- Возьми с собой документы, деньги, ценности. Кое-что из одежды. Но самый минимум.
Последнее распоряжение было явно неточным: то, что женщине покажется минимумом, мужчина унесет в двух чемоданах. Гардероб в прихожей по своим габаритам, как и по своей значимости в этой квартире, делил пальму первенства с широченной кроватью. Карина швыряла в объемистую адидасовскую сумку платье за платьем, батники, кофточки, юбки, туфли…
- Уймись! - остановил ее Еремеев. - Одевайся сама.
- Во что?
О, это был чисто женский вопрос, столь хорошо ему знакомый. Тут можно было безнадежно завязнуть во всяких "это мне не идет" и "это сейчас не носят". Голосом, не терпящим никаких возражений, Еремеев рубанул сплеча:
- Джинсы. Кроссовки. Свитер. Куртка. По-походному! Три минуты и никакого марафета!
Он еще раз глянул вниз с лоджии. Белый "мерс" все еще стоял у подъезда. Неужели поднимутся оба? А зачем? Похоже, усатый поверил в удачный исход своей акции. А если не поверил? А если спросил себя или напарник спросил его - как так быстро оперативники успели узнать про самоубийство да еще прибыть на место, спустя каких-то полчаса? Да так, что мы их и не заметили? Что, как придут разбираться?
- Быстрее, быстрее! - торопил он Карину.
Та все же успела приникнуть к зеркалу, стирая тушь под глазом. Последними в бездонную сумку полетели косметичка и кимоно. Еремеев успел добавить туда и фотоаппарат. Все!
Он сам застегнул молнию и забросил лямку на плечо. Тяжелая, черт… Карина захлопнула дверь и заперла все три замка. Они вошли в кабину лифта, исписанную фломастерами, как стены поверженного рейхстага. Еремеев нажал подплавленную сигаретой кнопку третьего этажа. Но между седьмым и шестым надавил красную клавишу "Стоп". Встали.
- Подождем пока не уедут. Нам деваться больше некуда. Выход из подъезда только один.
Карина присела на сумку, устало уронила голову на колени, обтянутые голубыми джинсами.
- А как ты узнаешь, уехали они или нет?
- Выждем время - выгляну… Уедут, куда они денутся… А если на твой этаж начнут подниматься - услышим. Вторая шахта рядышком.
- А если не они начнут подниматься?
- Кто еще в пять утра попрется на твою верхотуру?
- Мало ли… Кто-то ночным авиарейсом прилетел, из аэропорта приехал…
- Кто-то уже приехал. Из аэропорта… Будем ждать. У нас времени вагон и маленькая тележка.
- А если они догадаются, что мы тут сидим?
- Ну и зануда же ты!
- Я - Дева. А Девы они все продумывают до мелочей…
- А я - Стрелец. Стрельцы они очень нахальные и у них всегда на удачу расчет…
- Сколько времени прошло? Я часы забыла…
- Десять минут.
- А как будто полчаса…
- Ждите. Ждите долго.
- Спать хочется…
- Ну и вздремни.
- Вздремнешь тут… Сами себя в клетку засадили.
- Из каждой клетки есть выход. Мой батя так говорил: если в конце тоннеля нет света, то ищи дверь в стене.
- Ну вот и ищи.
- И найду. На спор найду. На что спорим?
- На "Сникерс".
- Дешевишь…
- Поставила бы на баксы, да только ты у меня все отначил.
- Обидел девочку?
- Обидел.
- Не играй в азартные игры. Ты еще дешево отделалась.
- Да если б не ты, вообще ничего бы не было.
- И тебя бы уже не было. Полтора часа как не было бы…
- Ладно. Это я так… Ищи свою дверь.
- Нашу дверь… Ну, смотри - вот она. - Еремеев нажал на желтую клавишу с надписью "Вызов".
- Чо, застряли, што ль? - вопросил голос диспетчерши из недокореженного динамика.
- Марья Петровна? - спросил Еремеев наугад.
- Вера Кирилловна, - поправил голос позавчерашней лимитчицы.
- Кирилловна, это оперативник, который просил тогда лифты остановить. Помнишь?
- Помню, помню.
- Теперь еще одно боевое задание. Позвони дежурному в наше отделение милиции. Скажи ему, что Еремеев просил срочно подогнать к "свече" ПээМГэ.
- Чего подогнать?
- По буквам - Покой. Мыслете. Глаголь.
- Какой покой?
- Еще раз по буквам: Павел. Марина. Григорий. Патрульная милицейская группа.
- Поняла. Сейчас позвоню.
- И скажи, что Еремеев просил проверить белый "мерс" у подъезда, а потом чтоб поднялись ко мне на шестой этаж.
- Поняла. Все сделаю.
Еремеев отпустил клавишу и победно посмотрел на Карину.
- За тобой "Сникерс".
- А может, ты больше любишь "Марс" или "Баунти"?
- Ну, конечно, "райское наслаждение".
- А когда твоя ПМГ приедет?
- Если машина где-то поблизости, то минут через пять… Через пятнадцать - от силы.
- Господи, как спать-то хочется. На меня еще супрастин действует.
Карина снова уткнулась головой в колени. Еремеев молча разглядывал ее из своего угла. "Девчонка совсем. А волосы красивые… Ей бы замуж да детей нащелкать. За большими деньгами погналась. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Все мы любим шампанское. Любительница шампанского. Любительница абсента!.."
Глава седьмая
КОЕ-ЧТО ИЗ ВОЕННО-ПОЛЕВОЙ ХИРУРГИИ
Минут через десять в соседней лифтовой шахте загудела лебедка и кабина остановилась на шестом этаже.
- Еремеев, - окликнули снизу, - ты здесь?
Он нажал кнопку и спустился на оставшиеся полэтажа. На площадке его встретили сержант Макарычев и незнакомый молодой милиционер.
- Что стряслось? - спросил Макарычев, уставившись на Карину.
- "Мерс" проверили? - перебил вопрос вопросом Еремеев.
- Нет. Сразу же развернулся и уехал. Но номер засекли и дали оповещение на задержание.
- Жаль.
- Да мы тебя выручать спешили. А ты вон - жив-здоров…
"Да еще с кралей!" - продолжил про себя Еремеев то, что не досказал сержант.
- Ладно. Это все по делу Вантуза. Поехали в отделение.
Карина испуганно стрельнула в него глазами.
- Кофейку попьем, - успокоил он ее. - Супрастин разгоним.
Они не без труда втиснулись в желто-синий милицейский "жигуль" и покатили к Преображенскому рынку, обставленному башнями бывшего старообрядческого монастыря. Тридцатое отделение милиции размещалось в старинном, но пока что крепком корпусе, где когда-то жили келари. Еремеев взял у дежурного ключ от своего еще не сданного преемнику кабинета.
- Махалин вернулся?
- Вернулся, - подтвердил дежурный.
Он втащил Каринину сумку на второй этаж, отпер дверь с табличкой "Следователь".
- Так ты не фискач? - разочарованно спросила Карина, оглядывая неприглядную обстановку его кабинета: конторский стол, ободранный диван, ундервуд на обшарпанном сейфе.
- С этим мы позже разберемся. Следи за чайником.
Еремеев воткнул шнур в розетку, пошарил по ящикам стола и вытащил вскрытую пачку печенья, затем забрал с подоконника две плохо отмытые фаянсовые чашки и понес их домывать в туалет.
"Да, это тебе не Венеция, - подытожил он впечатления гостьи. - Хорошо, что она этот сральник не видела". Раковина умывальника в мужском туалете была отколота так, что вода едва-едва попадала в сточное отверстие, не расплескиваясь по полу. Вся убогость казенных стен, в которых прошел не один год его жизни, открылась ему с беспощадной резкостью, и он еще раз порадовался, что покидает их раз и навсегда.
Он заварил остатки растворимого кофе, бросил в чашки гнутые алюминиевые ложечки, достал из сейфа надорванную коробку с рафинадом. Оттуда же он извлек и электроразрядник Вантуза, включил его в сеть. Пока Карина, обжигаясь, пила горячий кофе, он выписал ей свидетсльскую повестку, отметил явку и взялся за протокол допроса.
- Так… Табуранская Карина Казимировна… Год и место рождения?
- Ты это серьезно? - вскинула она на него длинные с полуоблетевшей тушью ресницы.
- Это по делу о нападении на тебя в Шереметьеве. Его будет вести другой следователь. Он сейчас придет. Я хочу, чтобы ты побыстрее покончила со всеми формальностями и мы уехали бы…
- Куда?
- Хоть куда. В безопасное место. Подальше из Москвы.
- Это где?
- Если ты хочешь, чтобы я помог тебе выжить в этой ситуации, не задавай лишних вопросов. И побольше ответов, пожалуйста. Итак, где ты родилась?
- Город Гродно. Первого сентября одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Я правильно отвечаю, гражданин начальник?
- Продолжайте в том же духе, гражданка Табуранская. Место работы. Профессия. Должность?
- Товарищество с ограниченной ответственностью "Сотана ТВ-э". Референт-переводчик.
- "Сотана ТВ-э"… Это что-то с телевидением связано?
- Нет. Это слово-перевертыш. Если прочитать наоборот, получится "Эвтанатос".
- Эвтанатос… Эвтаназия. Греческое слово.
- Знаешь, что оно означает?
- Благородная смерть.
- Приятная, легкая смерть.
- Веселенькую ты себе фирму подыскала. И чем она занимается?
- Пей свой кофе. Остыл.
- И все-таки, чем занимается фирма "Сотана ТВ-э"?
Карина отставила чашку с недопитым кофе.
- Я дала подписку о неразглашении.
- Хм… Считай, что укол паука-птицееда снял с тебя всякую ответственность перед фирмой. Или ты собираешься вернуться?
- Нет.
- Хочешь, я дам тебе подписку, что псе услышанное от тебя я не обращу тебе во вред?
- Не надо никаких подписок. Просто я действительно не знаю, чем именно занимается эта фирма. Что-то медицинское. Какие-то лекарства, препараты собственной разработки. Почти вся продукция идет за бугор.
- А ты чем занималась?
- Переводила. Готовила контракты. Подавала кофе. Улыбалась. Делала книксены. Эскортировала.
- Это еще что такое?
- Ну, сопровождала важных контрагентов в ресторан вместе с шефом.
- А кто шеф?
- Я видела его всего два раза. Пожилой такой, профессор или академик даже. Его зовут Герман Бариевич. Кликуха Гербарий.
- Ну, хорошо. Вернемся в Шереметьево. Вот тебе лист. Напиши все, что с тобой произошло. Придет Махалин Виктор Георгиевич, отдашь ему. Я зайду домой, заберу вещи и собаку.
- Собаку? А кто у тебя?
- Кавказец. Вот такой мужик! Дельф Бурхан Паррайт фон Пален.
- Здорово. А у меня пудель был. Бутон.
- Почему был? Чумка?
- Энтерит.
- Бывает. Прививку надо было делать… Кстати, вот твой шприц-тюбик, я отдам его на экспертизу… Сиди здесь и никуда не выходи. Я вернусь через полчаса.
- Хорошо. Буду пай-девочкой.
Еремеев выдернул из розетки электрошокер, надел на запястье и сбежал по лестнице вниз. Наведываться одному на свою засвеченную квартиру было небезопасно, и он очень обрадовался, когда увидал, что сержант Макарычев еще не уехал.
- Макарыч, подбрось меня на Пугачевку.
- Да тут же рядом…
- Подбрось, подбрось, за мной не заржавеет.
Макарычев распахнул дверцу, убрал с переднего сиденья короткий автомат, Еремеев сел, и "жигуль", обогнув арест-площадку с разбитыми автомобилями, съехал в улочки Заворуйской слободы, бывшей Черкизовской Ямы, населенной когда-то отпетым жульем и ворьем, а ныне застроенной лабиринтом пятиэтажных хрущоб, куда не по своей воле переехали бывшие жители московского центра. На 2-ой Пугачевской Макарычев притормозил у знакомого подъезда.
- Подожди минутку… Я быстро! - бросил ему Еремеев и выбрался из машины. Он оглянулся - ничто вокруг не вызывало никаких опасений. Сосед копался в "запорожце", школьники с ранцами выбегали из подъезда…
Он поднялся на свой этаж и прикусил губу: дверь его квартиры была слегка приоткрыта. Неужели, выбегая ночью, он не захлопнул замок? Быть того не могло. Французский замок срабатывал безотказно. А он хлопнул дверью и хорошо хлопнул… Еремеев достал пистолет, встал боком к простенку и толкнул дверь…
"Может, позвать Макарычева? Пусть подстрахует, все-таки с автоматом… Раньше надо было думать!"
Он осторожно заглянул в прихожую и сердце горестно сжалось. Дельф лежал на пороге кухни в луже крови - такой же алой, как и человечья. Он бросился к нему, забыв заглянуть в комнату, - не притаился ли кто? - к черту! - Дельф, бедняга… Пес тихо проскулил, слабо дернулся и замер… Шерсть на груди, шее и правом боку была густо промочена кровью. Кровью же были забрызганы обои прихожей, кровавые следы лап и чьих-то ботинок испещряли линолеум коридорчика… Издав рыдающий горловой звук, Еремеев бросился на кухню, распахнул холодильник, в дверце которого хранились лекарства, выхватил пузырек с перекисью водорода, вспорол облатку марлевого пакета, выдернул жгут. Руки тряслись, чего никогда не бывало. Отвык… Капитан Еремеев, не распускайте нервы!
Он быстро осмотрел и ощупал раны. Стреляли с близкого расстояния, почти в упор, шерсть на правом плече подпалена… Цело ли сердце? Не перебит ли хребет? И где у собак артерии? К ветеринару надо. Макарычев! На машине. Немедленно.
Соседка Анна Павловна выглянула из-за своей двери, запричитала.
- Ох, горе-то какое! Совсем ворье обнаглело, средь бела дня лезет… Собачку-то больно жалко. Жив?
- Пока дышит… Что здесь случилось?
- Да вот только что, минут с десять назад, слышу, Дельфик не своим голосом зашелся. Потом - пах! пах! Крик, мат, вой, еще - пах! И стихло. Я в глазок, а мимо шасть, шасть двое и проскользнули. Убежали.
- Не разглядели?
- Да куда там! Глазок мутный. Один вроде в белом был. Я вам на работу стала звонить, а мне сказали - был да вышел.
Еремеев сунул старушке ключи.
- Анна Павловна, приберите тут, присмотрите. Я попробую в ветлечебницу успеть.
Он поднял четырехпудовое тело пса на руки, и, пачкая куртку и брюки кровью, сбежал по лестнице к машине. Макарычев поспешил распахнуть дверцы, Дельфа уложили на заднее сиденье, подстелив под него еремеевскую куртку.
- Кто же это его так, а? - сочувственно крякнул сержант.
- Потом разберемся. Гони, Макарыч, на Красносельскую. Ветлечебницу знаешь?
- Может, в нашу ветслужбу его?
- Нет, туда… Стоп! Секунду ждать. Потерпи, Дельфик, потерпи!
Он еще раз взбежал по лестнице. Анна Павловна замывала кровавую лужу в прихожей.
- Забыли что?
- Тут чемоданчик такой был… Черненький…
Метнулся в комнату. Неужели взяли? Тридцать тысяч, все прахом… И ордена, и кортик. У, гады!..
Но "тревожный" чемоданчик стоял там, где он его оставил - под столом. Не взяли! Дельф отстоял. Не пустил. Ну, конечно же, они вошли… Пока вскрывали дверь, он не лаял. Кавказские овчарки, волкодавы, поджидают врага в лежке и молча. Потом нападают. Напал. Не завидую тому, кто шел первым. Со страху стали стрелять. Да разве такую махину одной пулей уложишь? В башку не попали, в сердце, вероятно, тоже, бросились наутек.
Ну, Дельфинчик, выручил! Ну, родимый, спасибо!
Но кто? Эти, из белого "мерса"? Ладно, потом разберемся… Собаку спасать надо!
И все же он не пожалел минуту, чтобы разглядеть повнимательней кровавые следы на полу. Уж очень четко и нагло проступали они на линолеуме. Линогравюры, а не следы. Чаще других повторялся отпечаток подошвы сорок четвертого размера с характерной подковообразной фигурой в протекторе каблука. Он запомнил эту кровавую литеру "U"…
Патрульный "жигуль" вырулил на Большую Черкизовскую, и Еремеев включил синюю мигалку. Дорогу!
Пес слегка постанывал на выбоинах в асфальте, на перепутьях трамвайных рельсов. Значит, слава Богу, жив еще… "Живи, миленький, держись, браток", - умолял его и вслух, и про себя Еремеев.
- Сколько ему? - спрашивал Макарычев.
- Только что два стукнуло.
- Самый расцвет. Юноша по их собачьим меркам. Должен сдюжить, Орестыч. Ты так не мандражи. Обойдется.
- Понимаешь, Макарыч, собака - это меньшее, конечно, чем человек, но большее, чем животное.
- Да это ты мне не объясняй. Сам десять лет эрделя держал. Долли. Ох, и классная, я тебе скажу, сука была…
В ветлечебницу стояла длиннющая очередь. Но никто и слова не сказал, когда Еремеев пронес на руках окровавленного пса прямо в смотровую.
- Лазарь Моисееич, спасите Дельфа! Вы его знаете… Любое лекарство. Чего бы не стоило. Валютой плачу. Спасите!
- Несите в операционную! Быстро! Раны резаные?
- Огнестрельные. Я вам ассистировать буду.
- Мойтесь! Зоя Дмитриевна - ножницы и бритву!
Из Дельфа извлекли две пули. Третья, пробив складки шеи, прошла навылет. Сшили перебитую артерию, загипсовали раздробленное предплечье…
Еремеев открыл чемоданчик, отсчитал пять стодолларовых бумажек и сунул их в карман ветврачу.
- Спасибо. Завтра заеду навестить.
Макарычев уже уехал, и Еремеев нырнул в метро. Карина, должно быть, заждалась, - вместо обещанных получаса пролетели все полтора… Но какая же гнида сунулась? Эх, если бы собаки могли говорить!.. Да что толку, в суде показания животных признали бы недействительными… Однако и чушь вам в башку лезет, ваше благородие. Крыша еще не съехала, но уже в пути… Поедет тут - дом сожгли, собаку застрелили. Ну и год выпал. А еще год Собаки, мой год…
На Преображенке он заглянул в старообрядческий храм, стоявший против отделения милиции. Отыскал икону Николая-чудотворца.
- Святый отче, не обессудь! За бессловесную тварь прошу, не попусти ее в беде. Никого у меня не осталось. Спаси ее и сохрани, о всеблагий чудодеец!
Карина и в самом деле его заждалась. Махалин, закончив официальную часть допроса, явно подбивал под нее клинья, и Еремеев поспешил увести свою подопечную. На Преображенском валу он остановил таксиста и велел ехать в Сокольники к платформе Маленковской. Там они дождались сергиево-посадскую электричку и сели в хвостовой вагон.
- А где собака? - спохватилась вдруг Карина. Еремеев рассказал, что произошло. Девушка помрачнела, надолго замолчала, потом достала из сумки плейер, надела наушники и, откинувшись на спинку сиденья, ушла в мир только ей слышимой музыки.
По вагону сновали бесконечные продавцы газет, книг, хозяйственной мелочи.
- Анекдоты про Штирлица и Чапаева, Вовочку и Горбачева, Ленина и Брежнева, чукчу и Рабиновича…
- Свежие номера "Совершенно секретно", "Спид-инфо", "Страшная газета", "Клюква", "Шесть соток", "Подмосковные известия"…
- Всего за полторы тысячи увлекательное дорожное чтение: очень крутой детектив с тремя загадочными убийствами, эротическими сценами и неожиданной развязкой. Покупайте новый триллер Эдвардса Конти "Смерть в черной шляпе". Такого вы еще не читали!
"Пошел к черту, дурак! - мысленно послал его Еремеев. - Жизнь покруче любого триллера. Тебя бы сейчас вместе с автором твоего детектива в мою шкуру…"
Карина протянула ему наушники. Он закрепил стереофоны на голове, и в уши нежно прянула роскошная раздольная музыка. По первым же летящим мерцающим аккордам он узнал оркестр Поля Мориа. Потом полилась грустная и глубокая мелодия с человеческим придыханием керамической флейты - окарины. Она всевластно и мягко собрала раздерганную душу воедино, повела, повлекла ее вверх, ввысь, и та внимала ей завороженно и отдохновенно. Джеймс Ласт. Усталый Моцарт двадцатого века…