковник, не то что какого-то Вацуру - родину не задумаясь продадут.
- Вот что! - Довгий посуровел. - Хватит мне здесь предположения строить! Меня интересуют только факты. Я не могу сделать вывод об отсутствии состава преступления, исходя из ваших глупых гипотез. - Он поднял трубку телефона. - Алло! Коммутатор?.. Комендатуру, пожалуйста… Кто спрашивает? Полковник Довгий из военной прокуратуры. Мне нужен наряд патруля…
У меня не было времени на раздумья, отчаяние едва не парализовало волю, казалось, что я уже не в силах найти выход из создавшегося положения, но рука будто сама расстегнула пуговицу куртки, скользнула внутрь и нащупала нагревшуюся от моей груди рукоятку "магнума". Я вытащил пистолет (не так красиво, как получалось в гостинице - слишком узкая петля не сразу отпустила ствол), глушителем прижал клавишу на телефонном аппарате и, вытянув руку, нацелил ствол в середину лысого черепа.
Он на секунду застыл с трубкой в руке, затем, бледнея, медленно опустил ее в гнездо телефона.
- Ну, Кирилл Андреевич, - изменившимся голосом произнес он. - Это вы зря. Об этом вы очень пожалеете. Считайте, что вы сами закопали себя по горло в дерьмо.
- Пусть будет так! - Я попятился к двери, не опуская пистолета, закрыл дверь на замок, подошел к полковнику. - Сейчас вы заведете новое уголовное дело. Только не знаю, хватит ли у вас на это скоросшивателей. Томов двадцать обещаю. Поднимайте трубку, звоните коменданту аэропорта.
- Безумец, - прошептал Довгий, протягивая руку к телефону. - Мне вас искренне жаль… Алло, коммутатор! Коменданта аэропорта… - Он прикрыл микрофон ладонью, поднял на меня глаза. - Что вы хотите? Говорите сразу!
- Сегодня должен взлететь "Черный тюльпан". Поинтересуйтесь у коменданта, есть ли у него заявка или накладная из госпиталя на груз "двести". Пусть зачитает вам фамилии погибших.
Полковник думал над тем, что я ему сказал, пронизывая меня своими черными глазами, потом перевел взгляд на ствол пистолета.
- Хорошо, - кивнул он. - Только уберите пушку. У вас дрожит палец, и мне не хочется, чтобы произошел случайный выстрел. Хватит одного, так сказать, самоубийства.
- Что?! - выдохнул я. - Что вы сказали? Еще одного самоубийства? На что вы намекаете?
- Ни на что! - зло ответил полковник. - Мне говорить с комендантом или нет?
Я до боли сжал зубы и опустил руку с пистолетом. Губы Довгого перекосила короткая усмешка. Он прижал трубку к уху.
- Алло, Саша? Здравствуй, дорогой, это Довгий тебя беспокоит.
Быстро взял себя в руки, с некоторой долей зависти подумал я. Даже голосом не выдает волнения.
- Скажи мне, пожалуйста, "Черный тюльпан" в плане на вылет стоит?.. Сегодня в семнадцать ноль-ноль? Хорошо… Нет, нет, бога ради, мне никуда лететь не надо, тем более таким бортом. Меня интересует, что там в заявке из госпиталя?.. Семь гробов. Понятно. А фамилии можешь назвать?.. Так, Локтев, это само собой. Умаров… Ниязов… Сапармуратов… Откуда эти хлопцы? Погранцы? - Полковник выразительно посмотрел на меня, мол, запоминай. - Так, еще трое. Гусев… Искренко… Марыч… Откуда они? Двести первая. Это в ту ночь, когда "духи" заставу жгли?.. Ага, понял! Ну, спасибо, Саша.
Я снова нажал клавишу на телефоне. Пальцы, в самом деле, у меня дрожали. И дышал я так часто и глубоко, словно только что пробежал стометровку.
- Ну, вот мы и приплыли! - с трудом произнес я. - Вот теперь все ясно.
- О чем вы? - поморщился Довгий.
- О том, полковник, что в "Черный тюльпан", кроме мертвецов, сегодня загрузят мертвую душу… Господи, все гениальное просто! Это один из тех немногих ящиков, которые ни одна таможня в мире не проверяет. И почему я не догадался об этом раньше?
- Вы бредите? - участливо спросил Довгий.
- Никакого Гусева, понимаете, ни живого, ни мертвого, в моем взводе не было, и в ту ночь погибло только два солдата из двести первой! Я собственными глазами видел убитых!
- Должно быть, вы сильно заблуждаетесь.
- Если бы вы почаще так заблуждались, то, может быть, они не чувствовали бы себя хозяевами положения. - Я взглянул на часы. - Скоро полдень, у нас не так много времени. Вызывайте машину к подъезду. Сейчас мы с вами поедем в госпиталь, и я покажу вам нечто любопытное.
- По-моему, мы несколько отклонились от темы, - сказал полковник, откидываясь на спинку кресла и закидывая ногу за ногу, показывая тем самым, что не намерен куда-либо ехать. - Ваши мертвые души к делу не относятся. Вынужден повторить: на вас заведено уголовное дело и до окончательного расследования всех обстоятельств вы обязаны находиться под стражей. Одумайтесь, сдайте оружие - эго в ваших же интересах. Если вам в самом деле известны какие-либо факты правонарушений, то об этом можете подробно написать на мое имя.
Затрещал телефон, полковник протянул руку, но я опередил его и прижал трубку к аппарату.
- Не трогать!
Довгий пожал плечами, мол, ваша воля, и закурил. Звонки раздражали. Я поднял трубку и тотчас снова опустил ее.
Довгий явно тянул время. Он успел представиться дежурному по комендатуре и попросил выслать патрульный наряд. После этого связь оборвалась. Не из комендатуры ли сейчас пытались дозвониться? Как бы в самом деле не выслали наряд.
Полковник с удовольствием демонстрировал мне свое спокойствие. Он считал, что уже полностью овладел ситуацией, а я проиграл по всем статьям. Когда он затягивался, то прикрывал рукой усмешку. Он не боялся меня и, должно быть, предвкушал громкий процесс.
У меня оставалось всего пять патронов, их надо было экономить, но для того, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, пришлось выстрелить. Я нажал на курок в тот момент, когда Довгий коснулся сигаретой края пепельницы. Пистолет глухо щелкнул, тяжелая хрустальная пепельница брызнула во все стороны осколками, Полированная щепка, оторвавшаяся от края стола, упала на подоконник. Полковник, вздрогнув, с опозданием отдернул руку, растерянно провел ладонью по щеке, оцарапанной стеклом. Я сделал шаг, встал за его спиной и приставил ствол к затылку.
- Вы сами понимаете, что мне уже нечего терять, - сказал я. - Поэтому иду ва-банк. Если вы сейчас не выполните мои требования, я вас убью.
Ну вот, стоило всего лишь раз продемонстрировать возможности "магнума", как человека словно подменили.
- Хорошо, - быстро ответил полковник. Я заметил, как напряглись мышцы его шеи. Он поверил, что я могу выстрелить в него. - Вызывать машину?
- Да. Потребуйте срочно, немедленно.
- Хорошо, я все сделаю. - Он взялся за телефон, попросил соединить его с парком. - Немедленно машину к подъезду! Я уже выхожу.
21
Вопреки моим ожиданиям машину из прокуратуры на территорию госпиталя не пропустили. Может быть, Довгий схитрил и не показал дежурному пропуск-"вездеход".
- Пусть ждет на стоянке, - сказал я, кивнув на водителя. - А мы с вами пойдем пешком.
Пока я сидел в машине, то время от времени незаметно для водителя касался стволом пистолета спины полковника, чтобы тот не забывал об убойной силе пули и не вздумал шутить. Когда же мы вышли, мне пришлось спрятать "магнум" под куртку. Полковник почувствовал себя в большей безопасности и стал слишком активно крутить головой из стороны в сторону. Как нарочно, он шел очень медленно, и мне приходилось едва ли не подталкивать его.
С главной аллеи к моргу надо было свернуть сразу же за фонтаном, но полковник пошел прямо, к хирургическому корпусу. Я не успел его предупредить, как он, увидев впереди себя офицера, участил шаг, замахал рукой. Вокруг было слишком много людей, чтобы я мог достать пистолет.
- Остановитесь! - зашептал я. - Не заставляйте меня…
- Геша! - крикнул полковник, не обращая на меня внимания. - Лаврентьев!
Офицер, которого звал Довгий, остановился, близоруко прищурился, улыбнулся и тоже взмахнул рукой.
- Здорово! - отозвался он. - Только вчера вспоминал тебя, да все никак не собрался позвонить. Какими судьбами в наши края? Хвораешь?
Они быстро шли друг к другу, и я начал отставать от полковника. Все, подумал я, судорожно стискивая рукоять пистолета под курткой, я его упустил. Хитрая крыса, он сделал так, чтобы машину не пропустили, и повел меня пешком по центральной аллее, где наверняка можно было встретить знакомого.
- Слушайте меня, полковник, - зашептал я Довгому со спины. - Я даю вам пять минут. После разговора останетесь на месте и будете ждать меня до тех пор, пока я сам не подойду к вам. Если попытаетесь уйти - я не промахнусь, даю вам слово. Наблюдаю за вами из кустов.
Я не был уверен, что это предупреждение изменило ситуацию в мою пользу, но, уходя, надо было что-то сказать. Довгий обнялся с Гешей, они похлопали друг друга по плечу, а я, не снижая темпа, свернул на тропу. Перед тем как скрыться за кустами, на мгновение оглянулся и поймал взгляд Довгого.
Даже если он сейчас поднимет тревогу, думал я, бегом пересекая лужайку, разделяющую главную аллею и хирургический корпус, то отыщет меня не сразу - я ведь ничего не говорил ему про морг, а сказал лишь, что мы едем в госпиталь.
Еще издали я увидел, что у входа в морг стоит автофургон с красным крестом на борту. Ни водителя, ни кого-либо другого рядом не было, и я зашел в двери незамеченным, закрыл их за собой и через ручку просунул доску, запирая, как на засов.
- Бленский! - крикнул я, и мой голос разнесся по коридору эхом. - Бленский, черт тебя возьми, куда ты пропал?
Начальника морга, повидавшего на своем веку многое, начальственный окрик не испугал. Он лишь вяло отозвался из своего кабинета, и я расслышал что-то вроде: "Кого еще там принесло?"
Я открыл дверь его кабинета ногой. Начальник морга сидел за столом и пил чай. Рядом со стаканом пестрела этикетками горка конфет. Увидев меня, Бленский сгреб конфеты в ящик стола, закинул черную прядь на лысину и разочарованным голосом сказал:
- А, это ты, Вакула. Громко очень. Чай будешь?
Я стремительно подошел к столу, смел с его поверхности на пол чашку, книги и журналы, схватил Бленского за горло и тотчас приставил к его голове ствол пистолета.
- Прощайся с жизнью, - сказал я голосом, не сулящим ничего хорошего. - Ты будешь восьмым, кого сегодня погрузят в "Черный тюльпан".
Бленский стал энергично дожевывать конфету. При этом он медленно вставал из-за стола. Чуб снова свалился с лысины и закрыл ему пол-лица. Я оттянул пальцем ударник, и "магнум" очень впечатляюще клацнул.
- Что я тебе сделал? - прохрипел Бленский. - Не надо стрелять, давай объяснимся…
- Давай! - Я оттолкнул его от себя, и Бленский ударился спиной о металлический сейф, стоящий позади него. - Где гробы?
- Какие гробы? - Бленский еще приходил в себя, крутил шеей, массировал ее рукой и не понимал, о чем я его спрашиваю.
- Которые будут отправлять "Тюльпаном"!.. Быстро отвечать! - Я сунул ствол ему под нос. - Все делать быстро и четко, ты меня понял?
- Да, да, да! - закивал Бленский. - Гробы в преисподней.
- Где?
- Ну, там, у входа, комнатушка. Я ее так называю.
- Веди!
Задевая угол стола, стулья, Бленский выскочил в коридор и, оглядываясь на меня, засеменил к входу.
- Где водитель фургона?
- Пошел за солдатами. Чтобы помогли загрузить… Вот здесь гробы.
- Открывай!
Он стал хлопать себя по карманам, будто отряхивался от пыли, вытащил ключи, дрожащей рукой долго ковырялся в замке и, наконец, открыл дверь. Я по-джентльменски пропустил его вперед и, закрыв за собой дверь, знаком показал ему, чтобы он заперся.
Мы стояли в маленькой комнате, в которой из мебели находился лишь стол. На единственном окне висели жалюзи, оттого в "преисподней" было сумрачно. На полу, перпендикулярно к стене, стояли одинаковые ящики, сколоченные из неотшлифованных и плохо подогнанных друг к другу досок. Сквозь щели проглядывал белый металл.
- Накладные!
Голос невольно стал тихим - почти шепот. Говорить громко в присутствии покойников было кощунственно.
Бленский метнулся к столу, сгреб с него бумаги и принес их мне.
- Тут накладные, разрешение и остальная документация.
Я опустил глаза и посмотрел на накладную, лежащую сверху. Груз, учетный номер, получатель, а ниже - наименование груза: "Локтев Владимир Данилович. Вскрытию не подлежит".