Мазай обвел взглядом разложенные на столе деликатесы, но ему пришелся по душе лишь ломтик булки; он не съел его, только понюхал корочку.
Мы обменивались ничего не значащими фразами до тех пор, пока не осушили первую бутылку. После этого Мазай достал свою знаменитую трубку, с которой он не расставался никогда, набил ее голландским табаком и закурил.
Трубка была знаменита ценой. Для непосвященных она не представляла никакого интереса. Трубка как трубка, таких везде пруд пруди. Это на первый взгляд. А на второй…
Для второго взгляда требовался специалист. Или человек, который много чего видел в своей жизни.
Например, я.
Подобных трубок в мире насчитывались единицы. Ей было уже много лет, потому с виду она не казалась раритетом. Когда-то для ее изготовления убили слона, чтобы снять с него бивень, и спилили несколько ценных деревьев, а взяли всего ничего – небольшое колечко слоновой кости и три или четыре кусочка древесины.
Остальной материал сожгли, дабы трубка была единственной и неповторимой в своем роде. Поэтому легко представить, сколько она стоила еще в те далекие времена, не говоря уже о том, какие деньги могли за нее дать современные коллекционеры.
Как трубка попала к российскому бомжу, можно было только предполагать. На мой вопрос "Где взял?" Мазай недовольно отмолчался – сделал вид, что не расслышал. Второй раз я уже не спрашивал – из вежливости.
Похоже, Мазая неприятно удивили мои обширные познания по части курительных приборов. Сам он точно знал, какой ценностью обладает, так как трубку берег, словно зеницу ока, и хранил ее в специальном футляре.
Вообще сама фигура Мазая казалась сплошной тайной. Его прошлое для всех было табу. А оно явно тянуло на приключенческий роман с продолжением.
Чего стоила лишь одна татуировка на левом предплечье – кобра, обвившая якорь со скрещенными молниями.
Мне было известно, что подобными художествами украшали себя наши "барракуды", аналог американских "морских котиков"; отряд "барракуд" обычно задействовали в спецоперациях на побережьях Индийского и Тихого океанов.
Я не стал лезть в душу Мазая. На кой это мне? Почти у каждого из нас есть скелет, который мы тщательно храним в шкафу. Ведь не всем, кто родом из спецназа, улыбнулась судьба после окончания службы.
Ко мне Мазай относился со странной смесью уважения и настороженности. Нет, его вовсе не смущал мой статус бизнесмена. Ему на это было наплевать.
Просто Мазай был чересчур проницательным человеком, чтобы безоговорочно поверить в мою легенду. У нас сразу установилось негласное правило: никаких вопросов о прошлой жизни. И мы придерживались его неукоснительно.
– Американцы Ирак хотят бомбить. – Мазай сокрушенно вздохнул. – Много горя будет…
– Брось… – Я поморщился. – Количество горя с течением времени не уменьшается и не увеличивается. Горе -это величина постоянная, константа. Оно лишь кочует из материка на материк, из одной страны в другую.
– Может, ты и прав. Но как-то так получается, что горе большей частью стоит на якоре в наших краях.
– Не путай горе с бедой. А к бедам мы привычные.
– Что беда, что горе – один хрен.
– Не скажи. Горе, это когда безносая ходит по городам и весям с косой. А что касается беды… у нас это состояние сродни хроническому геморрою: неурожай – беда, полные закрома – тоже беда, зерно хранить негде и продать некому; гнилая дождливая осень – беда, по дорогам и танком не проедешь, зима – опять беда, топить нечем; лето – еще какая беда, так как горят торфяники, потому что болота с дурного ума осушили… Этот перечень можно продолжать до бесконечности.
– Ну, ежели так… Может, ты и прав…
– А что касается янки, так ведь палка имеет два конца. Ты библию читал?
– Давно, – коротко ответил Мазай и нахмурился.
Он никак не мог понять, куда я клоню.
– Одним из самых больших грехов считается гордыня, наплевательское отношение ко всем окружающим. А все грехи наказуемы, уж поверь мне. В последнем столетии второго тысячелетия колесо истории значительно ускорило свой бег, и если раньше кары небесной ждали десятилетиями, то теперь этот срок значительно сократился…
Такое начало разговора вошло у нас в привычку. На политике и мировых проблемах мы разминались.
Умные (а еще лучше – заумные) речи действовали на Мазая как допинг. В своих "дебатах" мы иногда доходили даже до космических пришельцев.
– Так говоришь, вскорости все может перевернуться? – с надеждой подвел итог нашей "политбеседы" Мазай.
– Еще как. Притом с большим шумом. Как пели пролетарии: кто был никем, тот станет всем.
– Дожить бы…
– Хочешь тряхнуть стариной? – спросил я с невинным видом.
– Хе-хе-хе… – многозначительно рассмеялся Мазай, и поторопился изменить тему разговора: – В городе заказное убийство.
– Эка невидаль. Это не новость.
– Почему? – удивился Мазай.
– А все потому. В нашем славном городке заказные убийства, если судить по реакции населения, сродни заморозкам на Мальорке – народу уже все до лампочки. Почти каждый месяц кого-нибудь валят. Бывает и пачками.
– Ну, не скажи, – горячо возразил Мазай. – Такого еще не было.
– Неужели замочили мэра? – пришла и моя очередь удивляться.
Наш городской голова был еще тот фрукт.
Он сидел за экономические преступления при всех властях, – от коммунистической до новой демократической – но каждый раз каким-то чудом очень быстро оказывался на свободе, притом по реабилитации.
Его не брали ни хворь, ни пули, ни взрывные устройства конкурентов, ни выстрелы из гранатомета.
Бронированный "мерседес" мэра взлетал на воздух три раза, а ему хоть бы хны.
Говорили, что на свою избирательную кампанию он потратил сумму, сравнимую с годовым бюджетом города. Теперь он стал членом новой правящей партии, поддерживаемой президентом, и каждую неделю через экраны телевизоров загробным голосом не говорил, а вещал прописные истины и красочно расписывал свои успехи на городском поприще.
– Чур тебя, – вяло отмахнулся Мазай. – Пусть живет. Он хотя бы наших не трогает. Тот, что был до него, травил нас как зайцев. Нигде от него спасу не было.
– Хороший человек, – я скептически ухмыльнулся.
– У каждого свой крест, – философски заметил Мазай.
– И то правда… Так кого там на этот раз грохнули?
– Коммерческого директора "ящика". И какого-то коммерсанта. Ну и двух человек охраны.
"Ящиком" в городе назывался номерной военный завод, выпускающий всякие интересные штучки. В том числе и ракеты средней дальности.
Раньше о специализации завода сотрудники "ящика" и дома под одеялом боялись говорить, а теперь каждый пацан в городе об этом знает. Куда мы идем?
Вопрос, конечно, чисто риторический, но для меня, как военного человека (пусть и бывшего), совсем не праздный. Вокруг нас, если судить по новым веяниям в политике, теперь одни друзья. Не на кого, блин, даже плюнуть.
Господи, избави нас от таких друзей! А от врагов мы сами как-нибудь избавимся. Не мною сказано, и давно, но точно.
– Взорвали? – спросил я без особого интереса.
– Нет. Расстреляли.
– Когда?
– Утром. Они возвращались с Мячи.
В моей голове будто тумблер щелкнул. Мяча!!! У меня даже ладони вспотели.
Стараясь не показать Мазаю, что взволнован до крайности, я неторопливо открыл новую бутылку, наполнил стаканы и выпил, не закусывая. Мазай остро взглянул на меня и опустил глаза.
Мяча! Два человека и охрана… Я напряг память, пытаясь восстановить облик "премудрого пескаря".
Моб твою ять! Эх, Волкодав, стареешь, брат… А ведь ты почти узнал его. Увы – всего лишь почти.
Это был коммерческий директор "ящика".
Мне приходилось с ним общаться, – правда, всего раз – когда завод заказывал моей фирме материалы для отделки офисов. Он подписывал договор на поставку.
Я видел его мельком, через приоткрытую дверь кабинета, – когда секретарша заносила ему документы на подпись. Он был чересчур важной персоной, чтобы напрямую общаться с каким-то малоизвестным бизнесменом.
Ладно, с "пескарем" все ясно. Почти ясно. А как звали того коммерсанта, который ехал вместе с ним? Уж не Висловский ли?
Блин! Меня начал бить мандраж. На даче был еще и Анубис. Мог он возвращаться в город вместе с коммерческим директором?
Сомнительно. Он профессионал и позволить себе такую глупость просто не имел права. Тем более, после ночных событий.
Лично я на его месте этого не сделал бы никогда. Ведь коммерческий директор чересчур известная в определенных кругах фигура, и засветиться в его обществе человеку, которого ищет "контора", все равно, что самому себе надеть петлю на шею и выбить из-под ног табуретку.
Значит, Висловский. И два его телохранителя. Почему они?
А потому, что встреча явно была тайной и "премудрый пескарь" не стал тащить за собой лишние глаза и уши. Его привез на дачу сам Денни. И увез утром.
Итак, "мистер Смерть"? А кто еще. Сработано в духе Анубиса – молниеносно и эффективно. Он всегда любил опережать противника как минимум на шаг.
Анубис не стал продолжать поиски человека, подсматривающего за гостями Висловского. Это длинный и скользкий путь.
Более надежно и просто было избавиться от свидетелей. Конечно – я в этом был совершенно уверен – коммерческий директор и Висловский не знали, с кем имеют дело, но они видели его.
И этого оказалось вполне достаточно, чтобы Анубис вынес им смертный приговор. Он уехал раньше, устроил засаду и…
В общем, все как обычно. Возможно, Анубис был не один. Не исключено. Если Анубис затеял в городе какую-то многоходовую комбинацию, поддержка ему просто необходима.
Нужно расспросить Мазая, чтобы он рассказал все, что ему известно об этом убийстве! Мне нужно точно знать, кто сидел в машине вместе с коммерческим директором "ящика".
Стоп! Укроти свой дурацкий порыв, братец Волкодав. Успеется. Мазай неглупый человек. Не нужно давать ему пищу для размышлений.
Нужно просто приехать домой и посмотреть телевизионные новости. Кроме того, есть еще один вариант – не исключено, что коммерческого директора военного завода "заказали" совсем другие люди.
– Еще по единой? – спросил я Мазая.
– Когда я был против?
Мы выпили, закусили. Мазай снова задымил своей знаменитой трубкой. Он смотрел на меня исподлобья, двигая кустистыми бровями, с каким-то странным выражением – пытливо и недоверчиво.
Неужели он думает, что я имею какое-то отношение к убийству?
Бред! Что может понимать в таких делах бомж Мазай? Я никогда не давал ему повода считать себя человеком, способным на нечто подобное. То, что я был отставным военным, он вычислил сразу.
Что ж, рыбак рыбака видит издалека, как гласит пословица. Но мало ли офицеров после увольнения в запас занялись бизнесом? Пруд пруди.
Конечно, Мазай был очень проницательным типом, несмотря на свой образ жизни и социальный статус.
Может, я где-нибудь прокололся? Где и когда? Трудно сказать.
Наверное, он уловил мою странную реакцию на сообщение о гибели коммерческого директора, подумал я с досадой.
Нет, все-таки с годами даже железные нервы сдают. А я всегда был достаточно эмоциональным человеком.
Это только настоящие разведчики в совершенстве умеют владеть мимикой.
Я же был всего-навсего рабочей лошадкой ГРУ. Куда начальство вожжи тянуло, туда я и ехал.
Мне хотелось немедленно сесть в машину и побыстрее добраться домой, чтобы послушать городские новости. Я не сомневался, что город сейчас напоминает разбуженный пчелиный улей.
Делом об убийстве коммерческого директора "ящика", само собой понятно, будет заниматься не только милиция, но и служба безопасности. Ведь военный завод был очень серьезным объектом.
Но у меня еще оставались вопросы к Мазаю.
Я мог бы с ними и погодить, однако мне вовсе не хотелось вызвать у моего собеседника еще большие подозрения. Ведь Мазай уже был приучен, что столь шикарное угощение, на которое я сегодня расщедрился, предполагает плату с его стороны в виде информации.
– Я хочу тебя кое о чем расспросить, – решительно отбросив все колебания, сказал я, когда мы допили вторую бутылку.
– Щебечи, – благодушно согласился Мазай.
– В городе, как мне кажется, появились новые люди… – начал я осторожно.
– Появились, – согласно кивнул мой собеседник.
Он сразу понял, что я имею ввиду, и не стал задавать уточняющие вопросы.
– Кто они?
– Не знаю. А что, и тебя начали доставать?
– Момент. Что значит "и тебя"?
– На Левобережной и в самом центре скупается вся мало-мальски стоящая недвижимость. Кто кочевряжится, тех жмут так, что мало не покажется.
– Блин! Оказывается, я здорово отстал от жизни. Мне об этом еще неизвестно.
– Так ведь они действуют тихой сапой. Пока давят бизнесменов мелкого и среднего калибра. Но есть сигналы, что скоро займутся и акулами. Они перекупают акции, играют на бирже по крупному, ставят палки в колеса тем, кто не согласен на их условия.
– А ты откуда об этом знаешь?
Мазай многозначительно ухмыльнулся.
– Земля слухами полнится… – сказал он уклончиво.
Сукин сын! Тоже мне граф Монте-Кристо, таинственный и непредсказуемый. Мазай никогда не открывал свои источники информации, что иногда меня сильно раздражало.
А знал он много. И я подозревал, что он пользовался услугами не только нищих и проституток.
– Так все-таки, кто за всем этим стоит? – спросил я, не особо надеясь на ответ.
– Пока неизвестно. Я не особо интересовался. Но если тебе нужно, то узнаю.
– Узнай. И как можно быстрей. Не плохо бы знать и адрес их штаб-квартиры. Я хорошо заплачу.
Мазай посмотрел на меня исподлобья и с иронией ухмыльнулся.
– Не все в жизни измеряется деньгами, – сказал он нравоучительно. – Наливай.
Я откупорил очередную бутылку, и мы продолжили наши посиделки. В какой-то момент я вспомнил, где нахожусь, и на меня, как в первый раз, напал гомерический смех.
Я упал на какие-то тряпки и принялся ржать, словно сумасшедший. Наверное, мое поведение не показалось пьяному Мазаю необычным, потому что он, глядя на меня, тоже захохотал.
Нет, что ни говори, а самое лучшее лекарство для снятия стресса – это водка. Я совсем забыл все свои печали и заботы, и плыл на корабле, похожем на Ноев ковчег, в неведомые края.
Только вот беда – море сильно штормило. Да так, что и я, и Мазай едва держались на ногах.
Андрей
Андрей чувствовал себя неважно. Время от времени его знобило, болели мышцы, будто он надорвал их на тренировке, першило в горле.
Наверное, он простыл, когда убегал от подручных Февраля в одном костюме, который никак нельзя было назвать теплым. А может, сказалось чересчур большое нервное напряжение.
Юноша лежал в постели и страдал. Температура была не очень высокой – всего тридцать семь с половиной градусов, но мать даже слушать не хотела его просьб, заключавшихся в том, что Андрей просился на улицу якобы для того, чтобы подышать свежим воздухом.
На самом деле он хотел повидаться с Дроздом. Тот уже приехал, но когда Андрей позвонил ему, то по голосу своего взрослого приятеля юноше стало ясно, что Дрозд не горит желанием поболтать по телефону.
Видимо, у Дрозда опять какие-то неприятности, решил Андрей, но не успокоился. Ему очень хотелось поделиться с ним новостями о своих приключениях на новогоднем бале. И посоветоваться, как быть дальше.
Дело в том, что второго января ему позвонил Габор. Ни свой адрес, ни телефонный номер Андрей ему не давал. Но, похоже, пронырливый венгр (Габор был из семьи венгерских коминтерновцев, поселившихся в России еще в довоенное время) сумел отыскать его через справочное бюро.
– Ух, брат, наделал ты шухеру! – восторженно заявил Габор, едва Андрей поднял трубку; он даже забыл поздороваться – наверное, от переполнявших его чувств. – Молодец!
– Это ты о чем? – с фальшивым удивлением спросил Андрей.
– Брось! Не прикидывайся лохом. О тебе вся школа гудит.
– Пусть себе гудит. Только я не знаю, по какому поводу.
– Ну ты, блин, даешь! Хватит врать-то. Ты самого Февраля едва не завалил. В реанимации лежит.
– Живой? – невольно вырвалось у встревоженного Андрея.
– А что ему станется? У него голова дубовая. Его не кирпичом нужно бить, а кувалдой.
– М-м… – промычал Андрей, не зная, что сказать.
– Менты на уши стали, – между тем продолжал Габор. – Вощанские такую пальбу возле школы устроили, будто война началась. Народ с перепугу по щелям полез – словно тараканы.
– Поймали тех, кто стрелял? – упавшим голосом спросил Андрей.
– Как же, их поймаешь… Слиняли. И Февраля унесли на руках. Потом они в больницу его отвезли. Менты нас опрашивали. А хрен им! Так что не волнуйся, мы не сдали тебя.
– Откуда тебе известно, что это я Февраля?..
– Чудак человек! Так ведь я сразу сообразил, зачем этот рыжий глист тебя на улицу потащил. Но извини, брат, помочь тебе не успел. Пока собрал ребят, ты уже постарался без нас. Мы видели почти все, но добежать не успели. А когда эти придурки достали стволы, нам ничего иного не осталось, как зарыться поглубже в сугроб. Сам понимаешь, очко не железное…
– Понимаю… Но ведь ты говоришь, что вся школа гудит.
– Неувязочка вышла…
Слышно было, как Габор сокрушенно вздохнул.
– Кое-кто из ребят язык отвязал. Моя вина, не успел предупредить… Но ты не бойся! Свидетелей менты не найдут. А ты держи язык за зубами. Отказывайся от всего. Скажешь, что был вместе со всеми. Я подтвержу.
И Маноло тоже. Он парень, что надо. Его на понт менты не возьмут.
– Спасибо, Габор. Выйду с больничного, накрою поляну.
– Вот это по-нашему. Давай, выздоравливай. Только… – Габор заколебался. – Ты уж будь поосторожней.
Февраль – человек Самурая, если ты не знаешь. Февраль – опасная тварь. Он вряд ли забудет про свой облом. Но ты не дрейфь. Держись поближе к нашим пацанам. И не ходи в ночное время. Хотя бы месяц-два.
– Понял, – упавшим голосом ответил Андрей.
– Ну, бывай. Встретимся в школе.
– Бывай…
После разговора с Габором температура у Андрея подскочила до тридцати девяти градусов. Правда, ненадолго.
Он и сам понимал, что ни Февраль, ни Самурай не забудут о событиях возле двадцать седьмой школы. И когда-нибудь они все равно его достанут. У них для этого возможностей хватало.
Что делать? – думал Андрей. Идти в милицию? А что он им скажет? Даже если его там внимательно выслушают и арестуют тех, кто устроил возле школы стрельбу, через день-два их все равно освободят. И за большее вощанских отпускали с миром.
А иначе можно было пересажать почти все мужское население Вощанки. Там каждый третий – вор, и каждый пятый – бандит.
Мрачные мысли не очень способствовали скорому выздоровлению, и Андрей только вздыхал, с тоской глядя на морозные узоры, будто вырезанные тонким штихелем на оконном стекле.
После Габора, четвертого января, позвонил тренер. Несмотря на каникулы, ему кто-то доложил, что у Андрея грипп.