Он и не думал на нее кричать, сидел, пораженный.
- И про отметки, и про стипендию я тебе все врала. И вообще, я за это время успела выйти замуж и... и... развестись. - Она смотрела на него так, будто боялась, что он ее сейчас ударит: с вызовом и страхом одновременно. Но он молчал, честно говоря, потому, что просто не знал, что ему говорить. Тогда Алиса вдруг положила ему руки на плечи, близко-близко заглянула в лицо: - Ты меня простишь, а, Валечка? Простишь, да?
В лице ее, в голосе было что-то такое жалкое, беспомощное, словно ей впрямь снова пять лет и она, проснувшись ночью, прижимается к нему, ища защиты. У Мукасея сжалось сердце. Он встал, сказал нарочно грубовато:
- Ладно, дурында, проехали. С понедельника начинаем новую жизнь. Иди глянь, чего я тебе напривез. - Мукасей отстегнул ремни, откинул крышку чемодана. Сверху лежал лейтенантский китель с привинченным орденом Красной Звезды, он его отложил в сторону. Под кителем Алиса увидела платье в целлофановом пакете, дальше джинсы из варенки с фирменным лейблом, какие-то кофточки, маечки. Она стала вытряхивать все это на диван из пакетов.
- Будем считать, что понедельник начинается сегодня, - сказал Мукасей.
* * *
По кладбищенской дорожке медленно шла лошадь, запряженная в телегу. Птичий свист, скрип телеги, шелест ветра в листве - печальные звуки. Иногда возница легонько трогал вожжи, и лошадь сразу останавливалась. Старик в сером линялом халате спрыгивал на землю, вилами грузил на телегу охапки прелых листьев, мусор, вынесенный к краям дорожки родственниками умерших. Из-за деревьев вышел Мукасей в форменных брюках, но в одной майке, с охапкой сухих стеблей в руках, бросил их прямо на телегу. Лошадь тронулась дальше.
Два овала в граните - отец и мать. Мукасей маленькой лопаткой вскапывал землю, Алиса, подоткнув новое платье, рвала сорняки, мыла памятник. Он взял ведро, сходил к крану, принес воды. Солнце припекало.
- Полей, - попросил он, стаскивая майку. Всю грудь Мукасея пересекал длинный розовый шрам. Когда Алиса стала лить ему на руки, он наклонился, и стало видно, что похожий шрам у него на спине.
- Бедненький, - сказала Алиса. Губы у нее тряслись, в глазах стояли слезы. - Бедненький мой.
За ними наблюдал пожилой подполковник. Он сидел в ограде через две или три могилы от них, перед ним на столике стоял стаканчик, на газетке аккуратно нарезанный помидор, кусочки сыра.
- Эй, паренек! - крикнул он. - Лейтенант! Подойди сюда!
На ходу вытирая лицо и руки майкой, Мукасей подошел.
- Оттуда?
И когда Мукасей молча кивнул, достал из-под лавки припрятанную бутылку, а из сумки еще один стаканчик.
- Выпьешь со мной?
Они выпили, подполковник вздохнул и ни к селу ни к городу сказал:
- Да, такие дела. А я под Ельней, перед первым боем, два дня ничего не ел. Бойся, если в живот ранят, будет перитонит. А ранило-то меня в ноги...
Уже в темноте Мукасей с Алисой возвращались домой. Алиса была оживлена, смеялась, нежно прижималась к брату. Он открыл дверь ключом и замер на пороге. В квартире кто-то был. В родительской комнате горел свет, играла музыка.
- Погоди, - озабоченно нахмурившись, сказала Алиса брату и устремилась туда. Он за ней. Алиса попыталась было прикрыть за собой дверь, но Мукасей не дал, и взору его предстала такая картина.
Две худые полуодетые девицы валяются на грязном ковре возле тахты, на которой ничком, свесив вниз голову и руки, лежит совершенно голый парень. В бесчувственных пальцах у него зажата папироса. На полу между девицами чайник, стаканы с мутной жидкостью. Пепельница, полная окурков. Дым клубами. И запах... Всякому, кто побывал на Востоке, знаком этот запах...
В следующую секунду Алиса буквально вытолкнула его из комнаты и приперла спиной дверь.
* * *
- Валечка, погоди, умоляю, только ничего не говори, - судорожно бормотала она, хватая Мукасея за руки и толкая его прочь от двери, в сторону кухни. - Я сейчас все объясню, ты просто ничего не понимаешь... - Было ясно видно, как она отчаянно пытается сочинить что-нибудь поправдоподобней. - Это моя подруга с братом и... и еще одна девочка. Они мои друзья, друзья, разве непонятно? Мне было так одиноко, ну и... у нее есть ключ, но я его заберу. Теперь заберу, хорошо?
Она втащила его наконец в кухню, и тут он сбросил с себя ее руки:
- Вот что, Алиса. Ты дурака из меня не делай. Чтоб через полминуты их здесь не было. А потом поговорим.
Алиса вышла, прикрыв плотно дверь. Но все равно из коридора до Мукасея доносились какие-то приглушенные вскрики, бормотание, совершенно неуместные сейчас, казалось, дурацкие смешки. Пока за гостями не щелкнул входной замок, он по-новому оглядывал следы варварства вокруг. Прошелся по кухне, остановился перед окном. В мутном, давно не мытом стекле отразилась его насупленная физиономия. Сзади скрипнула дверь, из коридора с видом нашкодившей школьницы скользнула Алиса, неясным видением возникла в оконном проеме.
- Ответь только на один вопрос, - не оборачиваясь, сказал Мукасей. - Давно?
- Что "давно"? - невинно удивилась она.
Мукасей сжал зубы, ухватился за ручки окна, что есть силы рванул створки. Мутные отражения пропали с дребезгом, он с жадностью полной грудью глотнул свежего воздуха. Подышал немного, стараясь заставить себя успокоиться. Медленно повернулся.
- Пойми, Алиса, - сдерживаясь, неестественно ровным голосом заговорил бы, - это можно вылечить. Главное - захватить вовремя. Пойми, я тебя сейчас ни в чем не обвиняю. Я только хочу, чтобы моя единственная сестра была жива и здорова. И запомни, я сделаю для этого все. Все, поняла? Сестры-наркоманки у меня не будет.
- Наркоманки? - Она взмахнула ресницами. - Вон ты о чем! Какой глупенький, сейчас многие это курят! Подумаешь, косячок ребята забили - так уже сразу наркоманка...
Кровь бросилась Мукасею в лицо, он схватился за спинку стула, чтобы не ударить ее. Постоял секунду, тяжело глядя на сестру в упор (она в испуге съежилась), отбросил стул, выскочил из кухни и вернулся обратно с чайником, забытым гостями на полу в родительской комнате.
- Что здесь? - спросил он, срывая крышку, расплескивая коричневую жидкость.
- Понятия не имею, - она передернула плечами. - Трава какая-то.
Мукасей понюхал, попробовал на вкус. Сказал неприятным голосом:
- Там, откуда я приехал, эта твоя трава называется мак. А пакость, которую из него варят, кокнар. Интересно, вы его как называете?
- Точно так же! - поняв, что притворяться бессмысленно, с вызовом ответила Алиса.
- Вот как! Значит, кокнар, анаша. Что еще? Ах да, таблетки! А может, ты уже и колешься?
Он схватил ее за руку и потянул к себе. Она выкручивалась, вырывалась. Но Мукасей, перехватив ее руки у запястий, дернул за рукав нового платья, он с хрустом оторвался, и Алиса как-то сразу обмякла. Раскачивалась задетая ими в борьбе голая лампочка на шнуре. В ее тускловатом свете Мукасей увидел, что предплечье сестры сплошь покрыто следами уколов.
Он сидел на стуле посреди кухни, зажав руки между колен, и чувствовал себя как выпотрошенная рыба. Алиса в разорванном платье на замызганном полу в углу натягивала подол на коленки.
- Поедем в больницу, - сказал Мукасей устало. - Прямо сейчас.
- Дурак, - ответила она неожиданно холодно и спокойно, так, что он вскинулся от удивления. - Никуда я не поеду. Ты, может, забыл, мне - двадцать пять, я совершеннолетняя. Сама могу решить, что мне делать. Ишь, Аника-воин! Пока ты там воевал, не думал небось про сестренку-то. А теперь приехал... Провоевался!
Мукасей вдруг увидел перед собой ее прищуренные глаза, полные ненависти.
- Все, все тебя жалели, восхищались: ну как же, интернациональный долг выполняет Валечка! А меня никто не щадил. Мать на моих глазах умирала, отец на моих руках. Никто не думал, мне-то каково... - Она заплакала злыми слезами. - Деньги, которые ты слал, - тьфу, дерьмо, на три раза уколоться. Ну ничего, я теперь сама себе могу заработать.
- Заработать? - нахмурился он. - Это каким же способом?
Алиса хмыкнула, словно подавилась смешком, удивленная, - дескать, неужели действительно дурак не понимает? И в следующую секунду, сообразив по лицу Мукасея - нет, и впрямь не понимает! - издевательски захохотала сквозь еще не просохшие слезы.
- Так я тебе и сказала! - Она хохотала все сильнее, захлебываясь хохотом, зло и торжествующе глядя брату прямо в глаза. - Так вот все тебе взяла - и сказала!...
- А ну прекрати истерику! - Мукасей решительно поднялся.
- Истерику? - Она тоже вскочила на ноги, вжалась в угол, вся ощетинилась, смех оборвался злой и жалкой гримасой. - Это у тебя истерика, Валечка, а со мной все в порядке. Что, думаешь, я не знала, чем наше воркованье кончится? Там выполнил долг, теперь тут хочешь? А если мне не надо, если мне и так хорошо?
Она решительно шагнула к кухонным полкам, широко выдвинула ящик с лекарствами. Мукасей еле успел оттолкнуть ее, выдернул ящик с потрохами, бегом понес в туалет. Все время, пока он в остервенении рвал над унитазом подряд все, что попадалось под руку, Алиса стояла у косяка с кривой недоброй ухмылкой.
- Зря стараешься, завтра меня здесь не будет.
Отбросив пустой ящик, Мукасей кинулся в комнату сестры. Он распахивал шкафы и тумбочки, выволакивал наружу белье, переворачивал матрацы. Не найдя ничего, он замер посреди переворошенной квартиры, напряженно что-то соображая, вспоминая. Потом кинулся в ванную. Сунул руку за трубу, в естественный тайничок, оставленный строителями, и вытащил завернутый в тряпочку шприц, несколько ампул, десяток небольших целлофановых пакетиков с какой-то коричневой застывшей массой внутри.
Алиса дернулась, закусила губу. Мукасей отстранил ее плечом, кинул с силой стекляшки в унитаз, разорвал и туда же швырнул пакетики, спустил воду.
- Не-на-вижу, - с прыгающим лицом выдохнула Алиса, сжав горло руками. - Не-на-вижу тебя...
Мукасей решительно затолкнул ее в комнату, принес из кухни стул, запер снаружи ножкой дверь. Прошел в родительскую комнату, постоял в оцепенении. И вдруг с силой наподдал ногой пепельницу с окурками.
Мукасея разбудили солнце и голуби. Они ворковали у него над ухом, трещали крыльями и жестко ворочались на жестяном подоконнике. А где-то рядом скулил маленький Мотысик. Мукасей резко сел на постели и прислушался. Нет, не Мотысик. Выскочил в коридор. Скулили из-за двери Алисиной комнаты.
Она сидела на смятой кровати в одной рубашке, зябко обхватив себя за плечи руками, раскачивалась и тихонько выла.
- Алиса, - позвал Мукасей, стоя на пороге, но она не откликнулась, даже головы не повернула.
Мукасей подошел, сел у нее в ногах, попытался взять за руку, она дернулась. Сказала глухо:
- Уйди. - И вдруг закричала тихо и от этого страшно: - Убирайся вон, слышишь? Кретин! Ты понимаешь, что я сейчас сдохну? Ты понимаешь, что это жизнь моя, что я не могу без этого?
Мукасею показалось, она снова сейчас завоет, но вместо этого Алиса схватила зубами свою руку у запястья. По подбородку потекла кровь - и в этот момент Мукасей увидел ее глаза: черные, страшные, полные смертной муки. Он отпрянул. А сестра откинула простыню, спрыгнула босая на пол, выбежала из комнаты. Мукасей пошел за ней и, стоя на пороге родительской спальни, молча смотрел, как она накручивает диск телефона.
- Шпак? - закричала она в трубку неестественно высоким, срывающимся голосом. - Это я, я! Да, кумарит, плохо, очень. - Алиса говорила отрывисто, словно экономила остатки сил. - Бери. Что-нибудь. Быстрее. Сдохну...
* * *
Алису била крупная дрожь. Мукасей тщетно пытался согреть ее пледами, одеялами - не помогало. Прозвенел звонок: на пороге стоял парень - длинный, худой, как Кощей, с глазами, словно упавшими в глубокий колодец. Он подозрительно зыркнул на Мукасея, но ничего не сказал. Только когда прошел к Алисе, пробормотал, иронически скривив губы: "Скорая помощь". Она слабо улыбнулась ему в ответ. Все время, пока он с медсестринской ловкостью набирал в принесенный с собой шприц раствор из пузырька, вводил его в вену, Мукасей стоял рядом и смотрел. Она не поблагодарила Шпака, только прошептала:
- За мной будет...
Он еще раз кинул быстрый настороженный взгляд в сторону Мукасея, кинул "чао" и убрался. Алиса откинулась на подушку и закрыла глаза.
* * *
Мукасей с Глазковым вывели, почти вынесли Алису из подъезда, положили на заднее сиденье "москвича". Соседка с выпученными глазами молча наблюдала за ними из окна. Мукасей сел рядом с сестрой, обнял ее за плечи. Она была как тряпичная кукла. Всю дорогу Алиса молчала, только когда подъехали к воротам больницы, сказала жалобно:
- Не надо...
* * *
В большом пустынном полутемном холле Мукасей беседовал с врачом. Маленький востроносый человек в белом халате смотрел на Валентина снизу вверх и оттого, казалось, был изначально недоволен.
- Что вам сказать? Очень, очень сложный случай, - сердито говорил он, и его резкий голос разносился по всему помещению. - Полинаркомания. В тяжелой стадии. Лечить? Лечить будем. Вылечить? Это вопрос! Если шансы есть, за них надо еще очень и очень бороться. Статистика малоутешительная - мы пока можем помочь лишь каждому шестому, если не седьмому. Впрочем, что вам до статистики... - Доктор махнул рукой и несколько сбавил тон. - Вас волнует конкретно ваша сестра. А тут я вам ничего твердо обещать не могу. Первый закон: полная изоляция! Никаких контактов с прежним окружением. Трудно. Весьма трудно. Контингент идет на все - вплоть до подкупа сиделок. Вплоть до побегов. Персонала не хватает, охраны толком никакой. - Он снова начал раздражаться. - Каждый день, простите за выражение, "шмонаем" палаты, выгребаем кучи всякой дряни. Именно дряни, иначе не назовешь. Между прочим, это у них одно из названий наркотика: "джеф", "болтушка", "желтуха" и "дрянь".
- А как это все попадает к вам в отделение? - робко поинтересовался Мукасей.
- Как? - задрав подбородок, яростно переспросил маленький доктор. - Это я вас должен спросить - как! Вы лучше меня должны знать, что за компания у вашей сестры, что у нее за дружки, которые завтра - да-да, не смотрите на меня так, - прямо завтра потащут ей всякую пакость! Поверьте моему опыту, у них взаимовыручка как на фронте. Сегодня ты мне помог, завтра я тебе помогу. Начнут совать наркотики в яблоки, в булки, даже в варенье. Или попросту на веревочке... - доктор для наглядности показал руками, как именно "на веревочке", - через окошко в сортире... Вы можете мне с гарантией обещать, что этого не будет? Чтобы я мог нормально лечить вашу сестру? Можете? Не можете?
- А... в милицию вы разве не сообщаете?
- В милицию? - врач удивленно вскинул брови. - При чем тут милиция? У нас больница. У нас больные люди, которых мы должны лечить. Когда они сами этого хотят, конечно. Ну а когда не хотят... - добавил он со значением, глянув на Мукасея испытующе. - Хотите честно? Не думаю, что ваша сестра пожелает лечиться добровольно. Сейчас-то у нее воля ослаблена, она на все, что угодно, соглашается. А вот завтра... Да еще при том, что на воле дружки остались... Все это мы уже проходили - и не раз.
Психиатр махнул рукой безнадежно и вдруг перешел на официальный тон:
- Должен предупредить: если больная начнет нарушать режим, мы будем вынуждены ее выписать. Сообщим в районный наркологический диспансер, там вместе с милицией будут решать вопрос о ее принудительном лечении. Впрочем, это тоже в один день не делается. Вам все ясно?
Мукасей молчал. Доктор, не глядя больше на него, постоял еще немного, с постным выражением на лице кивнул пару раз каким-то своим мыслям. Обычный родственник обычной больной. Всегда одно и то же. Потом он демонстративно посмотрел на часы:
- Извините, у меня обход, - и зацокал прочь каблуками по кафельному полу.
Мукасей долго тыркался в полутемном коридоре среди дверей с надписями: "Бухгалтерия", "Паспортный стол", "Техник-смотритель". Наконец ему навстречу попалась женщина с электрическим самоваром в руках, и он спросил:
- Где тут у вас участковый помещается?
- Направо, направо, потом налево и вверх по лестнице, - тетка с самоваром растаяла в лабиринте.
В большой комнате, где Мукасей нашел участкового, был, вероятно, жэковский красный уголок, по стенам висели плакаты и графики. А сейчас здесь, отодвинув к стенам стулья, занималась секция карате: с потолка свисали на крюках "мешок" и "груша", человек шесть в белых кимоно тренировались кто друг с другом, кто на снарядах.
Участковый, крепкий мужик лет тридцати, сидел за столом в углу и, только что оторвавшись от лежащей перед ним писанины, устало тер лицо руками.
- Ну где она теперь? - спрашивал он, словно скучную повинность отбывал.
- В больнице.
- Давно пора было, - одобрил участковый. - Так чего ты от меня-то теперь хочешь?
Мукасей набычился. Сказал, глядя участковому в лицо:
- Хочу спросить: вы куда смотрели?
Участковый понимающе кивнул, недобро усмехнулся.
- Вона что... Мы с претензиями. А знаешь ты, что у нас по закону употребление наркотиков не преступление? - Он помолчал, сдерживаясь, и сказал: - Значит, так. Был сигнал. От соседей. Я зашел к ней, поговорили. Предупредил: если будет продолжать, отправлю на принудлечение. А попадется с наркотиками, посажу. Она потом вообще полгода в квартире не появлялась. Есть еще вопросы?
Мукасей выложил на стол записную книжку.
- Вот, это ее... Тут все дружки.
Участковый небрежно перелистал странички и кинул книжку обратно Мукасею.
- Ну. Дальше что? Я чего, должен по всем ее знакомым ходить, спрашивать: вы, случаем, не наркоман будете? Уговаривать: не ходите, дети, в Африку гулять! Нет у меня других дел... Интересные вы все люди! - продолжал он, не скрывая издевки. - Когда уже поздно, поезд ушел, бежите в милицию: ах, у меня сынок алкоголик, ах, сестричка наркоманка! А сами-то, сами куда смотрели?
Мукасей спрятал записную книжку в карман, встал, сказал угрюмо:
- Меня здесь не было.
- Его здесь не было, - иронически поднял брови участковый. - А кто тебя неволил там столько лет торчать? - Он выдержал паузу, словно раздумывая, говорить - не говорить, и сказал: - Денежки зарабатывал, валюту?
Мукасей взорвался: мгновенно. Перегнулся через стол, схватил участкового за ворот, так что ткань затрещала.
- Пусти, дурак, срок получишь! - хрипел тот. Сзади на Мукасея навалились каратисты, оттаскивали его за руки. Наконец оттащили.
- Гоните его вон! - крикнул участковый, растирая горло.
Мукасей упирался, вырывался.
- Гад! Сволочь! - орал он. - Я должен был тут сидеть, да? Да? Я?
Его наконец выволокли через порог, он уцепился за косяк, дверь захлопнули, больно ударив по пальцам.
- А-а! - взревел он и плечом вышиб эту дверь вместе с замком.