– Есть еще эти проклятые грабежи, – ответил Хиллер, вставая из-за стола. – И тот шантажист…
– И расисты, – добавил Рейнхарт.
– А шантажист… – начал было Хиллер.
– Поганый расист, – поправил Рейнхарт.
– Тоже тот еще гад, – подхватил Хиллер. – ВВ, зайди ко мне завтра, обмозгуем то, что мы имеем. Хейнеман еще на больничном?
– Вроде собирался выйти в понедельник, – сообщил Мюнстер.
На самом деле он сам собирался попросить пару выходных в связи с выходом Хейнемана. Но что-то ему подсказывало, что время для этого не совсем подходящее.
– Ну что ж, продолжаем работать, – резюмировал Хиллер, выпроваживая всех за дверь. – Чем быстрее мы это раскроем, тем лучше. Черт возьми, неужели невозможно выяснить, кто это? Или как?
– Ничего невозможного нет, – изрек Рейнхарт.
– И?.. Какие выводы сделал интендант ? – спросил Ван Вейтерен, протягивая фотографии.
Мюнстер посмотрел на снимки безногого, в коричневых пятнах трупа и места происшествия. По всем параметрам место выбрано идеально: густой кустарник, заросшая канава… Неудивительно, что труп пролежал там так долго. Наоборот, то, что на него наткнулась шестилетняя девочка, можно считать абсолютной случайностью.
– Не знаю. Во всяком случае, кажется, все это было очень хорошо продумано.
Комиссар задумчиво бубнил что-то себе под нос.
– Ну да, продумано. Из этого и будем исходить. А ты что думаешь насчет расчленения?
– Конечно, затруднение идентификации…
– Ты часто узнаешь людей по ногам?
– Только если есть особые приметы – татуировки или что-то подобное. Сколько ему было лет?
– Примерно пятьдесят – шестьдесят. Нужно подождать до вечера. Пренеприятнейший труп, надо сказать. Думаю, заниматься им придется тебе и Рооту.
Мюнстер поднял глаза:
– Почему мне? А другие что будут…
Ван Вейтерен предупреждающе поднял палец:
– Другие заняты "своим проклятым грабителем". А Рейнхарт все шьет дело террористам. А меня положат, чтобы поковыряться немного в брюхе… в первую неделю мая. Так что лучше тебе заняться этим с самого начала.
Мюнстер почувствовал, что краснеет.
– Естественно, я в твоем распоряжении, когда ты окажешься в тупике, – поспешил заверить его Ван Вейтерен.
""Когда", – подумал Мюнстер, – а не "если"".
– Сначала надо еще найти, в чем застрять. Роот уже просмотрел списки пропавших без вести?
Комиссар нажал кнопку внутренней связи, и через пять минут на пороге стоял криминальный инспектор Роот с кипой бумаг в руках. Он рухнул на свободный стул и почесал подбородок. Его недавно отпущенная борода торчала в разные стороны и, по мнению Мюнстера, делала его слегка похожим на бомжа. Но вообще-то иногда бывает полезно иметь под боком человека, по лицу которого не видно за сто метров, что он полицейский.
– За последние два года поступило тридцать два заявления о пропавших без вести в нашем районе, – доложил он. – То есть тех, кто не объявился. Шестнадцать – в городе. Я их тут слегка проредил… Если считать, что он пролежал там от шести до двенадцати месяцев, то о нем должны были заявить с апреля по декабрь прошлого года. Посмотрим, конечно, что получится, когда у Меуссе все будет готово…
– Как может пропасть без вести столько народу? – возмутился Мюнстер. – Это достоверные цифры?
Роот пожал плечами:
– Большинство убегает за границу. В основном молодежь. Примерно в пятидесяти – шестидесяти процентах случаев о преступлении и речи нет… Так, по крайней мере, утверждает Стауф, а он в курсе дела. Думаю, он не считает всякую мелочь. Исчезает довольно много наркоманов. Едут в Таиланд, Индию или еще куда-нибудь.
Ван Вейтерен кивнул.
– И сколько у нас осталось кандидатов?
Роот полистал списки. Мюнстеру было видно, что некоторые имена обведены, подчеркнуты или отмечены знаком вопроса, но ценной информации явно не хватало.
– Не так уж много, – подтвердил Роот. – Если это мужчина в возрасте пятидесяти – шестидесяти лет, ростом около ста семидесяти пяти, считая голову и ноги… тогда у нас остаются на выбор только двое, может быть, трое.
Комиссар внимательно рассматривал свою зубочистку.
– Достаточно одного. Только чтобы это был он… И вовсе не обязательно, что он из наших мест. У нас нет данных о том, что он был убит в районе Берена, думаю, это могло произойти где угодно.
Роот кивнул:
– Если брать всю страну, то есть еще семь-восемь человек на выбор. В любом случае, я считаю, что, прежде чем искать возможных вдов, нужно дождаться результатов вскрытия.
– Без сомнения. Чем больше вдов его не увидят, тем лучше.
– Ну да, – продолжил Мюнстер после несколько затянувшейся паузы, – а что мы будем делать тем временем?
Ван Вейтерен откинулся назад так, что затрещало кресло:
– Я предлагаю прояснить основные моменты. Я скажу Хиллеру, что вы этим занимаетесь, а я, как говорится, на подхвате.
– Ну что ж, – сказал Роот в столовой за чашкой кофе, – думаю, мы справимся с этим за неделю.
– Неплохо бы, – согласился Мюнстер. – Когда будет готов отчет Меуссе?
Роот посмотрел на часы:
– Где-то через час. Я считаю, будет лучше поехать туда вместе. Что скажешь?
Мюнстер согласно кивнул.
– А как у нас движется работа по связям с общественностью? – поинтересовался он. – В газетах писали довольно много.
Роот помотал головой и проглотил половину венской булочки.
– Пока ничего существенного. Краузе следит за информацией. Сегодня вечером в новостях будет объявление… по телевизору и по радио, но, черт возьми, это должен быть кто-то из них. – И он постучал ложкой по спискам.
Мюнстер взял их в руки и стал изучать пометки Роота. Три имени обведены два раза, видимо, это и есть возможные кандидаты.
То есть кандидаты быть убитыми, расчлененными и небрежно брошенными в зарослях канавы в окрестностях Берена. Он быстро прочитал:
Клаус Меневерн
Браутенсвей, 4, Блоксберг
1937 г. р.
пропал без вести 01.06.1993
Пьер Кохлер
Армастенстраат, 42, Маардам
1936 г. р.
пропал 27.08.1993
Пиит Хауленц
Хогмерлаан, 11, Маардам
1945 г. р.
пропал 16.10.1993
– Да, – сказал он, возвращая списки на стол, – должно быть, это один из них.
– Это точно, – подтвердил Роот. – В таком случае мы сделаем все за неделю. Я это просто чувствую…
4
Он вышел из здания полиции на час раньше обычного и сразу поехал домой. Письмо лежало там, где он его оставил, – на полке в прихожей. Он снова открыл его и перечитал. Содержание не изменилось.
Настоящим сообщаем, что ваша операция по удалению аденокарциномы толстого кишечника назначена на 5 мая.
Мы просим вас подтвердить указанное время по почте или телефону не позднее 25 апреля, а также прибыть в отделение 46В 4 мая не позднее 21 часа.
После операции потребуется пребывание в стационаре в течение 2–3 недель; мы сообщаем это, чтобы вы могли планировать работу и семейную жизнь в соответствии с вышеизложенным.
С уважением,
Марика Фишер, секретарь.
Госпиталь Гемейнте, Маардам
"Тьфу ты, черт", – подумал он. Нашел в конце страницы телефон и набрал номер.
Ответил молодой женский голос. Максимум двадцать пять лет, примерно как его дочери.
– Ну, в общем, я приеду, – сказал он.
– Простите, с кем я разговариваю?
– С комиссаром Ван Вейтереном, естественно. У меня рак толстой кишки, и доктор Мувенруде собирается его резать…
– Секундочку.
Он подождал. Она вернулась:
– Да, пятое мая. Я отмечу, что вы приедете. Пожалуйста, не позднее чем за день до операции. Вам зарезервировано место в отделении 46В. У вас есть вопросы?
"Это больно? – подумал Ван Вейтерен. – Я выживу? Сколько процентов больных не просыпаются после наркоза?"
– Нет, – ответил он. – Я позвоню, если передумаю.
По тишине на другом конце провода он понял, что она удивлена.
– Почему вы можете передумать? – спросила она наконец.
– У меня могут появиться другие дела. Это непредсказуемо.
Она засомневалась:
– Господин Ван Вейтерен, вы волнуетесь перед операцией?
– Волнуюсь? Я?
Он попробовал рассмеяться, но и сам слышал, что его смех звучит не лучше, чем у подыхающей собаки. А их-то ему доводилось видеть в жизни.
– Тогда договорились, – сказала она дружелюбно. – Могу вас успокоить тем, что доктор Мувенруде – один из наших опытнейших хирургов, и вряд ли у вас в целом какой-то сложный случай.
"Нет. Но это мое брюхо, – подумал Ван Вейтерен. – И моя кишка. И она у меня с таких давних пор, что за это время я успел к ней несколько привязаться".
– Пожалуйста, звоните, если у вас появятся вопросы. Мы будем рады вам помочь.
– Большое спасибо, – вздохнул он. – Я в любом случае еще позвоню до операции. До свидания.
– До свидания, господин Ван Вейтерен.
Он постоял несколько секунд с письмом в руке. Потом разорвал его на четыре части и бросил в корзину.
Примерно через час он доел на балконе две жареные колбаски с картофельным салатом. Выпил стакан темного пива и стал размышлять, не выйти ли ему все-таки за пачкой сигарет. Зубочистки кончились, а вечер прекрасен.
"Все равно помирать", – подумал он.
Он прислушался, как часы в Кеймере бьют шесть. На тумбочке в спальне лежали два наполовину прочитанных романа, но он понимал, что они останутся там еще долгое время. В душе его не было мира. Наоборот, сидевшее внутри беспокойство выпускало свои когти, и, конечно, причину его никак нельзя было назвать секретом.
Ничего странного. В воздухе чувствовалась мягкость. Умиротворяющий теплый ветерок дул в квартиру с балкона, над крышей пивоварни на другой стороне Клойстерлаан повисло красное солнце. В кустах сирени за навесом для велосипедов чирикали птички.
"Вот я сижу, – подумал он. – Знаменитый комиссар Ван Вейтерен. Пятидесятисемилетний восьмидесятикилограммовый коп с раком толстой кишки. Через две недели я совершенно добровольно лягу на операционный стол, чтобы какой-то неопытный ученик мясника отрезал одиннадцать сантиметров моего тела. Тьфу, черт возьми".
Из низа живота начала подниматься легкая тошнота, теперь это было обычным делом после еды. Однако это не боль. Просто небольшая неприятность. И на том спасибо, конечно; жареные колбаски не значились в списке рекомендованных диетических продуктов, который ему дали в феврале после обследования. Но какого дьявола? Нужно добраться до операционного стола, сохранив остатки соображения, а потом уже, если все обойдется, можно будет думать о новых привычках. Здоровом образе жизни и тому подобном.
Всему свое время.
Он убрал со стола. Отнес посуду на кухню и поставил в раковину. Вернулся в гостиную и начал вяло просматривать кассеты и диски.
"Одиннадцать сантиметров моего тела", – подумал он и вдруг вспомнил фотографии, которые видел утром.
Мужчина без головы из Берена.
Без головы, рук и ног.
"Могло быть и хуже", – подумал он.
Как раз от пятидесяти до шестидесяти, как утверждает Меуссе.
Очень похоже. Быть может, они вообще ровесники? Пятьдесят семь. Почему бы нет?
Да, могло быть намного хуже.
Через десять минут он ехал в машине, включив на всю громкость хор Монтеверди. За полчаса еще не должно стемнеть. Времени предостаточно.
Он просто хотел взглянуть. Ничего больше. В конце концов, он все равно не был занят ничем другим.
Как говорится, всему свое время.
5
– Как личная жизнь? – поинтересовался Мюнстер, садясь рядом с Роотом в его старый "ситроен", – надо ведь о чем-то говорить и помимо работы.
– Хуже некуда, – ответил Роот. – Порой думаю, что мне надо сделать укол, который навсегда бы избавил меня от инстинктов.
– Вот как, – отозвался Мюнстер, уже пожалев, что затронул эту тему.
– С женщинами происходит что-то странное. По крайней мере с теми, что мне попадаются. На прошлой неделе познакомился с одной дамочкой – рыжеволосой красоткой из Оостербрюгге, она здесь в городе на курсах для медсестер. Мы сходили в кино, потом в "Крауз", а потом, когда я спросил ее, не хочет ли она зайти ко мне выпить немного вина и закусить его сыром, знаешь, что она ответила?
– Ума не приложу.
– Что ей надо домой к своему парню, который приехал в город и дожидается ее в сестринском общежитии.
– Ужас, – согласился Мюнстер.
– Да вообще кошмар, – продолжил Роот. – Наверное, я уже стар, чтобы бегать за женщинами. Может, попробовать дать объявление в газету. Курман из оперативного отдела нашел себе так очень даже ничего… но тут, конечно, нужна доля везения.
Он замолчал, сосредоточившись на обгоне голубого мебельного фургона. Мюнстер зажмурил глаза, когда прямо перед ними появился трамвай номер двенадцать. Через минуту он решился их открыть, и оказалось, что они чудом вывернули.
– А у тебя как дела? – спросил Роот. – По-прежнему все безоблачно с самой красивой женой полицейского в мире?
– Настоящий рай, – ответил Мюнстер и, на секунду задумавшись, понял, что сказал практически чистую правду.
Синн – это все-таки Синн. Единственное, что его иногда беспокоило, это вопрос: что такая женщина могла найти в нем, низкооплачиваемом полицейском, который на десять лет ее старше и который так много работает, что почти не видит ни ее, ни детей? Иногда казалось, что он получил от жизни нечто, чего совсем не заслуживал. И что когда-нибудь придет расплата.
Впрочем, зачем волноваться? У него счастливый брак и двое детей; может, нужно просто это с благодарностью принять. Во всяком случае, обсуждать это с криминальным инспектором Роотом ему хотелось меньше всего.
– Тебе бы надо сбрить бороду, – сказал он вместо этого. – Если бы я был женщиной, меня бы этот мох не возбудил.
Роот провел рукой по подбородку и задумчиво взглянул в зеркало заднего вида:
– Иди к черту. Не так уж и плохо она выглядит. Не уверен, что ты знаешь, чего хотят женщины.
– Ну хорошо. Как знаешь. Что будем делать с Меуссе?
– Придется пригласить его выпить, как обычно, – сказал Роот, подъезжая к зданию судмедэкспертизы. – А ты как думаешь?
– Да, так будет проще всего, – согласился Мюнстер.
Судмедэксперт Меуссе еще не закончил общение с сегодняшними трупами, и, чтобы ему не мешать, Мюнстер и Роот решили подождать его в кабинете.
Он пришел на двадцать минут позже назначенного времени, и Мюнстер понял, что денек у того выдался не из легких. Его тощее воробьиное тело напоминало скелет больше, чем когда-либо, лицо совсем посерело, а глаза за толстыми линзами очков, казалось, еще глубже запали в глазницы – видимо, наглядевшись за день на зло и извращения этого мира. Сам Мюнстер не смог смотреть на обезглавленный труп дольше пяти секунд воочию и десяти на фотографиях. Бедняга же Меуссе, по его предположению, копался сегодня в этом гнилом мясе часов десять – двенадцать.
Меуссе молча кивнул и повесил на крючок у двери свой запачканный белый халат. Вымыл в раковине руки и накинул лежащий на столе пиджак. Пару раз провел ладонью по совершенно лысой голове и вздохнул:
– Да, господа?
– Может быть, мы лучше поговорим, пропустив стаканчик в "Фиксе"? – предложил Роот.
Бар "Фикс" находился прямо через дорогу от здания судмедэкспертизы, и, естественно, сегодня не было причин менять маршрут.
Меуссе шел впереди, ссутулившись и держа руки в карманах; он обрел способность рассказывать, только когда выпил большой джин и полбокала пива. Мюнстер и Роот хорошо знали, что торопить его бесполезно, да и перебивать тоже, если он уже начал. Вопросы можно задавать потом. Вот так все было просто.
– Ну что ж, господа, – начал Меуссе. – Вижу, что комиссар сегодня не с вами. Ничего удивительного. Ну и кошмарный же труп вы раздобыли на этот раз! Если скромный патологоанатом может высказать свои пожелания, то, пожалуйста, в будущем я бы попросил вас выкапывать их чуть пораньше. Мы не то чтобы не любим тела, которые лежали и гнили бог знает сколько… но пожалуйста, на будущее… делайте это в течение трех, максимум четырех месяцев… где-то в этих пределах. Вдобавок сегодня во второй половине дня меня бросил на произвол судьбы один из ассистентов, хм…
– Сколько ему было лет? – попробовал перейти прямо к делу Роот, в то время как Меуссе увлекся пивом.
– Как я уже сказал. На редкость неприятный тип.
"Неприятный?" – подумал Мюнстер и вспомнил рассказ Меуссе о том, как эта неблагодарная работа изменила и омрачила его жизнь. Как он стал импотентом в тридцать, как в тридцать пять от него ушла жена, как в сорок он стал вегетарианцем, а к пятидесяти практически перестал употреблять твердую пищу… Собственное тело и его функции с годами стали казаться ему противоестественными. Он мог испытывать к ним только неприятие и отвращение, признался он Мюнстеру и Ван Вейтерену однажды вечером, когда по какой-то причине количество выпитого сильно превысило обычную дозу.
"Возможно, в этом нет ничего удивительного, – подумал Мюнстер. – Это просто закономерное развитие событий".
– Определить, сколько он там пролежал, сложно, – продолжил Меуссе, закуривая тонкую сигарету. – Думаю, месяцев восемь, но я легко могу ошибиться на два месяца в ту или другую сторону. Результаты анализов придут из лаборатории через неделю. Что касается причины смерти, тут дело обстоит не лучше. Единственное, что понятно, это то, что он умер задолго до того… как его бросили в канаву. Прошло не меньше двенадцати часов. А может, и сутки. На ковре почти нет следов крови, да и в теле ее почти не осталось. Голову и конечности отрубили раньше. Кровь успела вытечь, попросту говоря.
– Как отрубили конечности? – спросил Мюнстер.
– Непрофессионально, – ответил Меуссе. – Скорее всего, топором. И похоже, не особенно острым, на это ушло некоторое время.
Он допил пиво. Роот пошел покупать новое.
– О причине смерти можно сказать только то, что она в голове.
– В голове? – удивился Роот.
– Да, в голове, – подтвердил Меуссе, показывая на свой лысый череп. – Его могли убить выстрелом в голову или зарубить тем же топором… или что угодно… Причина смерти – травма головы. Если не считать расчленения и гниения, то тело практически не затронуто… Ну и конечно, не в счет некоторые вторичные повреждения, причиненные голодными лисами и воронами, которым удалось подобраться к паре мест на трупе. Но и они не сильно напакостили. Ковер и вода в канаве его слегка забальзамировали… или, во всяком случае, приостановили разложение.
Мюнстер, поднявший свой бокал, тут же поставил его на место.