* * *
Работы в Вене оказалось немного. Они только дважды съездили на переговоры с венскими фармацевтами, причем Еремеев, выполняя обязанности заурядного телохранителя, оба раза просидел в приемных, тогда как Карина переводила на этих весьма конфиденциальных, надо было понимать, встречах. Листая от скуки красочные проспекты, он наткнулся на любопытный прайс-лист: человеческий скелет, обвешанный ценниками, как новогодняя елка игрушками. "Если в вас что-то сломалось, ПОКУПАЙТЕ ЗАПЧАСТИ!" - призывала реклама. "Искусственное внутреннее ухо - 2500–4000 DM; стимулятор работы сердца - 2500-10000; тазобедренный сустав - 900-2100; артерии - 500-4000; грудь - от 1500; зубы - 1500–4000; глаза - 160–350…"
"Осталось изобрести силиконовые души, и тогда людей можно будет собирать на конвейерах, - мрачно подумал Еремеев. - Во всяком случае разбирать их уже научились…"
Он всячески гнал мысль, что, пока он тут попивает кофе с марципанами, там в Подмосковье, в чудных блоковских местах грохочут в бетонном подземелье барабаны костедробилок и плещется вода в бассейне смерти.
Обедали обычно в два часа в довольно скромных, но с домашним уютом обставленных гаштетах втроем.
Как-то вечером, накануне отлета, Герман Бариевич пригласил его на прогулку по Пратеру.
- У вас есть какие-либо сомнения насчет столь резкой перемены в жизни?
- Пока нет.
- Надеюсь и не будет. В ноябре слетаем в Лондон и Мадрид. Самая большая роскошь человеческой жизни - это возможность путешествовать. Менять страны, не потеряв своей, однако.
Под каштаном на тротуарной решетке стояла одинокая кошечка в сапогах, точнее замшевых ботфортах. Широкоплечая малиновая кофта и жалкий намек на юбку, вкруг обтянутых черными легинсами длинных ног. Головка лани была насажена на лебединую шею - большеглазая, но с бестрепетным взором. Гербарий безошибочно прочитал тайный шифр ее наряда: "Жду клиента".
- Ви филь? - спросил он.
- Триста баксов, - ответила кошечка-лань, безошибочно распознав в клиенте соотечественника.
- В Москве это стоит пока что двести, - обескураженно заметил Герман Бариевич.
- На хрена было в Вену приезжать?
- В самом деле, - хмыкнул он и обратился к Еремееву: - А на хрена нас в Вену-то занесло?
- Если вдвоем, то по двести с каждого, - предупредила девица и подтянула ботфорты.
- Понятно. Оптовая скидка. Но я буду один. Может, как земляку скидка выйдет?
- С земляков я с наценкой беру, - предупредительно сощурила она нафабренные щелки. - А с тех, кому за полета, - еще больше. Так что соглашайтесь на триста, дедуся.
- Ну, молодежь пошла! - покачал головой Герман Бариевич. - Никакой романтики. А вы ИХ жалеть изволите, дорогой Олег Орестович. В стране бетапротеина не хватает, а тут… ну, ладно! Согласен. Поехали, что ли.
Он подозвал такси, и Еремеев, как положено телохранителю, сел рядом с водителем.
В отеле он проводил шефа до дверей номера и вернулся к себе. Карина смотрела мультики, потягивая крюшон через соломинку. На его подушке лежала золотая шоколадная медалька.
Вот так же одиноко поблескивала на красной подушечке медаль "За отвагу" убитого под Кандагаром комбата спецназа. Все остальные награды остались в Союзе. А эту он получил вместе со снайперской пулей, которая вошла в висок в тот момент, когда командир дивизии прикреплял ее к капитановой "афганке"…
Вот и тебе, Еремеев, выдали в Вене - "За боевые услуги"…
Он сжал шоколадку так, что та, вопреки рекламе, растаяла все же не во рту, а в руках. Пошел мыть пальцы в ванную. Но зазвонил телефон. Левой рукой снял трубку.
- Олег! Зайдите ко мне, пожалуйста!
Он сполоснул пальцы и постучался в дверь шефа. Герман Бариевич полувозлежал в кресле перед журнальным столиком с ополовиненной бутылкой "Кедра" - новой русской водкой и баночкой маслин.
- Что-то не клеится у нас разговор с милой Лену-лей, - пожаловался он. Ленуля презрительно фыркнула и ушла в ванную комнату.
- Примите пятьдесят капель за здоровье свет Алексеевны. Или за мое. А еще лучше за свое… - Герман Бариевич выговаривал слова очень нетвердо. - Вы в последнее время никаких странностей за собой не отмечаете?
- Нет… А впрочем, сны какие-то не мои, не из моей жизни.
- Вот, вот, вот! - обрадовался шеф. - Это вы очень точно сказали - не из вашей!
- Из чьей же тогда?
- Вы уж простите меня, многогрешного, но я вам впрыснул одну - всего одну - ампулу бетапротеина.
Чтобы процесс заживления ускорился, и вообще для глубины осознания жизни. Вы ведь не знаете, конечно, что такое бетапротеин. Да, о нем на нашем голубом шарике знают считанные индивидуумы. Я вас тоже к их лику причислю. Ну, про альфапротеин вы, наверное, наслышаны. Его, как вы знаете, получают из оболочек головного мозга высших приматов и, в частности, человека. А вот бетапротеин - это вытяжка из серого вещества коры головных полушарий. Это моя разработка! Это мое открытие! Такие вещи на Нобелевскую премию тянут. Но я за славой не гонюсь. Еще оценят…
Семнадцать процентов! Вам эта цифра о чем-то говорит? Ну, как же?! Это настолько загружены наши с вами мозги, и Ленуси, и Эйнштейна. Максимум! Чем бы мы их не забивали… Остальные восемьдесят семь природа-мать зарезервировала для информационного взрыва. Для резкого скачка интеллекта… Он уже начался - этот взрыв. Но пик еще не скоро…
- Ауф видерзеен! - крикнула Леночка из прихожей, но Герман Бариевич, севший на конька, не услышал ни ее прощания, ни хлопнувшей двери.
- Я подготовил человечество к этому информационному взрыву. Мой препарат активизирует нейроны, готовя память к лавине новых знаний, открытий, наук, технологий… Более того, мнемозин, это препарат на основе бета-протеина, высвобождает подкорковую память, то, что поколения ваших предков передавали вам с генами, с кровью. То, что смутно тревожит вас, будит, ест, или напротив, подсказывает неожиданные решения, осеняет в безысходных ситуациях, - это опыт вашего отца, деда, прадеда и его, с помощью мнемозина, я перевожу из подполья бессознательного в ясный разум. Вы можете вспомнить - увидеть в четких картинах и образах - то, что пережил ваш отец или ваша матушка в своей юности, в детстве, задолго до вашего рождения! Вы понимаете, какие шлюзы генетического опыта открывает мнемозин?!
- Понимаю, - прошептал потрясенный Еремеев.
- Вы пейте, пейте!.. За это стоит выпить. Выпейте за всех, кто стоит за вашей спиной. Их много - отец и мать, за ними ваши обе бабушки и оба деда, ваши четыре прабабки и четыре прадеда - за ними бесконечная тьма ваших пращуров, уходящих в мглу веков. И вы - вы, Олег Еремеев, на вершине этой генетической пирамиды. Это вас все они вознесли в конец двадцатого века. Зачем? Чтобы вы сидели и глушили со мной водку "Кедр"? Ну, это уж вам решать, зачем вы на этом свете и в этом времени. Но представьте себе, что вы овладели хотя бы частью этого совокупного опыта, который так бездарно дремлет в ваших, да и в моих, мозговых клетках…
Стоп!
В моих уже не дремлет. Я оживил в себе отца и деда. Я могу написать мемуары за отца, сесть за которые ему так и не дали. Я знаю наизусть письма и дневники моего деда, которые он уничтожил в 18-ом, до рождения отца… Я старый мудрый змий, Олег. В свои шестьдесят я обладаю памятью ставосьмидесятилетнего человека. Но за все приходится платить. Расплачиваться! И я расплатился. Богиня мудрости София побеждает бога смерти Танатоса, но убивает Эроса. Я расплатился за глубину своей памяти силой мужского плодородия. Я лишился самой главной радости жизни. Сие кара за плод запретного познания… Вот, посмотрите, чем я тут занимаюсь!
И Герман Бариевич швырнул собеседнику буклет-каталог… искусственных пенисов.
- Какой выбор, Олег Орестович! Все фасоны, размеры и даже цвета. Пока не так дорого: десять тысяч дойчмарок. Купите себе заранее, пока не подорожали. Вам скоро тоже понадобится такая штука, друг мой… За все приходится платить. Абсолютно за все!
Хотите дойти до мнемослоя третьей генерации? Я сделаю вам полдюжины инъекций. Это очень дорогой препарат. Поверьте… Я сделаю вам бесплатно. Как коллеге, который сможет оценить эффект. Всего шесть ампул внутривенно. В Вене - в вену - внутривенно! Ха-ха-ха…
Он обрадовался своему каламбуру, но тут же поперхнулся косточкой маслины.
- Постучите! - прохрипел он, давясь и синея.
Еремеев хлопнул его по спине ладонью.
- Сильнее… Пожалуйста!
Он саданул его меж лопаток что есть силы. Косточка выскочила, и вместе с ней вылетела из кармана гербариевского пиджака плоская черная коробочка, похожая на электронный калькулятор. Она упала на ковер, и Герман Бариевич рысью кинулся за ней. Еремеев никак не ожидал от его вялого, расслабленного алкоголем тела такой прыти. Он схватил "калькулятор" и быстро запихнул во внутренний карман.
- Я всегда говорил, что водка до добра не доведет, - попытался улыбнуться шеф, - даже такая чистая, как "Кедр". Между прочим, не хуже смирновской. Говорят, на байкальской воде приготовлена. Ах, Байкал… Ну, ладно. Спать, спать, спать!
Гутен нахт!
Еремеев ушел к Карине. В эту последнюю венскую ночь он с душевным облегчением убедился, что мнемозин пока никак не отразился на его мужских способностях.
Глава девятая
ФАНТОМНАЯ БОЛЬ
Да, это была самая настоящая фантомная боль. Должно быть, точно также - во сне - майор Тимофеев ощущал свою давно ампутированную ногу. Почему-то в этих роскошных апартаментах шикарного венского отеля призрак сгоревшего Дома встал особенно остро и больно.
Дом из сосновых бревен весь свой человечий век жил одной жизнью с окружавшим лесом: в мороз он потрескивал, откликаясь на треск еловых стволов; летом, в жару, необшитые стены его испускали смолу. Лапы переросших Дом елей лежали на крыше, забивая к осени жухлой хвоей водосточные трубы.
Тяжесть зимних снегов старый Дом перемогал сам. Раньше дед подсоблял ему, спихивая снежные пласты деревянной лопатой. Теперь Дом лишь покряхтывал, не надеясь на вечно занятого молодого хозяина, и ждал, когда солнце само сгонит вниз набрякшие весенней влагой сугробы.
Последние годы Дом зимовал в полном одиночестве. До весны засыпали на чердаке летучие мыши и осы в своих серо-бумажных гнездах-шарах, впадали в спячку ужи в сыром подполе. Только мыши шуршали в кладовых, добывая рис и гречку, прогрызая мешочки, спрятанные в старых фибровых чемоданах. Да сами собой звучно, медно били настенные часы в кипарисовом футляре, то останавливаясь на неделю, то, повинуясь легкому сотрясению почвы под Домом от прошедшего за лесом поезда-тяжеловеса, снова пускались на час-другой, наполняя пустые комнаты громким строгим тиканьем, и снова замирали, засыпали, утомленные старостью. Молчали до лета патефон и приемник-тумбочка. И только столетний барометр всю зиму исправно показывал погоду. Он один не впадал в спячку…
По ночам над крышей Дома медленно кружились созвездия, точно ось мира проходила не через полюс, а сквозь его печную трубу. И зеркала ловили луну, переваливавшую через конек крыши с одной половины Дома на другую. И эта таинственная мудрая игра связывала старый дом с Космосом столь же интимно, как с древними глинами, подпиравшими его фундамент, подземными водами, подступавшими время от времени в подвал, с обступавшим его лесом.
Боже, как же плотно были населены комнаты и этажи милыми образами друзей и любимых! Лишь три печальные тени витали там с недавних пор - тени исшедших из Дома бабушки, деда, отца…
* * *
Из Вены Герман Бариевич возвращался в сумрачном расположении духа. Он не был доволен результатами переговоров. К тому же в голове стоял шум вечнозеленых "Кедров" после вчерашнего возлияния, которое в его годы повлекло за собой весьма угнетенное состояние духа и плоти.
В самолет он сел между Кариной и Еремеевым - подальше от иллюминатора.
- Не выношу высоты…
Стюардесса трижды приносила ему минеральную воду, пока Еремеев не предложил поправить здоровье глотком виски с содовой. Шеф отошел и вернулся к делам.
- Вот вам первое серьезное задание, Олег Орестович… Через неделю я собираю в Москве трех своих главных представителей в странах ближнего и дальнего зарубежья. Обычно я арендовал для наших переговоров вертолет. Это, как вы знаете или можете догадываться, пока самое надежное средство от прослушивания и подслушивания. Но я плохо переношу высоту, вибрацию, рев двигателя. Придумайте что-нибудь не менее надежное в смысле герметики информации и более комфортное.
- Яхта, - почти не задумываясь предложил Еремеев. - Могу предложить свою. Она принимает на борт двенадцать человек.
- У вас есть яхта?.. Ах, да… Карина говорила. Яхта, яхта… В этом что-то есть… Браво, вот что такое мнемозин! Вы с ходу решаете трудные задачи. Я, признаться, голову сломал - где?
Герман Бариевич повеселел и весь полет до Москвы развлекал Карину медицинскими анекдотами.
В Шерметьево-2 Еремеева ждал приятный сюрприз: Леонкавалло Подогнал в аэропорт его "джип". Точнее не он, а один из его помощников. Сам же шеф службы безопасности повез Германа Бариевича в его московскую квартиру на Солянку.
Подивившись немало такой любезности, Еремеев усадил рядом с собой Карину и как белый человек покатил в Москву. Еще в самолете договорились с Гербарием, что с этого дня они будут жить в Карининой квартирке, на Большой Черкизовской улице, а в Засенежье приезжать по вызову. По крайней мере медовый месяц они проведут именно так.
Еремеев давно не водил машину, ехал осторожно, хотя новенький "джип" так и норовил сорваться в буйный бег. Жизнь заново начиналась в четвертый раз. И как начиналась: яхта, красавица жена на правом сиденье собственного "джипа", немыслимый оклад, за зиму можно отстроить сгоревший дом, в перспективе - поездки в Лондон и Мадрид. Что тебе еще, Еремеев, надо? Ведь ты об этом даже не помышлял. Пределом твоих желаний была сборка одного веломобиля в месяц и триста баксов в зубы. Ты плебей, Еремеев, попавший дуриком в калашный ряд. Ты теперь тоже "новый русский", живи и радуйся, живи за все непрожитые толком годы, когда ты был то торпедным мясом, то пушечным, то ментом поганым, подставлявшим свою башку под пули, чтобы другие жили на своих дачах, яхтах, курортах. Все справедливо - теперь твой черед.
- Слушай, у тебя такой счастливый вид, что просто не хочется ломать тебе кайф, - вздохнула Карина.
- А что, очень надо?
- Да. Я обещала себе сказать это сразу же по прилету в Москву.
- Ну, говори.
- Страшно.
- Выдержу.
- Я беременна.
Он посмотрел на нее с недоверчиво-счастливой улыбкой.
- И этим ты хотела меня напугать?
- Я беременна не от тебя.
Он вцепился покрепче в руль. В глазах потемнело. Сбросил газ… Тупо спросил:
- От кого?
- Это неважно.
- Я догадываюсь.
Оба замолчали и надолго. Еремеев включил приемник. Уши заложила привычная музыкальная стекловата. Он протянул руку, чтобы поискать что-нибудь другое, как вдруг из-под машины что-то выметнулось и покатилось на встречную полосу. Колесо!
Инстинкт отбросил его вправо, к Карине, центр тяжести тоже сместился на волосок вправо, но и этого оказалось достаточным, чтобы удержать машину от клевка на левую ступицу. Мимо промчался бешеный "Икарус", счастливо разминувшийся с отлетевшим колесом. Еремеев остановил "джип" и отправился за потерей. Молча принес колеса, молча достал инструменты, молча завернул гайки. Осмотрел остальные колеса. Все они были прочно закреплены заводской сборкой. Он вернулся за руль и медленно двинулся по правому ряду.
- Странный папаша у твоего ребенка. Второй раз не знает, как укокошить мать своего наследника…
Карина искоса метнула в него испуганный взгляд.
- Если бы колесо отлетело у нового "запорожца", - продолжил свою мысль Еремеев, - я бы поверил, что это брак сборки. Но у нового "джипа"… Про вещего Олега помнишь? Он хотел, чтобы это было про меня - "и принял он смерть от коня своего".
Карина достала сигарету, нервно безуспешно попыталась прикурить ее. Удалось с третьего раза.
- Можешь ехать чуть быстрее?
- Нет. Боюсь новых сюрпризов, которые могут повредить будущей матери. И вообще, завязывай с курением.
- Я очень больно тебе сделала?
- Не больнее, чем этой машине…
- Я бы не сказала, что ты очень бесчувственный.
- Рабы не имеют права на чувства сильнее голода. А мы с тобой - клейменые рабы. Любовь, ревность - это теперь не для нас.
- Я сделаю аборт. Я слишком много пила этим летом.
- Если ты решилась на это, то надо было делать в Вене.
- Исключено!
- В Вене это сделали бы на европейском уровне.
- Ты плохо читал условия контракта. Мы не имеем права обращаться ни в какие иные клиники, кроме врачей Гербария в Засенежье.
- А как он узнает, если вся операция длится час-другой?..
- Разве он тебе не говорил, что если кто-то попытается вытащить у нас эти штучки, - она постучала пальцем под левой грудью, - то это сразу конец?
- Поставлены на неизвлекаемость. Как мины.
- Наверное…
- Ты скажешь шефу про колесо?
- Нет.
- Ты должен сказать. Иначе все это может повториться и вовсе не столь удачно для нас. Леон тебя ненавидит.
- Уж в этом-то я никогда не сомневался.
- Ты должен расставить все точки над "i".
- Я скажу только то, что было - отскочило колесо. Без выводов. Пока что у меня нет никаких прямых улик.
- Я сама ему скажу!
- Как хочешь.
До самого дома ехали молча. Слушали "Радио-один", программу "Ретро", песни из предыдущих трех жизней Еремеева.
Светит незнакомая звезда,
Снова мы оторваны от дома…
Боже, неужели это уже ретро, архив?
Поднялись на двадцатый этаж. В квартире надрывался телефон. Карина сняла трубку и тут же передала ее Еремееву.
- Олег? Срочно приезжайте ко мне! - голос Германа Бариевича был очень взволнован. - Запишите адрес: улица Солянка, дом…
Дом этот - серую многоэтажную громадину, выстроенную Союзом русских купцов из сборного железобетона в начале века, Еремеев хорошо знал, так как в примыкающем к нему Мало-Ивановском монастыре находилась Высшая школа МВД. Он легко нашел парадный подъезд дома, украшенный летящими лепными богинями с венками и фанфарами в руках, вошел в кабину старинного лифта с полированной скамеечкой и бронзовыми кнопками. Панель красного дерева со следами бывшего там когда-то зеркала перечеркивала броская надпись, жирно начертанная черным маркером: "Welcome to hell!" ("Добро пожаловать в ад!"). Изучая эмблемы рок-групп, испещрявшие стены, потолок и даже скамеечку кабины, Еремеев доехал до пятого этажа.
Дверь открыл ему Леонкавалло и молча повел к шефу.